Оригон. Фантастика
Я вспыхнула. Молчание затянулось.
– Почему люди выбирают высоту?
Он прошел мимо меня к краю и заглянул через ограждение, убеждаясь, что земля действительно далеко.
– Хотят быть ближе к Богу…
Проронила я.
– Чушь! Быть дальше от земли еще не значит быть ближе к Богу.
– Тогда не знаю. Здесь вы у нас всезнайка.
Почему-то я была уверенна, что мой резкий тон его не обидит. Он усмехнулся.
– Потому, что хотят обманываться.
Я вопросительно изогнула бровь, мое выражение осталось для него скрыто в темноте, но, казалось, он понял меня.
– Человек, все его понимание, о том, кто он есть, его порывы и желания, все это фальшь, игра, признаюсь, часто талантливая. Он будет тем, кем ему скажут быть, захочет того, что ему навяжут. Красивые жесты, умные фразы, были придуманы задолго до его рождения. Он – плагиат, фикция, тень кукловода. Ничтожество, возомнившее себя богом, а по сути, тварь дрожащая.
Я отшатнулась, хотя и так была в достаточном отдалении от него. Мне вдруг стало страшно от того, что уже несколько минут на этой крыше я была с абсолютно невменяемым человеком.
Он внимательно наблюдал за моей реакцией.
– А причем тут высота?
Голос предательски захрипел.
– Еще один красивый жест, романтическое представление о том, каким должен быть интересный человек. Как говорит молодежь, ФИШКА.
– А вы? Что тогда Вы? Человек, возомнивший себя выше выдуманных образов? Или может быть, кукловод? Судья? Миссия? Пророк?
Казалось, я уже не смогу остановиться…
– Или, может быть, ваша первичная роль вам не удалась? Бездарность, ставшая критиком?
– Наблюдатель.
Твердо остановил он меня. Я покачнулась, в голове все перемешалось, только утром я думала о…
– Не человек?
Вырвалось у меня. Он утвердительно кивнул.
– Тот, кто украдкой ворует вкус у жизни сладкой… не смея быть, убил желанья. Проклятье – вот его изгнанье!
Я не знаю, откуда пришли эти строки в мою голову. Он криво улыбнулся.
– Ты и тогда так говорила.
– Каин! Что ты делаешь, Каин?
Оригон мрачной скалой высился надо мной. Когда он появился?
Мужчина перевел свой внимательный взгляд с меня на Оригона.
– Ничего. Мы просто болтаем с малышкой Пифией. Я не нарушал твой запрет, даже близко не подходил.
Ядовито ответил он.
– Ты пробуждаешь ее память!
Ярость сверкнула в глазах Оригона. Я почти физически почувствовала, как закипает его кровь. Мне стало нехорошо, сознание помутилось.
– Осторожнее… она такая хрупкая, как фарфоровая куколка.
Оригон быстро глянул на меня, и в тоже мгновение меня подхватили сильные руки.
– Прости…
Его горячее дыхание обожгло меня. Он заставил себя успокоиться.
– Как трогательно! Сцена достойная аплодисментов. Твое падение, Оригон, вопрос времени. И таймер уже тикает…
Жестко проговорил Каин.
– Он ядом отравляет суть, когда не выдохнуть и не вдохнуть… Его слова – удары плети, и помыслы его чернее тени…
Мои тихие слова зависали в пространстве.
– …он – смерти дар, судьбы изгнанье, отступник жизни, раб преданья. В его душе зияет рана, и боль ее – его отрада… он ненависть возвысил до небес, и зависть черная – его надгробный крест!
Жестко закончил он, его глаза были холодны и безжизненны.
Я высвободилась от рук Оригона, сделала несколько неуверенных шагов к Каину.
– … любовь его оставила на век, но сердце растопить поможет снег, лишь чистота хрустальная сгодится, глотком из жизни будь ему водица…
– Ох, уж эти человеческие слабости. Она уже готова меня пожалеть!
Сквозь зубы процедил Каин.
– Придержи ее, Оригон! Иначе я могу найти забавным ее порывы. До новых встреч, малышка Пифия!
Он степенно поклонился и исчез, просто растворившись в темноте.
– Почему он называл меня Пифией?
Я повернулась к Оригону, он задумчиво молчал.
– Оригон, я задала вопрос.
