Арабская петля
Кто-то тяжело бьется в левое плечо, так, удачно по-хоккейному бортуя, что не ожидавший подобного Стасер чуть не валится с ног. Зато эта неожиданность мгновенно выводит его из-под действия общего гипнотизирующего ритма и позволяет оглянуться вокруг, оценивая обстановку. Оказывается он бежит где-то в середине все еще держащего какое-то подобие строя взвода. Впереди виднеется облако пыли с мелькающими в нем грязно-зелеными фигурками, это стартовавший на пять минут раньше первый взвод. Пять минут на марш-броске это километровый разрыв, более чем достаточная дистанция между взводами, где-то километром сзади, хрипло матерясь, пыхтит, харкает кровью и слизью третий взвод, а за ним и четвертый. Стасер вспоминает, что сегодня четверг, а значит утренний марш-бросок десятикилометровый с контрольным временем пятьдесят восемь минут на «отлично». «Беременной каракатице по тонкому льду и то меньше времени надо!», по выражению их ротного. Вот, кстати, и он сам, легок на помине. Подтянутый крепкий подполковник в фирменном спортивном костюме ехал вдоль линии растянувшихся в беге взводов на велосипеде.
– А ну подтянись, орлики! Хватит таблом мух ловить, пора прибавить, скоро финиш! Давай, давай!
– Иди ты на х…, орлик! – вполне различимо хрипит кто-то из глубины строя.
Против ожидания, ротный не обижается, скорее даже наоборот, лицо его расплывается в довольной улыбке:
– Ага, отвечаете! Значит, живы еще и не устали! Давай наддали, парни, еще одно усилие!
Сосед слева вновь ощутимо наваливается на Стасера.
– Да ты чего, военный, охренел совсем, – булькает саднящим натруженным горлом Стасер, разворачиваясь к теряющему равновесие товарищу.
Слева бежит Профессор и судя по внешнему виду дела его совсем плохи. Мертвенно бледное лицо, покрытое крупными каплями пота, и совершенно дикий чумной взгляд загнанной лошади, заплетающиеся ноги мотыляют лишь по инерции движущееся тело из стороны в сторону, руки безвольно опущены вниз в правой зажата лопатка. Все сразу становится понятным. Считающий себя слишком умным и склонный к различным рационализациям Профессор, решил, что носить лопатку на поясе, где она все время бьет по ногам, а то и промеж них, глупо и вполне нормально будет тащить ее в руке. Но хоть вес «любимого» инструмента пехоты и невелик его вполне хватило, на дистанции в десяток километров масса любого предмета, из тех, что ты прешь на себе имеет тенденцию по мере прохождения времени вырастать десятикратно. Так что уже на полдороги Профессор окончательно отмотал себе обе руки, и они повисли безвольными плетьми. О том, чтобы бросить ненавистную лопатку, конечно, не могло быть и речи. Мало того, что, заметив утерю предмета экипировки, ротный мог заставить весь взвод перебегать дистанцию, так еще выброшенную лопату запросто можно было потерять навсегда, вдоль тропы тянулись полевые лагеря танкистов, «партизан» и вэвэшников, так что желающих тиснуть бесхозный инструмент было хоть отбавляй. А утеря закрепленного имущества вела уже к серьезным неприятностям со старшиной, к тому моменту даже самые оптимистичные из кадетов накрепко усвоили нехитрую истину: «В армии нет слова украли, есть только слово проебал!», так что лопатку приходилось нести до конца, что называется без вариантов. Однако сил в оттянутых дурацким инструментом руках для этого подвига оставалось все меньше.
– Товарищ подполковник, – чуть не со слезами в голосе взмолился Профессор, все пытаясь оттолкнуть в сторону непонятливого Стасера. – Заберите у меня ее, я больше не могу!
Стасер инстинктивно ухватился за черенок протянутой к нему лопатки, думая передать ее ротному. Что тот захочет помочь выдохшемуся кадету, у него и на секунду не возникло сомнений.
– Вот, Петровский, скажи товарищу спасибо, и помни, что значит взаимовыручка! – не совсем верно понял безотчетный порыв Стасера ротный и нажав на педали начал нагонять пыливший впереди первый взвод.
