Без вести пропавший

– Разве?

– Представьте себе.

– Хм… М-да… Я крайне удивлен…

– Знаете, я также крайне удивлен тем, как работает отдел внутренних дел Промышленного района Нижнего Тагила.

– Вот как? А я полагал, что наша милиция не на плохом счету.

– Скажите, когда последний раз вы лично были в райотделе?

– Погодите, дайте вспомнить… Чуть больше года назад… А что?

– А то, что вы за получением информации обратились ко мне.

– Вчера я вызывал подполковника Савичева к себе, и он заявил, что не располагает никакой информацией, поэтому и…

– Поэтому и приехали ко мне?

– Да.

– Вы зря потеряли время.

– Вы так считаете?

– Если бы ваш райотдел занимался своим делом надлежаще, то, возможно, не было бы причин для моего приезда сюда. Это – во-первых. А, во-вторых, господин Савичев был бы тогда в курсе дел и мог бы дать вам исчерпывающую информацию. Но я, увы, – Алексеев развел руками, – вам ничем помочь не могу. Извините.

– Скажите, а зачем вы приехали? – спросил Сарваров.

– Зачем я приехал? – переспросил Алексеев. – А вы Савичева спросите!

– Спрашивал. Он в полном недоумении, так как, по его мнению, дело, которым вы занимаетесь, никак нельзя отнести к категории «особо важных», коими обычно вы занимаетесь.

– Хорошо, я вам объясню: «особо важное дело» или «не особо важное дело» – это решает исключительно прокурор области Тушин. В моем случае – тоже. Он, то есть прокурор области, принял решение, а я, в соответствии с его решением, принял к своему производству означенное дело и веду расследование. И если вы продолжаете по этому поводу недоумевать, то, ради Бога, обратитесь к первоисточнику – прокурору области Тушину.

– Пока, как мне представляется, в этом нет острой необходимости, но если…

– Прошу без намеков… У вас все? Извините, у меня крайний дефицит времени.

– Почти все, следователь. Остались лишь две настоятельные просьбы: первая просьба – для успокоения общественности считаю целесообразным, чтобы вы дали интервью о ходе расследования газете «Тагильский труженик»; вторая просьба значительно серьезнее – оставьте, пожалуйста, в покое детей нашего района, поскольку им пока рановато без крайней нужды общаться со следователями и вашими сыщиками.

Алексеев улыбнулся и развел руками.

– Сожалею, но ни по первой просьбе, ни по второй никаких обещаний дать не смогу.

– Но я бы мог корреспондента подослать сюда.

– Не нужно, господин Сарваров. Никакого интервью не будет. Не будет, пока идет следствие. Если вы меня не поняли, то я еще раз повторю: у меня нечего сказать – ни вам, ни вашему корреспонденту.

– В таком случае у нас нет иного выхода, как обратиться к товарищу Тушину.

– Сделайте одолжение.

Сарваров встал.

– М-да… А вы не дипломат, ох, не дипломат!

– Вы правы: я не дипломат. Я – следователь прокуратуры.

– Еще ни одному следователю гибкость не помешала, – бросил уже на выходе Сарваров.

17 ДЕКАБРЯ. ПЯТНИЦА. 10. 50.

Подполковник Фомин вошел к нему и, не дожидаясь приглашения, по-свойски плюхнулся в единственное, довольно старенькое кресло.

– Доброе утро, Илья Захарович.

– Во-первых, подполковник, не утро, а уже день. Во-вторых, ничего «доброго» не вижу.

Реакция следователя оказалась неожиданной – нервной. Все дни, пока они в Нижнем Тагиле, Алексеев проявлял полное спокойствие.

– Что-то не так? – тревожно спросил Фомин, внимательно вглядываясь в лицо.

– Все «так»… кроме…

– «Кроме» чего?

– Понимаешь, подполковник, только что был визитер…

– Кто такой?

– Сарваров – его фамилия… Первый заместитель главы администрации Промышленного района. По всему видно, местный пуп земли. Дягилев даже считает, что он входит в кабинет губернатора без стука.

– Сарваров… Сарваров… Эта фамилия и мне знакома… Постой-ка, дай напрячь худеющую память, – Все, – он хлопнул себя по колену, – ясно! – он вытащил из кармана маленькую записную книжку, перелистал несколько страниц, остановился. – Как вашего «визитера» зовут? Не Леонид?

– Леонид Федорович, а что?

