Провинициалы. Книга 1. Одиночное плавание

– Крюк забыли, – оглянувшись, огорченно произнес он. Еще раз окинул взглядом замершую на поверхности воды рыбу, потом плот и, вырвав шест, нетерпеливо протянул его Сашке. – Толкайся к берегу.

Сашка засуетился, ткнул шестом в дно и чуть не свалился в воду.

– Не торопись, лучше подгребай…

Отец чуть отпустил катушку – щучья морда скрылась в воде, потом подал вперед удилище и тут же неторопливо потянул его обратно.

– Уже подустала…

Сашка старательно подгребал. Рубашка и шаровары были мокрыми от стекавшей с шеста воды, но берег приближался.

Отец стал медленно подкручивать катушку, потом быстро прошел по плоту, размашисто шагнул на берег, одновременно поднимая вверх спиннинг и рывком выбрасывая на траву длинное пятнистое тело, пружинисто изогнувшееся в воздухе. Сашка прыгнул с плота, но до берега не достал, упал в воду, чуть не заплакал от обиды, а отец, откинув щуку дальше от воды, торопливо достал его и вытащил на берег.

– Килограмма на три, – возбужденно произнес он и, окинув Сашку взглядом, приказал: – Снимай все.

Пока Сашка раздевался, он отнес щуку в тень дуба, придавил обломком пня. Потом разложил Сашкины шаровары и рубашку на солнцепеке:

– Есть хочешь?

Сашка мотнул головой.

– Давай обсыхай… Можешь с берега побросать, а я сейчас быстренько вдоль камышей проплыву… И за щукой присмотри, чтоб не упрыгала…

И торопливо пошел к плоту, сильно оттолкнулся от берега, положил шест и сделал заброс…

Пока плот был виден, он ничего не поймал. Потом камыши закрыли отца.

Сашка поднялся к дубам, но и оттуда дальний конец озера не был виден, и он вернулся к разложенным вещам, успокоившейся щуке, сел рядом.

Солнце уже ощутимо припекало, над водой летали неторопливые стрекозы, лес еще сильнее звенел от пения невидимых птиц, глаза закрывались сами собой, но уснуть не получилось: вокруг него закружили оводы, и он решил, что лучше бросать спиннинг. Но первый же заброс оказался неудачным: катушка сорвалась, из лески получилась борода, которую он с трудом распутал, а когда начал вытягивать блесну, та зацепилась за корягу. Он походил в разные стороны, подергал, но отцепить не получилось. Хотел сплавать, вошел в воду и сразу же провалился в ил, из которого с трудом выбрался. Оставив спиннинг на берегу, вернулся к дубам.

В их тени было прохладно, и вновь появился плот. Он стал наблюдать за отцом, но жор, наверное, уже кончился.

Потом плот опять исчез, уже под ближним берегом. Сашка стал собирать желуди, попутно придумывая, что из них можно будет сделать, и не заметил, как причалил отец. Подбежал к плоту. Отец выбросил на берег двух щук, но они были явно меньше первой, воткнул посередине плота шест, спрыгнул сам. Подхватив под жабры щук, отнес их к первой в тень, спросил:

– Ты крапивы нигде не видел?

– Не видел.

– Пошли, поищем…

Они обошли весь берег, но крапивы не нашли, нарвали осоки, смочили водой и накрыли ею рыбу.

Отец снял мешок, развязал, разложил под дубом припасы, сказал: – Давай поедим… Жарко уже, охота закончилась. А ты почему не бросал?

– Зацепилась, – сказал Сашка.

– Поедим – отцепим, – вяло произнес отец, глядя на щук. – Как думаешь, на котлеты хватит?

– Хватит.

– Значит, слово мы с тобой сдержали, – весело сказал он.

…После еды выходить на солнце совсем не хотелось, они прилегли в тени, и скоро отец захрапел.

Сашке спать расхотелось. Он прошел к озеру, с трудом вытащил шест, почему-то стараясь не шуметь, поплыл к коряге. Отцепил блесну, бросил пару раз, потом положил спиннинг, нырнул с плота, проплыл к кувшинкам, понюхал желтый цветок, вернулся обратно, вскарабкался на плот. Мигом слетелись оводы, и, отмахиваясь от них, он торопливо поплыл к берегу. Надел уже пересохшую рубашку, разостлал рядом с отцом шаровары, лег на них и закрыл глаза.