Стасер беспомощно поглядел ему вслед, затем перевел взгляд на облегченно вздохнувшего Профессора. На его чумазом запыленном лице с влажно блестящими дорожками от ручейков пота была написана такая глубокая благодарность, такое счастье и избавление от мук, что у Стасера просто духу не хватило вернуть ему злосчастную лопатку. «Хрен бы с ней, как-нибудь потерплю», – решил он, стискивая зубы и чувствуя, как правая рука уже начинает наливаться свинцовой тяжестью и не успевает двигаться в одном ритме с левой.
Наконец впереди еще очень далеко на горизонте, там, где вековые сосны своими густыми зелеными кронами сливаются по обе стороны тропы, начинает маячить приметное высохшее дерево. Оно растет как раз напротив палаточного лагеря, почти у вожделенной линии финиша. И если залитые едким потом, покрасневшие вздувшимися от натуги жилками глаза различили на фоне темной зелени корявый сухой силуэт, значит до него не больше полутора километров. А это уже ерунда, это считай уже финишная прямая, и взвод неосознанно начинает ускоряться, захлебывается мокротой, задыхается перегруженными забитыми пылью легкими, но упрямо увеличивает темп, лишь бы скорее закончилась эта выматывающая до последней капли физических и душевных сил гонка. И вот, наконец, финиш. Хрипя и подвывая от напряжения, первые ряды проскакивают заветную линию, по инерции пробегают еще несколько шагов и без сил валятся прямо в дорожную пыль, в редкие пучки изумрудной травы, на мягкую подушку прошлогодней хвои. Задние с разгона врезаются в бежавших первыми и тоже, будто подрубленные оседают на такую теплую, мягкую, как пуховая перина, непреодолимо уютную землю.
– А ну не умирать! Подъем, черти! Не валяться здесь на финише! Быстро расползлись с дороги, мешки! – нарочито сурово орет Конго-Мюллер.
Однако в голосе его явственно слышны довольные нотки, взвод показал хорошее время и офицер-воспитатель этому рад.
* * *Ночь веет пьянящими, одуряющими, кружащими голову весенними запахами из открытого настежь окна. Весело подмигивают с чернильной кляксы небосвода яркие гвоздики-звезды. Тихо шелестят, путаясь в легком невесомом ветерке, молодые только что выбравшиеся из почек листья майских берез под окном. Тянутся в напрасной попытке зацепиться за широкий подоконник древесные руки-плети. Звонким скрежетом и лязгом перекликаются на городских улицах припозднившиеся трамваи. Летят к звездному небу серые лохмы ароматного табачного дыма. Шлепают по кафелю умывальника ноги в стандартных армейских тапочках из грубого дерматина. Тянутся неторопливые обстоятельные послеотбойные разговоры. Вымотанная за день жестким распорядком рота, мирно всхрапывая и сонно бормоча что-то неразборчивое, ворочаясь с боку на бок и скрипя ослабшими пружинами коек, спит в расположении, тяжело вздыхая и причмокивая, будто единое многорукое и многоногое живое существо. Тускло светятся лампочки дежурного освещения.
В умывальнике собрались курильщики. Они терпеливо дождались, пока не убыл домой дежурный офицер-воспитатель, и теперь беспрепятственно могут предаться беспощадно искореняемому здесь пороку. Безопасно покурить можно лишь ночью, когда жизнь в училище замирает, и из всех офицеров остаются лишь дежурный да его помощник, посменно бдящие в отделенной стеклянной перегородкой коморке на первом этаже главного корпуса. Летит в распахнутое окно дым, перевиваясь сложными петлями, складываясь и расходясь чудесным прихотливым рисунком, танцуя в лунном свете, растворяясь и распадаясь в ночи. Лица кадетов серьезны и мечтательны и будто бы призрачно изменчивы в неверном свете обманщицы луны, кажется, что по ним пробегает легкими ночными тенями вся будущая жизнь.
– Так куда тебя все-таки распределяют? – тихо, стараясь не разбить, не повредить волшебное очарование ночи спрашивает, глубоко затягиваясь, высокий и крепкий дагестанец Володя Мамбеталиев со смешным прозвищем – Мамба.
– Как и хотел, в общевойсковое на разведфак, – отзывается Стасер.
– Так генерал на мандатной собирался тебя в танковое отправить, в Чирчик?
– Собирался, – нехотя соглашается Стасер. – Пришлось к нему на прием идти, уговаривать… Еле уболтал. Уперся, старый хрыч. «Я его сам заканчивал! Благодарить еще меня будешь!»
– Ну молодец, что на своем настоял! – дружески хлопает его по плечу Мамба. – В танкисты идут либо по незнанию, либо по глупости!