– А то, что вчера весь день мои парни работали в сто тридцатой школе. Один из сыщиков, в частности, беседовал с Сарваровым, вот, – он ткнул пальцем в записную книжку, – с Сарваровым Михаилом Леонидовичем.

– Черт, – выругался Алексеев. – Он приходил из-за сына! А я ломал голову, пытаясь ответить на вопрос, с чем связан визит?

– Объясни, Илья Захарович.

– Сарваров, видишь ли, обеспокоен, что мы нервируем детей, общаясь с ними. Детям района, как он выразился, пока еще рано общаться со следователями и сыщиками.

– О детях, значит, района печется?

– Его, понятно, обеспокоило, что с его сыночком осмелился беседовать твой оперативник. Так-так-так… Что сыщик говорит?

– О том, что общался с Сарваровым-младшим?

– Да.

– Он сейчас готовит обстоятельный рапорт… Как, впрочем, и другие.

– Но он говорит что-нибудь? – проявляя нетерпение, вновь спросил Алексеев.

– Ничего особенного. Парень как парень. Отмечает лишь два обстоятельства: заносчив и трусоват.

– «Трусоват»? С чего взял?

– Школьники так считают. И у него, говорит сыщик, в школе обидное прозвище, – «Сара»

– Понятно: парнишка изнеженный, перепугался, пришел домой, пожаловался папаньке, а тот и ринулся ко мне. Я-то думал, что за визитом незваного гостя стоит нечто более серьезное.

– Спесив папанька-то у «Сары»?

– Еще как спесив.

– Жаль, что его визит состоялся без меня. Позадавал бы я ему кой-какие вопросы.

– Кто тебе мешает с ним встретиться?

– Никто. Но в данном случае спесь я с него бы сбил. Ты меня знаешь.

– Не хорохорься больно-то, – остудил Алексеев. – А, черт, сколько времени отнял!

– Я, что ли? – спросил Фомин.

– Сарваров, черт… Ладно, будет с этим. Скажи, что у нас?

– Работаем… Согласно вашим указаниям, господин следователь.

– Брось шутить. Не время.

– Если серьезно, то к вечеру у вас на столе будут рапорты оперативников.

– Рапорты – это понятно. Но на словах…

– Ничего существенного, причем по всем направлениям, Илья Захарович.

– Нельзя ли поконкретнее?

– Начну со школы: ребятишки ничего не знают, в том числе и одноклассники пропавшего. Теперь – насчет кавказского следа. Осведомитель из числа чеченской диаспоры не сумел ничего выяснить, но он уверяет: если бы чеченцы участвовали в похищении, то он бы все равно что-нибудь да узнал.

– И ты веришь?

– Но и не верить, подвергать сомнению его информацию у меня нет оснований.

– Ты помнишь, о чем я говорил?

– Помню: не сужать границы лишь чеченским следом.

– И что?

– Я вчера имел приватную, абсолютно неформальную встречу с лидерами дагестанцев, ингушей, азербайджанцев. Готовы поклясться на Коране: их люди не похищали подростка.

– Те, которые занимаются подобного рода «бизнесом», готовы клясться на чем угодно. Я тоже, – Алексеев усмехнулся, – могу поклясться, например, на берестяной грамоте.

– Ты все, что я говорю, подвергаешь сомнению.

– Это – мое правило. Не обижайся.

– Хорошо, если всего лишь правило, а не привычка, – Фомин не удержался, чтобы не съязвить.

– Не отвлекайся по пустякам.

– У меня, собственно, все.

– Как это «все»!?

– Ах, да! Еще осталась поездная бригада фирменного поезда Нижний Тагил – Москва… Девятого октября отсюда отправлялась бригада, где начальником поезда был (кстати, азербайджанец) некий Исмагилов. Он, что вполне естественно, такого подростка не видел. Однако и вся бригада проводников не видела парнишку, изображенного на фотографии – ни во время посадки здесь, ни в пути следования, ни во время прибытия поезда в Москву и высадки пассажиров. Никто из них даже сомнений не выразил. Все они уверены: этого парня в глаза не видели.

– Согласись, Александр Сергеевич, это очень странно. Город, насчитывающий четыреста тысяч населения, и никто, ни один человек не видел парнишку. Чертовщина, не иначе. Либо тут поработали инопланетяне, либо он обратился в человека-невидимку. Как ты, но я не могу в это поверить. Я уверен, что есть люди, которые видели подростка после школы. Просто – либо мы их «прошляпили», либо не столкнулись еще с тем, с кем нужно. А твоя хваленая интуиция что говорит?

