Грубые хроники. Роман из цикла «Пространство холода»

***

Примерно с год ничего не происходит, ничегошеньки. Ещё раз меняют асфальт, теперь уже на проезжей части. Я ложусь спать с надеждой и опасением увидеть продолжение сна. Но сон мой невинен, как только может быть сон человека, достигшего моего возраста. Я даже немного огорчен. Наверное, продолжения не будет, если я в прошлый раз выбрался из темницы, цел и невредим, а преступление, если оно и было, уже списано за истечением срока давности. Шучу.

Я продолжаю работать, не стремясь карабкаться по служебной лестнице, спокоен, уравновешен, и жизнь моя упорядочена донельзя. Всегда аккуратен, приветлив и ровен со всеми.

***

Последний же сон – надеюсь, что больше он не повторится, удалось досмотреть до конца. Я почти физически ощущал происходящее, и мне не верилось, что ночной кошмар может закончиться. Привычный сюжет развивался несколько иначе. На сей раз, он начался не с привычного места – перекресток, яма, труп, закатанный в рулон, асфальт, каток. Сначала мы были в совершенно незнакомом месте, ничего не ясно, только темнота вокруг, прорезываема неведомыми сполохами. Я понял, что идёт какая-то разборка. Между кем и кем, не ясно, и какова здесь моя роль.

«На, держи». Мне протянули рулон, в котором я признал виденный мною ранее. Раздались выстрелы, все бросились в разные стороны. И я тоже, будучи уверенный, что именно там должен быть выход. Я попал в полутёмный тоннель, не задумываясь, что он может закончиться тупиком. И правда, через несколько минут отчаянного бега, не имея возможности обернуться, чтобы посмотреть, не преследует ли кто меня, задыхаясь с тяжёлой ношей, я уткнулся в стену. В первый момент я не мог даже понять, что это конец. А шаги все приближались. Вдруг появился лучик света, совсем рядом приоткрылась потайная дверь, кто-то вытянул меня наружу. – «Что задержался? И, не ожидая ответа, – давай скорее, опаздываем».

У меня перехватили ношу, я же успел обернуться – но сзади ничего не было, ничего, кроме пустоты. Мы сели в машину и некоторое время колесили по городу, имея подобный опыт, я бы сказал, что элементарно убегали от погони. Лиц своих попутчиков я снова не видел – были ли они в масках, либо просто размыты темнотой – мне неведомо и до сих пор. Или по сих пор? Как правильнее? Яма уже была вырыта, из багажника – я так понял – достали сверток, и я с трудом, будто только что не совершал забег, дотащил его и бросил в яму. Самосвал и каток уже были наготове, а я… я отправился домой – ибо сопровождающие как бы растворились в тумане.

Но через несколько минут раздался настойчивый звонок. Дверь распахнулась – я не помню, чтобы открывал её. Вы опять будет отпираться? Я – то ли в темнице, то ли в камере пыток. Кого же на этот раз вы закатали под асфальт? И почему все время выбираете одно и то же место? Я требую адвоката! Моя вопиющая юридическая неграмотность сказалась и здесь. И звонить мне некому.

– Вы приговариваетесь к смертной казни…

Я пытался протестовать, но мой голос был неслышен, будто я только разевал рот, как рыба. И вот меня ведут по длинному коридору, я чувствую, что внезапно последует выстрел в затылок, и все будет кончено. Меня закопают в безымянную могилу или закатают под асфальт, чтобы и следов не осталось.

Я просыпаюсь от страшного грохота, мне по-настоящему страшно. Выглядываю в окно. Никого. Наверно, колесо у кого-то лопнуло – догадываюсь я. Смотрю на часы – половина шестого, половина шестого, суббота. Наливаю себе сто граммов холодной водки, но меня продолжает колотить. Нет, так дальше продолжаться не может. Наспех закусываю и буквально выбегаю на улицу. Сейчас, скорее, к перекрёстку.

Уже светает, на углу – движение. То самое место окружено рабочими в оранжевых жилетках. Мне слышатся голоса – из ямы. – Что, где труп? – спрашиваю. Ближайший ко мне рабочий нехотя сплевывает жеваную папиросу. – Какой труп, блин. Отойди, не видишь, трубу прорвало. Смотри, долбанёшься, вот и будет труп. Выражение лица работяги не оставляло никаких сомнений в том, что так и будет. Отхожу подальше, в сторону, сажусь на поребрик, и тоже закуриваю. Вот как выходит. Неужели у меня какая-то магнетическая связь, но с кем, с чем?