Рядом тихонько вздыхает Мишка Кривенко, по прозвищу Бендер. Хитрющий хохол, откуда-то из-под Львова, он за время обучения умудрился своими выходками так насолить командиру роты, что тот весьма оригинально отомстил, записав на мандатной комиссии Бендера в тыловое училище. Никакие уговоры и даже слезы на ротного не подействовали, и теперь Мишке придется учиться не в заветном десантном училище, а в Вольском тыловом. Зато Мамба счастлив на все сто – его мечта осуществилась, распределен в Рязанское воздушно-десантное на факультет спецназа, единственное место на роту он получил в честной борьбе, где учитывались как физические данные, так и успехи в учебе.
Летит к небу дым, смешиваясь со сладким весенним ароматом, с ночными звуками большого города, живущего своей жизнью за училищной оградой. Кружит коротко стриженые головы ощущение уже близкой свободы и послевыпускной неизвестности и кажется, что все трудное в жизни уже позади, а дальше будет сплошной праздник, чем-то похожий на удалые советские фильмы об армии и одновременно на красочные импортные боевики. И, конечно, в этом будущем все они будут сильными и смелыми героями, легко и весело сражающимися за правое дело. Плывет в воздухе запах цветущих вишен, терпкий запах весны девяносто первого года, последней весны великой империи… Неумело затягиваются сигаретами мальчишки, которым предстоит стать ее последними солдатами…
Год назад отшумела, чудом не сорвавшись в пропасть войны, борьба за автономию Татарстана, исчезли с домов зеленые флаги исламистов и лозунги типа: «Русские уходите домой!», «Русские – в Рязань, татары – в Казань!», и губы почти без запинки выговаривают Татарстан вместо привычной Татарии… Но уже пылают дома в Карабахе, звучат выстрелы в Фергане и Оше… Кадеты пока не знают, насколько все это серьезно, они пропускают мимо ушей тревожные сообщения выпусков новостей… Все эти события где-то там, далеко… Далеко и ненадолго… Скоро все наладится… В нашей самой лучшей стране с самой лучшей и самой мощной армией просто не может быть иначе…
Летит к небу дым… Сейчас они вместе и им хорошо и уютно в компании друзей, где каждый понимает другого с полуслова, полужеста, полувзгляда… Где все общее, одно на всех: радость и горе, посылка из дома и нежданно свалившаяся на взвод внеплановая уборка закрепленной территории, увольнение и учебный марш-бросок… Они искренне верят, что так будет всегда, всю бесконечно долгую жизнь… Они не знают, что случится с ними дальше, а если бы им кто-то рассказал, то они не поверили бы ни одному его слову, может это и к лучшему…
Летит к небу дым… Пристально следит за тающими в вышине завитками Мишка Бендер, жутко завидующий своим более удачливым однокурсникам, заранее ненавидящий всем сердцем город Вольск и тамошнее училище тыла, не зная, что проучиться в нем ему придется лишь год. Сейсмические волны беловежских соглашений разорвавшие, разломавшие по живому когда-то единую страну на пятнадцать кровоточащих обломков, кинут его домой на родную Украину, затем в мутной воде послеразвальной неустроенности мелькнут полк сичевых стрельцов, какая-то добровольческая дружина и, наконец, экспедиционный отряд УПА в мятежной Чечне. И будет он так же внимательно провожать взглядом горький сигаретный дым, летящий к небу на стоянке под Гудермесом.
Летит к небу дым… И Мамба судорожно закашливается, неумелые легкие втянули горький щиплящий глоток не в то горло, на глазах выступают слезы и он, смахивая их рукавом неожиданно утыкается взглядом в смешно раздвоенную макушку Бендера. Никогда раньше он не замечал, как она забавно выглядит, эта покрытая жесткими курчавыми волосами макушка. Он вспомнит об этом, увидев точно такую же в прицел своего «Винтореза». Но после почти двенадцатичасового лежания в превратившейся в болото пашне, закоченевший и злой Мамба даже не подумает, что сидящий у костра спиной к нему боевик может оказаться тем самым Мишкой Бендером, с которым он два года спал на соседних койках.
