Вершина Великой революции. К 100-летию Октября

Хотя создание ВКГД формально не выходило за рамки закона, оно было воспринято массами как согласие Думы возглавить революцию, как переход власти в ее руки. Такому пониманию событий способствовали журналисты, которые поздно вечером 27 февраля от имени Комитета петроградских журналистов выпустили листок «Известия». В нем сообщалось о том, что Совет старейшин Государственной Думы, «ознакомившись с указом о роспуске, постановил: Государственной Думе не расходиться. Всем депутатам оставаться на своих местах». Таким образом, получалось, что Совет старейшин сразу отклонил царский указ. Более того, журналисты сообщали, что днем Родзянко передал «делегации от 25 тыс. восставших солдат… следующее единогласно принятое постановление совета старейшин: основным лозунгом момента является упразднение старой власти и замена ее новой»[171]. Так журналисты сделали Совет старейшин, руководящий орган Думы, инициатором открытого неповиновения указу царя. Впоследствии Родзянко и Милюков опровергали факт принятия Советом старейшин таких решений, и журналисты, скорее всего, изложили свое понимание того, о чем говорилось на частном совещании депутатов Думы и то, что, может быть, говорил Родзянко, выступая перед возбужденной толпой солдат и студентов, которые ждали от него решительных слов[172].

Однако это было уже не важно. Столица, а затем и вся страна узнали о том, что Дума царю не подчинилась. И это имело огромное значение. Дума была политическим центром, в котором, несмотря на ущербный избирательный закон, были представлены все слои общества. Солдаты, пришедшие к стенам Таврического дворца, видели в Думе власть, которая превращает их действия из мятежа в акцию, поддержанную авторитетом Думы.

Такая ситуация ставила в сложное положение защитников самодержавия: их действия теперь превращались в незаконные в глазах новой власти. Именно поэтому серьезного сопротивления революции к вечеру 27 числа в Петрограде уже не было, хотя большинство частей гарнизона еще занимали выжидательную позицию.

Поздно вечером Родзянко подписал обращение к народу, в котором говорилось: «Временный комитет членов Государственной Думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, Комитет выражает уверенность, что население и Армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться доверием его»[173]. Таким образом, формально ВКГД не объявлял себя правительством, хотя и брал на себя определенные властные функции по восстановлению порядка.

Правый депутат В. В. Шульгин вспоминает, что М. В. Родзянко долго не решался взять власть даже в такой форме: «Я не бунтовщик, никакой революции не делал и не хочу делать. Если она сделалась, то именно потому, что нас не слушались». В. В. Шульгин убедил М. В. Родзянко следующим образом: если «все обойдется – государь назначит новое правительство – мы ему и сдадим власть. А не обойдется, так если мы не подберем власть, то подберут другие. Те, которые уже выбрали каких-то мерзавцев на заводах»[174].

Следует отметить, что эти действия ВКГД не были оспорены тем органом, который 27 февраля был создан параллельно с ВКГД. Речь идет о Петроградском Совете рабочих депутатов (Петросовет). Временный исполком Петросовета был создан меньшевиками М. И. Скобелевым и Н. С. Чхеидзе, думскими депутатами, которые предложили заводам послать в Таврический дворец своих представителей. Скобелев и Чхеидзе были масонами, и при желании их шаг можно выдать за осуществление масонского плана развития революции. Но эта версия опровергается двумя соображениями: 1) масоны не готовили революцию, поскольку она не могла не ослабить военные усилия России; 2) идея создания Советов рабочих депутатов была жива с 1905 года и активно пропагандировалась большевиками: в февральские дни Советы уже создавались на фабриках и заводах. Пригласив делегатов в Думу, Скобелев и Чхеидзе действовали как представители своей партии: меньшевики перехватили инициативу у большевиков и поставили общегородской Совет под свой контроль, используя авторитет депутатов Думы. Вечером в Таврическом состоялось собрание, на котором был избран постоянный Исполком Петроградского Совета рабочих депутатов. Председателем Исполкома стал Чхеидзе, товарищами председателя были избраны М. И. Скобелев и трудовик А. Ф. Керенский. Все трое были настроены на то, чтобы признать ведущую роль Временного комитета Думы и оказывать на него давление слева.

