Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть шестая
Фуке сжал руками голову, отягощенную великой тайной. Арамис подошел к нему ближе и сказал:
– Есть еще разница, очень существенная для вас, монсеньер, между близнецами, сыновьями Людовика Тринадцатого: второй не знает господина Кольбера.
Фуке тотчас поднялся, бледный и взволнованный. Удар поразил более его ум, а не сердце.
– Я вас понимаю, – сказал он Арамису, – вы мне предлагаете заговор.
– Приблизительно.
– Одну из таких попыток, что меняют судьбы государств?
– И суперинтендантов. Да, монсеньер.
– Короче говоря, вы предлагаете мне подменить сына Людовика Тринадцатого, который сейчас спит в покоях Морфея, сыном Людовика Тринадцатого, который находится в тюрьме?
Арамис улыбнулся, и на его лице мелькнул отблеск его мрачной мысли.
– Допустим, так!
– Но вы не подумали, – сказал после тяжелого молчания Фуке, – вы не подумали, что такой политический акт может перевернуть все королевство?
Арамис молчал.
– Подумайте, – продолжал, все более разгорячаясь, Фуке, – ведь нам надо будет собрать все дворянство, духовенство и третье сословие; низложить царствующего короля, покрыть ужасным позором могилу Людовика Тринадцатого, погубить жизнь и честь женщины, Анны Австрийской, жизнь и покой другой женщины, Марии-Терезии, и, закончив все это, если мы только сможем это закончить…
– Я вас не понимаю, – холодно перебил Арамис, – вы сейчас не высказали ни одной полезной мысли.
– Как? – удивился суперинтендант. – Разве такой человек, как вы, не обсуждает практической стороны дела? Вы ограничиваетесь детской радостью политической иллюзии и пренебрегаете условиями выполнения, то есть реальностью? Возможно ли это?
– Мой друг, – сказал с небрежной фамильярностью Арамис, – как поступает Бог, когда одного короля заменяет другим?
– Бог? Бог дает распоряжение исполнителю его воли, который хватает осужденного, уносит его и сажает триумфатора на опустевший трон. Но вы забываете, что этот исполнитель – смерть. О, боже мой, господин д’Эрбле, неужели вы хотели?..
– Вопрос не в этом, монсеньер. Вы уже переходите за границы цели. Кто вам говорит о том, чтобы послать смерть Людовику Четырнадцатому? Кто вам говорит о том, чтобы подражать Богу в его делах? Нет. Я хотел вам сказать, что Бог совершает такие вещи без шума, без усилий, а люди, вдохновленные им, преуспевают, как и он, в своих предприятиях, в своих попытках, в своих делах.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хотел вам сказать, мой друг, – продолжал Арамис с тем же выражением, как и в первый раз, – что если были потрясение, шум или даже усилия при подмене короля узником, то я предлагаю вам доказать мне это.
– Что? – воскликнул Фуке, побелев, как платок, которым он вытирал лоб. – Вы говорите…
– Пойдите в спальню короля, – продолжал спокойно Арамис, – и я утверждаю, что даже вы, знающий тайну, не заметите, что в постели своего брата лежит бастильский узник.
– Но король?.. – пролепетал Фуке, охваченный ужасом при этом известии.
– Какой король? – сказал Арамис самым сладким своим голосом. – Тот, который ненавидит, или тот, который любит вас?
– Король… вчерашний?..
– Вчерашний король? Успокойтесь, он занял место в Бастилии, которое слишком долго занимал его брат.
– Боже правый! Кто же увез его туда?
– Я.
– Вы?
– Да, и очень просто. Я похитил его сегодня ночью, и пока он спускался во мрак – другой поднимался к свету. Я не думаю, чтобы это произвело какой-нибудь шум. Молния без грома никогда никого не будит.
Фуке глухо вскрикнул, будто пораженный невидимым ударом, и, судорожно сжав голову руками, прошептал:
– И вы это сделали?
– Довольно ловко. Что вы об этом думаете?
– Вы свергли короля? Вы заключили его в темницу?
