Жнец. Швец. Игрец
– Сынок! – услышал Жнец. – Что с тобой?
«За плечо трясут, – понял Ной. – Какого чёрта? А, это старик. Совсем забыл». Он открыл глаза и потащил с головы наушники.
– Ты так кричал! – Спиро перепугался не на шутку, в глаза заглядывал. – С тобой всё в порядке?
– Всё хорошо, – ответил Жнец. Слова выговаривал старательно.
– Да я вижу, как тебе хорошо, двух слов связать не можешь. Бредишь, кричишь странное.
«Надо отослать его под любым предлогом, – подумал Жнец. – Или нет, он мне нужен, у него яхта. Вот самый простой способ спуститься к воде и остаться целым. Яхта мне и после пригодится».
– Всё в порядке, Спиро, – сказал он и, чтобы отвлечь старика, спросил, указывая на радиостанцию:
– Что передают хорошего?
– Ничего хорошего. – Спиро вернулся в кресло. – Переговариваются охраннички. Бездельники толстозадые, какой только ерунды не выдумают со скуки. Один другому: завелась-де в океане по слухам новая гадина амаг… амад… крокодил какой-то, которому патрульный корабль на один зуб. А тот не верит. А этот ему: почитай, что в последнем циркуляре. А тот, первый, говорит: это в каком циркуляре, где чрезвычайка и посмертная награда Роберту Корку? А этот ему: в том самом, только ты, дурья твоя башка, кроме наград ничего не видишь. Читай между строк. Написано: всем службам задействовать на всех объектах систему «свой-чужой» во избежание случайного попадания. Улавливаешь? На кого патрульные охотятся?
«Я знаю, на кого они охотятся, – сообразил Ной, – на Быстрицкого. Засекли грузовичок, пустили в дело перехватчики. Или нет. Не сходится. Не было бы по такому случаю циркуляра, просто прихлопнули бы его, как муху, если б отказался сдаться».
– Погоди-ка, – сказал Спиро. – Так ведь Роберт Корк… Как так, посмертно?
«Вот именно, – подумал Ной. – С чего это администрация решила списать меня в расход?» «Узнали, что я напал на «Ковчег, – подсказал Жнец. – Значит, Быстрицкий сдался, иначе откуда бы пронюхали безопасники?»
– Как, ты говорил, охранник назвал новую гадину? – спросил Жнец у Антониадиса.
– А-мга-дил, – с запинкой выговорил старик.
– Амальгадилл?
– Да, как-то так. Откуда ты знаешь? Это что, правда?
– Враньё. Послушай, Спиро, нам с тобой надо убираться отсюда как можно скорее. Началась охота, как бы в нас не пальнули.
– Патрульные? С чего они станут палить по «Ковчегу»?
– Кто их разберёт, – соврал Жнец. – Что-то не нравится мне, что они меня заочно похоронили.
– А! Вот почему тебя посмертно… Суки!
Старик вскочил.
«Зря я так. Не натворил бы он чего-нибудь со страху. Отчалит ещё без меня, а мне бы сначала послушать головоногую молитву».
– Спиро! Не суетись, не поднимай волну, – сказал Ной. – Слушай меня. Готовь яхту к отплытию, но без меня не открывай затворы. Жди.
– Как я их открою? Как открываются, я без понятия.
Спиро нервничает. Успокоить, решил Жнец.
– Слушай меня, – сказал он, выговаривая слова твёрдо. – Всё нормально, торопиться некуда. Спускайся в ахтеркамеру, готовь яхту, а когда приготовишь, тогда вот что: есть у тебя там жратва какая-нибудь?
– Что?
– Жрать очень хочется, – доверительно сообщил Ной. – Так есть или нет?
– Есть кое-что. Мерлуз я наловил, можно поджарить. Есть картошка, есть…
– Давай, жарь. Картошку и всё что есть поесть. А я тут закончу кое-какие дела и спущусь. Ты понял?
– Понял!
– Действуй, отец, – сказал Ной. Отцом назвал, чтобы подбодрить старца. Ишь, как он кинулся на полусогнутых. Папаша.