В состав Исполкома Петросовета вошли и большевики (первоначально только двое – А. Г. Шляпников и П. А. Залуцкий), которые, памятуя о партийных решениях периода первой русской революции, выдвинули лозунг формирования Временного революционного правительства, опирающегося на рабочих и крестьян. Однако большинство депутатов Петросовета исходили из того, что авторитет Думы необходим для успеха революции. Петросовет принял воззвание «К населению Петрограда и России», в котором так формулировалась основная политическая задача: «Все вместе, общими силами будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв Учредительного собрания, избранного на основе всеобщего равного, прямого и тайного избирательного права»[175]. Эта формулировка маскировала то, что разделяло социал-демократов и либералов: однозначное стремление левых к установлению республики, что казалось неизбежным в случае созыва Учредительного собрания. Тем не менее прямо эта цель не выдвигалась, чтобы не оттолкнуть либералов.

Слух о том, что Дума возглавила революцию, привел к тому, что с утра 28 февраля части столичного гарнизона одна за другой переходят на сторону ВКГД. Немногие части, оставшиеся верными царю, к двум часам дня прекращают сопротивление. Правительство разбежалось, часть министров были арестованы. Вечером Временный комитет членов Государственной Думы, ссылаясь на отсутствие правительства, более определенно заявил о переходе власти в свои руки, но не решился сделать последний шаг – объявить о создании правительства без санкции царя.

В шесть утра 1 марта Родзянко отправил высшим чинам армии и флота телеграмму, в которой говорилось: «Временный комитет членов Государственной думы сообщает вашему высокопревосходительству, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной думы»[176]. В телеграмме ни слова не говорилось о стремлении думцев устранить царя от участия в формирования нового правительства. Акцент делался на то, что старое правительство самоустранилось.

Вскоре Родзянко отправил вторую телеграмму, адресованную всем чинам армии и флота. В ней говорилось: «Временный комитет членов Государственной думы, взявший в свои руки создание нормальных условий жизни и управления в столице, приглашает действующую армию и флот сохранить полное спокойствие и питать полную уверенность, что общее дело борьбы против внешнего врага ни на минуту не будет прекращено или ослаблено. <…> Пусть и со своей стороны каждый офицер, солдат и матрос исполнит свой долг и твердо помнит, что дисциплина и порядок есть лучший залог верного и быстрого окончания вызванной старым правительством разрухи и создания новой правительственной власти»[177].

Проведенный анализ показывает, что в действиях лидеров Думы накануне и в первые дни революции не было ничего, что могло бы позволить трактовать их как реализацию некого тайного заговора, ибо изначальная цель – добиться от царя согласия на создание «правительства доверия» – была открыто поставлена задолго до революции, и думцы даже в условиях начавшейся революции добивались этой цели, используя только законные возможности. Взятие Временным комитетом Думы власти в свои руки было обусловлено давлением восставших масс. Лидеры Думы действовали по ситуации и не предрешали своих дальнейших шагов, не закрывали пути для любого компромисса с царем. Они понимали, что победа революции в столице не могла быть окончательной до тех пор, пока ее не признает действующая армия. И не были уверены в том, как поведет себя армия, получив известия о событиях в столице.

Армия, генералы и царь в дни Февраля. Что же происходило в эти дни в Ставке и на фронте? Генералы и офицеры русской армии задолго до февральских событий знали о думских требованиях дать стране «правительство доверия». И многие считали это правильным, хотя немногие из высших чинов были готовы открыто поддержать это требование перед царем. Одним из таких немногих был генерал А. А. Брусилов, который еще осенью 1916 года через вел. князя Георгия Михайловича довел до царя свое мнение о том, «что в такое время, какое мы переживаем, правительству нужно не бороться с Государственной думой и общественным мнением… что не только можно, но и необходимо дать ответственное министерство». Впоследствии Брусилов писал, что он уже после 1905 года понимал неизбежность новой революции, но хотел «лишь одного: дать возможность закончить эту войну победоносно для России, а для сего было совершенно необходимо, чтобы неизбежная революция началась по окончании войны, ибо одновременно воевать и революционировать невозможно»[178]. Эта позиция разделялась многими генералами и офицерами.

Известно, что М. В. Родзянко и А. И. Гучков, в силу своего должностного положения, не раз общались с начальником штаба верховного главнокомандующего генералом М. В. Алексеевым и другими высшими военачальниками, высказывали свое мнение о ситуации в стране и встречали определенное сочувствие. Однако нет фактов, которые бы уличали М. В. Алексеева или какого-либо другого крупного военачальника в действиях, которые можно оценить как нарушение присяги царю. Упомянутый январский приезд генерала Крымова к Родзянко отражал настроения многих офицеров и желание, чтобы проблему решила Дума как законный орган власти. Выступить против царя действующая армия была не готова и не выступила.