– Да, это сделано.
– И это совершилось здесь, в Во?
– Здесь, в Во, в покоях Морфея. Не казались ли они построенными в предвидении такого дела?
– И это произошло?..
– Нынешней ночью.
– Нынешней ночью?
– Между двенадцатью и часом.
Фуке чуть не бросился на Арамиса, но удержался и сказал сдавленным голосом:
– В Во! В моем доме!
– Мне кажется, что у вас. Теперь этот дом ваш, как никогда прежде. Теперь господин Кольбер не может заставить украсть его у вас.
– Значит, у меня совершилось это преступление?
– Преступление? – проговорил пораженный Арамис.
– Да, это ужасное преступление! – продолжал Фуке, возбуждаясь все больше и больше. – Преступление худшее, чем убийство! Преступление, навеки лишающее меня чести и отдающее на поругание потомству!
– Вы в бреду, сударь, – сказал неуверенным голосом Арамис, – вы слишком громко говорите, будьте осторожнее.
– Я буду так громко кричать, что меня услышит весь мир.
– Господин Фуке, берегитесь!
Фуке повернулся к прелату и посмотрел ему в глаза.
– Да, – сказал он, – вы меня обесчестили, совершив это предательство по отношению к моему гостю, к тому, кто спокойно спал под моим кровом. О, горе мне!
– Горе тому, кто под вашим кровом готовил вашу гибель. Вы забыли это?
– Он был моим гостем и моим королем!
Арамис встал с перекошенным ртом и налившимися кровью глазами:
– Я говорю с безумцем!
– Вы говорите с честным человеком.
– Сумасшедший!
– С человеком, который помешает вам довести до конца ваше преступление. С человеком, который предпочтет умереть или убить вас, чем дать обесчестить себя до конца.
И Фуке, схватив свою шпагу, которую д’Артаньян положил у изголовья кровати, решительно обнажил блестящий клинок.
Арамис нахмурил брови и сунул руку за пазуху, как будто ища оружия. Это движение не ускользнуло от Фуке. Тогда, благородный и величественный, он отбросил далеко от себя шпагу, которая откатилась к кровати, и, приблизившись к Арамису, тронул его за плечо своей безоружной рукой.
– Сударь, – сказал он, – я готов умереть здесь, чтобы не пережить моего позора, и если у вас есть еще какое-нибудь дружеское чувство ко мне, убейте меня.
Арамис безмолвствовал и не двигался.
– Вы молчите?
Арамис поднял голову, и надежда снова блеснула в его глазах.
– Подумайте, монсеньер, – сказал он, – обо всем, что вас ожидает. Восстановлена справедливость, король еще жив, и его заключение спасает вам жизнь.
– Да, – отвечал Фуке, – вы могли бы действовать в моих интересах, но я не принимаю вашей услуги. Все же я не желаю вас губить. Вы просто выйдете из этого дома.
Арамис подавил крик, рвавшийся из его сердца.
– Я гостеприимен для всех, – продолжал Фуке с невыразимым величием, – вы также не будете принесены в жертву, как не будет принесен в жертву тот, чью гибель вы замышляли.
– Вы, вы будете принесены в жертву, вы! – произнес Арамис глухим голосом.
– Я принимаю ваше предсказание, господин д’Эрбле, но ничто меня не удержит. Вы покинете Во, вы покинете Францию; я даю вам четыре часа, чтобы вы могли спрятаться где-нибудь в надежном месте.
– Четыре часа? – сказал насмешливо Арамис.
– Честное слово Фуке! Никто не станет преследовать вас до этого времени. Вы на четыре часа опередите всех, кого король захочет послать в погоню за вами.
– На четыре часа! – повторил Арамис.
– Вы вполне успеете добраться на лодке до Бель-Иля, который я предлагаю вам в виде убежища.
– Вот как… – прошептал Арамис.
– Бель-Иль для вас – так же, как Во для короля. Уходите, д’Эрбле, уходите; клянусь, пока я жив, ни один волос не упадет с вашей головы.
