Путь суфия
Никто поэтому даже в XIX и в начале XX века не взял на себя труд рассмотреть утверждение такого выдающегося турецкого суфия и ученого, как Зия Гёкалп100, который сказал, что суфийские писатели еще столетия тому назад создали и применяли теории, отождествленные позднее с именами Канта, Фуйе, Грюйо, Ницше и Вильяма Джеймса.
Тут мы подходим к еще одному важному суфийскому принципу, с которым необходимо встретиться лицом к лицу, именно он то и вызывает недоумение и даже ярость у определенного типа людей. Этот принцип выражен в утверждении, что когда суфийская деятельность сосредотачивается в одном месте или в одном обществе в очень активной и «реальной» (не в подражательной) форме, то это делается для специфических целей и в течение ограниченного промежутка времени. Людям, которые заявляют: «Дайте мне это здесь и сейчас или вообще не надо», такая констатация факта совсем не по душе. Эту же идею можно выразить и другими словами: ни одно общество не является совершенным (завершенным), а его потребности не могут быть точно такими же, как у других обществ. Ни один суфий не учреждает институтов, предназначенных к вечному существованию. Внешняя форма, в которой он выражает свои идеи – лишь временное средство, приспособленное для местного применения. То, что вечно, говорит он, лежит в другом измерении.
Трудности в понимании суфийских идей
В наш век, век повсеместно расползающейся заорганизованности, разъяснить этот вопрос, по меньшей мере, так же трудно, как и когда-либо прежде. И все-таки еще тысячелетие назад странствующий дервиш Нифари из Египта в своей классической книге «Мувакиф», сохранившей значение и в наши дни, настойчиво предостерегал от опасности принимать средство за цель.
С этой проблемой теснейшим образом связана задача руководства или обучения. Суфийский учитель не бог, он – проводник и инструктор. Культ личности в Суфизме101 недопустим. Об этом свидетельствуют высказывания Руми:
«Оторви свой взгляд от моей внешности и возьми то, что у меня в руке»; и Гургани:
«Смирение мое, превозносимое тобой, не для того, чтобы производить на тебя впечатление, оно существует по своей собственной причине102». И все же притягательность личности для обычного человека столь велика, что преемники суфийских учителей стремились отнюдь не к живому применению преподанных принципов, а скорее, к созданию жизнеописаний святых и причудливых, ущербных систем. Тема временной функции «кокона» была удобно забыта. Отсюда постоянная необходимость в новых образцах.
Очередной проблемой студента, не ведающего о вышеупомянутых сложившихся обстоятельствах, станут так называемые «иллюстративные биографии». Подобно мифам, которые в драматической форме могут описывать определенные факты, биографии эти содержат материал для изучения, рассчитанный на то, чтобы произвести особое воздействие. С течением времени они исчерпывают свою полезность и представляются не более чем выдумкой, или в них видят описание действительных событий. Найдется ли историк, который добровольно откажется от такого материала в качестве источника? Так, например, поскольку в биографии Мауляны Джалалуддина Руми103 сообщается, что он проводил изрядное время в своей турецкой бане, – искатели высшего сознания и взыскатели просветления придали этому рассказу такое огромное значение, что пустились сооружать собственные парные бани с тем, чтобы регулярно посещать их. У них, в свою очередь, есть свои подражатели…
Те, кто не забыл стишки детских лет, смогут воспринять один из аспектов суфийского изучения, поразмыслив о несчастном Шалтае-Балтае. Подобно Шалтаю, суфийские идеи, после того, как их восприняли на самом низком из возможных уровней, весьма сильно обесценились. И вследствие этого они угодили во всевозможные странные места. Разглядывая обломки Шалтая, хочется назвать эмоциональных искателей и традиционных ученых «королевской конницей» и «королевской ратью» из этого детского стишка. И у тех и у других налицо неизбежная беспомощность ввиду стоящей перед ними задачи. Человек и конь или любое их количество, королевские они или нет, пригодны для выполнения множества разнообразных задач, но не более того. Как и в детском стишке, здесь чего-то не хватает: и если они не суфии или не задействуют суфийские методы, им ни за что не «собрать Шалтая». Есть кони, есть всадники, но нет того, что направляет их движение, нет знания.