Главнокомандующие фронтами, получив ночью 27 февраля телеграмму от Родзянко с просьбой поддержать перед царем идею создания «правительства доверия», действовали открыто и в рамках военной дисциплины. Генерал А. А. Брусилов, главнокомандующий Юго-Западным фронтом, уже в час ночи первым присылает в Ставку для доклада царю свой ответ: «По верноподданнейшему долгу и моей присяге государю императору считаю себя обязанным доложить, что при наступившем грозном часе другого выхода не вижу»[179]. Одновременно Брусилов послал ответную телеграмму Родзянко: «Вашу телеграмму получил. Свой долг перед родиной и Царем исполнил»[180]. Генерал М. В. Алексеев утром сообщил царю ночную телеграмму М. В. Родзянко, ответ А. А. Брусилова и поддержал позицию последнего. Днем 27 февраля прислал свой ответ генерал А. Е. Эверт, главнокомандующий Западным фронтом: «Я – солдат, в политику не мешался и не мешаюсь». Вечером царь получил телеграмму от главнокомандующего Северным фронтом генерала Н. В. Рузского: «дерзаю всеподданнейше доложить вашему величеству соображение о крайней необходимости принятия срочных мер, которые могли бы успокоить население и вселить в него доверие и бодрость духа… для продления дальнейшего упорства в борьбе с врагом. Позволяю себе думать, что при существующих условиях меры репрессий могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное умиротворение»[181]. Рузский также открыто сообщил Родзянко о том, что его «поручение исполнил». Ответы генералов Родзянко были опубликованы уже 27 февраля[182].

Итак, генералы Алексеев, Брусилов и Рузский, подтвердив свою верность присяге, высказали Николаю II мнение о том, что ему следует назначить правительство из лиц, которым доверяет страна. Отметим, что указанные генералы, вопреки субъективному мнению некоторых историков, не участвовали ни в каких масонских организациях. Царь в совете военачальников измены не видел, поскольку получал такие советы от своего окружения в течение всей зимы. Он чувствовал себя уверенно и направил премьеру Н. Д. Голицыну телеграмму: перемены в составе правительства «при данных обстоятельствах считаю… недопустимыми»[183].

Однако вечером 27 декабря из Питера приходят уже панические телеграммы с просьбой прислать войска, и царь отдает приказ отправить в столицу батальон георгиевских кавалеров во главе с генералом Н. И. Ивановым, придав ему в помощь надежные части и пулеметные команды с Западного и Северного фронтов. Генералы М. В. Алексеев, А. Е. Эверт и Н. В. Рузский немедленно делают необходимые распоряжения. Все телеграммы, которыми обменивались военачальники в эти дни, сохранились и ясно показывают ситуацию[184].

В час ночи уже наступившего 28 февраля царь получает телеграмму от жены: «Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции. Аликс»[185]. Никто из сторонников версии об измене не думает обвинять в этом царицу, которая, с задержкой в несколько часов, пришла к тому же выводу, что и генералы Брусилов, Алексеев, Рузский. Однако и после этого царь не готов уступить. Он принимает решение рано утром 28 числа самому выехать в Царское Село, рассчитывая опереться на войска Н. И. Иванова. Он дает распоряжение дополнительно усилить группировку карательных войск за счет надежных частей Юго-Западного фронта. Таким образом, царь вновь сделал ставку на силовое подавление революции.

Дальнейшие события зависели от успеха или неуспеха карательной миссии Н. И. Иванова. Его батальон покинул Могилев 28-го в десять часов утра и вечером уже проехал Витебск, двигаясь по варшавско-петроградской линии. Далее продвижение замедлилось, так как днем 28 февраля начальники ж.-д. станций, которые имели свою телеграфную сеть, получили телеграмму инженера-путейца члена Государственной Думы А. А. Бубликова о том, что власть в столице перешла в руки Государственной Думы. Фактически именно из этой телеграммы страна узнала о случившейся революции[186]. Приказа об остановке войск, следующих на Питер, в телеграмме не было, но служащим и рабочим железных дорог стало понятно, зачем идут войска в столицу, и они начитают тормозить это движение. Тем не менее вечером 1 марта Н. И. Иванов со своим отрядом прибывает в Царское Село, где получает телеграмму от генерала Алексеева, посланную еще в ночь на 1 марта. Алексеев советует Иванову не торопиться применять силу, поскольку из Питера поступили сведения, говорящие о возможности найти компромисс с Думой, «дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу»[187]. Алексеев просит передать это царю, который тоже должен был уже добраться до Царского села. Поезд царя двигался по Николаевской железной дороге с тем, чтобы не мешать переброске войск с Северного фронта через Лугу.