На этом как отрезало. Я тщетно пытался вызвать в себе яркое и страшное сновидение, но все попытки договориться с потусторонними силами не имели успеха. Я решил, что это – знак, и я перешёл на другой уровень.

***

Ну, что, видишь, все в порядке. Я присел-таки на скамейку, отвернул пробку – и глотнул, чуть не поперхнувшись. О себе – в последнюю очередь, ведь меня ждали. Отставив с некоторым сожалением бутылку в сторону – нужно, прежде всего, думать о братьях меньших. Лопатка – ведь именно её я купил по дороге, вы догадались? – уже стояла, прислоненная к скамейке, дорожка расчищена. Собственно, и снегу нападало всего ничего, я только немного помахал лопатой, да отряхнул памятник.

Он все ждал. Я раскрыл пакет, и положил приобретённое на рынке на чистый снег. Малыш не набросился на еду, не пытался проглотить все сразу. Он сохранял полное достоинство, как и полагается солидному псу. Не мудрено, голодный сезон ещё не настал. Да и времена стали другими. Не сомневаюсь, предстоящую зиму он переживёт, как и его собратья – коллектив здесь сплоченный, что говорить, стая, каждый знает свой маневр, чужакам не пристать, будут безжалостно изгнаны. Перекусив, он благодарно вильнул хвостом, и гордо потрусил по своим делам.

Памятник отсвечивал – откуда берется свет в поздний час, не знаю, золотые буквы проступали сквозь пелену снега. Я ещё раз смахнул снежинки. Но – бесполезно, если снегопад будет продолжаться и дальше. В бутылке оставалось ещё чуть-чуть, я винтом отправил её содержимое внутрь. Обжигало, однако, может себе советский человек позволить, особенно в пятницу, не нарушая заведенного порядка. А сегодня я мог быть удовлетворён собой.

Обрамлённый цементом квадрат – чист, как новенький. Не то, что другие, не понимаю, как люди могут относиться так к своим родственникам. Я же могу только расчистить несколько холмиков рядом. А то приходят раза два в год. Не понимаю. Но мои правила – это мои правила, и от них я не буду отступать. Впрочем, кому до этого дело! Главное, главное. Что-то смешалось у меня в голове. Наверное, не надо было натощак, много было работы, и вечером перенервничал.

Ветер потихоньку стих. Я собрал свои вещи, спрятал лопатку по скамейку, хотя вряд ли кто на неё посягнет, и отправился домой. Тут у меня возникло сомнение – а так ли был я прав в своем усердии? Или прежде я не решался подвергнуть свои же действия сомнению?

Брось, это тебе кажется, что отступление есть предательство самого себя, ты просто боишься нарушить регламент, и даже признаться в этом.

Добравшись домой, я вновь изменил своей привычке, и не стал готовить ужин – просто разделся, плюхнулся в кровать и заснул. В моем одиноком двухкомнатном жилище, диван стоял в проходной комнате, напротив телевизора. А в маленькой, гордо именовавшейся спальней, кровать, застилать которую ежедневно было не обязательно. Утром я накрывал её китайским покрывалом с птичками. Бельё менял раз в неделю, и это представлялось определенным процессом, по правилам. Нет, это штамп, просто привык, и многое делал на автомате. И с этой мыслью, разбавленной алкоголем, я счастливо заснул.

Здесь требуется комментарий – настолько ли счастливо? Однако прошёл года, полтора, два – и все возвратилось на круги своя. Только с какой точки зрения это воспринимать. И я, похоже, уже и не воспринимал, проснулся от необыкновенной тишины.

На часах было половина шестого. Что-то рановато. Тишина, только отблескивал не растаявший снег. Окна в домах напротив не светились. Кому охота вставать в несусветную рань? Разве что кто-то не успел лечь. Так вернее.

Я вышел на лоджию, накинув на себя куртку от шерстяного спортивного костюма. Лоджия много чем отличается от балкона, и застеклена ещё предыдущими хозяевами, я только подновил. Сел на табуретку, закурил привычно. Слишком рано, даже…

Несколько месяцев моя жизнь не представляла ничего интересного ни для таблоидов, ни для компетентных органов, ни для родственников. Разве что приезжавшая на каникулы дочка наносила дежурные визиты, но, увидев отца, ухоженного, не заброшенного, – и, главное, никаких следов другой женщины, успокаивалась. Наверно, у неё тоже были свои правила, и я не считал возможным вмешиваться.