Жнец снова надел наушники. Теперь погружение в звуковую картину прошло без проблем, мозг Ноя быстро освоился, похвальная гибкость. На шумы можно не обращать внимания. Скрипит корпус «Ковчега», канат якорный шелестит в клюзе, гудит двигатель – пустое. «Хорошо я микрофоны поставил, Если закрыть глаза, кажется – там я, на дне. Канат, двигатель, корпус – далеко вверху за спиной. А здесь обычные утренние шумы, плески. Слышно, как подходит косяк мотыльков. Есть хочется. Скорей бы разделаться с заданием. А что будет после? Небытие. Опять задание. И снова небытие. До бесконечности».
– Эй атран! – услышал он. Сердце пропустило удар. Кла́ни. Это неизбежно. Сын за отца. В помёте каждого сезона, среди тысячи детей, только один, ну от силы два атранир. Этот лучший.
– А̀лкацр, А̀йсэ, зу̀леивена! Айс ама̀̀лпан кацр, – пел Леи кла́ни Акилс, лучший из сыновей, преемник. Лучшему суждено погибнуть.
Жнец сорвал наушники, не мог слушать. Эмоции, опять эмоции. Игла в сердце. Всё, пора, ждать больше нечего. Он встал. Колебался – надо ли врубить пугалки? Включил. Пусть работают, нечего головоногим на рифе делать. Тоже эмоции? Если разобраться, всё правильно. Пугалки обязательно надо включить. Пусть зудят Учредителю в мозг, когда тот влезет в головоногое тело и отправится вдогонку за яхтой. Жнец криво улыбнулся, хромая к двери. Начальство недолюбливал, особенно Учредителя. До сих пор неприязнь была чисто умозрительной, но теперь, когда к умозаключениям прибавились эмоции, он получил удовольствие от мысли, что начальнику придётся помучиться в теле моллюска.
***
Вода, облизывая корпус «Электры», гулко шлёпала в стенку дока. Не будь гудящего эха, можно было бы представить, что яхту, отшвартовавшуюся на ночь у какого-нибудь причала Адриатики, покачивает ровная, невысокая волна. Можно вообразить, что где-то тут, рядом с мостками, спрятался прибрежный ресторанчик, с минуты на минуту зажгутся его огни, к йодному духу добавится запах жареной рыбы, и полетит над шорохом прибоя, запрыгает плоским камешком фортепианная нота. Иллюзия. В реальности ничего этого нет. У свода ахтеркамеры столько же общего со средиземноморским небом, как у яичницы-глазуньи с полной луной, и пахнет в доке обычно гадостно.
Спускаясь по крутой стальной лесенке, Ной заметил, что запаха стоялой воды почти нет. Проветрилась камера, когда открывались створы. Вода в корыте теперь свежая, но ненадолго. «Какое мне до этого дело? Пусть хоть моча вместо воды, Ною тут больше не жить. И вообще нигде ему больше не жить. О деле нужно. К материку яхта пойдёт с приливом, старик сэкономит на топливе. Надо будет намекнуть ему, чтоб не торопился. Дать головоногому больше времени. Интересно, когда тебя перекусывают пополам, это очень мучительно? Чёрт, в колене стреляет при каждом шаге».
– Спиро! – крикнул на ходу Ной, чтобы отогнать мысли о смерти.
Не стоялой водой пахло в доке, а водорослями и…
– Спиро, где ты там?! – заорал Ной, остановившись у брошенной на мостки сходни.
Пахло жареной рыбой. Ною казалось, слышит шипение жира на сковородке. Иллюзия, конечно.
– Пень глухой, – проворчал Ной. Пришлось на борт подняться.
Сходня узкая, скользкая. Вот ещё тебе хромоногому радость. Люк, лестница. Всё маленькое, неудобное. Повернуться негде. Куда он делся? А, вот он. Старикова спина торчала из коридорной ниши. Там шипел и скворчал жир, щелкал по дереву нож. И пахло же оттуда!
– Спиро, чтоб тебя! – завопил Ной, сглотнув слюну. Есть очень хотелось.
– А?! – старик попятился, вылез из ниши. Голова платком обвязана, нож в руке, вид пиратский.
Ной не выдержал, пригнувшись, втиснулся вместо старика в камбуз. Крохотный, на шкаф похож. Так и есть, жарится рыба. Мотыльки, подумал Акиле. И в миске картошка – соломкой, добавил Ной. Жнец прикрикнул: ну хватит! К делу.
