Тайна Эдвина Друда. В переводе Свена Карстена, с окончанием и комментариями
Пусть его голос и был скрипуч и сух, всё же в этом угловатом человеке таилось немало доброты, и не его вина, что его недоделанное природой лицо не могло её выразить. Но, по крайней мере, его глаза лучились любовью и расположением к Розе.
– Итак, «фунты, шиллинги и пенсы». Тебе же хватает карманных денег на все твои нужды, моя дорогая?
Так как у Розы никаких особых нужд и не было, она могла только кивнуть.
– И долгов у тебя нет?
Роза лишь рассмеялась нелепости мысли, что у неё могли откуда-то взяться долги.
– Ах, я и забыл, что нахожусь среди ангелов, – сказал мистер Грюджиус, вычёркивая второй пункт своего списка. – Ангелы же не делают долгов! Тогда третий пункт…
Роза, уже догадавшаяся, каким будет этот третий пункт, слегка покраснела и, чтобы скрыть смущение, принялась разглаживать ладонью складки на своей юбке.
– «Свадьба!» – возгласил мистер Грюджиус, а затем, снова привычным движением пригладив непослушные волосы, продолжил, понизив голос и придвинувшись в кресле чуть ближе к своей подопечной: – Теперь я перехожу к той теме, обсудить которую я, собственно, и приехал. Но тут я должен сразу же предупредить, что я, как человек в таких вещах неловкий и совершенно для подобного счастья не предназначенный, чувствую себя в этой теме словно грустный медведь на цепи, который должен, тем не менее, сплясать разудалую шотландскую джигу.
Живо представив подобную картину, Роза весело рассмеялась.
– Вот видишь, дитя моё, ты тоже согласна, что я неловкий, – сказал её опекун, ничуть не обидевшись. – Вот и хорошо. Но вернёмся к моим заметкам. Мистер Эдвин навещает тебя раз в три месяца, как и было договорено, и потом отчитывается мне письмом. Тут тоже всё замечательно. Он любит тебя, а ты любишь его.
– Да, сэр, он мне очень нравится, – с лёгким нажимом на последнее слово сказала Роза.
– Именно это я и говорю, – ответил её опекун, не заметив намёка. – Очень хорошо. И вы переписываетесь, не так ли?
– Так, – подтвердила Роза и слегка надула губки, вспомнив их кое-какие эпистолярные разногласия.
– Славно, славно! Ну, я вижу, всё идёт по плану. Сразу после Рождества я формальным образом извещу руководство твоей школы, что твоё обучение будет закончено к маю. Конечно, тебя со школой связывает нечто много большее, чем простые формальности, но дело требует такого уведомления. Я уже сказал тебе, что я человек сухой и неловкий, и весь состою из формальностей. А ведь мне будет доверена честь вести тебя к алтарю – мне, который и отцом-то ни разу не был! Наверняка я что-нибудь напутаю. Если бы меня кто-нибудь смог формально заменить в этом непростом деле, то я был бы у него просто в неоплатном долгу.
Потупившись, Роза пролепетала, что до дня свадьбы ещё далеко, поэтому такая замена может и найтись.
– Очень на это надеюсь, дитя моё, – ответил мистер Грюджиус, снова пригладив (и тем только ещё больше взъерошив) свою непокорную шевелюру. – Например, тот господин, который учит вас танцам. Уж он-то смог бы в точности выполнить все эти торжественные шаги, повороты и поклоны. А я нет, я очень неуклюж. Тут же или споткнусь, или ещё как-нибудь иначе опозорюсь.
На это Роза не ответила ничего. Похоже, так далеко в будущее она заглядывать ещё не решалась.