Воин сухо глянул на меня, казалось он где-то далеко…
– Защищайся! Используй свой дар!
Оригон яростно смерил Пифию взглядом.
– Нет!
– Тогда беги!
– Нет.
Она устало взглянула на него.
– Именно ты отправишь меня в мир, который я выбрала.
Воин был в бешенстве. Тонкая струйка крови потекла из носа Пифии, она украдкой стерла ее, все еще бросая ему вызов, но уже как человек, а не как бессмертная сущность.
Оригон не замечал, как его дар действует на нее, даже не догадывался.
– Я сделала выбор, ты мне не указ!
Оригон метался по маленькой комнате подобно урагану, Пифия уже с трудом контролировала свой слабый голос.
– Я отказалась от тебя, Оригон!
Воин остановился, замер, его боль была невыносима. Казалось, внутри него что-то сломалось, сердце судорожно сжалось, дыхание сбилось. Полные боли глаза уставились на девушку. И только сейчас он увидел, как она бледна. Пифия медленно оседала, силы ее покинули. Он не помнил, как подхватил ее. Глаза девушки с трудом остановились на его лице. Бескровные губы прошептали его имя с благодарностью.
– Прекрати…
Ее слабый крик вернул его. Глаза ее были наполнены ужасом, она из последних сил цеплялась за его одежду, чтобы не упасть. Он подхватил ее аккуратно, опустил, давая возможность сесть. Второй раз за сегодня он потерял контроль над собой…
Я уже совсем пришла в себя, но мой слабый протест был целиком проигнорирован, меня подняли на руки. Оригон нес меня легко, без видимых усилий. До самой квартиры он не проронил ни слова. Его лицо было совершенно непроницаемо, я не могла узнать, о чем он думает, но нехорошее предчувствие стало понемногу действовать на нервы.
Он уложил меня в кровать, как больную. Помог снять обувь и укутал в одеяло. Я все ждала, когда же он заговорит…
– Ты больше не увидишь меня.
Слова прозвучали вымученно. Я закусила губу, чтобы не разреветься.
– Так будет правильно.
Я кивнула.
– Ты быстро забудешь меня.
Я снова кивнула, хотя не верила его словам.
– Никого и ничего не бойся, просто живи…
Я проглотила слезы, крепко сжимая губы, чтобы не вырвался стон.
– Я…
– Просто уходи…
Выдавила я хриплое подобие фразы. Он повернулся к двери.
– Нет, стой…
Он замер, медленно развернулся. Его внешнее спокойствие не могло обмануть меня.
– Поцелуй меня.
Оригон растерянно застыл.
– Оставь мне воспоминания…
Он долго изучал мое лицо. Быстрые уверенные шаги, заставили мое сердце пуститься в галоп. Он притянул меня к себе почти с отчаянием. Глаза наши встретились, борьба в нем не утихала ни на секунду. Я почувствовала как его губы, с болезненной нежностью изучают мои, в нашем поцелуе было все: сдерживаемая страсть, невостребованная преданность, горечь прощания и понимание того, что мы будем обречены, помнить его всю жизнь.
Недели без него. Я будто училась жить заново, все краски мира побледнели, выцвели в одно мгновение, оставив меня в черно-белой действительности. В ту ночь, когда он оставил меня, я ревела, казалось, что слезы не кончатся никогда… Потом стало хуже, внутри осталась сосущая пустота, я стала пустой оболочкой, подобием человека, для которого мир стерли ластиком. Я ничего не ела, почти не двигалась, все мои приготовления, вся моя бравада о том, что я смогу жить без него, не выдержали первого же испытания. Дни тянулись мучительно долго, потом грани отделяющие один день от другого стерлись, образуя вереницу глухого прозябания. На работу я не ходила, меня автоматически зачислили на больничный, после звонки прекратились, казалось, что сама жизнь вычеркнула меня из списка живых.