– Яхта готова? – спросил Ной, вылезши обратно в коридор.
– Да. Вот ещё сейчас картошечку поставлю.
– После, сначала отчалим.
– А как же…
– Говорю, после. Запускай двигатель, сходню не убирай, это я сам. По сигналу – самый полный назад. Ты понял?
– Сейчас, сынок. Я тут… – старик снова нырнул в камбуз.
– Давай же, время не ждёт! За борт готовку!
– Ну почему же обязательно за борт? – рассудительно прогудел Спиро, не вылезая из шкафа. – Сейчас я выключу печку, всё закреплю здесь. Рыба уже готова, картошку можно и после. Зачем за бортом жареная картошка? А нам с тобой она очень в жилу. Сам же говорил, есть хочется. Сейчас.
– Ну?! – выкрикнул Ной.
– Всё, теперь можно, – сказал Антониадис. Руки вытирал полотенцем, ножа у него уже не было.
Ной сорвался с места, на лестнице оступился, чуть не загремел обратно. Тише, успокоил Жнец, побереги себя для казни. Осторожно, здесь скользко. Успеешь, Учредителю сюда ещё добраться нужно. Далеко ли? Полторы тысячи щупалец, подсказала головоногая память. Вот, подумал Жнец, как раз отойдём от «Ковчега» подальше. Лучше, если бы успели обогнуть риф. А ещё лучше – в океане. Чтобы не застряли на скалах трупы. Концы в воду. Что за дурацкие идиомы, откуда они берутся? Откуда-то из прошлых жизней. Вытаскивает из моей памяти жиденький ментальный столбик что попало. К пульту. Жнец, заглянув в окошечко пульта, проверил, в каком положении чёрные щелкушки – тумблеры, нажал обрезиненную клавишу, кинулся к яхте. Теперь быстро, надо поднять сходню, пока не разошлись под днищем лапы. Мельком глянул – где Спиро? – ага, на кокпите. Не поскользнуться! Так, теперь сходню. Всё? Ветер. Затворы открылись. Палуба дрогнула.
– Давай, Спиро! – что было сил заорал Ной. – Назад! Самый полный!
Стоял на коленях, вцепившись в кормовой рейлинг, но всё равно чуть не свалился на бок. «Электру» подхватило хлынувшей в док водой, вынесло кормой вперёд, развернуло, потащило в кильватере, как подхваченный ручьём мятый комок бумаги. Цепляясь за холодную никелированную трубу, Ной увидел над водяным холмом огненное колесо с отрезанным боком – серп Альраи.
Десятый сноп
– Я называю эту рыбу мерлузой, – говорил Спиро. – Ты видел когда-нибудь настоящую мерлузу, Боб?
«Да, – подумал, разделывая рыбью тушку, Жнец. – Почему он назвал меня Бобом? А, понятно. Я же для него Роберт. Роберт Корк. Роберт, Боб и ещё как-то».
– Нет, – лениво соврал он. – Никогда.
На кокпите тесновато вдвоём, но старик не захотел бросать управление. Водомёты в режиме стабилизации хода, яхту несёт течением на север, прямиком туда, куда надо, и всё-таки. Мало ли что: порыв ветра – такое бывает, заглохнет двигатель – случается и такое, внезапное нападение – говорят, в океане такое бывает тоже. Но завтракать одному скучно, говорил Спиро, давай сюда, вместе с тарелкой. Я бы пропустил по одной, говорил старик, ты как, не против, сынок? Редко получается покалякать с кем-нибудь за завтраком, жаловался Спиро, разве что с рыбами. Это ничего, что время обеденное, давай будем считать, сейчас у нас с тобой утро. Я люблю выходить в море утром, до света, и возвращаться, пока солнце низко. Ничего, что рогатая пакость не похожа на солнце, давай будем считать, что это солнце. Старику надо было выговориться, и Жнец решил ему не мешать. Пускай болтает, может, выболтает что-нибудь полезное. Всё равно он считай что мертвец, как и я. Только в отличие от меня бессмертие ему не светит. Спиро болтал с видимым удовольствием, тарелку держал на коленях, к Роберту Корку обращался доверительно, то и дело называл сынком, а теперь вот – Бобом. «Сублимация, – думал Жнец. – Отыщи он сына, точно так же предложил бы ему позавтракать на кокпите и пропустить по одной за болтовнёй после завтрака. Это приятно. Странно, удивительно, но факт. Мне приятно слушать его болтовню».