– Теперь, дорогая моя, перейдём к следующему пункту моих заметок, – сказал мистер Грюджиус, вымарывая карандашом слово «свадьба». – Этот пункт называется «Завещание». Это ещё одна формальность, дитя моё. По закону я обязан передать тебе и твоему жениху по заверенной копии завещания твоего покойного отца. Вот это вот твоя копия, и точно такую же я отправлю мистеру Джасперу…
– Только не ему! – быстро сказала Роза, вскидывая глаза. – Нельзя ли отдать копию сразу Эдвину?
– Ну почему же, конечно можно… Просто я думал… мистер Джаспер ведь его опекун.
– Пожалуйста, отдайте её сразу Эдди! – серьёзно и настойчиво сказала Роза. – Я не хочу, чтобы мистер Джаспер был тут как-то замешан.
– Что ж, так я и сделаю. Поскольку, я полагаю, это совершенно естественно – что ты не хочешь иметь никаких посредников между тобой и твоим будущим супругом. Заметь, я говорю: «полагаю». Да, я могу только полагать, а не знать точно, поскольку я человек в высшей степени неуклюжий и ничего в делах сердечных не понимающий.
Роза посмотрела на него с лёгким удивлением.
– Видишь ли, – попытался объяснить ей мистер Грюджиус, – я ведь никогда не испытывал тех чувств, которые испытываете вы, юная поросль. Если вы рождены, чтобы цвести и любить, то я, похоже, был рождён лишь для того, чтобы сохнуть в одиночестве. Хорошо, что тебя ожидает совсем другая, лучшая судьба… Как ты можешь узнать из твоей копии завещания, твой доход от ценных бумаг и прочих вложений составит двести пятьдесят фунтов в год. Вдобавок тебя ожидает ещё единоразовая выплата в одну тысячу семьсот фунтов, из которой, однако, некоторая сумма будет потрачена на подготовку твоей свадьбы. Вот, в общем-то, и всё, что я хотел тебе сказать.62
– Можно я задам Вам один вопрос? – сказала Роза, вертя в руках сложенную вчетверо копию завещания, но не делая, однако, и попытки её прочесть. – Вы ведь понимаете все эти юридические штучки много лучше меня и сможете мне всё хорошо объяснить… Скажите, вот мой бедный папа и покойный отец Эдди… они же были близкими друзьями? И они хотели, чтобы и мы с Эдди тоже были близкими друзьями, потому они и составили такое завещание?
– Да, это так, дорогая моя.
– И они ведь при этом заботились о нашем счастье, чтобы нам обоим было хорошо?
– Разумеется, дитя моё.
– Чтобы мы с Эдвином стали даже чем-то большим, чем они были друг другу?
– Именно так.
– Но ведь мы же не будем каким-то образом наказаны или оштрафованы, если… если…
– Боже мой, конечно же, нет! Прошу тебя, успокойся, дитя моё. В том случае, от одной мысли о котором, как я вижу, у тебя наворачиваются слёзы… Так вот, даже в случае если вы вдруг раздумаете жениться – нет, никаких последствий или наказаний для вас тогда, конечно же, не будет. Я, как твой опекун, продолжу заботиться о тебе вплоть до твоего совершеннолетия, и это всё. Ничего более плохого не произойдёт.
– А что будет с Эдди?
– А что может с ним быть? По достижении совершеннолетия он вступит в права наследства и получит тот пай в фирме, который завещал ему отец; плюс, может быть, какие-то дополнительные средства, если таковые найдутся. Словом, всё в точности, как сейчас.
Роза сидела задумчивая, хмуро смотря в пол и покусывая уголок вручённой ей копии завещания.
– Коротко говоря, – продолжал мистер Грюджиус, – желание ваших покойных родителей видеть вас супругами – это только пожелание, просьба, мечта, выраженная письменно. Да, этого они очень хотели, но ведь обстоятельства за столько лет могли и измениться! Представь себе, что твой отец был бы сегодня жив. Неужели он стал бы принуждать тебя к браку? Нет, этого и вообразить себе невозможно! Так вот, то же самое и с его волей, закреплённой в завещании.