Я не спала, голова была тяжелой, воспаленные глаза всматривались в темноту предутреннего пробуждения. Тени становились прозрачнее, появлялись смутные очертания домов вдалеке, небо наполнялось новыми красками, звезды почти погасли… Первые звуки стали заполнять тишину, там за окнами все просыпалось и оживало. Я вдруг поняла, что впервые за эти дни вижу краски и слышу звуки. Я заставила себя встать, слабо покачиваясь, подошла к балконной двери и открыла ее, ворвался холодный ветер, он разметал мои волосы и проник в комнату, меня проняло до костей, мороз защипал по коже и вдруг… я рассмеялась. Брызнули слезы, я осела в проеме, подставляя свое теплое тело морозному утреннему солнцу. Я чувствовала, я дышала, и, наконец, я поняла, что выжила…
Я заставила себя поесть, приятная тяжесть наполняла желудок, теплом разливаясь по всему телу. Перерыв в квартире все вверх дном, я, наконец, нашла запылившийся походный рюкзак. Недолго думая, я загружала в него теплые вещи, немного еды, спички, соль, маленький походный топорик и охотничий нож. Сделав пару звонков по телефону, я выдернула шнур. Последний раз бросив взгляд на квартиру, проверяя, все ли выключено, я выскочила в коридор, заперла дверь, и, не давая себе возможности подумать, пустилась вниз по лестнице.
Снег приятно хрустел под ногами, солнце немного припекало лицо, от чистого, насыщенного кислородом воздуха кружилась голова. Я все никак не могла привыкнуть к лесному пейзажу, каждый раз внутри что-то трепетало, в груди что есть силы, билось сердце, почти до боли сжимаясь от восторга. Молодые елочки, присыпанные ночным снегом, приветливо махали мне лохматыми лапами, немногочисленная лесная живность носилась по своим делам, нисколько меня не смущаясь. Я с сожалением оторвалась от местных красот с их деловитыми обитателями, надо было собрать хвороста, ночные морозы с пронизывающим зимним ветром быстро выстужали старую потрепанную жизнью хижину, где я когда-то остановилась на ночлег, перешедший в долгое основательное жительство. Дни я не считала, моя рана требовала долгого лечения, и я дала себе слово быть терпеливой.
Вечер быстро окутывал все синими тенями, скрадывая контуры, приглушая цвета. В печи потрескивал живой огонь, разгоняя по щелям сквозняки. Старый заброшенный дом требовал основательного ремонта, и по мере сил своих я приводила его в порядок, но все еще оставалось много работы. Прорехи в кладке печи отбрасывали на стены красные всполохи, единственная свеча мерно покачивалась на столе, ореолом разгоняя темноту вокруг себя, я всматривалась в ее яркий контур и ни о чем не думала, я взяла за правила освобождать свою голову от мыслей, в те минуты, когда вынужденно бездействую, все остальное время хозяйственные заботы занимали мое внимание.
– … о, как трепещет рана, там, где когда-то билось сердце… и боль, вот та замена, что делает тебя бесстрашною…
Я вздрогнула, не оборачиваясь на голос, прошептала.
– Каин.
– Всей своей скромной персоной.
Вкрадчиво подтвердил он.
– Ты пришел сплясать на остатках того, что от меня осталось?
Мой голос не дрожал, я была абсолютно спокойна, только, пожалуй, немного раздосадована той компанией, что мне досталась, Каин не был приятным собеседником.
– О, как я люблю страдания, столько граней, и каждая по себе уникальна…
– Почему бы тебе не испытать их на себе, впечатлений будет больше, гарантирую! Ах, да! Ты же не можешь…
Мне показалось или он действительно напрягся.
– Дерзость – лохмотья, прикрывающие слабость.
– Зато я могу себе ее позволить, а ты как нищий просишь подаяния.
По-моему, я его достала, я физически ощущала его гнев, мне стало не по себе, голова закружилась.
– Что ты об этом знаешь?
Его шипение заполнило комнату, и столько в нем было тоски, я почти захлебнулась в ней.
– Прекрати, ты не напугаешь меня, сам сказал – боль делает тебя бесстрашным.
– Скорее отчаянно ищущим гибели!
Я задумалась.
– Возможно…
Он шагнул ко мне, наползая грозной тенью.
– Если ты думаешь, таким образом вновь увидеть его… Что он появится в ту же секунду и спасет тебя, потому что обещал…
– Нет! Я этого не хочу.
Он застыл.
– Чего же ты хочешь, играя с самой смертью?
Я резко встала, оказавшись вплотную к нему, его глаза буравили меня холодным презрением.
– Свободы от всего, что не является моей волей.
Он усмехнулся, напряжение спало.
– И кто из нас двоих нищий?
Я улыбнулась.