– Так ты никогда не видел настоящую мерлузу? – поддевая на вилку ломтик картофеля, спрашивал Спиро. – Тогда я не смогу тебе объяснить. Если тебе никогда не приходилось её видеть. Понимаешь, сынок, она не то чтобы похожа, но что-то общее есть. По правде говоря, не слишком-то она на неё смахивает, и повадки совсем не те, особенно когда идёт косяком от берега, а когда тащишь её из воды, так и вовсе ничего общего. Но всё-таки что-то в ней есть. Я люблю её жареной, потому что мерлузу лучше всего есть в жареном виде, только что пойманную. Вообще-то, даже настоящую мерлузу деликатесом не назовёшь, и я никогда не слышал, чтоб её кто-то считал деликатесом, но всё-таки мне она нравится, если поджарить её свежую в масле. Поэтому я называю эту рыбу мерлузой, хоть ничуточки не похожа. Ну как, сынок, нравится?
– Да, – сказал Жнец, нисколько не покривив душой. Старик знал толк в готовке, поджарил как надо, до золотистой корочки. Белое мясо легко отделялось от костей, и было оно сладкое.
– Ты с картошкой, так ещё вкуснее.
Жнец послушал совета и не пожалел. Старик, точно, знал толк в готовке. Очень вкусно получилось, лук в самый раз обжарен. Соли чуть больше, чем нужно, но это ничего. Соли Ной почти не употреблял, но рыбье белое мясо было сладковатым на вкус и жареный картофель тоже, так что пусть.
– Не стесняйся, картошки много, да и рыба имеется, могу ещё поджарить, если ты побудешь за рулевого. Поджарить?
– Не надо пока, давай лучше выпьем, – предложил Жнец. Как-то само вырвалось. Бедняга Ной был не дурак выпить.
– Давай. Бутылка в шкафчике, мне не достать. От тебя по правую руку. Кружка там же. Себе наливай.
– А ты?
– Нальёшь, передай бутылку. Я как-нибудь так, всё равно кружка одна. Что ты его нюхаешь? Нюхай не нюхай, лучше оно не станет. Я называю его бренди. Всегда беру сюда бутылочку, выпить иногда бывает не лишним, вот как сегодня.
– Можно было в баре «Ковчега» взять бренди.
– Как-то я не подумал. И потом, денег у меня при себе нету. Ничего, меня устраивает и это пойло. Главное – не что пить, а за что, так ведь, сынок? За что выпьем? За встречу? За твоё спасение?
– За надежду, – предложил Жнец. Подвернулась эта надежда случайно. Только после того как сорвалось с языка слово, он понял, почему память Ноя подсунула именно его. Глупо. На что бессмертному надеяться?
– Это ты хорошо сказал. И риф так называется, и надежда – дело хорошее. За надежду.
Жнец выцедил то, что было в стаканчике, подышал. Зубы свело, язык будто деревянный. Он с закрытыми глазами подождал, пока разлилось по животу тепло и кровь мягко толкнулась в темя. Открыл глаза. Свет Альраи, казалось, стал мягче. Утренний свет. Море, запах водорослей. Надежда?
– Знаешь, почему я так назвал риф? – спросил Жнец. – Так звали одну женщину. Я был с ней знаком раньше.
Слова из памяти Ноя лились свободно, Жнец решил этому не мешать. Покойнику от покойника скрывать нечего.
– Ты закусил бы, – посоветовал Спиро. – Надежда? Не слыхал, что есть такое женское имя – Надежда.
– Его и нет, такого имени. На самом деле оно звучит так, – и Жнец произнёс по-русски: «Надежда».
– Красивое имя. Ты говоришь, «был знаком». Она… жива?
– Не знаю, наверное. С чего бы ей умирать? Давай-ка ещё по одной.
