И залпы башенных орудий…
– О чем вы говорите?! – разозлился капитан. – Тому кораблю десять миллионов лет! И раса, создавшая его, давно исчезла! Мой вам совет, Середа: бросьте читать боевики! Ознакомились бы лучше с отчетом этого ксенотехнолога… как бишь его… Тоётоми Хидэёси. Его гипотеза все объясняет. Тот корабль был научным, и аппараты, которые эти дурачки из «Либериума» назвали палубными генераторами нелинейности, на самом деле были научными приборами…
– Да ну?
– Да! – выкрикнул капитан в запале. – Они исследовали… Откуда мне знать, что они там исследовали! Деформацию кольцевой волны каппа-пространства, скажем, или ундуляцию антимира. Вот и попали под удар… Да!
– Капитан, – тихо спросил Середа, – вы сами-то верите во всю эту ерунду? Ну, ладно, политики – те помешаны на идеалах галактического братства и мечтают о Великом Кольце, но вы! Вы же практик, вы же реалист!
Козелков внезапно увял. Шаркающей походкой он удалился за стол-пульт. Помолчал, потом глухо проговорил:
– Ах, Витя… Вы ходите по кораблю, кривите губы, ругаете власти и мните себя зрячим в царстве слепых…
– А это не так? – негромко спросил Середа, поражаясь самому тону Козелкова.
– Не так, Витя… Вы наивны и ни-че-го не понимаете…
– А вы объясните! – предложил Виктор задиристо.
– Объяснить? А почему бы и нет? Скажите, Витя, вы никогда не задумывались над тем, почему мы, флотские, уходя в отпуск или в увольнительную, должны обязательно регистрироваться по месту пребывания?
– Ну, как… – удивился Виктор. – Чтобы командование знало, где нас искать в случае чего…
– И вы скушали эту сказочку! – удовлетворенно кивнул Козелков. – А дело-то в ином, Витя. Только здесь, в открытом космосе, мы свободны от негласной опеки Психологического Надзора. Высаживаетесь вы на Землю или на другую планету нашего Сообщества и сразу оказываетесь под колпаком…
– Погодите, – произнес Виктор растерянно. – Вы о чем говорите? При чем тут какой-то ПНОИ?
– Какой-то! – хохотнул капитан. – А вот скажите мне тогда: зачем вообще существует ПНОИ?
– Ну как? – запутался Виктор. – Психологический Надзор за Отдельными Индивидами… Осуществляет тщательную сортировку и фильтрацию людей… Причем занимаются этим не какие-нибудь чиновники. Все по-честному, интрапсихическая техника работает, не придерешься… Диссекторы психосущности и… что там еще у них? Мониторинг ведут – молекулярные детекторы, ген-регистраторы… ПНОИ изолирует всех индивидов с искривленной психикой, то есть подонков и мерзавцев, в зонах спецкарантина… Там они живут, работают, лечатся… Ну, есть разные методы – позитивная реморализация, решетчатая трансформация индивида… И тут тоже без «человеческого фактора» обошлись – решение об изоляции или трансформации индивида принимает Административный Кибернетический Центр. Так что… «В результате деятельности ПНОИ, – процитировал он, – численность «негативной формации человечества резко сократилась, преступников, даже потенциальных, сейчас – один на миллион! И все они – в зонах полного отчуждения…»
– Браво… – грустно проронил капитан. – Наизусть заучили параграф… Это, Витя, еще одна сказочка, которую вам благополучно скормили, а вы хорошо усвоили.
– Не понимаю…
– Скажите мне, а с чего вы взяли, что в зонах спецкарантина сплошь мерзавцы и подонки?
– А это не так?