Я по-прежнему придерживался заведённого ритуала, мои друзья к весне поотъелись, шерсть лоснилась, благодаря правительству работы прибавлялось, родственники все чаще навещали места захоронения, не забывая о четвероногих обитателях кладбища. Однако никто не отказывался от гостинцев.

***

– Послушай, ты откуда взялся?

Уже прошел месяц с того момента, как на кладбище появился новый холмик. Оградка ещё не была поставлена, могила не осела. Мелкий, облезлый щенок подошел ко мне, и робко повилял коротким хвостом. Он ещё много не знал. А что у меня есть? – Ничего, ах да, парочка бутербродов. Не съел на работе. Я открыл сумку – точного предка той, с которой хожу сейчас, положил бутерброды на опавшие листочки, и был немало удивлен тем, как быстро они были поглощены щенком. Наверное, он переоценил свои силы, ибо их хватило только на то, чтобы отползти под кустик, и заснуть.

Я же продолжил свою работу. Мне было необходимо убрать листья и комки глины, укрепить скамейку – но так, чтобы не повредили при установке памятника, договориться с местными гегемонами о столике. Мне сказали сведущие люди, что если установить самому, то никто не поручится за его сохранность. Но цену они не задирали, подозреваю, что привычно оценивали на глазок, с кого можно, сколько взять, и брали соответственно.

Может, именно потому, что и в тот, давний день, я не был подготовлен, как и в тот, с которого начал – ни лопатки, ни грабель, только какой-то скребок.

Походил вокруг, заметил, что кое-кто оставлял инструменты, а не забирал с собой. Нашлись и лопатка, и грабельки. Я нашел неподалеку незанятое место, и перекидал туда остатки глины. Выровнял землю, утоптал. Потом долго соскребал с ботинок прилипшие комья, почистил взятый взаймы инструмент и положил на место. Даже мне требуется отдых. Я присел на скамейку поблизости, достал из сумки бутылку пива, откупорил об оградку, сделал первый глоток и углубился в свои мысли. Щенок, наверное, слегка выспался, выполз из кустика, и снова подошел ко мне. Но, увы, у меня больше ничего не было. Я погладил собачонка, и чуть не забыл – каюсь, зачем пришел, отвлекся. Ба, уже половина девятого! Вот что значит приближение белых ночей.

Ладно, завтра надо запастись чем-то более существенным. И зайти купить лопатку. А куда ж я её уберу? Да вот, под кустик.

Малыш увязался за мной, но, по-видимому, боялся далеко отходить от своего обиталища. Едва я перешел ведомую только ему границу, как он развернулся и помчался стремглав в обратном направлении.

Я стал приходить на кладбище почти ежедневно. Теперь, кроме обычной работы по уборке – могу похвастать, что вскоре у меня был наведен почти идеальный порядок – я кормил щенка, уже откликавшегося на кличку Малыш. Приходил и другие особи, иногда и им обламывалось.

Возле моего, так сказать, места, поставили скамейку, не абы какую, но сидеть было можно, даже со спинкой, и столик. Я покрасил столик белой краской, а скамейку покрыл морилкой. Сначала работал, а потом садился и расслаблялся бутылочкой пива.

***

Против много, почти всего, я был абсолютно бессилен, и принужден следовать правилам, неизвестно кем установленным. И это раздражало. В дни церковных праздников, а мне приходилось проходить мимо церкви, я видел нищих, богомольных старушек, неопрятных попов – точнее, священнослужителей. И все они. Я не реагировал на просьбы подать копеечку, только покупал цветочки на посадку. Благодаря уходу они доживали до осени, иногда же их прореживали – подозреваю, те же личности, что потом продавали при входе. К сему факту я относился философски – годы, что говорить, непростые, и каждый выкручивался, как мог.

Через какое-то время я познакомился с обитателями, это довольно-таки, сложно, нет, родственниками усопших поблизости. Мы изредка вели светские беседы, но никогда не касались памяти почивших родственников.

***

К зиме Малыш заматерел и превратился из маленького щенка в приличного сеголетка, но, увы, неспособного добыть себе пропитание. Сердобольные посетители их, конечно, подкармливали, особенно в праздники, годовщины. А если случалось новое захоронение – тут уж слеталась вся свора.