– Давай, – охотно согласился Спиро. Не глядя передал бутылку, после, выждав сколько нужно, протянул руку. Заполучив бренди обратно, сказал:
– А моя умерла. Давно. Её звали Электрой. За надежду – это хороший тост. Хорошая штука – надежда. И «Надиежьда» красивое имя. Ты извини, Боб, думал я про тебя плохо. Наслушался всякой дряни, что про тебя болтали, а теперь вижу – зря. Хороший ты человек, Боб. Я немножко разбираюсь в людях, уж поверь, как-нибудь, а разбираюсь. Сразу вижу, если человек так себе, с гнильцой. Плохой человек никогда не назовёт риф женским именем, если не знает, что с той женщиной стало. Надежда – прекрасная штука, сынок, и тост ты предложил хороший. Нельзя терять надежду. Вот я, например, знаю, что найду сына. Он жив, я знаю, что бы ни врали всякие…
– Давай выпьем за сыновей, – перебил Жнец. Почему-то решил, что старик станет расспрашивать про Счастливчика Боба. Говорить об этом не хотелось. Покойнику с покойником незачем болтать о покойниках. Счастливчик Боб теперь легенда, кто попало так себя называет. Это очень удобно для контрабандистов и браконьеров – когда вдоль побережья шатается три десятка счастливчиков. Поди разбери тогда, кто в чём на самом деле замешан. «Подумать, так я тоже счастливчик, и даже больше прочих, потому что зовут меня Роберт, – подумал Жнец. – Роберт Корк. Роберт, Боб и как-то ещё».
– Давай, – сказал Спиро. – За сыновей.
Голос его заметно дрогнул.
Жнец неторопливо, мелкими глотками выпил. Потянул носом воздух, заметил – жарко. Старик стёкла боковые опускать запретил, сказал – не люблю, когда сквозит в уши. А неплохо было бы. Только не уши, а ветру лицо подставить. Он ладонью провёл по обритому наголо затылку. Колется. Плевать. На всё теперь наплевать, недолго осталось. Три десятка лысых счастливчиков, один к одному. Может, и вправду какой-то блудный паршивец приходится старику сыном.
– …в это не верю, – твердил Спиро, глядя поверх руля, над водной гладью, туда, где сквозь облачную жёлтую плёнку проглядывала тонкая чёрта берега, словно бы над водою парила. – Ираклию всегда везло. Не зря же здесь его назвали Счастливчиком.
– Это точно, – подтвердил Жнец. Ответил так, потому что уж кто-кто, а Ной точно знал, за что того типа прозвали Счастливчиком. Ни до, ни после никому не удавалось увидеть жёлтый гейзер и вернуться. Счастливчик, ничего не скажешь. Видел он на самом деле жёлтый гейзер или нет, Ной знать не мог – парень был без сознания, бредил. Помер через трое суток от лучевой болезни, труп Ной сбросил за борт – подальше, с балластом. Денег от продажи жёлтой пемзы, которой была набита потрёпанная штормом калоша Счастливчика, хватило на то, чтобы начать возню с рифом, но и только, остальное – гешефты Быстрицкого и ещё одного красавца из каторжного начальства. Тот влез в авантюру, желая дорваться до жёлтого гейзера и всерьёз к нему присосаться. Ной не разубеждал. Пусть начальство думает, что жёлтый гейзер существует, под это дело можно потихоньку строить риф. Но теперь-то он точно знал: гейзер – не сказки. Верс арзис, подсказала головоногая память. Проклятое место. Если добраться до него, на всё хватит. Поднять кораллитовый риф. В чаше долины, в обнажившихся донных отложениях насадить сады. Ил плодороден. Там у нас будет пресноводное озеро, а по берегу – рощи.
– Пальмовые рощи, – говорил Жнец, не замечая, что мечтает вслух; личности Ноя дал полную свободу, это было невыразимо приятно. – Ветер их потреплет, конечно, будет гнуть как луки, но в тёмное время или при свете Боза их листья…
– Вот, значит, зачем ты сиднем сидишь на «Ковчеге». – Спиро кивал с пониманием. – Хорошее дело. Только не верится мне, что вертухаи дадут вам свободно распоряжаться. Узнают – сразу наложат лапу.