– Не так! Просто у тех, на зоне, гены перетасованы по-особому, вот и возникает у них потенция к негативу. Они настолько активны, энергичны, эгоистичны, агрессивны, предприимчивы, что никакое воспитание не способно подавить в них инстинкты, связать и стреножить научной моралью. Да, кое-кто из них преступал закон, но большинство из «негативной формации» лишь способно к насилию, такая уж у них натура. Вот их и отправили в спецкарантин, от греха подальше с такими потенциями…
– Я не понимаю… Зачем вы мне все это рассказываете?
– А до вас еще не дошло? – горько усмехнулся капитан. – Вы тоже относитесь к «негативной формации». И я. И все, кто служит в Объединенной Космической. Мы все – потенциальные убийцы! Мы все способны к силовым акциям! А в зоне спецкарантина мы только потому не оказались, что из нас с детства готовили солдат – звездолетчиков, космопехов, десантников. Ну, что? Доходит?
– Подождите, подождите… – бормотал Виктор, отыскивая хоть какую-то слабину в беспощадно-логичных построениях капитана Козелкова. – Но ведь я сам выбрал космонавтику! Сам поступил во флот!
– Это вам так кажется, Витя. Воспитание – это могучая сила! Вас никто не заставлял, не ломал ваш характер. Вас последовательно вели – сначала родители и няня, потом воспитатели в детском саду, потом учителя в школе, преподаватели, наставники… Я не говорю, что это плохо! Нет, это здорово, что в подростке раскрывают его талант и пестуют всячески, развивают, взращивают. Это просто замечательно! И ведь вы счастливы тоже, ведь ваше образование, ваша работа полностью совпадают с вашими наклонностями. Я просто объясняю вам, почему вы здесь. И где вы можете оказаться впоследствии, если не прикусите свой язык. Я сказал уже, что в космосе мы как бы вне поля зрения ПНОИ. Это не совсем так… В Космофлоте работают десятки людей с имплантированным мозгодатчиком…
– Но их вживляют только настоящим преступникам!
– Или преступникам потенциальным. Таким, как мы. Человек с имплантом не может ударить другого – подобное желание моментально гасится. Он даже обругать никого неспособен. Творить – да, работать – сколько угодно. Но, как только такой человек перестает быть «хорошим», имплант выдает противоимпульс…
– И такой человек служит на «Дюранго»? – тихо спросил Виктор.
– Да.
– Это он меня заложил?
– Да. Но он не мог иначе! Сокрытие преступника или другая нелояльность – это то, что у него в голове не умещается. В буквальном смысле.
– И… если я не заткнусь и не стану смирным, кротким и лояльным, то такой мозгодатчик могут имплантировать и мне?
– Вполне. Для профилактики. Или сразу отправят в зону СК. Теперь вам все понятно?
– Теперь – да, – твердо ответил Виктор и встал. – Разрешите идти?
– Ступайте… И вот что еще. Вам я скажу первому – через месяц начнутся маневры под кодовым названием «Зеркало». Многих из вас переведут на время операции в экипажи других кораблей эскадры… Вам понятен мой намек?
– Молчать и не высовываться, – сказал Виктор без тени улыбки.
– Вы меня поняли, Середа…
Виктор вышел и зарастил за собой перепонку двери. Он был по-настоящему потрясен. С самого детства Витя Середа жил в Новом мире – прекрасном, чистом, добром, ласковом, безопасном. И вдруг такое… Оказывается, в его Мире Справедливости царит «электронный фашизм»!