Если суфийские идеи, – (например, те, что выражены в книжной форме или находятся в обращении среди подготовительных или «осиротелых» общин и обретают конкретное применение благодаря учениям и наличию живого человеческого образца – учителя) – и в самом деле предназначены произвести тип мышления более ценный, чем механистический, исследователь (не без основания) может заявить, что имеет право ознакомиться с конечным результатом. Так, возможно, он будет ожидать, что суфии, неизменно выполняют значительную или даже решающую роль в человеческих делах. Но хотя сам суфий не согласился бы с тем, что его цель – публичное признание (большинство из них избегает славы), и хотя он отнюдь не горит желанием стать кем-то вроде АЛЬБЕРТА ШВЕЙЦЕРА-НАПОЛЕОНА-ЭЙНШТЕЙНА в одном лице, существует, тем не менее, немало свидетельств мощного суфийского наследия. Тем же, кто пытается ограничить суфизм рамками того или иного культа и нацепить на него соответствующий ярлык, еще более удивительными покажутся широта и разнообразие суфийского влияния, даже оставляя в стороне утверждение суфиев, что их величайшие фигуры – почти всегда анонимны.
На протяжении последнего тысячелетия, главным образом в периоды монархического правления, суфии были королями или стояли за их спиной в качестве советников. В то же самое время, но при других обстоятельствах, суфии боролись против самого института монархии или же трудились, чтобы смягчить ее злоупотребления. Имена многих из этих мужчин и женщин известны. Индийский Могол Дара Шикох стремился перекинуть эзотерический мост между индусами, мусульманами и другими своими подданными104. Суфии-патриоты сражались с иностранными солдатами, а суфийские солдаты точно так же боролись за сохранение существующих режимов – и порой в довольно крупном масштабе: как, например, вдохновленные суфиями турецкие янычары, или вождь сопротивления на Кавказе Шамиль, или Сануси в Ливии, или дервиши Судана.
Почти вся персидская литература классического периода является суфийской; сюда же можно отнести и бесчисленные научные, психологические и исторические произведения.
Все вышеприведенные сведения – есть факты, исторически засвидетельствованные, и этот список легко продолжить в более полном объеме и количестве.
Фрагментарные исследования ортодоксальных ученых, посвятивших себя этой области, имеют огромную ценность, поскольку сохраняют большой фактический материал, и на их работы я неоднократно ссылался в этой статье, однако, чтобы собрать воедино и сопоставить масштаб и значение суфийской деятельности в человеческом обществе необходим совершенно новый дух в сфере познания. И это единственный путь, если мы хотим сохранить достижения и уменьшить потери.
Исследователям нового типа – и здесь возникает еще одна проблема, – помимо того, что они должны быть менее склонны к догматизму, нежели их предшественники, придется принять во внимание утверждение самих суфиев, гласящее: «Изучение суфизма требует определенного настроя ума, определенных условий, определенного метода»105.
Не дав себе труд подумать, многие люди, часто восставали против этой формулировки. Но в конце концов разве она так уж отличается от изречения: «Изучение экономики требует определенного настроя ума (желания понять), определенных условий (режима схоластического обучения и наличие надлежащей литературы), определенного метода (следования курсу обучения, составленному людьми, сведущими в этом предмете)»?
Приблизиться к изучению суфизма, например, невозможно лишь с той точки зрения, что это – мистическая система, опирающаяся на богословские понятия и предназначенная для достижения экстатических состояний. Как говорится в суфийском четверостишии Омара Хайяма (ум. 1123)106:
В кельях и обителях, в монастырях и синагогах,Одни страшатся ада, другие вожделеют рая.Но знающий истинные тайны своего БогаПодобных семян не сеет в своем сердце.Вряд ли возможен какой-либо прогресс в сторону более широкого понимания суфийских идей, пока большее число ученых не воспользуется суфийскими методами толкования. Если этого не произойдет, все их усилия по-прежнему будут растрачиваться на факты второстепенной важности. А это, в свою очередь, создает проблему уже для самого суфия. Ибн аль-Араби сказал: «Суфий должен действовать и говорить, учитывая понимание, ограниченность и скрытые предрассудки, господствующие в сознании его аудитории»107.
