Страна теней

Ыш, получивший в свое полное распоряжение конуру во дворе, окружающий деревенский мир и близлежащий лес, стал настоящей кавказской овчаркой, а не большой квартирной собачкой. Он охранял дом и был верным другом Семену.

Впрочем, проблема, которая созрела в городе, так и осталась с ними. Вера так ни разу, ни единым словом не обмолвилась о том, что с ней произошло. Семен тоже молчал, так и не озвучив своё знание того, что Вера всё решила без него. И вообще, – тема детей вдруг стала для них запретной, причем, он осознал это еще в городе, и даже не пытался спросить жену, что она думает по этому поводу.

Семен, стоя по щиколотку в раскопе, воткнул лопату, поднял рыхлую землю и бросил её в ведро. Тяжелый физический труд помогал ясно мыслить, и в очередной раз он задал себе вопрос – а когда у них Верой был секс?

И сам же себе ответил – в той, другой жизни, которая давно сгинула в прошлом. Первый месяц он и не пытался, потому что, как врач, понимал, что аборт – это травмирующая операция, после которой нужна реабилитация и половой покой. Затем переезд в деревню, когда они почти месяц приспосабливались к новым условиям жизни. Семен пробовал сделать первый шаг к близости, но Вера пресекала любые, даже робкие попытки: отворачивалась от поцелуя, отталкивала руки мужа. Она говорила об усталости и головной боли, о банальном нежелании и неприятных ощущениях внизу живота. Семен видел в её глазах не только страх, но и нечто, похожее на ужас, и, удивленный, отступал.

Кроме этого, они спали врозь. Это получилось как бы случайно, – в деревенском доме не было широкой кровати. Узкая кровать у печи, где расположилась Вера. И старый диван в противоположном углу, у которого сломан механизм, и он давно не раскладывался.

Мылись они в бане. И тоже врозь. Вроде как банька маленькая, тесно там вдвоем. Хотя, если подумать, для двоих там вполне места хватит.

Семен понес следующее ведро, и попытался вспомнить, как давно он видел свою жену полностью обнаженной. И опять вышло, что в той, другой жизни.

Он порылся в памяти: как оно выглядело – тело жены. И образ, созданный сознанием, оказался размытым и тусклым. И если уж быть совсем точным, – этот виртуальный образ ничем не отличался от сотен других субстратов, на которые Семен по роду своей работы, вынужден был смотреть.

Высыпав землю, Семен вновь застыл, глядя на небо. За те несколько минут, что он отходил, облако изменило очертания, превратившись из верблюда в лошадь. Если первый медленно перемещался в неограниченном пустынном пространстве, то вторая мчалась вперед с развевающейся гривой по заросшей травой степи. Поднявшийся ветер принес запахи полевых трав и ощущение вольных просторов, где живут мустанги.

Семен улыбнулся своим мыслям, и вернулся к колодцу.

Отверстие в земле, – пусть даже совсем не глубокое, – казалось странным инородным пятном, созданным не в том месте, и не тем человеком. Вокруг светло-коричневая подсохшая земля, а колодец – почти черная неглубокая квадратная яма.

Рана на теле планеты.

Она или со временем заживет, оставив после себя шрам, или станет естественным углублением. Тут всё зависит от глубины и терпения, количества времени и вложенного труда.

Семен постоял над раскопом пару минут, а затем спрыгнул в него и продолжил копать.

***

Красота человеческого тела абсолютна и перманентна, даже когда она до безобразия привычна. Если с первыми пациентками Семен еще разговаривал, спрашивая жалобы, первый день последних месячных, наличие родов, абортов и гинекологических заболеваний, то после второго десятка он замолчал. Не отвечая на приветствие женщины, показывал жестом на гинекологическое кресло, с треском надевал перчатки и подходил к очередному телу. Стандартный осмотр молочных желез, затем осмотр шейки матки на зеркалах и взятие мазков, пальпация внутренних органов, после чего Семен жестом показывал, что можно вставать. Пока женщина одевалась, он успевал написать в карте свой осмотр, чтобы затем снова показать рукой на кресло следующему субстрату.

Они приехали на птицефабрику ближе к обеду. Бригада из терапевта, окулиста, ЛОР-врача, хирурга и гинеколога. Фабричный медпункт настолько мал, что первым трем специалистам пришлось вести прием в одном помещении, а для остальных выделили отдельные кабинеты. Семен облачился в привычную спецодежду и стал работать.