Однако царь до Царского села не добрался. Рано утром 1 марта в Малой Вишере он получил сведения о том, что Любань занята революционными войсками, и приказал повернуть в Псков, в штаб Северного фронта, куда и прибыл к вечеру. И здесь его ожидали телеграммы из Ставки от Алексеева и от командующих фронтами, позиции которых менялись в течение этого первого мартовского дня под воздействием меняющейся обстановки.

В первой половине дня 1 марта начальник штаба Ставки генерал Лукомский имел информацию о том, что войска на Питер идут исправно: «Согласно полученных донесений, из числа войск, отправленных 1) с Северного фронта – Лугу прошли 3 эшелона, 4 эшелона находятся между Лугой и Псковом, остальные между Псковом и Двинском; 2) с западного фронта – прошли Полоцк 4 эшелона 2-го Донского казачьего п., прочие эшелоны этого полка и 2-й Павлоградский гусарский полк – между Полоцком и Минском. Посадка в Минске закончена. Из Сенявки отправлено 5 эшелонов, осталось отправить – 2 эшелона»[188]. Слаженное движение эшелонов на Питер определило реакцию командующих на полученную ими утром 1 марта упомянутую телеграмму М. В. Родзянко о том, что «ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной Думы»[189]. Никто из высших военачальников не выразил Временному комитету своей поддержки. Более того, около 11 часов дня Алексеев отправил Родзянко телеграмму, в которой заявил, что «высшие военные чины и армия в массе свято исполняют долг перед царем и родиной согласно присяге». Он потребовал от Родзянко «оградить армию от вмешательства… недопустимого по нашей военной организации и принесенной присяге», прямо указав на «ваши телеграммы ко мне и к главнокомандующим, а также распоряжения, отдаваемые по железным дорогам театра военных действий»[190]. Одновременно Алексеев направляет телеграмму царю, в которой предлагал ему сделать выбор: «Если Ваше Величество считает невозможным идти путем уступок Думе, то необходимо установление военной диктатуры и подавление силой революционного движения»[191].

Днем ситуация изменилась: Алексеев получил известие о том, что Москва и московский гарнизон признали власть ВКГД, а затем пришло известие о том, что и Балтийский флот «с согласия командующего флотом перешел на сторону Временного комитета»[192]. Это означало, что войска надо отправлять против обеих столиц и посланные с фронта части получат отпор. Следовательно, страна окажется в состоянии гражданской войны. Именно к такому выводу пришел генерал М. В. Алексеев, который в четыре часа дня новой телеграммой просит царя пойти на уступки: «Подавление беспорядков силою при нынешних условиях… приведет Россию и армию к гибели»[193].

К концу дня 1 марта провал карательной экспедиции стал окончательно ясен. Помимо батальона Иванова из всех посланных с фронта полков только один 68-й Тарутинский полк достиг предписанного пункта и находился на станции Александровская вблизи Царского Села. Другие части не торопились двигаться на Петроград, получая от железнодорожников сведения о победе революции, а железнодорожники в свою очередь получали приказы не пропускать военные эшелоны на Петроград. Таким образом, в действующей армии царь столкнулся не с открытым восстанием, а с тихим саботажем приказа идти на Петроград. Сведения о том, что во главе событий в Петрограде стоит Дума, останавливали офицеров, побуждая их занять выжидательную позицию, а солдаты во многих случаях открыто радовались известию о революции, связывая с ней надежды на перемены к лучшему.

В ночь на 2 марта Алексеев присылает царю еще одну телеграмму, предлагая немедленно издать Манифест о даровании «ответственного министерства», возложив образование его на Родзянко: «Поступающие сведения, – докладывает Алексеев, – дают основание надеяться на то, что думские деятели, руководимые Родзянко, еще могут остановить всеобщий развал и что работа с ними может пойти. Но утрата всякого часа уменьшает последние шансы на сохранение и восстановление порядка и способствует захвату власти крайними левыми элементами»[194].