Не наложат, их территория очерчена чётко, по береговой линии, думал Жнец. Будь «Ковчег» моим, я давно послал бы каторжное начальство куда подальше, но поплавок, к сожалению, их собственность. Такая вот незадача.
Вслух он сказал:
– Не наложат. Вот скажи, Спиро, можешь ли ты послать каторжное начальство в задницу, когда ты здесь, на своей посудине?
Старик отхлебнул из бутылки, рукавом вытёр губы и сказал:
– Мне-то что. Я-то где угодно могу послать их в задницу. Потому этого не делаю никогда, что боюсь за Ираклия. Веришь ли, сынок, так иногда и подмывает послать, но я сдерживаюсь. Потому что ищу сына и найду его, и тогда мне ссора с вертухаями будет ни к чему, могут на Землю не выпустить. И тебе с ними незачем ссориться, они, суки, умные. Если даже я понимаю, как взять тебя за жабры вместе с твоим рифом, они тоже додумаются. И только они додумаются, тут же схватят, уж поверь. Я этих подонков хорошо знаю. Мрази хуже головоногих.
– Ну и как же они меня схватят? – Жнец от болтовни получал истинное удовольствие.
– Без связи с Землёй, без жратвы, без машин, без энергии тебе конец, сынок. Связь у них, транспорт у них, челноки до пересадочной станции у них. Перехватчики тоже. Закон на их стороне, и поэтому я говорю…
Чепуха, подумал Жнец. Затея Ноя – полная чушь, и совсем не из-за каторжного начальства. Все эти гуманоиды – туристы, каторжане, свободные поселенцы, вертухаи… – короче, все они понятия не имеют, как обстоят дела на самом деле. Они думают, Закон на стороне начальства. Начальство тоже так считает. Что думаю я? А вот что: закон на стороне Учредителя, ибо он сам и есть Закон. Я всего лишь исполнитель закона, поэтому безразлично, что я думаю. Скоро нас догонит головоногий, я переговорю с Учредителем, и он отправит гензу келеир в ад третьим классом. Обоих.
– Не хочу, – проворчал Ной.
– Чего не хочешь? Уже всё выпили, – сообщил Спиро и в доказательство перевернул бутылку кверху дном. Делая это, другой рукой зацепил руль. «Электра» вильнула.
– Э! Тише, Спиро. Кажется, тебе пора сдать вахту. Давай сменю, а то как бы ты не пальнул водомётами в зенит.
Долго уговаривать старика не пришлось. Устал, поел досыта, изрядно нагрузился своим бренди – разморило его. Уступил место, невнятно ворча: «не подходи сам… близко к берегу… течение… разбуди… если что…». Не слез с кокпита, а свалился, оступившись дважды, потоптался в коридоре, повозился в каюте, стуча чем-то и с грохотом роняя жестянки, потом затих.
Жнец выждал минут пять, заглянул в каюту, проверил – Спиро спал. Пристегнулся к узкой койке и натащил на голову одеяло.
Жнец вернулся на кокпит, открыл боковые стёкла и устроился поудобнее. Теперь он был наедине с Не́ри; мог ещё раз спокойно обдумать положение и приготовиться к очередной встрече с небытиём.
Одиннадцатый сноп
«Электра» вела себя как живое существо: пошевеливала плавниками рулей, иногда поплёвывала водомётами, балансировала на гребнях волн с непринуждённостью и грацией цирковой канатоходицы. Течением её несло к берегу, но казалось – она пытается удержаться в некой особой точке пространства и это ей удаётся.