«Я ждал врагов извне, – подумал Середа, – а их и внутри полным-полно… Н-да. Задача-то, оказывается, в два действия… Ничего… И внешних укоротим, и внутренних скрутим! Я вам еще устрою…»
Глава 2. Первый бой
Рейдер был огромен – диск под восемьсот метров в диаметре. Он походил на круглый торт, утыканный кремовыми розочками – куполками и башенками боевых постов, полосатыми панелями радиаторов, решетчатыми блюдцами антенн и прочим корабельным имуществом. Ну, это если смотреть на верхи, а если глянуть пониже…
Зеленое брюхо корабля из ноздреватой биокерамики грузно проседало, почти касаясь сухой щетинистой «травы», но полностью осесть на горячую почву днищу мешали три кольца усиленных опор. Будто пирог ко дню рождения перевернули и опрокинули на свечки…
Виктор поморщился: что у него сегодня за ассоциации? С самого утра так. Подлетали к Гаданде – ему привиделось, что горный хребет, покрытый лесом, будто хреном васаби намазан или той зеленой дрянью, какой их с Варей потчевали в японском ресторанчике – из водорослей ее состряпали, что ли? А океан был коричневым, как пепси. Он и вправду такой – от мути. В земных океанах планктон проживает, он все пылинки заглатывает, переваривает и отправляет на дно. Если бы не эта плавучая мелюзга, от всей той дряни, которую выносят в него реки, океан давно бы превратился в болото. В такое, как на Гаданде, – в здешней мутной водичке планктона не водилось, а реки были – ого-го какие! Широкие, как Нил или Амазонка. И хоть бы одна с прозрачной водой! Нет, все речные потоки или коричневые, как навозная жижа, или вовсе черные, или красные, или цвета кофе с молоком. Зато каньоны они нарезали – куда тому Колорадо! Самый большой – в десять километров глубины. Стоишь на дне, а стены почти сходятся вверху, небо снизу тонкой, изгибистой полоской кажется. Темно вокруг и холодно, но не тихо – река ревет, грохочет, камни ворочает, а эхо так и гуляет, донимает слух со всех сторон. Стереоэффект, будь он неладен.
Живность океанская только поверху жила, в верхних слоях, самых отстоявшихся. Хотя, кто ее знает, эту живность! Может, она и на глубине шарится. Правда, там такой ил… Сверху просто грязная вода, ниже она превращается в глинистый раствор. Автобатискаф спускали. Он погружался, погружался… Муть с плотностью кефира на глубине двести метров загустела до консистенции сметаны. А еще через сто метров аппарат застрял. Называется – приплыли.
Сощурившись, Виктор осмотрелся. В изумрудном небе Гаданды пылало ее солнце, окруженное тройным гало. Местные называли светило Садирой – такое имечко дали Эпсилон Эридана арабы. Аль-Садира. В принципе звучит…
Космодром был невелик – три серебристые посадочные полосы с удобной рубчатой поверхностью. Одну из них занимал линейный рейдер «Гладиус» и какой-то бот-планетарник, две другие были пусты. Все космодромные постройки сгрудились с восточной стороны – одинокая башенка диспетчерской, павильон космопорта, собранный из пластконструкций, грузовой терминал, заправочная станция под плоской темно-зеленой крышей.
В щелях между зданиями проглядывал поселок – белые купола и призмочки. К югу и к северу желтела и зеленела степь, а на западе отсвечивало море. Прибыв на Гаданду, Середа хотел было наведаться на бережок, но местное население ему отсоветовало – здешний пляж представлял собой топкую, блестящую на солнце полосу ила, плодородного и дюже вонючего, а добираться до берега надо было по широкой, почти километровой полосе засохшей грязи, растрескавшейся, как солончак. Иногда твердая корка проламывалась под ногами, и вы до пояса или по колено – как повезет – проваливались в густейший рассол… Середа подумал-подумал и решил, что искупается как-нибудь потом.
– И долго мне вас ждать? – проворчал Виктор, прикладывая ко лбу ладонь козырьком. Идут вроде…
Двери космопорта разъехались, и на солнце вышли Таппи и Мишка Копаныгин – этих тоже направили на рейдер.
– Чего стоим?! – возопил Таппи. – Кого ждем?
– Тебя, – буркнул Виктор. – Ты что, всю дорогу полз?
– Я летел! – пылко возразил Нупуру. – Я мчался, как… как… как не знаю кто!
– Как тортуга, – подсказал Копаныгин.