– Моя интуиция, которая никогда не подводила, говорит следующее, Илья Захарович: мы где-то совсем-совсем рядом крутимся. Я только никак уловить не могу, где? И от этого чувствую себя совершенно беспомощным. Знаешь, точно те же ощущения я испытал, когда отец в детстве закрыл меня в пустом и темном чулане. Шаришь, шаришь руками, а вокруг – гладкая поверхность стен и больше ничего.

– Да, я тебя просил анализировать ежедневные сводки на предмет того, что может объявиться труп или его остатки.

– Пока – ничего. Боюсь, что только весной мы сможем обнаружить труп подростка… Если только он существует.

– Кто-то работает по версии сексуального маньяка?

– Отрабатываем. Хорошо в этом помогает городское управление внутренних дел. Оно сделало полную выборку всех потенциальных насильников за последние десять лет. Пока у всех – алиби… Один смешной случай, – Фомин, вспомнив, громко рассмеялся.

– Твое веселье, голубчик, неуместно.

– Нет ты, Илья Захарович, только послушай… Сижу я в управлении, роюсь в бумагах. И вдруг забегает парнишка, лейтенант, хватает меня за рукав и тащит в дежурную часть, а по пути твердит: «Он, он готов дать признательные показания!» Пришли в дежурную часть, там сидит мужик лет так тридцати пяти. Лейтенант, притащивший меня, докладывает: сей тип проходил по делу об изнасиловании, причем именно об изнасиловании подростка. Когда его взяли, привезли сюда, то тот заявил, что, да, он совершил преступление и готов дать показания, но только по всей форме. Чтобы ему засчитали это как явку с повинной. Я обрадовался такой удаче. Правда, где-то внутри не давал покоя червь сомнения. Что я сделал. А то, что и должен был. Дал ему несколько листов бумаги, ручку и сказал, чтобы тот писал «явку с повинной». Писал он долго. Я все ёрзал на стуле, умирая от нетерпения. И, наконец, его «явка с повинной» у меня в руках. Читаю, но сразу не врубился. Перестал читать. Гляжу грозно (ну, ты знаешь, как это я делаю) на мужика и спрашиваю: ты чего тут понаписал? Он мне в ответ: написал, мол, чистую правду; три дня назад, мол, грабанул торговую палатку на Стахановской, унес с собой пять банок растворимого кофе, две бутылки коньяка, пять блоков сигарет «Бонд», две тысячи сторублевыми купюрами. Он смотрит на меня, видит, что я ему не верю, начинает приводить детали совершенного преступления, точное время, место, где находится та торговая палатка. Дежурный по управлению стал листать свой журнал происшествий за тот день и действительно: подобное преступление зарегистрировано, причем все совпадает. Мне осталось только рассмеяться. Раскрыто преступление, но не мое. Мужик, когда его заграбастали, не догадываясь, об истинной причине, решил, что все, пропал, что милиция его вычислила и поэтому остается одно – каяться в содеянном.

– Да, веселую историю ты рассказал, но обидно, что она нам ничего не дает. Знаешь, подполковник, хотел я сегодня вечером собраться с оперативно-следственной бригадой на совещание, но сейчас расхотелось.

– Почему?

– Думаю, что бесполезно. Что толку от совещаний?

– Не скажи, Илья Захарович. Обсуждение, да в твоем присутствии, – лишний стимул.

– Нет-нет. Лучше я приглашу на допрос классного руководителя восьмого класса… Сначала хотел поручить это сделать следователю городской прокуратуры Овсянникову… Теперь – передумал. Сам допрошу. Хорошо, конечно, давать поручения и следить за их исполнением, но и самому что-то делать надо. Учительницу вызвали на четыре по полудню.

– Жаль. Мои оперативники одолели: когда да когда будет совещание? Я уж и не знаю, что им говорить.

– Объясни… Скажи, что пока не время, что я в курсе всех их дел; что очень доволен работой. Идет?

– Придется, – Фомин состроил недовольную гримасу и притворно вздохнул. – Как-нибудь выкручусь. Я – что? Меня видят каждый день. А тебя только раз и видели… Я пошел?

– Иди-иди. Вечером, в гостинице договорим. Заходи. В конце концом нам надлежит не совещаться по всякому поводу, а носом землю буровить, не так ли?