Роза на это ничего не сказала и лишь понимающе кивнула.
– Что ж, если я ответил на твой вопрос, моя дорогая, то позволь мне перейти к последнему пункту моего списка. Итак, «Пожелания». У тебя есть какие-то пожелания или просьбы, которые я мог бы исполнить, дитя моё?
Так же молча Роза покачала головой, словно сожалея, что кое-какие её желания мистер Грюджиус был совершенно бессилен исполнить.
– Или, может быть, у тебя перед свадьбой есть какие-либо инструкции для меня, как для твоего опекуна и доверенного лица?
– Я… я хотела бы сначала поговорить с Эдди, если Вы позволите, – ответила Роза, разглаживая на платье несуществующую складочку.
– Конечно, конечно, дитя моё, – сказал мистер Грюджиус, вставая. – Это так естественно, что вы хотите во всём быть единого мнения. Здесь ли ещё мистер Эдвин?
– Он сегодня с утра уехал, сэр. Теперь приедет только на Рождество.
– Что ж, тоже хорошо. Значит, у вас будет время всё обдумать и подготовиться. А после Рождества ты дашь мне знать, я приеду и выполню все формальности, – сказал мистер Грюджиус, закрывая блокнот и пряча его в карман сюртука. – А теперь, моя дорогая, нам пора прощаться.
– Прошу Вас, ещё кое-что, сэр! – воскликнула Роза, вскакивая со стула. – Не могли бы Вы уже сейчас пообещать мне приехать после Рождества? Мне нужно будет кое-что Вам сообщить… по секрету.
– Ну разумеется, дорогая моя, разумеется! – уверил её мистер Грюджиус, польщенный, что такая юная красавица может пожелать поделиться с ним своими секретами. – Сам я человек, как ты знаешь, скучный и необщительный, но рождественским вечером я традиционно ужинаю с моим клерком, человеком таким же скучным и необщительным, и поэтому прекрасно подходящим мне в компанию. Его отец содержит ферму в Норфолке и каждый год присылает нам в подарок на Рождество превосходно откормленную индюшку. А на следующий день я могу уже и приехать. Я очень рад, дорогая моя, что ты уже сейчас хочешь меня видеть. Меня мало кто хочет видеть… поскольку обычно я прихожу к людям получить с них арендную плату.
Тут Роза доставила мистеру Грюджиусу ещё одну радость, обняв его за плечи и, поднявшись на цыпочки, поцеловав его в шершавую щёку.
– Боже, благослови нас всех! – воскликнул на это мистер Грюджиус. – Спасибо Вам, дорогая моя! Это для меня и честь, и радость. Прощайте, дитя моё, до встречи после Рождества! Мисс Твинклтон, мадам, на этом я заканчиваю, передаю мою подопечную снова в Ваши заботливые руки, откланиваюсь и освобождаю Вас от докучливой необходимости далее терпеть здесь моё присутствие.
– Ах, что Вы, сэр! – галантно запротестовала директриса, старательно делая вид, что до этой минуты она была полностью поглощена рукоделием. – Не говорите так! Никакой докуки, могу Вас уверить! Я положительно наслаждалась Вашим обществом!
Распрощавшись с «Приютом Монахинь», мистер Грюджиус, однако, не вернулся в Лондон сразу. Пройдя ещё несколько кварталов по Главной улице, он свернул в каменную арку под домиком хормейстера, поднялся по ступенькам к его двери и постучал. Никто не отозвался и не открыл ему, но во время этого краткого ожидания мистер Грюджиус заметил клочок бумаги, торчащий из щели между дверью и косяком; в записке почерком хормейстера было проставлено одно только слово: «Собор». И действительно – был как раз час вечерней службы в соборе. Поэтому мистер Грюджиус снова спустился по каменным ступенькам, вышел переулком на церковное подворье и прошаркал к широко распахнутым главным вратам входа в собор.