В первый год я не поехал в отпуск – ставили памятник, нужно было присутствовать, снова убирать территорию, потом наступила осень, и листья стали облетать. Погода ухудшилась, но меня это не останавливало – я по-прежнему ежедневно, или почти – приходил на кладбище, уже подготовленный, с неизменной бутылкой пива.

Что думал я, о чем, как переживал – это к делу не относится. Я не погрузился в другую реальность, но и в существующую не допускал никого. Не сетовал и не вел бесед с потусторонним миром – будучи прагматиком, я не надеялся ни получить никакого знака, ни пообщаться даже в будущем, пусть и отдаленным. Мне уже не нужны были советы, я не впадал в отчаяние. Но нечто необъяснимое притягивало меня.

Прошло года полтора, или чуть больше, и как-то раз, вернувшись с работы, я не застал жены дома. То есть, застать-то застал, но, почувствовал – она присутствует лишь физически, как материальное тело. А душа? Странно, меня этот факт даже не расстроил. Мы даже не ссорились – не было предмета, никаких укоров и взаимных упрёков. Небольших сбережений хватило, чтобы разменять квартиру на две, а дочка отправилась к бабушке в другой город.

Я стал независим и мог заниматься своим делом. Даже на пару остановок ближе. Супруга моя бывшая как-то устроила свою жизнь, и хорошо. Малыш вымахал в огромного пса, однако по-прежнему приходил в условленное место. Понятно, никто с ним, конечно, не уславливался, это я так, образно, он просто делал круг по территории в надежде поживиться. Он не требовал пищи, а стоял и терпеливо ждал. Бутерброд он проглатывал мгновенно, нужно было что-то посущественнее. Теперь ему стало под силу разгрызать крупные мослы, и мне пришлось наладить контакт на рынке. Мы ужинали вместе и молча – я потягивал пиво, а он грыз кость. Полная гармония.

Прошло ещё несколько лет. Я уже стал своим. Со мною здоровались рабочие, посетители. Деревья становились все выше, некоторые, с кем я общался и беседовал – уже переселились сюда, под сень. И мне оставалось только сказать – ну что ж вы так, милейший. Но никто не мог ответить. Приходили новые родственники, молодые, наспех что-то делали. А я захаживал и к старым знакомым, и стал как бы смотрителем.

В какой-то момент территория пришла в упадок, мне приходилось пробираться сквозь лужи и колдобины. А потом – я даже и не заметил – появились новые, опрятные и непьющие работники, стали вырубать переросшие и больные деревья, проредили кусты. Узкие дорожки вымостили рустикой, на широкие проезды начали укладывать новый асфальт, памятники стали ещё массивней и внушительней. Цивилизация. Я же старался не выделяться. Костюм висел у меня в шкафу на работе, сюда я приходил в джинсах и толстых ботинках. Все равно от неизбежного присутствия грязи не сбежать. Особенно непросто приходилось осенью – листья непрерывно падали. Сегодня уберёшь, назавтра – новый слой. Я сгребал их не только у себя, но и у некоторых знакомых и, если можно так выразиться, соседей, складывал в полиэтиленовые мешки и относил в контейнер, уминая, чтобы поместилось побольше. А потом можно было прости посидеть, отрешившись от окружающего мира, и думать…

Собственно, никаких мыслей у меня особенно не было. Работа – так она и так занимала практически все время, что о ней думать. Ни ездить куда-то, ни ходить в гости мне не хотелось. Бытие меня абсолютно устраивало. Хотя не обходилось и не без неприятных моментов. Иногда встречались безутешные, заплаканные. Молодые, старые, ровесники. Наблюдая за ними, я вначале испытывал чувство сострадания, потом – небольшое ожесточение. Не знаю, почему так происходило. Наверное, если бы я был проктологом, то нашел бы рациональное объяснение, но, увы, моя профессия была необычайно далека от всякой медицины.

Вольно или невольно я рассматривал надписи на памятниках – преимущественно, новых – старые я почти все знал наизусть. Сетовал и качал головой, если даты были слишком близки по времени. Однако сторонился траурных процессий, и следующего за ним, извините за тавтологию, процесса. Видеть убитые горем лица – это уже слишком, а когда все закончится – а у нас это всегда одинаково – компании расслабляются и все такое.

Вот отмечу – почему-то бомжи не жаловали этот уголок, и народ не забредал распить бутылочку. Кроме меня, естественно. Я ведь не изменял ритуалу.