– Тот, кто судьбу свою узная, презрит законы бытия, свободы парус распуская, не знает, что несет тебя, в объятья призрачных желаний,… и скалы встречены шутя…
Каин печально улыбнулся.
– И ты собралась штурмовать очередной Эверест, вооруженная лишь человеческим упрямством?
– По-моему, более чем достаточное снаряжение. Чаю?
– О, во мне борется брезгливость и любопытство…
– Не сомневаюсь, что победит второе.
Не дожидаясь ответа, я прошла к печи, где у меня уже закипал чайник. Каин с интересом наблюдал за моими нехитрыми манипуляциями.
Оригон сидел на каменной кладке, что составляло остатки некогда великолепнейшего садового ансамбля, теперь же в хаотично разбросанных то тут, то там поросших мхом развалинах только угадывалась бывалая роскошь. Воин приходил сюда из века в век, и потому прекрасно ориентировался в этом сплетении камня и дикой буйной растительности, что неведающему могло показаться настоящим лабиринтом. Кинжал тонкой работы, с россыпью драгоценных камней на рукояти и невероятно крепкой закаленной сталью сверкал, начищенный умелой рукой, он был молчаливым другом и свидетелем непростой жизни война. Глаз вновь и вновь цепляло хитрое сплетение узоров, в котором проглядывался глубокий философский смысл, только в сочетании с ножнами, кинжал приобретал законченность, показывая наиболее удачный путь в решении сложных жизненных задач, и путь этот был в том, чтобы гладкая сталь не показывала свое совершенство миру. Оригон часто думал о своем кинжале, еще и потому, что это был подарок от Пифии, он никогда не знал чужой крови, только крови своего хозяина, согласно ритуалу верности. Оригон шутил, что оставшись без оружия против множества врагов, и тогда не осквернит его и потому погибнет… Пифия морщила свой носик, глубоко задумываясь над такой возможностью, на глаза ее наворачивались слезы, Оригон уже был не рад своей шутке, он обнимал ее, пытаясь утешить.
– Я подарила его тебе, не для того, чтобы пасть, но задуматься над тем, как возвыситься… Но мой подарок не может стать причиной гибели, заставляя сделать выбор, который я никак не могу одобрить, потому верни мне его…
Она была так трогательно серьезна, почти напугана.
– Лишь тысяча твоих поцелуев могут заставить меня отказаться от него, но это будет коварная взятка, ибо добившись своего, ты обречешь меня на страшные испытания, не секунды более я не смогу прожить без твоей ласки и, как только наскучу тебе, погибну.
Она густо покраснела, загнанная в тупик его словами.
– Я словом закрепляю действо, отвага побратим и чести, порыв души и мудрость жизней тебе щитом от вражьей вести. Мое дыхание – жизни право, тебя любовью озаряла, когда так будет, я сказала, и слово нерушимо стало…
Он пораженно слушал ее магический шепот, сама же девушка находилась в состоянии, близком к трансу. Тогда он узнал ее дар.
– Друг мой, ты так предсказуем…
– Не скажу, что и твое появление стало для меня сюрпризом, Каин.
Оригон провел пальцами по гладкому лезвию и убрал кинжал в ножны.
– С того дерева замертво попадали все птицы.
Каин оглянулся и увидел несколько потрепанных безжизненных комочков.
– Эти божьи твари слишком нежны, а я немного взволнован. Аксель очень зол на тебя.
– Догадываюсь.
– Тебе никогда не хватало прозорливости, Оригон! Он плетет хитрую паутину, пока ты ослеплен прошлым.
– С каких пор ты стал таким заботливым?
– О, забота тут ни при чем. Моя душа жаждет видеть противостояние равных соперников, а не избиение младенца, это пошло и… надо признать, уже было… Бессмертные так помельчали, интриги – самое большее, на что они решаются, все трясутся за свое вечное существование… это так скучно!
Каин театрально вздохнул, его острый взгляд практически буравил воина, доказывая, что в рукаве у этого проходимца спрятан козырный туз, с которым тот, правда, не спешил расставаться.
– А, малышка Пифия тут совершено не причем, просто, когда лес рубят – щепки летят…
Он исчез раньше, чем Оригон успел до него дотянуться. Яростный рык война огласил округу, кое-где взорвались кирпичные кладки, пережившие тысячелетия, но не выдержавшие гнева Оригона.