…Хорошо было на Селигере: напекло солнышко – перевалился за борт, поплавал, вылез обратно; ветерок обдувает, оводы не летают, сидишь, блаженствуешь, на поплавок смотришь… Задергался, ушел под воду – тащи… Не такая, конечно, рыба, как сегодняшние щуки, зато много и не скучно… И рука не устает… А вечером во дворе с пацанами и Аней картошку на костре пекли… Вкусная картошка… Аня снетки приносила, такая рыбешка маленькая, вкусная… Как семечки.

Таких на удочку не ловят… А еще она говорила, что в Селигере русалки и водяные водятся, только они близко к берегу не подплывают, озеро ведь большое… И что на островах, которых там видимоневидимо, всякие звери живут. И даже плохие люди, которые с войны остались… И разбойники. У Ани отец в охране работает, по озеру на лодке моторной ездит, он их с Сашкой как-то прокатил. Втроем они доплыли до большого острова, на котором медведь живет, и даже походили по берегу, шишек сосновых насобирали… И когда там вдвоем гуляли…

Кто-то толкнул Сашку в бок, он открыл глаза.

– Пора собираться, Санек.

Отец встал, потянулся, скинул брюки, разбежался и прямо с плота, уткнувшегося в берег, нырнул в озеро. Размашисто выбрасывая руки, поплыл к противоположному берегу. Доплыл до кувшинок, развернулся, довольно пофыркивая, так же энергично и высоко выбрасывая руки, поплыл обратно. Возле плота попытался встать на дно, но тут же, чертыхнувшись, ухватился руками за бревна.

– Так и засосет…

Вылез на плот, блестя загорелым телом с выпирающими мышцами, оглядел озеро, поднял голову.

– Освежись, Санек, да двинемся…

– Больше ловить не будем?

– Жарко, не будет больше клева до вечера. А нам скоро ехать… На котлеты же хватит… – Он взъерошил Сашке волосы. – Мы с тобой как-нибудь еще сюда приедем. Осенью. Тогда не так жарко и щука жадная…Не расстраивайся.

– Я не расстраиваюсь, – сказал Сашка.

– Тебе здесь понравилось?

– На Селигере лучше, – после паузы ответил он.

– Ну ты сравнил.

Отец стал собирать вещмешок.

– И туда как-нибудь еще съездим…

Сашка постоял в раздумье, потом спустился к плоту, сбросил рубашку, так же, как отец, нырнул, но перелететь, как он, камыши не смог, вошел в воду между ними и поцарапался почти до крови. Попробовал плыть размашисто, как отец, выпрямляя руки, но скоро устал и повернул обратно.

– Все вроде. Ничего не забыли…

Отец огляделся, на дно мешка положил осоку, уложил щук, затянул узел.

– Надо будет потом крапивы найти, переложить… Трогаем.

И неожиданно пошел в обход озера.

Сашка промедлил, потом торопливо нагнал отца, спросил:

– Мы же с другой стороны пришли?

– Правильно, мы пришли со стороны Немыклей, а идем к Ликовцам… А между ними как раз делянка, там я работаю…

– Мы туда идем?

– Там дрезина. И трактор мой… Хочешь прокатиться?

– А дашь? – оживился Сашка.

– Проедешь, – пообещал отец.

Они миновали дубы, дальше деревья были меньше, но стояли гуще. В тени их крон не надоедали оводы, да и жары не ощущалось.

И пахло можжевельником, мхом. Откуда-то издалека ветер принес слабо различимый, чуждый остальным запах и следом еле слышный рокот. И унес дальше, в сторону невидимого озера.

Сашка оглянулся: теперь уже и дубов совсем не видно. Он вздохнул, вспомнив, что не придется похвастаться перед друзьями выловленной щукой, и торопливо догнал отца.

…Сначала звук работающего трактора, а потом и хорошо различимый запах солярки незаметно вытеснили остальные звуки и запахи.

И наконец они с отцом вышли на безлесное, перепаханное гусеницами, устланное сломанными ветками пространство, на дальнем краю которого визг пил чередовался с рокотом трактора-трелевочника и с шумом падающих деревьев.

Отец оглянулся, подождал Сашку, сказал, обводя рукой это расчищенное место:

– Вот это наша делянка. А там мой трактор…

Они пошли по усыпанной щепками, обломками коры и торчащими ветками земле гораздо медленнее, чем по лесу, но скоро и трактор, и домик, приткнувшийся с краю леса, и даже фигурки людей, переходящих от дерева к дереву, стали хорошо видны – стало понятно, что они делают.