И в один прекрасный день – неделю я, действительно, приболел, пришлось взять больничный, но, к удивлению, несмотря на старания врачей, поправился, и поспешил на свое законное место. Вооружился, по случаю счастливого избавление от хвори, бутылкой пива и маленькой – я мог позволить себе и это, ведь ни для кого не секрет, выписывают на понедельник в пятницу.

Не забыл и про своего нового друга – зимой Малыш куда-то исчез. Я расспрашивал знакомых рабочих, но никто не мог сказать ничего вразумительного. Легка ли судьба бездомной собаки? Но на смену ему появилось признавшее меня создание, которое нужно было подкармливать и поддерживать. А за неделю, наверное, все запаршивело и заросло, надо прополоть, подмести.

Я уже настроился на рабочий лад, но обратил внимание на новый появившийся памятник – дорожка там раздваивалась, так это как раз на углу. Он не привлекал ни особыми размерами и формой, простой гранитный камень без фотографии, только надпись – фамилия и имя, и годы жизни – всего-то тридцать. Я покачал головой – что ж так рано, небось, с родственником какая беда. И вот что – все было чистенько, в прошлый раз – нет, я шел другим путем, мимо церкви. Но все равно – очень быстро все сделали, и столик, и скамейка. Я вздохнул и продолжил свой путь – ещё метров пятьдесят, и мне сворачивать.

Наступало лето и периодически припекало. Полчаса работы над сорняками, они сложены в кучку на газетку, я присел, открыл первую бутылочку. Прибежал Дружок – я так окрестил нового собачонка, он уже начал привыкать к заведенному порядку. И так же, как и его предшественник, не набрасывался на еду. Подожди, – я завернул сорняки, нехотя встал, отнес отходы в контейнер. Сел, достал влажную тряпочку и протёр руки. Можно было сходит за водой, но было как-то лениво.

Собак ждал. Но пары бутербродов ему не хватило. Варить и носить в котелке? Нет, слишком баловать нельзя.

Вернулся домой в странном состоянии – водка, пиво, жара. Но меня, к счастью, никто не контролирует. Выспался, и утром был почти как огурчик, хворь отпустила. Спешить абсолютно некуда. Вчера я убрал всё, и поэтому, или по какой другой причине, не пошел никуда. Сел в кресло и смотрел телевизор – надо бы купить новый, да недосуг, что-то постирал и погладил.

Зарядил дождь – сейчас он не предвестником похолодания. И что? Да ничего, это не может внести разнообразия в мою жизнь. Завтра – на работу, а потом – туда, где я бываю почти ежедневно.

В понедельник, естественно, пришлось задержаться на работе – стопка не просмотренных дел разрослась до невозможности – ведь в мое отсутствие никто к ним не прикоснулся, а план никто не отменял. Почему-то некоторые могут прохлаждаться чуть ли не каждый день, а мне же приходилось разгребать дела. Я немного раздражался, потому что спешил. В обед не успел заскочить на рынок, теперь ещё задержусь. А если он проголодался? Я опять вышел из трамвая около церкви, прошел мимо собирающих последнюю – сегодня – милостыню. Одна из нищенок привычно дернулась ко мне, протягивая за подаянием отнюдь не натруженную руку. Я прошел мимо, не замечая. У них своя работа, но ко мне никакого отношения не имеет. А сколько ты сегодня собрала? – Вздохнув, отвечает, – Маловато, тыщи две. Мобуть, чуть поболее. – Да, не густо, так и я тоже… Хм, каковы же доходы, так сказать, в базарный день? Это была не моя жизнь, однако неприятно. Подобный разговор я услышал не так давно.

Я просидел полчаса, пока не прибежал Дружок. Интересно, как собаки ориентируются во времени? И целый день либо спят, либо рыщут по территории в поисках пищи. Истинные собачьи дела мне были неведомы.

Несмотря на поздний час, было светло, но пустынно. Может, в каком-то уголке и был мой коллега, но маловероятно. В десять я, наконец, допил пиво, и потопал на трамвайную остановку. Просящих подаяния уже не было, как и трамвая. Но, повторю, время меня не лимитировало. День прошел, и ладно. У меня появилась новая задумка. Я убирал не только возле своей могилки, и рядом тоже, приятно находиться в чистом и прибранном месте. И дома у меня тоже был порядок, кто бы сомневался.