Летит к небу дым… И Стасер с трудом глотает уже лишнюю, невкусную затяжку, не зная, что вот так же давясь будет беспрерывно курить, едкую курскую Приму, отплевываясь вонючей горько-кислой слюной, чуть ли не кулаком проталкивая дым в измученные перхающие кашлем легкие, чтобы забить, уничтожить другой запах. Тяжелый дух крови и быстро разлагающихся на жаре мертвых тел беспорядочной грудой наваленных внутри осажденного третьи сутки боевиками блок-поста на окраине гремящего беспорядочной стрельбой Грозного. Не зная, как будет выть в бессильной ярости, матеря генералов, политиков и президентов, и все равно стрелять, стрелять, стрелять, до последнего выполняя бессмысленный приказ…
Летит к небу дым…
База
Поимка снайпера на какое-то время сделала Стасера и всю группу участников героями и знаменитостями. Рунге от щедрот распорядился на три дня освободить их от дежурств и усталые до предела измотанные парни, наконец получили возможность по-человечески выспаться. Все первые сутки они провели, не покидая коек своей импровизированной казармы. Жили гарды в небольшом металлическом ангаре хоть и оборудованном кондиционерами, но, тем не менее, за день нагревавшемся до такой степени, что до самого утра температура внутри вполне походила на парную в финской сауне, а с утра беспощадное солнце начинало свою работу по новой. Обычные двухярусные койки с панцирной сеткой, ностальгически памятные по временам службы в Советской, а кому и в Российской армиях, укрытые тем не менее смотревшимися на них совершенно инородными телами штатовскими армейскими ковриками из полиуретана и застеленные импортными же спальниками. Кое у кого были и стащенные невесть откуда тумбочки для хранения личных вещей и туалетных принадлежностей, но таких счастливцев оказалось немного, большинство довольствовались подвешенными на кроватные спинки рюкзаками. Сидели обычно все на тех же койках, или на раскладных походных стульчиках с брезентовыми сидушками. Отделенный ширмой пустынного камуфляжного цвета офицерский кубрик по интерьеру ничуть не отличался от общего помещения, разве что четыре койки командиров групп обитавших в нем стояли в один ярус.
Стасер, блаженно развалившись на своем спальнике, мечтательно изучал металлический потолок ангара. Где-то над головой на последнем издыхании от неравной борьбы с жарой подвывал кондиционер, гоня вниз поток чуть менее горячего воздуха, чем снаружи. Электричеством база питалась от двух довольно мощных ДЭСок, и на обеспечение комфорта, а особенно работу кондиционеров его не жалели, благо соляры вокруг было вдоволь. На соседней койке в тон надрывающемуся кондишену подвывал, неумело терзая гитару, Змей. Получалось у него из рук вон плохо, и с горем пополам закончивший в детстве музыкальную школу Стасер время от времени вздрагивал от наиболее фальшивых пассажей. Вздрагивал, то вздрагивал, но в слух никакой критики не высказывал. Уж очень болезненно воспринимал командир Альфы любые, даже самые завуалированные намеки на полное отсутствие у него музыкальных талантов. Впрочем, вероломство наступившего ему в детстве на уши медведя, Змей с лихвой компенсировал энтузиазмом и эмоциональностью исполнения. Вот и сейчас его наголо выскобленный опасной бритвой череп аж покраснел от натуги, а квадратное не обезображенное признаками разумной жизни лицо горело небывалым одухотворением.
Стасер невольно прислушался, что за боевой напев в этот раз настолько взволновал бравого рэббита, и от удивления даже присвистнул.
В час, когда запутается СолнцеВ пелене рассветного тумана,Мы пойдем путями македонцевПо дорогам древнего Ирана.И увидят крепости и башни,И гробницы древних СасанидовНаш напор безудержный и страшный —Месть за фалангистов Леонида!– Эй, бамбук! – дружелюбно обратился он к Змею. – Ты, недоученное дитя чукотских чумов, откуда такую исторически насыщенную песню раскопал?