– Да! – согласился Таппи и спросил: – А это что за птица?
– Это черепаха.
– Ну ты и нахал! – с упреком в голосе воскликнул Таппи.
Достойно ответить Копаныгину не дали – «Гладиус» опоясался зелеными огнями, и над космодромом завыла сирена.
– Пошли скорее, – проворчал Виктор, – а то и я тут с вами останусь…
Все трое подхватили заплечные мешки и быстро потопали к трапу.
– Живенько, живенько! – загремел над космодромом громкоговоритель всеобщего оповещения.
– Да мы и так… – пропыхтел Таппи, топоча сапогами по блестящему трапу.
Роботы-заправщики уже поволокли пустые топливные накопители обратно на станцию. Аварийные киберы, облазив всю обшивку, тоже спустлись на моховище. Серый робот-матка, словно курица, собирал «под крыло» дюжину маленьких машин-анализаторов – объявили предстартовую готовность.
Козыряя встречным офицерам, Виктор прошагал половину радиального коридора, свернул на пандус и поднялся по нему в свой сектор. Расселили их по каютам-двухместкам, и тут Виктору выпала двойка пик – его соседом оказался Таппи Нупуру, очень живой носитель разума, очень активный и непоседливый, доминантой характера которого являлась бестолковость.
– Чур, верхняя – моя! – заорал Таппи, едва попав в каюту. Опустив верхнюю полку, он забросил на нее свой мешок и шлепнул ладонью по сенсору интеркома.
– Общий контроль систем! – послышался строгий голос командира.
– Все системы работают нормально.
– Навигационные системы линии А.
– Первый блок – норма, второй блок – норма, третий блок – норма.
– Линия Б…
Виктор заглянул в санитарный блок и ополоснул лицо. Вытер руки, взглянул в маленькое зеркальце над раковиной. Оттуда на него смотрело мужественное лицо – твердые черты, плотно сжатые губы. Вот только глаза подкачали. К этой морде да серо-стальные бы, с ледяным взглядом… А у него ни то ни се – карие и какие-то добрые. В общем, не мачо, а мякиш…
Вернувшись в каюту, он рухнул на диванчик. Фонатор продолжал бубнить:
– Заправка окончена. Модуль отстыкован.
– Предстартовый тест!
– Запущен… Норма.
– Энергонакопители.
– Норма.
– Сопряжение!
– Норма.
– Дублирование!
– Норма.
– Готовность два.
– Контроль!
– Норма.
– Дублирование контроля!
– Норма.
– Земля – борт!
– Готовность раз!
– Гравизащитные системы!
– Норма.
– Гравигенные!
– Норма!
– Кораблю – взлет!
– Есть! Готовность ноль! Старт!
– Подъем!
Виктор ничего не почувствовал – гравикомпенсаторы погасили перегрузку. Нупуру свесился со своей полки и дотянулся до клавиши внешнего обзора. На экране разостлалась желто-зеленая степь с редкими полосами карликового кустарника, тускло взблескивали солончаки.
– Активировать двигательные установки.
– Есть! Синхронизация включена, тест – норма.
– Двигатели на разгон! Ускорение тройное.
– Пуск!
Из космоса Гаданда напоминала шар, выточенный из зеленого мрамора с белыми прожилками – тонкие спирали циклонов пушились над Восточным океаном, затягивая побережье. Скоро там польет, каждый солончак, любая выемка заполнятся водою, превратятся в озера. Водоемы станут расти, начнут смыкаться между собою, пока вся степь не заблестит зеркалом наводнения. Птицы улетят – если этих голошеих тварей с перепончатыми крыльями можно так называть, – а редкие возвышенности превратятся в островки-общежития для краснух, ползунов и цапней. Они будут толпиться, как пингвины на льдине, но грызться не станут, и даже попыток не предпримут, дабы полакомиться друг другом – в половодье у них перемирие. Потом небо очистится, вода спадет, и мириады спор лишайников и мхов, коих несведущие в биологии зовут травой, зашевелятся, закопошатся в теплой грязи, дадут ростки. Молодая поросль жадно накинется на прошлогодний сухостой, уже здорово подгнивший, и отощавшие цапни завяжут с диетой, пойдут лакомиться нежными побегами и набирать вес…
– Слушайте все! – загремел интерком, обрывая размышления. – Объявляется боеготовность номер два! Всем офицерам, свободным от вахты, явиться в салон сектора «Ц»!