…теченье жизни – миг продления. Улыбка, слезы, боль – мгновение… что вечно – не имеет ценности, цени, что скоротечней бренности…
Воин мрачно уставился на неровные нервные строчки, выведенные спешной рукой. Ее дар просыпается…
Оригон видел, как буквы трепещут, наполненные силой, они почти обжигали.
– Пифия, оставь ее! Ты забираешь ее жизнь…
На том же листе, но ниже огненные буквы вывели строчку.
«…ее ты выбрал, чувствуя меня…»
– Ты никогда не была жестока!
«… она – это я… еще одно мгновенье бытия, сосуд, в котором жизнь – мое дыханье, она – перчатка, я ж ее хозяйка!»
– Ты погубишь ее своим упрямством, она не сможет вместить тебя всю, это безумие!
«…ее ты любишь, иль воспоминанья? Отважно сердце в храме ожиданья…»
– Я не узнаю тебя, Пифия…
«… я слабости телесные забыла, уж много лет подобна я эфиру, душа без лат сильнее стали стала, я вижу больше, чем тебе сказала…»
– Из честолюбивых планов ты готова кинуть ее на растерзание зверю?
«… о, милый Оригон, тебя ревную, пленен ты хрупкостью сосуда моего, но старое вино тебя пугает… оставь сомнения на суд великий – время, и слово дам тебе мое, что удивит тебя оно…»
Строчки вспыхнули и пропали, оставив лист таким же, каким его нашел Оригон.
– Мара…
Он впервые произнес ее имя.
– Что же она для тебя приготовила?
Я ломала голову уже битый час, от натуги мыслительный процесс буксовал, и я все больше и больше делала глупые ошибки.
– Еще партию?
Каин довольно потирал руки, с гордостью рассматривая черное засилье на шахматном поле.
– Объясни мне одну вещь… В чем интерес, если играешь с заведомо слабым противником?
Мне порядком надоело проигрывать, шашки – не были моей сильной стороной, в шахматы я вообще не играла, да и азартной меня можно назвать лишь с большой натяжкой, что не скажешь о Каине, который уже ловко расставлял свои черные войска в боевой порядок.
– Я за множество ходов просчитываю все твои возможные действия, уловки, ловушки, подставы… Еще до того, как ты сделаешь ход, партия мною уже выиграна…, но на всю мою тактику и стратегию, на все мои прогнозы ты отвечаешь неописуемой глупостью, я, признаться, озадачиваюсь, ищу подвох, и порой даже переигрываю самого себя, это забавно…
– Глупость… – проворчала я, – может, это нестандартный подход к решению стоящих передо мною задач!
– Можно и тазик назвать самолетом, только от этого он не полетит…
Глубокомысленно изрек смотритель.
– Может, карты?
С надеждой пролепетала я.
– … где не хватает разума, мы ставим на удачу…
– … но жизни круг и не назвать иначе, чем чередой случайностей, и то, что это значит, нас заставляет скорее верить в счастье и удачу, чем слушать доводы холодного ума…
– … и потому, когда твой разум вопит о действие, ты бога молишь сделать все по чести, надеясь на авось, забыв, что чудо – скорее плод фантазий буйных…
– … но разве чудо – не стремленье поставить праздность на колени, унять томленье, взмыть от муки, родиться вновь, не зная скуки, прожить свой век, неся в себе надежду каждому из вне, как искра, что рождает пламя, быть века нынешнего славой…
– … романтика – страшна, что убивает без ножа, она надеждою питает, и ядом медленно, но травит… попробуй залатать дыру, имея сильную нужду, один лишь мысленный порыв, – и скоро ты покормишь рыб…
– … но в инструментах нет нужды, когда без чувств уже и ты, холодный ум – рука без тела, ты знаешь брод, но в цели – дело, умея быть – ты верой дышишь, рожден от бога – правду видишь, и сердца огненного стук любовью подкреплен, мой друг!
– Наивность и глупость идут рука об руку…
– А колючки кактуса защищают нежную мякоть!
Огрызнулась я.