Едва мистер Грюджиус, приблизившись, нерешительно заглянул за порог в сумрак и сырость соборного нефа, как тут же мощно заиграл орган, и слабый надтреснутый голос священника, до того что-то бормотавший, утонул в море звуков и пении хора. Музыка вздымалась и опадала, накатывая волнами, и над этим океаном музыки властно господствовал один ясный и сильный голос, то чайкой взлетавший под своды и арки крыши собора, то коршуном падавший вниз в прозрачные струи льющейся органной музыки. Но вот голос взметнулся ввысь в последний раз, музыка схлынула, океан звуков высох, и навстречу мистеру Грюджиусу потекли людские толпы. Тут же мистер Грюджиус заметил и спешащего к нему хормейстера.
– Что-то случилось? – с ходу поинтересовался Джаспер, тревожно вглядываясь в лицо собеседнику. – Разве за Вами посылали?
– Вовсе нет, вовсе нет! Я приехал по собственной необходимости. Мне нужно было проведать мою подопечную. Сейчас я уже уезжаю, а сюда просто заглянул по дороге.
– А с ней… всё в порядке?
– В полном порядке, сэр, в полнейшем! Даже стала ещё краше. Я приехал всего лишь ещё раз объяснить, что означает её ранняя помолвка с юридической точки зрения.
– Вот как? И что же она означает, с этой самой точки зрения?
Мистер Грюджиус про себя отметил, что мистер Джаспер как-то уж излишне нервно покусывал бледные губы, ожидая ответа на свой вопрос, но списал это на творческое возбуждение певца после безукоризненного исполнения вокальной партии.63
– Что означает? Только то, сэр, что такую помолвку не нужно рассматривать как нечто принудительное и обязывающее – в том почти невероятном случае, если вдруг обнаружатся какие-либо препятствия к браку… например, недостаток привязанности друг к другу или что-то другое.
– Могу ли я спросить, сэр, имелись ли какие-то особые причины объяснять это?
– Ни малейших, кроме тех, которые продиктованы мне моей ролью опекуна, – ответил мистер Грюджиус чуть резче обычного и тут же поправился, перейдя на более доверительный тон: – Поймите меня правильно, мистер Джаспер. Я знаю, что Вы души не чаете в Вашем племяннике. Так вот, могу заверить Вас, что в ходе беседы с моей подопечной с её стороны не было высказано ни малейших сомнений насчёт его чувств и не было дано ни малейшего намёка на какое-либо охлаждение в их отношениях.
– Благодарю Вас, – ответствовал мистер Джаспер, жестом приглашая мистера Грюджиуса пройти несколько шагов вместе. – Право, Вы это замечательно сформулировали.
Мистер Грюджиус кашлянул, снял с головы шляпу, пригладил ладонью волосы и снова водрузил шляпу на место.
– Готов поспорить, – продолжил Джаспер, криво улыбаясь всё ещё бледными губами, – что о разрыве этих их отношений речь тоже не шла.
– Что ж, сэр, этот спор Вы бы точно выиграли! – подтвердил мистер Грюджиус. – Но мы должны, конечно же, делать определенную скидку на известную скромность в проявлениях чувств у молодой леди, воспитывающейся в таких условиях, сэр, да ещё и без материнской любви. Но я в чувствах ничего не понимаю, так что поправьте меня, если я ошибаюсь.
– Вы абсолютно правы.
– Рад это слышать. Потому что моя подопечная… – и тут мистер Грюджиус мягко подошел к сути того дела, которое он и хотел обсудить с мистером Джаспером. – Моя подопечная из-за присущей ей скромности, даже стыдливости, из-за понятного в сложившейся ситуации нежелания посвящать кого бы то ни было ещё в свои девичьи переживания, выразила недвусмысленное желание, чтобы все формальности в предсвадебной подготовке улаживались напрямую с её женихом. Понимаете? Без нашего с Вами посредничества.