Правильное изучение суфийских идей зависит от наличия и соответствующего использования суфийской литературы, а также от контакта с суфийским Учителем.
Что касается наличия необходимой литературы, то с течением времени естественный ход событий, возможно, выправит это положение, хотя два недавних случая показывают, что и здесь возможны серьезные потери.
Некий известный ученый и специалист по вопросам суфизма на Среднем Востоке раскритиковал одну из моих последних книг, утверждая, что Мулла Насреддин – юморист, а вовсе не суфийский персонаж, служащий целям обучения. Тогда он не подозревал, и, возможно, не подозревает и до сих пор, что один европейский исследователь как раз в то время находился в Пакистане в одной дервишской общине, которая в качестве учебного материала использовала только Муллу Насреддина и ничего больше. Описание этих занятий недавно было приведено на страницах британского журнала108, посвященного вопросам религии.
Но просто увеличить количество информации о суфизме еще не достаточно. Совсем недавно я, без какого-либо умысла, спросил одного западного интеллектуала, с которым столкнулся на греческом острове, о его планах на время праздников. Внезапно он опрокинул на мою голову целый ушат оскорблений. Размахивая экземпляром одной из моих книг, он кричал: «Мало того, что вы сами бессмысленно тратите время, размышляя о праздниках, вы еще и пытаетесь отнять время у человека, читающего эту книгу, которая куда важнее, чем все ваши праздники!».
Не нужно смешивать людей, убежденных, что они интересуются суфизмом или являются суфиями с теми, кто на самом деле способен изучать суфизм и получать из этого пользу. Суфизм всегда был чем-то таким, о чем нельзя судить, опираясь на воззрения тех, кто провозглашает себя его друзьями.
В наши дни для эффективного изучения суфизма, – в особенности на Западе, где интерес к нему так значительно вырос, – от будущего ученика потребуется следующее:
Понять, что большая часть доступных переводов непригодна – и в первую очередь потому, что сами оригиналы предназначались для конкретных обществ: в каждом случае для людей определенного места и культурной среды, не существующих больше в прежнем виде.
Заняться поиском достоверных письменных и устных материалов и деятельности, целенаправленно предоставляемых суфиями и приложимых к культурной традиции, ко времени и прочим обстоятельствам ученика.
Признать, что все организации, кроме подлинно суфийских объединений, осознается это или нет, всегда являются орудиями человеческого подчинения.
Проявить готовность к тому, чтобы отказаться от предвзятых мнений относительно того, что такое «изучение» и что служит предметом изучения. Не пренебрегать изучением предметов и материалов, которые могут казаться не «эзотерическими».
Выяснить, не вызван ли собственный поиск подспудным стремлением к социальному сплочению, проявлением элементарного любопытства, потребностью в эмоциональном возбуждении или удовлетворении?
Допустить, пусть даже в качестве рабочей гипотезы, возможность того, что существует сознательный, эффективный и преднамеренно созданный источник подлинного суфийского учения, действующий в настоящее время на Западе.
Книга эта ставит своей целью проиллюстрировать обычному читателю богатство и диапазон суфийских идей.
Кроме того, содержащийся в ней материал подобран и представлен применительно к людям современной культуры, являя собой вводный курс изучения.
2
Классические авторы
Аль – Газали
Философ и суфий двенадцатого столетия Аль-Газали в своей работе «Книга Знания» приводит такую строку из Эль-Мутанаби: «Больному человеку и сладкая вода покажется на вкус горькой».
Эти слова можно с успехом считать девизом Газали. За восемьсот лет до Павлова он выделил и растолковал проблему обусловленности – порой прибегая к очаровательным идиомам и притчам, порой пользуясь удивительно «современными» понятиями.