Очень быстро Семен заметил, что здоровых женщин мало. И, как правило, это были пациентки в возрасте до тридцати. Все, кто старше, имели от одного до нескольких заболеваний. Мастопатия6 у каждой второй, миома матки 7разных размеров – у каждой четвертой, воспаление в придатках и кисты в яичниках, эрозия шейки матки 8и кольпит9. Семен, ни говоря ни слова, писал диагнозы и рекомендации. Он не смотрел на лица женщин, не слушал, что они пытаются спросить, – стандартные движения и заученные диагнозы. Пять минут на каждую пациентку, и ни минутой больше, – иначе, он не успеет сделать план: сорок человек за три часа.

Новое тело. Толстая женщина невысокого роста. Несмотря на объемы, разделась она быстро. Семен приблизился к ней, показал рукой, что бюстгальтер тоже надо снять. Огромные груди, больше похожие на наполненные водой бурдюки, неожиданно напомнили ему о верблюдах. Было бы интересно руками помять горбы у верблюда, – неожиданно для самого себя подумал Семен, – такие же они пальпаторно, или отличаются по консистенции?

Семен распаковал одноразовый гинекологический набор, тоскливо посмотрел на пластиковое зеркало, размер которого был хорош для нерожавшей женщины, но для этой пациентки зеркало явно маловато. Так и оказалось, – он с трудом нашел в складках влагалища и вывел для визуального осмотра шейку матки, взял мазки и только тогда заметил ярко-зеленый цвет.

Подняв глаза, Семен посмотрел на лицо спокойно лежащей женщины.

– Что там у вас? – спросил он.

– Где?

– Там.

Он выпрямился и показал рукой на промежность.

– Не знаю. Вроде, ничего не было.

Семен кивнул, спокойно засунул руку в отверстие и извлек зеленый пластмассовый предмет. Крышка от флакона, – или от шампуня, или от туалетной воды. Судя по размеру и форме крышки, флакон, скорее всего, был длинный и продолговатый, чем-то похож на очень большой фаллос.

– А я думаю, куда она делась, – взмахнула руками женщина и стала объяснять, – давеча, помылась в бане и поскользнулась в предбаннике. Упала на флаконы, шампунь там, и другие. И сама не поняла, как это вышло.

Она вдохновенно лгала, и Семен жестом остановил её.

– Ладно. Одевайтесь и забирайте свою вещь.

Он писал в амбулаторной карте и думал о том, что каждый человек, вне зависимости от пола, возраста и веса, хочет любви, – неважно, настоящей или суррогатной, на пару или в одиночестве. Протянув карту женщине, он посмотрел на красное лицо.

– Извините, доктор, что соврала, – тихим голосом сказала пациентка, – у мужа моего, у Васи маленький, – она изобразила пальцами размер, – а он хочет доставить мне удовольствие, поэтому…

– Идите уже, – прервал её Семен, и отвернулся.

По окончании медосмотра их накормили в столовой, и бригада врачей уехала. У поликлиники Семен пересел в свою машину и поехал в город. Сегодня у него было дежурство, и, чувствуя себя донельзя измотанным, он с тоской думал о том, что вряд ли именно сегодня ему повезет. Наверняка, всю ночь придется работать.

Первым, кого Семен увидел в ординаторской приемного отделения, оказался Дима. Он сидел на диване и пил растворимый кофе. На столе перед ним лежала раскрытая коробка конфет «Коркунов».

– Фу, – поморщился Семен, – как ты можешь жрать эту гадость?!

– Веришь, не могу, давлюсь, но ем, потому что ничего другого нет.

Дима забросил в рот очередную конфету, сделал несколько жевательных движений и запил большим глотком кофе.

– На, вот, лучше, съешь булку, – сказал Семен, вытащив из сумки целлофановый кулек.

– Откуда такая вкуснятина?

Расплывшись в довольной улыбке, Дима раскрыл кулек, где лежало шесть сдобных булочек, и извлек одну.

Семен сел на диван, откинулся на спинку, закрыл глаза и только потом ответил:

– Прихватил в столовой птицефабрики. На медосмотре там был. Устал, подремлю полчасика.

И, уже почти провалившись в сон, он услышал слова жующего анестезиолога:

– Да, бабы они такие, кого хочешь, доведут до изнеможения.

Проснулся Семен сам от того, что спина затекла. Спать сидя неудобно, даже на мягком диване. Посмотрев на часы, он встал и потянулся. В кабинете тишина, легкий аромат кофе, и кулек на столе, в котором осталось три булки. Семен сделал несколько гимнастических упражнений, чтобы окончательно проснуться, переоделся и пошел на вечерний обход.