Большие зеленые деревья дрожали под вгрызающимися в них, надсадно воющими пилами, падали, тщетно цепляясь за соседей, их тут же обступали мужики с топорами, торопливо обрубали трепещущие ветви, переходили к следующему упавшему дереву, а к беззащитному обнаженному стволу подъезжал трактор, обвивал дерево металлической петлей и тащил его на площадку, где лежали такие же нагие деревья. Сашка оглянулся назад: остался ли на месте лес, по которому они только что шли, или все уже позади превратилось в эту огромную, искореженную и утратившую красоту делянку…

Трактор вдруг остановился, так и недотащив очередное дерево к остальным, и лесорубы, побросав пилы, побежали в сторону домика, и те, что обрубали ветки, – тоже.

– Начальство приехало, что ли… – удивился отец, оглянулся. – Не отстал? – И ускорил шаг.

Трелевочник продолжал рокотать, на узкоколейке попыхивала дрезина, но нигде никого не было, все собрались возле домика. Рабочие стояли, плотно обступив что-то, и Сашке ничего не было видно из-за их спин.

Отец раздвинул сгрудившихся мужиков плечом.

Сашка проскользнул за ним.

На земле, покрытой опилками, лежала тетка в клетчатой мужской рубашке. Ее лицо было в крови и отливало синевой. Над ней наклонилась маленькая полная женщина в синем халате, а рядом двое мужиков держали за руки третьего. У него были большие, выпученные и, казалось, никого не видящие глаза, перекошенное лицо. Через разорванную рубаху было видно, как временами вздымались бугорки мышц, и тогда мужики крепче держали того.

– Убью стерву! – то ли кричал, то ли выл мужик, пытаясь вырваться.

Отец спросил:

– Что произошло-то?

– Васька вот, Настену прибил, – отозвался один из держащих.

– Васька, ты чего?

– Чего я… – Тот неожиданно всхлипнул. – Всю ночь в городе блядовала… Рубаха вон на ней чья?.. Убью хахаля!..

Вновь взвыл, замотал головой с густой шевелюрой, рванулся, но мужики держали крепко.

– Наубиваешься… Посадят дурака… – недовольно произнесла женщина и похлопала Настю по щекам..

Та шумно вздохнула, открыла глаза, уцепилась за руку женщины.

Прошептала:

– Ирод…

К отцу протиснулся щупленький мужичок в испачканной мазутом майке.

– Привет, Вань.

– Здорово, тезка…

– Васька Настю опять уму-разуму учил… – Мужичок хохотнул. – Потеха.

Настя громко застонала, заохала, плачущим голосом произнесла:

– Ирод ты… У мамки я была, и рубаха это браткина… Фашист…

– Я тебе пообзываюсь, – неожиданно тихим голосом произнес Васька и обмяк, зашмыгал носом, произнес: – Да пустите вы, не буду я больше…

Выдернул руки, шагнул к Насте.

– Не подходи, фашист…

Настя поднялась, шагнула в сторону.

– Ты, это, меня так не обзывай, – со скрытой угрозой в голосе произнес Василий, но остановился. – Ты, это… Я фашистов крошил… Не обзывай… Я ведь узнаю, Настька, где ты гулеванила… Я ведь, ежели обманываешь, забью насмерть… И хахаля твоего тоже… Ты меня знаешь…

– А ты не угрожай, не угрожай! – Женщина обняла Настю за плечи. – Ишь как девку-то разукрасил… В кутузку тебя надо…

– А ты не лезь, Варюха, это наше семейное дело…

– Семейное… А как убьешь?

– А они живучие, – негромко отозвался кто-то из лесорубов.

– Цыть! – прикрикнула Варвара, оглядывая мужиков. – Вот и рожай да рости вас таких…

– Я от тебя уйду… С мамкой жить буду… И брату пожалуюсь, – скривила распухшие губы Настя.

– Ты ночь где-то гулеванила, а я тут метался… Я еще разузнаю…

Василий вновь забелел лицом, замутнел глазами, шагнул в ее сторону.

– Варь, уведи меня…

Настя, прикрывая лицо руками, покачиваясь, торопливо пошла к домику.

– Настя!.. – в голосе Василия прозвучала растерянность. – Ты, это, не дури…

– Эх, Васек, прежде бы разобрался… Угробишь бабу ни за что и сам сядешь, – произнес пожилой мужик, державший Василия.

– А… Ничего с ней не будет…

Настя и Варвара скрылись в домике.