Несмотря на открытия Павлова и огромное множество книг и докладов, посвященных клиническим исследованиям человеческого поведения, которые стали появляться на свет со времен Корейской войны, обычный человек и не подозревает, сколь сильно воздействует на него внушение идей109. В тоталитарном обществе к подобному виду внушения относятся весьма положительно – разумеется, если это служит укреплению верований данного сообщества. В общественных формациях иного типа люди вряд ли даже отдают себе отчет в том, что упомянутый механизм задействован в их среде. Именно это и делает почти каждого человека уязвимым для связанных с ним последствий.
Работа Газали не только предвосхищает, но и превосходит современное знание в данной области. В период, когда Газали создавал свой труд, мнения специалистов расходились, можно ли считать насаждение идей (будь оно скрытым или явным) благотворной практикой, или наоборот, вредной, а также можно ли вообще обойтись без нее.
Газали не только указывает на то, что так называемая вера (убежденность) может оказаться навязчивой идеей или маниакальной фиксацией, но и совершенно недвусмысленно заявляет, в соответствии с суфийскими принципами, что подобного состояния можно избежать и для этого очень важно быть способным распознать его.
От Испании до Сирии средиземноморские фанатики сжигали его книги. Сегодня им не угрожает костер, но их влияние, не считая суфийских кругов, значительно уменьшилось, потому что мало кто с ними вообще знаком.
Газали считает, что граница, разделяющая мнение и знание, легко может быть стерта. Когда такое случается, люди, знающие, чем одно отличается от другого, ответственны за то, чтобы данное различие стало как можно более ясным.
Научные и психологические открытия Газали хотя и получили высокую оценку ученых всевозможного толка, им, тем не менее, не уделили заслуженного внимания, прежде всего вот по какой причине: он настойчиво утверждал, что отнюдь не научные или логические методы привели его к ним. Газали пришел к знанию, потому что был воспитан в среде суфиев и развил в себе определенный вид непосредственного восприятия Истины, не имеющего никакого отношения к механистическому мышлению. Это, конечно, сразу выводит его из разряда традиционных ученых. Тут невольно возникает вопрос: если его открытия настолько ошеломляющи, не должны были бы ученые, по крайней мере, попытаться выяснить, как он к ним пришел?
«Мистицизм» заработал себе нарицательное имя, как та собака из известной пословицы: «Не можешь ее повесить, начни игнорировать». Схоластицизму свойственна такая психологическая особенность: согласись с открытиями человека, если не можешь опровергнуть их, но не обращай внимания на то, как он к ним пришел, если это не соответствует твоему собственному представлению о методе.
Если бы Газали не добился каких-то ценных результатов, то, естественно, считался бы не более чем мистиком, и это было бы доказательством того, что мистицизм как просветительская или общественная деятельность, непродуктивен.
Влияние Газали на западную мысль повсеместно признается огромным. Но это влияние, само по себе, обнаруживает механизм обусловленности; христианские философы средневековья позаимствовали многие из его идей, но делали это выборочно, полностью игнорируя все те части его работ, которые могли поставить под сомнение их собственную практику внушения идей.
Газали своим образом мысли пытался показать более широкому кругу людей, чем относительно небольшой общине суфиев, конечное различие между верой и навязчивыми идеями. Он подчеркивал роль воспитания в насаждении религиозных верований и приглашал своих читателей наблюдать, как действует механизм этого процесса.
Далее, он настаивал на необходимости показывать, что ученые или образованные люди могут быть и часто являются глупцами, фанатиками и одержимыми. По утверждению Газали, помимо обладания информацией и способностью к ее воспроизведению, существует и такая вещь, как знание, и это есть высшая форма человеческого мышления.
Привычку путать мнение со знанием, с которой приходится ежедневно сталкиваться в наше время, Газали считал эпидемической болезнью.
В атмосфере, отнюдь не благоприятной для формирования научных взглядов, Газали оглашал все эти мысли, приводя множество примеров. Таким образом, он выступал не просто в роли диагностика, он сам овладел знанием, в суфийском смысле, и осознал, что высшее понимание, будучи по своей природе суфийским феноменом, возможно только для тех, кто способен увидеть описанное им явление и избежать его.