В отделении всё спокойно. Судя по журналу передачи дежурств, тяжелых больных не было, чему Семен мысленно обрадовался. Пройдя по палатам, он спросил, есть ли у кого жалобы, поговорил с двумя женщинами о необходимости принимать гипотензивные таблетки, дал рекомендации пациентке по нормализации стула. Не обнаружив в палате свою пациентку по имени Валя, он спросил на медсестринском посту и пошел в указанном направлении.

Женщина сидела на кушетке в дальнем конце отделения у большого окна. Закатное солнце окрасило облака в розово-оранжевые полутона, создав феерическую картину на небосклоне. Семен постоял рядом, посмотрел на неподвижную фигуру пациентки и сел рядом. Через пять минут совместного молчаливого созерцания он спросил:

– Как вам кажется, на что похоже облако прямо перед нами?

Валя, всем своим видом демонстрируя, что не хочет разговаривать, даже не моргнула.

– А у меня ассоциация с морским кораблем, – невозмутимо продолжил Семен, – этакий Летучий Голландец, несущийся по волнам. На носу резная женская фигура, подняты все паруса. Ветер надувает их, заставляя корабль лететь вперед.

– Кариатидная ростра.

– Что? – переспросил Семен, услышав голос пациентки.

– Женская фигура на носу корабля называется кариатидная ростра.

– Да. Не знал.

– Но мне кажется, что на носу корабля злобный дракон, а не женская фигура, – сказала Валя. Она говорила, но на лице не было никаких эмоций.

– Дракон? Нет, ну какой же это дракон, – Семен снова внимательно посмотрел на облако и, заметив, что очертания облака чуть изменились, добавил, – хотя, теперь это больше похоже на льва, но в любом случае, это не дракон.

Валя пожала плечами и ничего не сказала в ответ.

Еще несколько минут молчаливого созерцания, и Семен снова начал первым:

– Насколько я знаю, завтра у вас выписка?

– Да.

– Как настроение?

– Если бы не вы, было бы лучше.

Семен, имитируя обиду в голосе, вздохнул:

– Я вроде как жизнь вам спас.

Валя, наконец-то, повернула голову и посмотрела на собеседника.

– А зачем она мне? Мужчина, которого я люблю, как только узнал, что со мной сделали, сразу ушел. Моя мать с инсультом попала в больницу, и я не знаю, встанет ли она. У меня нет детей, и теперь уже никогда не будет. У меня ничего нет, и никогда ничего и никого не будет.

Она говорила, повышая тональность голоса с каждой фразой, резко очерчивая каждое отрицательное слово, словно намертво вбивая гвозди в дверь, которая отрезала её от окружающего мира. В глазах Семен видел ненависть и боль, гнев и презрение, и эти кипящие эмоции она выплескивала на него.

–У вас есть родная сестра.

Валя на мгновение замерла, эмоциональная реакция внезапно утихла, и она почти спокойно сказала:

– У неё своя жизнь. Возможно, первые пару недель она будет приезжать ко мне, но потом, когда вернется привычная жизнь, всё вернется на круги своя. И мы будем встречаться от случая к случаю.

Семен, созерцая меняющуюся картину за окном, помолчал некоторое время. И начал неторопливо говорить, словно рассуждал сам с собой:

– Глупо считать, что наличие рядом близкого или родного человека избавит вас от одиночества. Можно иметь прорву родственников, и жить, как отшельник в пустыне, где самый близкий друг – верблюд. Можно быть сиротой, и иметь друзей, которые готовы отдать за тебя жизнь. Всё это, в первую очередь, состояние души. Желание открыться всем, или навсегда запереть себя в четырех стенах своего сознания. Возьмем, к примеру, меня. Мы с женой вместе несколько лет. Первые годы после свадьбы жили душа в душу. Год назад произошло некое событие, после которого она закрылась от меня. Она думает, что я не знаю, что произошло в её жизни. Я делаю вид, что не подозреваю о том, что случилось. Я знаю, что моей вины в том, что случилось, нет, но, мне кажется, что она уверена в обратном. Первое время я пытался снова сблизиться, но натыкался на глухую стену. Внешне всё вроде хорошо, но сейчас мне кажется, что я лучше понимаю Ыша, чем жену.

Заметив удивленный взгляд, Семен уточнил, что Ыш – это кавказская овчарка, и продолжил говорить:

– Я люблю жену, и скучаю по первым годам нашей жизни. Каждый день думаю, как вернуть всё назад, но ничего не могу придумать. Пытался поговорить по душам, но она всегда умудрялась уходить от откровенного разговора. Впрочем, я предпринимал не так много попыток, – пару раз не получилось, ну я и не настаивал. И, главное, – я опасаюсь сказать ей, что всё это время знал о том, что с ней произошло год назад.

– Почему?