И только теперь царь соглашается. При этом вначале он попытался ограничиться формированием «министерства доверия» во главе с Родзянко, оставив себе право назначать министров иностранных дел, военного и морского. Однако Рузский убедил царя согласиться на «ответственное министерство»[195]. К утру 2 марта царь решает объявить соответствующий Манифест, приказывает отряду генерала Н. И. Иванова вернуться в Ставку и прекратить продвижение к столице других фронтовых частей[196].

По поручению царя генерал Н. В. Рузский в три часа утра связывается по прямому проводу с М. В. Родзянко и информирует его о принятых решениях. Однако тот отклоняет идею Манифеста как запоздалую, указав на то, что в Петрограде «династический вопрос поставлен ребром», и «грозное требование отречения в пользу сына, при регентстве Михаила Александровича, становится определенным требованием». Позиция Родзянко отражала то решение, которое было принято накануне вечером на заседании членов Временного комитета Государственной Думы и Исполкома Совета Р. и С. Д. И это решение прошло с трудом, так как лидеры Петросовета в принципе выступали против сохранения монархии.

Генерал Н. В. Рузский докладывает результаты переговоров с М. В. Родзянко царю и генералу М. В. Алексееву в Ставку. Алексеев направляет эту информацию главнокомандующим фронтами и просит высказать свое мнение непосредственно царю. Алексеев отмечает необходимость согласия в среде командующих и прямо дает понять, что считает отречение неизбежным. Все главнокомандующие приходят к выводу о том, что царь должен отречься. Ознакомившись с их мнением, царь соглашается на отречение[197].

Анализ всех действий Алексеева и главнокомандующих фронтами 1-го и 2 марта говорит о том, что они логично вытекали из меняющейся обстановки. Еще утром 1 марта они четко выполнили все указания по отправке войск в Петроград, Алексеев предлагал царю установить военную диктатуру, но после того как стали известны события в Москве и на Балтфлоте, они высказались сначала за введение «ответственного министерства», а затем, когда Петроград потребовал отречения царя, высказались за отречение. Принятое главнокомандующими решение было вполне рациональным и отвечало национальным интересам, хотя и ущемляло интересы Николая II: оно спасало Россию от начала гражданской войны. Никакого заговора в их действиях не просматривается. Генералы не действовали по предварительному сговору. Никто из них не был масоном. Нет в их действиях и измены. Решение об отречении принимал сам царь. Генералы лишь выразили свое мнение. В момент принятия решения об отречении Николай II имел возможность не согласиться с мнением главнокомандующих. В частности, он мог отстранить Н. В. Рузского, назначить другого командующего Северным фронтом и сам повести войска на Петроград. Однако царь этого не сделал, понимая весь риск такой операции для себя лично. Начало гражданской войны создавало реальную опасность и для семьи царя, находившейся в Царском Селе, и прежде всего для царицы, которую многие оппозиционеры считали виновницей всех бед. Царь хорошо помнил историю Английской и Французской революций, сопровождавшихся казнью свергнутых монархов.

В своем Манифесте Николай II назвал в качестве причин отречения те самые соображения, которыми руководствовались генерал М. В. Алексеев и командующие фронтов: «в эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы».

Боясь за судьбу сына, а также, видимо, стремясь сделать свое решение юридически неправомерным, царь в последний момент отрекся за себя и за сына, не имея права на последнее. Николай II передал трон брату Михаилу. Такое решение давало возможность Алексею заявить о претензиях на трон при благоприятных условиях.

Однако из этого плана ничего не вышло. Великий князь Михаил, видя вооруженных солдат и рабочих на улицах столицы и зная о негативном отношении Совета рабочих и солдатских депутатов к сохранению монархии, отказался принять трон до решения Учредительного собрания. Таким образом, монархия пала в России не в результате заговора, а в результате давления рабочих и солдат Петрограда, которые получили поддержку всей страны.

Вечером 2 марта царь не только подписал Манифест об отречении, но и по просьбе приехавших А. И. Гучкова и В. В. Шульгина, посланцев ВКГД, подписал более ранней датой указ о назначении князя Львова главой правительства. Пришедшие к власти либералы получили от царя легальную основу для формирования Временного правительства и консолидации власти. То, как они распорядились этой властью, уже другая история.