Газали написал огромное количество книг и обнародовал множество учений. Его вклад в сокровищницу человеческой мысли и актуальность его идей, спустя сотни лет, не вызывают сомнений. Давайте, по возможности, исправим упущения наших предшественников и рассмотрим, что он говорит о методе. Что это за Путь, по которому следовал Аль-Газали? Что должен делать человек, чтобы стать подобным ему – мировому гиганту в философии и психологии – а ведь именно таким он и был по общему признанию?
ГАЗАЛИ О ПУТИПока в характере человека сохраняются тенденции к само-потаканию, алчности, гневу и нападкам на других людей, он не является человеческим существом.
Ученик должен до минимума сократить фиксацию внимания на привычных вещах, как, например, на своей общине, на своем окружении, ибо вместимость внимания имеет свои пределы.
Ученик должен считать своего учителя доктором, который знает, какое лекарство необходимо больному. Он должен служить своему учителю. Суфии обучают самыми неожиданными способами. Опытный врач безошибочно прописывает нужное средство. Все же сторонних наблюдателей могут привести в большое изумление его слова и поступки. Им не понять необходимости или целесообразности совершаемых врачевателем процедур.
Вот почему маловероятно, что ученику удастся задавать правильные вопросы в правильное время. Но учитель знает, что и когда человек может усвоить.
ЧЕМ ОТЛИЧАЕТСЯ СОЦИАЛЬНАЯ АКТИВНОСТЬ ОТ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПОСВЯТИТЕЛЬСКОГО ХАРАКТЕРАГазали настаивает на том, что существует связь и одновременно различие между социальными взаимоотношениями, которые, по существу, относятся к деятельности развлекательного (отвлекающего) характера – и взаимоотношениями высшего порядка.
Прогрессу индивида и группы, после их похвального начала, мешает то, что они стабилизируются на подражании и деятельности, имеющей под собой скрытую социальную основу.
Если ребенок, – говорит он, – попросит разъяснить суть удовольствия, которое заключено в обладании властью, мы можем сказать ему, что это чувство подобно тому, что он сам испытывает в своих играх. Но в действительности эти два чувства не имеют между собой ничего общего, разве что оба они относятся к разряду удовольствий.
ПРИТЧА О ЛЮДЯХ ВЫСШЕЙ ЦЕЛИИмам Аль-Газали приводит предание из жизни Исы ибн Марайям, Иисуса сына Марии:
Однажды Иса, идя по дороге, увидел людей, понуро сидящих на стене.
Он спросил их: «О чем скорбите?»
«То, что ты видишь, случилось с нами потому, что мы боимся попасть в ад», – отвечали они ему.
Иса продолжал свой путь и, пройдя немного, увидел других людей. В безутешной печали они сидели у дороги в различных позах.
Он спросил: «О чем скорбите?»
«Желание Рая привело нас к этому состоянию», – ответили они.
Он оставил их и пошел дальше. Вскоре ему повстречалась еще одна группа людей. По их виду можно было сказать, что они многое выстрадали, но лица их светились радостью.
«Чему вы радуетесь?» – спросил их Иса.
И они ответили: «Духу Истины. Мы узрели Реальность, и это заставило нас забыть второстепенные цели».
«Вот истинно достигшие люди! – воскликнул Иса. – В день Воскресения они предстанут перед лицом Бога».
ТРИ ФУНКЦИИ СОВЕРШЕННОГО ЧЕЛОВЕКАЧеловек, достигший совершенства в суфийском смысле, практикует три вида взаимоотношений с людьми – в зависимости от их состояния.
Эти три типа поведения варьируются согласно следующим обстоятельствам:
1) форма верования, которой придерживаются люди, непосредственно окружающие суфия;
2) вместимость сознания учеников, которые обучаются соответственно своим способностям к пониманию;
3) особый круг людей, объединенных общим пониманием знания, которое приходит в результате прямого внутреннего восприятия.
ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТЬ ЗНАМЕНИТОСТЕЙЕсли человека вытаскивают из когтей свирепого льва, то не все ли ему равно, кто его спас – неизвестный или знаменитый человек. Почему же тогда люди ищут знание у знаменитостей?