– Не знаю. Наверное, полагаю, что это будет выглядеть так, будто я без спросу залез в её сумочку и перерыл там всё в поисках компромата. Ну, да ладно, это моя жена и моя проблема, и я привел этот пример вот для чего. Всё познается в сравнении. Моя жена, у которой есть муж и все внутренние органы, и вы – без мужа и без матки. Кому из вас лучше?

– Во-первых, сравнение некорректное. Во-вторых, я не знаю вашу жену, и не могу сравнивать.

– Вот и я, как оказалось, совсем не знаю её. И, да, наверное, вы правы, сравнение бессмысленное, хотя есть возможность для размышлений. Особенно для меня.

Семен, решив, что пора сменить тему, спросил:

– Извините за любопытство, кто вы по образованию?

– Искусствовед, – усмехнулась Валя, – меня учили с умным видом рассуждать о том, о чем большинство людей не имеют ни малейшего представления.

– Вы имеете в виду красоту?

– Ну, и это тоже, в некотором роде.

– Как вы думаете, красота женского тела, как мощный фактор воздействия на мужское восприятие, действительно имеет место быть? – спросил Семен, несколько нестандартно построив вопросительную фразу.

Валя с недоумением посмотрела на него:

– Да, конечно.

– Я почти каждый день имею возможность созерцать десятки обнаженных женских тел, разнообразных форм и комплекций. Молодых и старых, девочек и опытных женщин, стройных и не очень. Как вы считаете, вижу ли я эту красоту?

– Что, вас уже тошнит от нас? – улыбнулась Валя.

Семен, заметив улыбку на лице пациентки, встал с кушетки и, не получив ответ на свой вопрос и не ответив на её вопрос, ушел. Идя по коридору больницы, он размышлял о пластичности человеческого сознания, которое может найти выход из любой ситуации. И тут тоже главное, – время и терпение.

***

Общение с деревом требует любви и нежности. Семен похлопал ладонью по светло-коричневой деревянной поверхности. Звук глухой и приятный. Приблизив лицо к бревну, вдохнул прекрасный запах обработанного дерева. Запах, конечно, не тот, что от живого ствола, но в любом случае дерево пахнет прекрасно. И этот аромат вернул его на мгновение в детство.

– Лиственница. Сам выбирал, служить будет вечно, – сказал Михеич, любовно погладив по стволу, – видишь, на каждом есть порядковый номер. Надеюсь, сможешь сам сруб собрать?

– Конечно, – кивнул Семен, – спасибо, Михеич. Что бы я без тебя делал.

– Вон из тех бревен сделаешь нижнюю раму. Видишь, у них край сделан заостренный, – сказал старик, показав на заготовки для сруба, на которых были первые четыре цифры.

Михеич сказал что-то еще, скорее всего, несущественное. Стукнул Семена по плечу, дескать, давай, трудись. Посмотрел на часы, – отлично, управились до двенадцати. И ушел с чувством исполненного долга. Грузовик уехал, и наступила тишина.

Семен стоял, смотрел на ровно сложенные ряды пронумерованных бревен и задумчиво улыбался. Там, в его детстве, которое он провел рядом с лесом, дерево было везде. Живое и мертвое, обработанное и нет, распиленное на доски или порубленное на поленья. Оно давало жизнь, обогревая жилище зимой, и служило защитой от солнца и дождя летом. Оно давало пищу и поддерживало огонь. Из него делалась посуда и игрушки, мебель и инструмент.

Всё это куда ушло с тех пор, как они всей семьей перебрались в город. Сначала он, а потом и мать с отцом. Дерево перестало играть важную роль в жизни, превратившись в обычный атрибут. В городе жить легче, особенно старикам. В последний год жизни отец часто вспоминал деревенскую жизнь, – и в его голосе Семен слышал тоскливую песню о любви и молодости.

– А почему именно лиственница, а не береза, например?

Семен, услышав голос жены, повернулся к ней и ответил:

– Служить будет вечно. Ну, или почти вечно. Кстати, ты знаешь, что в Средние века итальянцы покупали наши уральские лиственницы, чтобы строить дома в Венеции?

Заметив недоуменный взгляд Веры, Семен продолжил:

– Венецианцы вбивали сваи из наших лиственниц в болотистую лагуну, и потом на них строили свои здания. Считай, уже пятьсот лет дерево исправно служит, находясь в воде. Так же и наш сруб, – долго не будет гнить.

К бревнам в очередной раз подбежал Ыш, обнюхал и сел у ног Семена.

– Ну, Ыш, а ты что думаешь по этому поводу?

Ыш поднял морду, втянул носом воздух и коротко гавкнул.