– Блин, вот вечно ты не вовремя влезешь! Только получаться начало! А чукчи, между прочим, у нас в Тюмени не живут! И вообще это от Чукотки далеко, чтоб ты знал… А песню, мне один из моих парней записал, слышал где-то дома…
– А-а, – понимающе протянул Стасер. – Значит, кто-то из парней, тогда ладно, а то я уже начал беспокоиться за твое душевное здоровье…
– За свое беспокойся! Душевной болезнью заболеть может только тот, у кого душа эта самая есть. Хотя тебе тоже не грозит, для того чтобы сойти с ума его надо для начала иметь…
Надо сказать, что, несмотря на общую свою простоту и даже примитивность, Змей имел весьма оригинальное философское представление об устройстве мира. Он был ярым материалистом, правда не на сознательном уровне, а скорее на бытовом. Выражая свою позицию четкими и понятными фразами-лозунгами типа: «Когда сдохнем, черви сожрут и не спросят, где чего чужого хапнул и кого как кинул!», или «Жить хорошо надо сейчас, дальше уже ни хера не будет!» А когда с ним с целью элементарно подразнить заводили разговоры о душе и ее попадании после смерти в ад, где черти в обязаловку потянут на сковородку даже не смазанную рафинированным подсолнечным маслом, Змей вполне натурально злился и постоянно рассказывал, как, будучи в разведдозоре в пригороде Грозного, случайно нос к носу столкнулся с до зубов вооруженным «чехом», которому, не растерявшись и вскрыл вполне успешно пузо ножиком. Никакой души покидающей бренную оболочку «чичика» при этом не наблюдалось, хотя умер клиент буквально на руках Змея.
– Ладно, – решил зайти с другого конца изнывающий от безделья и скуки Стасер. – А хоть о чем поешь, ты представляешь? Кто этот твой Леонид и его фалангисты, к примеру, знаешь? Или так просто воздух трясешь?
– Знаю, успокойся, – удивительно миролюбиво махнул рукой Змей. – В школе учился, как-никак обязательное среднее образование тогда было. Леонид этот спартанский царь, а фалангисты это его бойцы, с которыми он целую армию пидарабов в каком-то ущелье с уж больно заковыристым названием держал…
Несколько обидную приставку «пид» Змей постоянно добавлял к местным арабам, важно замечая на вопросы, что это де им положено в связи с их половой ориентацией. Видимо и царь Леонид тоже в свое время бился по его мнению исключительно с сексуальными меньшинствами.
– Ух ты, и верно! – искренне порадовался за командира Альфы Стасер. – Не думал, что ты так в истории силен!
– Спартанцы вообще по жизни конкретные пацаны были, – поспешил закрепить успех, польщенный комплиментом Змей. – Ну типа теперешних спецов! А пидарабы они что? Никогда они путными вояками не были! Вот Ленька с братвой и расколбасил их там, пока они обходной дороги не нашли и кучей с тыла не навалились.
– Надо же, какие глубокие познания, – все-таки не выдержал и едва сдерживая смех вступил в разговор третий обитатель офицерского кубрика – командир Дельты поджарый чернявый парень неопределенной национальности по прозвищу Бек.
– Вот только мыслится мне, что не в одной воинской выучке тут было дело. Они же тогда город свой от набега вражеского защищали. Там же жены их остались, дети… А на что хаджи способны не вам рассказывать, сами не хуже меня все знаете. Вот и дрались насмерть, и любой из нас в такой ситуации также дрался бы, да и сами хаджи сейчас именно поэтому амерам накладывают будь здоров. Кому понравится, что твою родину чужой сапог топчет…
– Ну ты полегче тут с такими рассуждениями, все же эти уроды не только амерам рыло периодически начищают, нам тоже не кисло достается. Так что нечего под их козлиные действия моральную базу подводить!
Бек на этот выпад лишь удивленно пожал плечами:
– Странный ты человек, Змей, ты вроде и живешь и делаешь все правильно, все как надо. Но по тупости своей ни хрена не понимаешь истинного смысла вещей, а потому все у тебя как бы наугад, от фонаря. Образования тебе не хватает, вот что! Ты вроде сердцем все правильно осознаешь, а объяснить даже для себя самого не можешь. Удивляюсь, как тебе вообще при таких раскладах группу доверили…
– Да уж не в Советской Армии, и без марксистско-ленинской теории справляемся, и без замполитов обходимся, особенно тех, кто раньше медресе закончил, а теперь своих братьев по вере отстреливает. Или думал я про тебя не знаю ничего? Шалишь, брат! Шило-то, оно острое, в мешке не спрячешь!
– А я и не скрывал никогда, – криво улыбнулся Бек. – Одно другому как-то не мешает. У нас в Татарстане это нормально.
– В Татарии, – с подковыркой поправил Стасер, он отлично знал, как ревностно относились к добытому еще в девяностом году названию жители этой своеобразной мусульманской республики в составе вполне европейского государства.
– В Татарстане, родной, в Татарстане… Нету больше Татарии… – сладким голосом пропел Бек. – Хотя и не в названии дело.
– Ладно, проехали, – дружески хлопнул его по плечу Стасер. – Так расскажи, ты что и правда в медресе учился.