ПРИРОДА БОЖЕСТВЕННОГО ЗНАНИЯВопрос Божественного Знания столь глубок, что по-настоящему компетентными в нем могут быть только те, кто этим знанием обладает.
Ребенок не имеет никакого представления о достижениях взрослого человека. Обыкновенный взрослый человек не может понять достижений ученого.
Точно так же просвещенный человек еще не готов для того, чтобы оценить переживания просветленных святых или суфиев.
ЛЮБОВЬ И СВОЕКОРЫСТИЕЕсли один человек любит другого, потому что находит в том свое удовольствие, его вообще нельзя считать любящим. Такая любовь на самом деле – хотя это и не осознается – направлена на удовольствие. Сам источник удовольствия как объект внимания занимает второстепенное место и замечается лишь потому, что восприятие удовольствия развито в недостаточной степени, чтобы подлинное чувство можно было опознать и описать.
ВЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ГОТОВЫВы должны подготовиться к переходу, при котором многие вещи, ставшие вам привычными, покинут вас, – говорит Газали. – После смерти ваша личность должна будет откликнуться на влияния, предвкушения которых вы могли бы пережить еще здесь. Если у вас сохранится привязанность к нескольким знакомым вещам, то это сделает вас только несчастными.
НЕЗНАНИЕЛюди противостоят разным вещам, потому что ничего о них не знают.
МУЗЫКАЛЬНЫЕ И ТАНЦЕВАЛЬНЫЕ ОБРЯДЫТакие встречи необходимо проводить в соответствии с потребностями времени и места. Наблюдателей с недостойными побуждениями не следует допускать в собрание. Слушая музыку, участники должны сидеть в молчании и не смотреть друг на друга. Они внимают тому, что может обнаружить себя в их собственных «сердцах».
БЕСПЛОДНАЯ ЖЕНЩИНАЧеловек пришел к врачу и пожаловался на то, что его жена бесплодна. Врач осмотрел женщину, пощупал ее пульс и сказал:
– Я вижу, что жить вам осталось не более сорока дней и потому лечить вас бесполезно.
Эти слова так поразили женщину, что в течение сорока дней она даже не прикасалась к пище. Но она не умерла к указанному сроку.
Тут ее муж решил разобраться с беспечным доктором и заявился к нему. Услышав его претензии, врач сказал:
– Да, я знал, что ваша жена не умрет, зато сейчас она сможет родить.
– Но как же это возможно? – Поинтересовался человек.
И врач объяснил ему:
– Ваша жена была чрезмерно толстой, в результате чего и не могла зачать. Я знал, что только страх смерти заставит ее отказаться от еды. Зато теперь она здорова.
Знание оперирует на грани риска.
ТАНЕЦУченик попросил позволения принять участие в «танце» суфиев. Шейх сказал: «Постись три дня. Затем пусть для тебя приготовят твое любимое блюдо. И тогда, если ты все же предпочтешь «танец», прими в нем участие».
КАЧЕСТВО ДОЛЖНО ИМЕТЬ НОСИТЕЛЯСкорость, являющаяся достоинством у лошади, сама по себе не имеет никакой ценности.
ИДИОТСКОЕ «Я»Если вам до сих пор не удалось отыскать среди людей достойный пример преданности, изучайте жизнь суфиев. Человек должен постоянно твердить самому себе: «О, моя душа! Не пристало тебе считать себя умной и огорчаться, когда тебя называют идиоткой. Но кто же ты в самом деле есть? Ты запасаешься одеждой на зиму и не делаешь никаких приготовлений для другой жизни. Ты подобна тому, кто говорит зимой: «Не буду я носить теплой одежды, а положусь-ка лучше на Божье милосердие, и Он защитит меня от холода». Этот человек не понимает, что Бог создал холод, но предусмотрел также и необходимые средства для защиты от него».
ЧЕЛОВЕК СОЗДАН ДЛЯ УЧЕНИЯВерблюд выносливее человека, слон крупнее его, лев превосходит человека в храбрости, корова может съесть больше, чем он, птицы отличаются большей жизнеспособностью. Человек был создан для учения.