Василий махнул рукой, подхватил топор, торчащий в бревне подле домика, пошел к сваленному дереву.

Мужики стали расходиться.

Побрел к дрезине машинист.

– А ты чего, тезка, уже работать вышел? – спросил вертлявый Иван.

– Не… Мы с сыном на озере были, щук ловили, – сказал отец, опустив руку на Сашкино плечо.

– Твой, что ли?

– А то чей… Вот дай-ка мы с ним прокатимся, пока тебе делать нечего....

– Валяй… А я покурю в тенечке.

Мужичок ловко выбил из кармана широких, покрытых масляными пятнами брюк пачку «Прибоя», губами вытащил папиросу, из другого кармана выдавил коробку спичек, прикурил и исчез за домиком, где под дощатым навесом возле бочки с зацветшей водой и пожарным щитом, набитым на дерево (на котором одиноко висел выкрашенный красной краской багор на короткой рукоятке), стояла скамейка.

Отец положил мешок в тень возле стенки домика, подтолкнул Сашку в сторону трактора.

Трелевочник сладко пах горячим металлом и соляркой.

Отец потеснился на черном сиденье, усадил рядом Сашку, положил его руки на рычаги, накрыл сверху своими.

– Вот сейчас и поедем…

Трактор взревел, дернулся и, гремя гусеницами, покатил вперед.

– Теперь тяни рычаги, как вожжи, вправо, влево…

Отец убрал свои руки, и Сашка судорожно сжал вибрирующие рычаги, отчего правый отклонился назад и трактор повернул направо. Он торопливо потянул левый, и трактор круто развернулся влево…

– Не рви, – сказал отец. – Мягко тяни… Возьми сейчас немного правее, а то мужиков задавим…

Сашка осторожно потянул правый рычаг, и трактор плавно повернул вправо, объехал рубящих сучья мужиков, среди которых выделялся Василий, сильнее и чаще остальных размахивающий блестевшим на солнце топором.

– Отпускай! – скомандовал отец.

Он бросил рычаг.

Трактор поехал в сторону леса.

– Бери еще вправо, на место поставим, – сказал отец.

Сашка встал на дрожащий железный пол, потянул рычаг, уже не сомневаясь в послушности этой большой и сильной машины.

– Ну и как, нравится? – спросил отец, нажимая ногой на педаль, передвигая рычаг, отчего трактор замер на месте.

– Да, – кивнул Сашка, с неохотой вылезая из горячей кабины.

– Я тебя научу, – пообещал отец. – Сейчас Ваньке надо работать.

– Когда научишь? – спросил Сашка.

– Да вот как-нибудь приедешь со мной на целый день и покатаешься…

Отец помог ему спрыгнуть.

Из-под навеса вышел Ванька, не спеша направился к ним.

– А ведь он ее так когда-нибудь и в самом деле прибьет! – неожиданно прокричал он. – Дурак Васька, на нары захотел…

– Ревнивый он сильно, – сказал отец.

– А чего ревновать?.. Нашел принцессу… Да меня на нее вожжами не затащишь. – Он выплюнул замусоленный окурок. – Баб вокруг – завались. Гуляй – не хочу, чего к одной лепиться…

Цвиркнул через дыру на месте переднего зуба – плевок улетел далеко вперед – встал на гусеницу, обернулся.

– А щук-то хоть поймали?

– Поймали, – ответил отец.

– Поедем домой, покажешь…

Ванька залез в кабину, трелевочник взревел и бодро покатил к очищенному дереву.

– Пойдем крапивы нарвем, – сказал отец и направился к дрезине.

Они перешли узкоколейку, по протоптанной широкой тропинке прошли через небольшой низкорослый сосновый лес, перемежающийся зарослями можжевельника, и вышли к деревне. Была она совсем маленькой (два десятка домов стояли по сторонам короткой улицы) и пустынной.

Отец уверенно прошел к ближнему, стоящему чуть в стороне и выглядевшему поновее дому, на котором висела квадратная дощечка с тремя большими буквами «ОРС» и ниже, помельче, – «Магазин», поднялся на вышарканное сапогами крыльцо, вошел в распахнутую настежь дверь.

За деревянной, покрытой грязными пятнами стойкой на табурете сидела, подперев ладонями щеки, девушка. Перед ней лежала потрепанная книга. Она подняла глаза, взглянула на вошедших.

– Здравствуй, Танечка… – весело произнес отец, опустив руки на прилавок. – Замуж еще не вышла?