Мистер Джаспер положил руку на грудь жестом человека, пытающегося унять сердцебиение, и пробормотал:
– Значит, я ей не нужен?
– Значит, она хочет обойтись без нас обоих, – поправил его мистер Грюджиус. – Поэтому, если Вы позволите, я в следующий мой приезд после Рождества решу с мистером Друдом все детали, всё улажу, а потом встречусь с Вами, и мы вместе всё обсудим.
– А, так Вы вернётесь сюда снова, после Рождества? – понимающе кивнул Джаспер. – Что ж, посмотрим! Мистер Грюджиус, Вы абсолютно правильно заметили, что я души не чаю в моём дорогом, удачливом, счастливом, незаслуженно счастливом племяннике! И это совершенно правильно, что его невеста, как Вы сказали, должна ещё раз всё обдумать – и моё участие будет тут не к месту. С этим я согласен, с этим я не могу не согласиться. Значит я правильно понимаю – они хотят после Рождества сами всё устроить для свадьбы в мае, после которой нам с Вами не останется ничего другого, кроме как сложить с себя все обязанности опекунов и этим удовлетвориться?64
– Совершенно верно, – ответил мистер Грюджиус, протягивая Джасперу руку на прощание. – Благослови их Господь!
– Да, точно, спаси их всех Господь! – воскликнул Джаспер.
– Я сказал «благослови», – заметил мистер Грюджиус, оборачиваясь.
– Ну а я сказал «спаси», – возразил Джаспер. – Разве это не одно и то же?
Глава X.
Спрямление пути
– Мне кажется, мамочка, что ты слегка несправедлива к мистеру Невилу, – сказал как-то за завтраком младший каноник своей матушке.
– Нет, я так не думаю, – возразила старая леди.
– Может быть, нам обсудить это, дорогая моя?
– Ты напрасно полагаешь, мальчик мой, что я не хочу это обсуждать, – тут голос миссис Криспаркл слегка задрожал, так же как и её чайная чашка. – Я всегда готова к любой дискуссии. Но не думай, пожалуйста, что твои доводы способны меня переубедить.
– Вот и славно, мамочка, – примирительно сказал её сын. – Ничего не может быть лучше готовности к дискуссии. Просто я хочу тебе сказать, что во время того прискорбного случая мистер Невил потому так вышел из себя, что был на это спровоцирован.
– А ещё и не трезв! – добавила старая леди.
– Да, и это тоже. Хотя, думаю, там оба молодых человека были примерно в одинаковом состоянии.
– А я так не думаю, Септимус!
– Почему же, мамочка?
– Потому что не думаю, и всё! – заявила старая леди. – Но я по-прежнему, как ты видишь, готова к дискуссии.
– Но, мамочка, мы не сможем дискутировать, если ты будешь всё время придерживаться только обвинительной линии…
– Не надо меня за это стыдить! Лучше пусть твой мистер Невил этого стыдится! – сказала старая леди с поистине королевским достоинством.
– Дорогая моя! Он-то тут при чём?!
– При том! Он здесь при том, что он пришёл напившись, чем сильнейшим образом дискредитировал мой дом! И ещё унизил нас при этом!
– Не буду отрицать, мамочка. Но это было тогда, а сегодня он весьма об этом сожалеет.
– А я сожалею, что ты попытался от меня всё скрыть, Септимус! Если бы мистер Джаспер не подошёл ко мне на другой день в церкви и не рассказал, какие ужасы тут творились, я бы так ничего и не узнала.
– Просто я полагал, мамочка, что тебя такими вещами лучше не беспокоить. Собственно, я и Джаспера хотел попросить о том же, но опоздал – он тебе уже проговорился.
– Именно что опоздал! Мистер Джаспер стоял весь бледный, когда рассказывал, чему был свидетелем в собственном доме!65
– Мамочка, я только одно хочу сказать: если я что-то и хотел утаить от тебя, то только в твоих же интересах и для твоего же спокойствия. А так же в интересах обоих молодых людей и в интересах дела – то есть исполнения моего долга так, как я его понимаю.