Я решил договориться с рабочими, чтобы мне привезли пару кубометров гальки. Останется её рассыпать равномерно и тщательно утрамбовать. Новых захоронений, по моему представлению, не должно появиться рядом, и я буду чувствовать себя комфортно. Но только привезут днём, а как же быть? Ведь растащат, если сбросят на дороге. Как быть? Пришлось поломать голову. Днем я был катастрофически занят, никак не вырваться. Но всё решилось само собой, только плати. И в субботу утром я с нетерпением, едва позавтракав, помчался на кладбище. А дождя не было, в самом деле, уже месяца полтора. Трава, едва успев вырасти, пожухла, требовала полива. Но это – потом. Да, вот, кучка аккуратно сложена, прикрыта брезентом. И целехонька. И я приступил к работе. А дождь, о котором я позволил себе напомнить, над моей территорией так и не пролился. Я славно потрудился и мог с законной гордостью оглядеть плоды рук своих. Дорожки между могилками засыпаны гравием, притоптаны.

Жаль, не было катка, не то могло получиться совсем по евро стандарту. Но – жарко, не до пива. Я сходил в ларек напротив, отступив от правил, купил полуторалитровую бутылку кваса с весьма странным названием. Залпом влил в себя пол-литра, пузырьки вспенились, наполнили желудок, но жажду не утолил. Наоборот, захотелось еще. Небось, добавляют нечто вроде усилителя жажды.

Но моя сегодняшняя миссия ещё не была закончена, предстояло заняться поливом. У меня было припасено два пятилитровых баллона. Колонка находится метрах в ста, если идти в обход. Можно было пробраться меж могил, но я, повторюсь, не спешил. Солнечный день притягивал, было многолюдно, почти как на Невском, пришлось отстоять очередь из двух человек. Они молча ждали, у каждого своя забота.

Особое беспокойство вызывала могилка, расположенная метрах в пятидесяти. Её хозяйка – извините, более подходящего синонима не подобрал, тщательно ухаживала за ней. Вот беда – опять слова нужного нет, подметала, поливала, собирала опавшие листья. Женщина была чрезвычайно пожилая, даже старая, наверное, лет девяносто, судя по году рождения её почившего мужа. Мы иногда беседовали так сказать, за жизнь. Но о нём она сказала только одно – хороший был человек. И того достаточно. Иногда мне казалось, что она буквально живет здесь. Однако расспрашивать старушку о житье-бытье я считал некорректным. Предлагаемая же мною помощь вежливо, но неизменно и твёрдо отклонялась. Старая закалка – ничего не просить, не получать помощь и надеяться только на себя. Во многом я был с ней согласен, но иногда все же подкрашивал и поправлял скамейку и столик, приносил воду для полива и как бы невзначай оставлял в укромном месте.

Вот и сейчас я, увидев пожухшие цветы, решил полить. Может, она приболела, или, что вполне вероятно, последовала в мир иной вослед за супругом, доподлинно мне было неизвестно – никаких контактов, адресов, телефонов – все оставалось только здесь. Иначе и быть не могло. Я полил цветы, высаженный по бокам мох, многолетний, он неплохо приживался, и был зелёным практически весь сезон.

Я допил квас, посидел в некоторой прострации несколько минут. Дальше – что? Вроде миссия выполнена. Но ещё нужно сходить в супермаркет, закупить продуктов.

Если кто-то думает, что в длинные весенние или летние вечера я испытывал тоску или синдром одиночества, тот глубоко ошибается. Находились у меня занятия, и не сидел я на лавочке у подъезда, и не рубился в домино со всеми вытекающими последствиями и не задумывался о бренности мира и вселенских проблемах. Окна мои выходили во двор, шум за окнами не мешал. В жару я уходил на пруд, окунался. Выезжать из города я не мог, да и не хотел.

***

А она оказалась натуральной блондинкой, даже платиновой. Это можно определить лишь при определённом контакте. Подозреваю, что среди их сонма большинство крашеных, но какое мне до этого дело? Я отметил между делом, как и необычайную упругость женщины. Спешил не я. Признаться, даже слегка подзабыл, что и как. Я что, забегаю вперед, или теряю нить повествования? Признаки приближающегося неизбежного склероза. Неужто он бывает в сорок с небольшим? Марьяна Петровна, та, что с работы, прознав, что я живу один, пыталась было подбить под меня колья, но безуспешно. И тут возникла странная ситуация, ведь я не мог объяснить, что это меня не интересует, как? У меня свои заботы, а на работе – строгое выполнение регламента, и полная самоотдача, никаких отвлечений.