Виктор поднялся и оправил комбинезон.
– Сиди тут, понял? – сказал он Таппи.
Тот вскочил и вытаращил глаза от усердия.
– Яволь, майн фюрер!
– Схлопочешь когда-нибудь…
В каюту заглянул Копаныгин.
– Ты идешь? – спросил он.
– Нет, – проворчал Виктор, – я собрался поспать… Идем!
«Гладиус» делился на секторы, как торт – на куски клинышками. Каждый сектор слоился на девять или десять палуб – это были коржи и крем…
До салона добрались по радиусу и вошли в овальный зал со сводчатым куполом. Полукругом, в два ряда, стояли кресла, уже почти все занятые. Перед огромным экраном, за столом-пультом, выгнутым дугой, восседали несколько старших офицеров и сам капитан-командор Каспар Тендер.
Виктор огляделся, не находя ни одного знакомого лица, и присел с краю. Копаныгин, сопя, разместился рядом. Середа набычился и стал глядеть на экран за спиною Тендера. Экран работал в фоновом режиме и показывал удалявшуюся Гаданду с двумя ее спутниками, серенькими кругляшками. Скучно. Виктор опустил глаза на Тендера, на седые волосы ежиком, брыластые щеки, на острые уши, словно у пожилого эльфа.
– Все собрались? – брюзгливо спросил капитан-командор. Он выпрямился на сиденье и пробубнил: – С момента старта для нас начались… э-э… маневры. Такая деталь. Напомню, что операция «Зеркало» преследует одну цель: отработать взаимодействие кораблей в ходе… э-э… возможной агрессии извне. Я имею в виду – в ходе отражения этой самой агрессии. Такая деталь – система Эпсилон Эридана, как известно, состоит из семи планет и двух поясов – пыли и астероидов. Первая планета относится… э-э… относится к классу «горячих юпитеров». Вторая – это Гаданда, а все прочие скорее… э-э… планетоиды, диаметром от тысячи километров до двух тысяч с хвостиком. Ясно, что вторгаться чужим имеет смысл лишь на Гаданду. Наша задача заключается в патрулировании той области пространства, что непосредственно прилегает… э-э… к Гаданде. Будем отслеживать все возможные финиши Д-космолетов, и… э-э… препятствовать их высадке.
– Разрешите вопрос! – громко произнес Виктор.
Весь зал оглянулся на нарушителя дисциплины, а Тендер навалился на стол и буркнул:
– Да! Слушаю…
– Как именно мы должны препятствовать высадке чужих? – спросил Виктор, вставая. – Будут ли применяться активные средства? Или только пассивные?
– Вы будете исполнять отданный вам приказ! – отрезал Тендер, посопел и добавил: – Такая деталь. Если чужой корабль не ляжет в дрейф по нашему требованию, а окажет сопротивление, мы применим активные средства. И откроем огонь на поражение.
Зал загудел.
– Вы удовлетворены? – глянул Тендер на Середу.
– Так точно, – ответил тот.
– В таком случае я объявляю боеготовность номер один. По местам!
Виктору достался пост УАС в его секторе. Две зенитные ПМП[2] и полушаровой аннигилятор.
Середа уселся в кресло, поерзал, пристраиваясь, включил круговой экран, вырубил автоматику ПМП и заблокировал излучатель янтиматерии. За его спиной негромко переговаривались Копаныгин и Нупуру – Таппи сидел на посту броневой защиты, а Михаил занял место инженера аннигиляционных установок.