Миссис Криспаркл тотчас отложила салфетку, встала со своего места, обошла стол и крепко поцеловала своего дорогого и любимого сына.
– Никогда, дорогой мой, никогда я в этом и не сомневалась!
– Однако, мамочка, в городе начались разговоры, – сказал младший каноник, когда старая леди снова вернулась к завтраку. – Можно сказать, ситуация вышла из-под контроля.
– А я тогда ещё сказала, что я плохого мнения о мистере Невиле, – тряхнула буклями старая леди. – Я и сейчас своего мнения не переменила. И я ещё тогда сказала, да и сейчас повторю, что я не думаю, что мистер Невил изменится к лучшему.
– Мне грустно это слышать, мамочка…
– Ещё более грустно мне это говорить, Септимус! – вставила старая леди, подливая сыну ещё чая. – Но тут уж ничего не поделать.
– Мне грустно слышать это потому, что Невил с той поры исключительно прилежен и внимателен в учёбе и уже далеко продвинулся в предметах. И к тому же – полагаю, я имею право это сказать – он очень расположен ко мне.
– Это его совсем не извиняет, – тут же возразила старая леди. – А если он считает иначе, то он просто хвастун!
– Но, мамочка, это говорю я, а не он!
– Может быть и так, – упорствовала старая леди, – но это ничего не меняет. Значит, он ещё и скрытный.
Во взгляде, которым младший каноник наградил свою матушку не было и тени раздражения, а только слегка юмористическое понимание того факта, что его любимая Фарфоровая Пастушка всё-таки не совсем предназначена для того, чтобы вести аргументированные дискуссии.
– И кроме того, Септимус, – продолжала миссис Криспаркл, – кем бы этот мальчишка был без своей сестры? Вспомни, какое влияние она на него имеет, вспомни о её способностях и талантах. Ты же знаешь, что всё, что ты преподаёшь Невилу, она растолковывает ему ещё раз. Учитывай ещё и это, когда хвалишь Невила – и много ли тогда останется на его долю?
Эти простые слова заставили младшего каноника задуматься. Он вспомнил вдруг, как часто он встречал брата и сестру прогуливающимися вместе – иногда в утренние часы, иногда на закате – и всегда разговор вела Елена, а брат лишь слушал её и кивал. Он подумал, что уже неоднократно его посещало такое чувство, будто обучая одного, он на самом деле учит двоих; и что он сам того не сознавая, строит свои занятия так, чтобы материал был понятен им обоим. На память ему пришёл и тот разговор, в котором он участвовал при посещении «Приюта Монахинь» – тогда речь шла об Елене, о том, как смело и безоглядно доверилась она Розовому Бутончику и как училась у неё всему, чему могла. Он осознал, что совершенно ошибочно считал Елену чересчур гордой и властной, что она много лучше его представления о ней. И он удивился, поняв, что всего за пару недель Елена и Невил стали неотъемлемой – и значительной! – частью его жизни.