«Оригон», – я попробовала это имя на вкус, внутри все сжалось в предвкушении боли…, но ничего не было, только немного нежной грусти и щемящей тоски, с каким-то еще теплым вкусом благодарности за то, что он когда-то был в моей жизни. Я расслабилась, позволила своим мыслям течь дальше, позволила его образу предстать передо мной, вспомнить его редкие прикосновения и тот наш единственный поцелуй, меня затопило невероятно нежное чувство, у меня получилось его отпустить, возможно, потому что он никогда мне и не принадлежал вовсе… «Оригон», – я возвращаюсь к жизни, я стала сильнее, я чувствовала невероятный подъем и желание что-то делать, творить, жить, чувствовать каждый миг свободы от боли и собственной зависимости от мужчины, что когда-то ворвался в мою жизнь вихрем, а потом исчез, оставив меня истекать кровью, будто своим уходом вырвал мое сердце. Теперь там только рубец, я чувствовала его почти физически, рана затянулась…
Я открыла дверь своей квартиры, меня встретила пыльная тишина, только сейчас я увидела, что все, что меня окружало многие годы, теперь меня совершенно не устраивает, – все пресно, все не имеет ни вкуса, ни цвета, как будто, раньше я боялась жить во всю силу, заглушая в себе порывы, диктуемые моей натурой, в череде каких-то надуманных самой себе запретов. Я всю жизнь копила, отказывая себе даже в малых приятностях, таких необходимых теперь, будто собиралась жить вечно в каком-то туманном будущем…. Будущее, оно теперь не было для меня копилкой несбывшихся надежд и желаний, я больше не верила, что с его скорым приходом в жизнь мою ворвется счастье. О, как же я была наивна! Теперь все изменится, не само собой, заставляя меня пассивно наблюдать из-за угла, я сама все изменю, я это чувствовала, я этого желала…
Музыка заполняла собой все пространство, каждый уголок моей души, я растворялась в ней, становилась ею, каждый ее перелив вторил моему дыханию, ритм отбивало мое сердце, я была ее осознанным вихревым потоком, вбирая ее силу и мощь, заставляла стать частью меня… я чувствовала, как она касается всего, проникает во все, а главное заставляет отвечать на свой зов, я чувствовала соучастие всего, что вокруг, каждого предмета, каждой клеточки, если это были растения или крошечные пернатые существа, прилетающие сюда каждое утро. И меня наполняла радость обладания такой светлой тайны, как соучастие, взаимодействия, я готова была поклясться, что вокруг меня все живое, я даже слышала песни камня, что когда-то был частью могучей горы, но пожелавший свободы и движения, ну точно, как я!
«… осознаешь себя таким, как все… и будто клон копируешь чужие мысли, желанья продиктованы извне, а ты – сосуд, который этим дышит…»
Все вокруг было наполнено такой древней тихой мудростью, что невольно сжималось сердце, но теперь я могла к этому прикоснуться, вобрать в себя, стать частью, или даже всем, что меня окружает, но ничего теперь не теряя… Это казалось невозможным…
– … он пришел, пришел…, – тихий шепот пробежался по траве, его подхватили деревья, эхом откликнулась вода в ручье, я обернулась.
Каин задумчиво уставился на девушку, он мог поклясться, что она знала о его появлении раньше, чем его нога коснулась земли… Он тронул ее сознания, ее лицо почти не изменилось, только прозрачная тень сделала его более серьезным, она мягко отклонила его вторжение.
– С пробуждением, малышка!
Он смотрел на нее изучающе, почти с восхищением. Каин даже подумать не мог, что она так быстро сживется со своим даром, более того, в нем появились неизвестные ему оттенки, это интересно, очень интересно…
Я смотрела на него, почувствовала его удивление, но он очень быстро захлопнул передо мной эту дверцу, отгородившись такой плотной стеной, что я почти перестала его видеть, как сильно обострилось мое восприятие! Но через мгновение я вдруг поняла, что то, что недоступно мне, прекрасно читают окружающие предметы, для них не существовало барьеров. Они чувствовали его немного иначе, в полутонах, будто угадывая его намерения, касались его и успокаивались, потому, что он не нес угрозы…
Я не смогла скрыть это открытие от Каина.
– Детка, не надо со мной играть!
Я опешила, он стал невидимкой, нет, он все еще был здесь, земля ощущала его тяжесть, ветер натыкался на непонятную преграду, но подобно черной дыре, он не нес больше в себе информацию, хотя я видела каждый изгиб его усмехающихся губ, его горящие вызовом глаза, его расслабленную на первый взгляд фигуру, это было невероятным открытием!
– Думаю, что мы достаточно поприветствовали друг друга…