– Пристегнуться! – скомандовал Виктор. – Привести в готовность излучатель-антимат!
– Есть… – ворчливо ответил командор Копаныгин. Таппи хихикнул.
Середа покрутил верньеры ручной наводки, и космическое пространство съехало куда-то вбок, только звезды замельтешили косым дождиком за черным перекрестием.
– А вот у кхацкхов на кораблях стоят эмиттеры поля отталкивания, – заговорил Таппи, – и это их защитное поле никаким аннигилятором не пробьешь. Картина маслом!
– Нам бы такое… – вздохнул Михаил.
– И не говори!
– Но это пассивное средство, – возразил Виктор. – Корабль этим полем экранировать можно, а как тогда стрелять?
– Ха! А они, думаешь, стреляют? Кхацкхи за тыщу лет до нас выдумали принцип бескровного воздействия! У них все оружие или парализующее, или усыпляющее. И еще эти есть, гипноиндукторы. Мощные штуки! Направленные психоизлучатели, понял? Они их на свои корабли как раз и ставят, типа главные боевые установки. Шарахнут из такого по нашему крейсеру, и мы все в отключке!
– Ерунда это все, – сказал Виктор.
– Почему это ерунда? – оскорбился кибернетист.
– А потому, что эти твои гипноиндукторы не действуют на негуманоидов. У тех же себумов нет мозга или нервов, у них по два цереброида на особь и двухуровневая сигнальная сеть. И им психоизлучатели – до одного места!
– Ну, все равно… – протянул Таппи.
– А почему они себумы? – поинтересовался Копаныгин. – Я везде смотрел, но информатории такого слова вообще не знают, все только вескусиане да вескусиане…
– Это их так кто-то из ксенологов назвал, – усмехнулся Середа. – Сокращенно от «серо-буро-малиновый». У себумов ложнокожа как раз такого цвета.
Потянулась вахта. Виктор поначалу радовался своему участию в маневрах, но теперь к нему пришло разочарование, и начинала подступать злость. Какие такие корабли им придется задерживать? Что за атаку отражать? Небось в штабе додумались какой-нибудь старый грузовик-автомат заслать к Эпсилон Эридана, чтоб не жалко было открывать огонь на поражение. Вот уж подвиг так подвиг! А какая выучка экипажу – вдоволь настреляться по старому, давно списанному транспорту! Идиотство…
Первыми сигнал опасности подали приборы – тренькнул звоночек, отмечая момент квазиперехода. Где-то в пространстве, совсем рядом, наметилось локальное искривление. Если бы Вселенная была двухмерной, то эта точечная кривизна напомнила бы вздутие, словно кто-то продавливал гибкую пленку. Представить себе подобное в трехмерном мире не удавалось, приходилось верить индикаторам – метрика гнулась. Чей-то корабль выходил из деритринитации. Интересно бы знать, чей?
– Кто это к нам лезет? – пробормотал Копаныгин. – Ни хрена себе! Вы гляньте только, какая масса прет! Сотни мегатонн!
– Великие небеса, – проронил Таппи потрясенно, – черные и голубые!
В черноте космоса полыхнула яркая сиреневая вспышка. Когда Середа проморгался, то увидел дрейфующий дискоид. Диск двигался ребром, сближаясь с «Гладиусом».
– Это штурмовой планетарный крейсер себумов! – воскликнул Нупуру. – Ну, ничего себе!
Чем ближе подходил крейсер, тем больше он становился, расплываясь сначала во весь экран, а после уходя за его края. Шел он без ускорения, не быстрее, чем корабль, изготовившийся к стыковке. А потом по обрезу диска раздвинулись вакуум-створы, и грянул залп из лазерных пушек. Лучи чудовищной мощности проткнули броню «Гладиуса» и пронизали его нутро, сжигая переборки и людей. Завыла сирена, заполошно замигали табло, предупреждая о разгерметизации.