Вечером того же дня преподобный Септимус, отслужив вечерню в холодном и гулком соборе, решил порадовать себя последними лучами заходящего солнца на холме над рекой – там у него был любимый уголок среди монастырских развалин, с которого открывался восхитительный вид, при этом местечко было хорошо защищено от ветра фрагментом древней стены. Взбежав на холм в хорошем темпе (и нисколько при том не запыхавшись), он остановился в нескольких шагах перед обрывом и оглядел реку. Клойстергэм располагался неподалёку от моря, и часто приливом в реку заносило немало морских водорослей, которые кучами гнили потом вдоль берегов. Этим вечером их было тоже достаточно – их бурая и тёмно-зеленая бахрома висела на иззубренных камнях и плотной пеленой укутывала притопленные стволы и ветки свалившихся в реку деревьев. По водорослям и прибрежному песку разгуливали крикливые чайки, что обещало ветреную ночь. Рыбацкие баркасы возвращались с моря, сворачивая коричневые просоленные паруса и укрываясь от приближающегося шторма в бухточках на обоих берегах реки. Внизу под обрывом, на котором стоял мистер Криспаркл, жителями городка была протоптана тропинка для прогулок, и на ней младший каноник вдруг заметил две фигуры, в которых он не без удовольствия узнал Невила и Елену Ландлесс. Какое совпадение! Весь день он думал о них – и вот теперь встретил, и снова вместе! Без промедления мистер Криспаркл начал спуск по едва приметной тропе вдоль обрыва, по которой иному альпинисту пройти было бы опасно и при свете дня. Но мистер Криспаркл был отменным спортсменом, да и знал на этой тропе каждый камушек и древесный корень, поэтому не прошло и минуты, как он уже стоял внизу.
– Холодный вечерок, мисс Ландлесс, не правда ли? Не слишком ли ветрено здесь для Вашей обычной прогулки с братом? Особенно на закате, когда ветер гонит волну с моря?
Нет, Елена так не думала. Она любила тут гулять – ведь тут было так уединённо!
– Пожалуй, даже слишком уединённо, – рассмеялся младший каноник, подходя ближе. – Хотя эта тропа должна быть прекрасным местечком для тех, кто ищет именно уединения. Простите, что помешал вам. Мистер Невил, что я хотел спросить… Вы ведь рассказываете Вашей сестре без утайки всё, о чем мы говорим с Вами вдвоём?
– Абсолютно всё, сэр.
– То есть Ваша сестра в курсе того, что я Вам неоднократно предлагал? А именно найти какой-нибудь способ извиниться за тот прискорбный случай, произошедший в ночь Вашего прибытия в Клойстергэм?
– Да, – ответила за брата Елена.
– Я называю этот случай прискорбным, мисс Елена, – объяснил младший каноник, – прежде всего потому, что он вызвал в горожанах предубеждение против Невила. Теперь в глазах всего города он – юноша с неконтролируемым и бешеным темпераментом, опасный и вспыльчивый. Дикарь, которого следует избегать.
– Да, так его и называют, бедняжку, – ответила Елена, бросив на брата взгляд, в котором смешались и сострадание, и гордость за него. – Вот и Вы это тоже подтверждаете. Но мы не только слышим это, мы ещё и ощущаем на себе всю тяжесть этого предубеждения, ощущаем каждый день и час.
– Именно поэтому, – продолжал младший каноник мягко, но настойчиво, – мне представляется необходимым это положение как-нибудь исправить. Конечно, со временем горожане сами бы разобрались, что ошиблись в Невиле. Но насколько лучше было бы не ждать долго, а что-нибудь сделать для этого прямо сейчас! Особенно потому, что Невил ведь и в самом деле был не прав.
– Его спровоцировали, – жёстко ответила Елена.
– Но он охотно поддался на эту провокацию, – возразил младший каноник.
Несколько шагов они прошли в молчании, затем Елена посмотрела на младшего каноника с упрёком и сказала:
– Ах, мистер Криспаркл, неужели Вы желаете, чтобы мой Невил с извинениями бросился в ноги этому молодому Друду, или хуже того – этому Джасперу, который позорит Невила на каждом углу и распускает про него слухи? Я не верю, чтобы такое могло быть Вашим желанием! Вы и сами бы так не поступили, окажись Вы на его месте.
– Я уже говорил мистеру Криспарклу, Елена, – вступился за учителя Невил, – что извинился бы, но только от чистого сердца. Но пока что я такого чистосердечия в себе не чувствую, потому и не могу просить прощения. Я мог бы, конечно, притвориться, но мне противна даже сама мысль о таком! И ещё – мистер Криспаркл никогда не оказался бы на моём месте, поскольку он никогда не поступил бы так, как поступил я!