– За кого?

Девушка встала, перекинула со спины на грудь большую толстую косу (таких Сашка никогда прежде не видел – ниже пояса).

– Да за тобой вон все ребята гуртом ходят, а ты никак не выберешь…

– Они не за мной, они за вином приходят…

– Эх, был бы я помоложе…

– А и так в самый раз, – прищурилась Танечка, наклонилась через прилавок, отчего из-под цветастой блузки выглянули налитые белые груди.

– Значит, был бы не женат… – неожиданно смутился отец и подтолкнул Сашку вперед. – Между прочим, это мой сынишка…

Татьяна скользнула взглядом по Сашке.

– Не похож…

– Похож, – не согласился отец. – Ладно, ты скажи, где у вас тут крапивы можно нарвать?

– Крапивы? – Она вдруг залилась смехом, похожим на перезвон колокольчиков. – Зачем тебе крапива?

– Да мы тут щук на озере наловили с Санькой. – Он посмотрел на сына. – А жарит же, боюсь, не довезу…

– А крапива зачем?.. Бить, что ли, щук будешь?

– А крапива как раз охладит…

– Никогда не слышала.

– Проверенное средство… Так есть крапива в вашей деревне?

– Да за магазин зайдите, я там видела…

– Пошли, Санек…

За магазином действительно торчало несколько кустов крапивы, и отец, быстро и ловко прихватывая их под самый корень, наломал, сложил.

– Сходи, попроси у тети Тани какую-нибудь бумажку ненужную, обвернуть, чтоб руки не обжечь.

– Не пойду – буркнул Сашка.

– Почему? – Отец пристально посмотрел на него.

– Не пойду, и все…

– Как хочешь…

Он быстро взбежал на крыльцо, вошел в магазин, прикрыв за собой дверь.

Пробыл он там довольно долго, вернулся с вырванными из книжки страницами, обмотал ими стебли.

– Ну что, пошли обратно?

Сашка кивнул.

– Может, тебе чего купить? – спросил отец. – Леденцов, а?

– Не хочу.

– Не хочешь – не надо…

Он поднялся на крыльцо, крикнул, не заходя в магазин:

– Бывай, Танюша – красивая коса…

…Обратно шли быстро, отец сказал, что надо поторопиться, чтобы не держали из-за них дрезину, и их действительно ждали.

Уже на платформе они укладывали крапиву в мешок и перекладывали ею щук, поэтому мужики увидели улов и высказались кто как хотел. Пришли к единодушному мнению, что улов средний, ловили, бывало, и крупнее, на семь и больше килограммов, особенно по весне, когда настоящий жор бывает, но летом и такой улов редкость.

Отец согласился, что не самая удачная рыбалка получилась, но он еще свою десятикилограммовую выловит…

В стороне от мужиков на краю платформы сидел и беспрестанно курил Василий. Настена с Варварой теснились на дрезине, не захотев ехать с мужиками. Когда Настена залезала в кабину, Сашка видел, что лицо у нее опухло и было неприятного синего цвета. И одного глаза совсем не видно.

Василия мужики не задевали, он так и просидел в одиночестве до самого города, а потом сразу же подбежал к дрезине, стал говорить Настене, что он погорячился, все контузия виновата, потому что когда злится, ему видится всякое… Сколько раз врукопашную ходил, когда в штрафбате был… И что не надо ей к матке идти. И надо обратно вертаться, домой…

Варвара повела молчаливую Настену вдоль путей в сторону леспромхозовских домов, а он понуро побрел следом, продолжая виновато говорить…

Солнце уже скатилось к крышам Суриковского хутора, было свежо и приятно. Они шли с отцом по темнеющим улицам, и неожиданно Сашка сказал:

– А она совсем не похожа на Таню.

– Кто не похож?

– Да эта, с косой… В магазине…

– Но ее так зовут.

– В театре была Таня, у нее две маленькие косички…

– В театре? – вопросительно повторил отец и догадался: – А… ты о спектакле, который мы в Осташкове смотрели?.. Действительно, не похожа. Там совсем другая Таня…

И они замолчали.

…Мать облегченно вздохнула, увидев их. Тут же взялась разделывать рыбу (пока та не пропала), перекрутила и даже пожарила на керогазе котлеты.

Сашка съел одну и пошел спать, глаза уже сами собой закрывались. И приснилась ему некрасивая синяя Настена, у которой была длинная и толстая коса. И было ему во сне так Настену жалко, что он заплакал…