– Не в медресе, в исламском институте и то недолго, – неохотно ответил Бек.
– Врага надо знать! – постепенно распаляясь, рубанул он рукой воздух. – А вы не знаете, и знать не хотите. Кто из вас хоть раз, пусть из любопытства, заглянул в Коран? Никто! Кто читал вахаббитскую литературу? Никто! А на хрена?! Правильно, что нам?! Мы если надо вертушки вызвали или артиллерию и раскатали всех в лепешку… Вот еще заморачиваться, да разбираться что там у этих пидоров в головах, да почему это, а не что-нибудь другое… Да вы знаете вообще, что ислам – самая миролюбивая религия?! Что воины ислама как таковые – вообще нонсенс?!
Змей и Стасер молча слушали, удивленные неожиданной вспышкой всегда непробиваемо спокойного Бека, а тот продолжал кипятиться.
– Большая половина наших парней всю свою сознательную жизнь только и занимается тем, что борется с исламским фундаментализмом по всему миру! То в Чечне, то в Таджикистане, то здесь… Но никому из них и дела нет, что это собственно за фундаментализм такой и вообще почему?! Дебилы! Конечно! Стрелять оно проще, особенно когда у тебя снайперка последней модели, а у полуголодного оборванного нищего духа кремневый карамультук! Вот только хрен вы угадали! Все меняется и уже теперь тот самый дух вооружен и экипирован не хуже вас! И дальше соотношение постепенно будет меняться в его пользу! Потому что он не изнежен и не избалован роскошью и благами цивилизации, как большинство ваших соотечественников, потому что он рожает себе десяток сыновей, а вы, боясь лишней ответственности и тягот, не можете себе завести и одного ребенка. Да уже потому, что это именно он – небритый дух, выполняет у вас дома всю черную и грязную работу, которой вы не хотите заниматься сами. Да! Он живет у вас дома, и на сделанные, на вас же, деньги покупает оружие, для тех своих соплеменников, кто скачет по горам и в вас стреляет. А вы только бестолково ржете! И ни хрена не видите, как этот мир катится в пропасть! Если так пойдет и дальше, то лет через пятьдесят на планете будет один сплошной исламский халифат!
– Ну и что ты предлагаешь? – нарочито спокойно спросил Стасер.
Змей молчал, бестолково хлопая глазами, подавленный безрадостной картиной щедрыми мазками нарисованной Беком.
– Я ничего не предлагаю, все уже предложили давно, и люди поумнее, чем я, – устало махнул рукой Бек. – Вы сильно ошибаетесь, если считаете, что в наших правительствах сидят полные дебилы и жулики. Если бы они действительно были кретинами, то просто не заняли бы своих постов. Все они прекрасно видят и понимают. Я не имею в виду конечно уровень продажного мэра провинциального городка, дающего за взятки преимущества черножопым торгашам с юга, или ссученного мента, покрывающего действия этнических преступных группировок. Я говорю сейчас о главах правительств и крупнейших спецслужб мира, включая сюда, кстати, и Штаты, и бриттов, и Израиль… Называется эта байда – «доктрина Золотого Миллиарда»…
– Это типа столько денег стоит? – подал голос, несколько очумевший от такой длинной речи Змей.
– Это типа столько цивилизованных, что называется «белых» людей живет на Земном Шаре, – коротко обрезал его Бек. – Так вот, интересы этого миллиарда живущего достаточно благополучно и обеспеченно, жестко не совпадают с интересами остальных миллиардов населяющих планету и только и думающих, как бы отобрать и поделить на всех, то, что есть у миллиарда белых.
– Ну мы, русские, в этот миллиард тогда точно не входим, разве что какие-нибудь москвичи и прочие пидоры наворовавшие бабок во время всей этой долбанной перестройки, – снова встрял Змей. – Так что пусть пиндосы засовывают эту доктрину себе в задницу. Я, если честно, и сам не прочь отнять и поделить ихнее бабло!
– А вот тут ты не прав, Змей, – тихо ответил Бек. – Ты посмотри на местных хаджей повнимательнее – они же нищие, как коленка. У них же ничего нет, вообще ничего! Да есть какая-то там нефтяная элита, что на роллсах да кадиллаках рассекает, но это же капля в море. Да любой средний россиянин по сравнению с ними богач! И они это знают и ненавидят его за это похлеще, чем ты амеров! Тут еще и религиозную рознь учитывать надо.