– Согласен, пахнет приятно, – улыбнулся Семен.

– Что, прямо сейчас будешь сруб собирать? – спросила Вера.

– Не весь. Сначала первые пару рядов соберу. Затем перетаскаю бревна под навес и продолжу копать. Мне надо сначала хотя бы на полтора метра вглубь уйти, чтобы потом установить первую часть сруба, который будет под действием своей тяжести сам вниз опускаться.

Вера кивнула, повернулась и ушла в дом.

– Ну, что, Ыш, будешь мне помогать?

Пес переместил тело в лежачее состояние и положил морду на передние лапы.

– Ладно, – кивнул Семен, – я рад хотя бы тому, что ты рядом со мной.

До обеда Семен почти полностью сложил основу сруба, аккуратно вгоняя края бревен в пазы. Где нужно, он использовал деревянный молоток, старясь максимально бережно относиться к дереву. Он помнил, как в детстве отец говорил ему, что дерево любит ласку, что с ним надо работать осторожно. «В отличие от человека, после смерти из дерева не уходит душа. Она остается внутри ствола, и именно это определяет вечность дерева. Когда дерево разрушается, тогда только умирает душа. Ну, или если человек, который работает со срубленным деревом, безалаберно относится к нему. Тогда человек повинен в том, что душа дерева умирает раньше времени».

За столом, когда они с Верой кушали суп, Семен молчал. В последнее время их совместные приемы пищи так и проходили: Вера подавал на стол, они молча ели, и затем возвращались к своим повседневным трудам. Вначале Семена это сильно напрягало, он пытался что-то рассказывать, или спрашивать жену, но быстро понял, что его слова никто не слышит, а на вопросы никто не хочет отвечать. Впрочем, иногда Вера невозмутимо говорила, что когда кушает, говорить она не может.

В любом случае, прием пищи в тишине стал правилом, и это заставляло Семена складывать еду в рот и жевать быстро, чтобы встать из стола, и нарушить тишину любым звуком.

– Что у нас для Ыша? – спросил он, глядя на сосредоточенное лицо Веры, которая не съела еще и половины порции.

Вера показала рукой на кастрюлю, стоящую на полу.

Во дворе Ыш спокойно подошел к своей миске, негромко рыкнул, словно поблагодарив, и стал есть.

– Не за что, Ыш, – улыбнулся Семен, потрепал пса по шкуре, и посмотрел на колодец. Квадратная дырка в земле. Если он сегодня выкопает еще немного вниз, то послезавтра, когда вернется с консультативного приема, он сможет установить основу сруба на место.

Семен улыбнулся, потер ладони и пошел к раскопу. Посмотрел сверху, и понял, что пора использовать лестницу, чтобы спускаться и, главное, подниматься из колодца. Подтащил её, и, спустившись вниз, принялся за дело.

Он копал, выбрасывая землю из ямы на расстеленную мешковину, и думал. О том, что они с Верой давно не разговаривали. Так, чтобы рассказать, что тревожит, или что вызывает беспокойство. Или поделиться радостью. Они в последний год практически ни разу не говорили по душам. И вот это больше всего беспокоило Семена. Он вспомнил, как в первый год совместной жизни Вера каждый вечер с удовольствием и подробно рассказывала обо всем, что произошло за день, – на работе, в магазине, на рынке, в автобусе, на улице. Он слушал, комментировал словами или жестами, добавлял свои эмоции, – эти вечерние диалоги сближали больше, чем долгие годы жизни. Так он думал тогда.

Когда Вера закрылась в себе, и перестала делиться с ним своими переживаниями и эмоциями, он полагал, что всё это временно. Пройдет несколько недель или месяцев, и их совместная жизнь вернется на привычные рельсы. Этого не произошло, и Семен в очередной раз вспомнил то, что разделило их жизнь на «до» и «после».

Почувствовав боль в уставших мышцах, он оперся на лопату и задумчиво осмотрел яму. Внезапно возникшая мысль, что пока его колодец больше смахивает на могилу, пусть квадратную и нестандартную, еще больше загнала сознание в грусть. Семен созерцал ровные края ямы, вдыхал запах свежей земли, чувствовал тепло солнца, – за кажущимся благополучием его жизни скрывалась бездонная пропасть, заглядывать в которую у него не было никакого желания. Проще отогнать грустные мысли прочь и продолжать работать.

Может, именно для этого он и затеял копание колодца – чтобы обмануть самого себя? Создать себе занятие, которое позволит отвлечься от странно неразрешимой проблемы, которая разрушает его жизнь. Приходя домой, прятаться от самого себя в колодце.

Примечания