Жнец подставлял ветру занемевшие от выпивки щёки, жмурился – слишком ярко, устанут глаза – и чудилась ему в правом окне птица, висящая, как и яхта, в особой точке пространства. Пару раз он, повернув голову, проверял – там ничего нет! – и всё-таки вынырнувшая из памяти птица появлялась снова, стоило только ему отвернуться и сощурить глаза. Пусть будет, решил он, в конце концов, кому может помешать… «Чайка» – услужливо подсказала память Ноя. Жнец отмахнулся от надоедалы. Неважно, как она называется, всё равно их нет на Терране. В какой-то реализации я был птицей. Да не в какой-то одной реализации, а в целой куче жизней я был птицей, возможно даже чайкой. Тогда собственное тело не казалось мне красивым или совершенным, оно было частью задачи, граничным условием, чем-то даже мешало. Я злился на то тело, как сейчас злюсь на это: щёки занемели, мысли еле-еле шевелятся, болит колено, поясница болит и, чёрт возьми, тоскливо – хоть волком вой. Чем-то вроде волка я был тоже, сколько раз. Кем я только не был. Ерунда это – выть волком. Когда я был чем-то вроде волка, выть мне не хотелось и не было так тоскливо. А как было? Никак. Хотелось поинтереснее выполнить задание. Занятно было решить очередную задачу и в очередной раз плюнуть на граничные условия. Красивое тело – некрасивое тело… С чего вдруг комок мяса, костей и перьев кажется мне красивым? Крылья острые, когда птица вот так вот висит в упругом воздушном потоке. Красота, совершенство. Иллюзия. Нет на Терране чаек и вообще никаких птиц нет. А даже если бы и были. Комок мяса, костей и перьев. Это хромоногое тело ничем не лучше и не хуже, такое же, только без перьев. Откуда тогда тоска? Тоже граничное условие – эмоция. Плюнуть бы на неё, но не могу. Не хочу. Умирать я не хочу, вот в чём дело. Сходить с ума от боли, когда будут ломать кости, задыхаться, когда станут душить, мечтать, чтобы скорее раскроило на части, полоснуло по сердцу… Зачем? Столько раз умирать ради бессмертия! Как хорошо, что ментальный столбик хилый, и я не могу припомнить всё сразу. Тысячи тысяч агоний. К чему мне они? Закон. Как же я ненавижу начальство! Я ненавижу Учредителя, с удивлением отметил Жнец, вот новость. Никогда не приходило в голову выяснять с ним отношения. Вот он явится, всезнающая непогрешимая сволочь: бесстрастный и беспристрастный, равнодушный к боли и к состраданиям свидетель всех моих агоний, – и я опять растворюсь в нём, как сахар в кипятке, как соль на камнях во время прилива. Потому что он всё обо мне знает, а я о нём знаю не всё.
– Стоп, – сказал Ной. – Как раз сейчас есть кое-что, чего он обо мне не знает.
Всё, что случилось со мной в шкуре Ноя, начальничку неизвестно, злорадствовал Жнец, эта часть ментальной сферы ему недоступна. Последняя реализация. Моя маленькая личная жизнь, риф, островок в океане. Куда же я тороплюсь? Надо жить! Ему нестерпимо захотелось врубить водомёты «Электры» на полную мощность, дать полный ход, самый полный. Глупое желание, всё равно головоногий вдвое быстрее. Глупо, но хоть как-то. Всяко лучше, чем ждать смерти, изображая канатного плясуна.
Он не тронул рукоять, оставил в положении стабилизации хода.
Ной цепляется за жизнь, думал Жнец, а что у него есть в жизни? Три года проторчал в гостинице, мечтая о рифе Надежды, и даже не подозревал о том, почему ничего у него не выйдет. Не знал того, что знаю я. Тащил за собой слепцов и глупцов, не подозревая, что сам глуп и слеп. Пёр напролом, ничего и никого вокруг не замечая. Так она и сказала. Ксения. Причём здесь Ксения, почему я про неё вспомнил? Женщина как женщина, обыкновенная самка. Не хочешь о себе – обо мне подумай, она сказала. И я подумал, была бы здесь не ты, а Надя, другое дело. Ей не сказал, как такое скажешь. Но как-то она поняла. Говорит: тогда больше ко мне ни ногой. Пусть лучше у мальчика не будет отца, чем… У мальчика? Ну да, сказал Ной. Удивлён? У меня сын. То есть, теперь нет у меня сына, раз я туда ни ногой. Зато у Спиро есть внук. Она так и сказала: лучше пусть ему Спиридон Антониадис будет дедом, чем ты, Счастливчик, отцом. Так и назвала меня – Счастливчик, хоть знала прекрасно, что я не выношу, когда меня так называют. Из-за того парня. Пора забыть, давно его уже съели рыбы, а вот не забывается почему-то. Может, это и был Ираклий Антониадис. Лучше такой счастливчик, как он, чем такой глупец, как ты, Ной.