– Огонь! – проорал Виктор, судорожно хватаясь за рукоятки обеих ПМП. Надвинув перекрестие визира на крейсер себумов, он выпустил два импульса подряд, накрывая боевой пост. – Мишка! Ты чего ждешь?!
– Не было приказа открывать огонь!
– Какой тебе еще на хрен приказ нужен?! Ты что, не видишь?! Они напали на нас!
Целый поток антипротонов пролился с планетарника, поражая «Гладиус». Середа с ужасом проследил, как блок-схема линейного рейдера на пульте теряет сектор за сектором – себумы выедали «торт»…
– Гады! – зарычал Копаныгин, врубая аннигилятор. – Жабы!
Круговой экран заполнился слоями бурлящего огня и светящегося дыма, исчерченного радиантами разлетавшихся осколков. Из-за дверей поста УАС доносился неумолчный, то слабевший, то нараставший грохот, пол сотрясался, будто в агонии.
– Скафандры надеть! – прокричал Виктор. – Быстро!
– Одевайтесь! – рявкнул Михаил. – Я щас!
Полушаровой аннигилятор дотянул заряд до вражеского крейсера, и экран запылал, вспыхнул ужасной, режущей глаза белизной, зарябил каскадом взрывов – волна антиматерии уничтожала все подряд. Газы, обломки, броня, живые существа – все это, обратившись в жесткое излучение, разлеталось бурлящими огненными вихрями.
– Скафандры! – просипел Виктор, обильно потея – на посту становилось все жарче.
Копаныгин рывком поднялся и взлетел под потолок – локальные гравиустановки отказали, образовалась зона нулевой гравитации, как в атриуме. Невесомость. Ругаясь, Михаил оттолкнулся от потолка, долетел до бокса и уцепился за шторку, упираясь ногами в пол. Шторка поддалась. Кряхтя, Копаныгин залез в скафандр, нацепил шлем и захлопнул лицевой щиток.
– Готов!
– Таппи!
– И я!
Виктор последним облачился в скафандр, замечая, как гаснет круговой экран. Биокерамическая оболочка «Гладиуса» уже накалилась до вишневого свечения, и Виктор видел лишь плотное облако дыма и газа, сквозь которое пульсировал сгусток голубого огня. Вдруг он погас, и туча медленно рассеялась.
Показался крейсер себумов, походивший на корж, чуть-чуть объеденный с краю. «Корж» удалялся.
– Драпают! – вскричал Таппи. – Ага!
Диск готовился к уходу в подпространство, но перед стартом из его объемистого шлюза выплыл цилиндр с пристыкованной к нему сферой. Он медленно вращался, занимая стационарную орбиту над Гадандой.
– Это боевая станция, – пробормотал Нупуру, – охранный спутник. Себумы ставят их везде, около каждой своей планеты… Что же это такое?..
– Это война, – сухо ответил Виктор. – Идем!
С трудом открыв сегментный люк, он выбрался в коридор… и увидел впереди звездное небо.
– А где все? – растерянно проговорил Таппи.
Они долго бродили по коридорам, радиальным и круговым, перешагивали наплывы металлокерамики, заглядывали в сквозные зияния пробоин, но ни одного живого человека так и не нашли. Попадались им только трупы обожженных или задохнувшихся. Обращенных в лед. А трех четвертей рейдера не существовало вовсе – лишь оплавленные обломки тянулись за кораблем, как хвост кометы.
– А ты говоришь – драпают… – с горечью произнес Копаныгин. – Да они раздолбали нас на хрен и ушли!
– К аварийному боту! – приказал Середа.
И они пошли к боту. На душе у Середы было тягостно. Паршиво было. Месяца не прошло с того дня, когда он стоял в каюте капитана Козелкова и предрекал беду. Выходит, накаркал?