– Благодарю вас, – сказал с мрачной иронией Арамис.
– Прошу вас, уезжайте и дайте мне руку на прощание, прежде чем мы побежим спасать: вы – свою жизнь, а я – свою честь.
Арамис вынул руку из-за пазухи. Она была окровавлена; он ногтями разодрал себе грудь, как бы желая наказать ее за то, что в ней родилось столько мечтаний, более пустых, безумных и быстротечных, чем человеческая жизнь. Фуке почувствовал ужас и жалость; он подошел к Арамису с раскрытыми объятиями.
– У меня нет с собой оружия, – прошептал Арамис, суровый и неприступный, как тень Дидоны.
Потом, не коснувшись протянутой руки Фуке, он отвернулся и отошел на два шага. Его последним словом было проклятие, его последним жестом была анафема, которую он начертал окровавленной рукой, запятнав несколькими каплями своей крови лицо Фуке.
И оба бросились из комнаты на потайную лестницу, которая выходила во внутренний двор.
Фуке велел закладывать своих самых лучших лошадей, а Арамис остановился у лестницы, которая вела в комнату Портоса. Он задумался, а в то время карета Фуке во весь опор выезжала из главного двора.
«Уезжать одному?.. – думал Арамис. – Предупредить принца?.. О проклятье! Предупредить принца и что же делать потом?.. Бежать с ним?.. Всюду за собой тащить это живое обвинение?.. Война?.. Неумолимая гражданская война?.. Без сил, увы!.. Невозможно! Что он будет делать без меня?.. О, без меня он обрушится, как и я… Кто знает?.. Пусть свершается судьба. Он был обречен, так пусть остается обреченным… Погиб! Я погиб! Что делать? Ехать в Бель-Иль? Да! А Портос останется здесь и будет говорить и всем все расскажет! Портос, быть может, пострадает!.. Я не хочу, чтобы Портос страдал. Он – часть меня; его боль – моя боль. Портос уедет со мной и разделит мою судьбу. Так надо.
И Арамис, боясь встретить кого-нибудь, поднялся по лестнице, никем не замеченный.
Портос, только что вернувшийся из Парижа, уже спал сном праведника. Его громадное тело забывало усталость так же, как его ум забывал мысль.
Арамис вошел, легкий как тень, и положил свою нервную руку на плечо великану.
– Проснитесь, Портос, проснитесь! – крикнул он.
Портос повиновался, встал, открыл глаза, но разум его еще спал.
– Мы уезжаем, – сказал Арамис.
– А! – произнес Портос.
– Мы поедем верхом и поскачем так быстро, как никогда в жизни не скакали.
– А! – повторил Портос.
– Одевайтесь скорее, друг мой.
Он помог великану одеться и положил ему в карманы его золото и бриллианты. И в то время, как он этим занимался, его внимание привлек легкий шум.
В дверях стоял д’Артаньян.
Арамис вздрогнул.
– Какого черта вы тут так суетитесь? – спросил мушкетер.
– Шш! – прошептал Портос.
– Мы едем по важному поручению, – добавил епископ.
– Везет же вам! – сказал мушкетер.
– Нет, я устал, – сказал Портос, – я предпочел бы поспать; но ничего не поделаешь, королевская служба!
– Вы видели господина Фуке? – спросил Арамис д’Артаньяна.
– Да, в карете, только что.
– Что он вам сказал?
– Он простился со мной.
– И все?
– Что же он должен был сказать мне еще? Разве я что-нибудь стою теперь, когда вы все в милости?
– Слушайте, – сказал Арамис, обнимая мушкетера, – для вас вернулись хорошие времена; вам не придется больше никому завидовать.
– Да что вы!
– Я предсказываю, что сегодня произойдет событие, которое вдвое улучшит ваше положение.
– Правда?
– Вам известно, что я знаю новости?
– О да!
– Вы готовы, Портос? Едем!
– Едем!
– И поцелуем д’Артаньяна.
– Еще бы!
– Лошади готовы?
– Здесь их достаточно. Хотите мою?
– Нет, у Портоса здесь конюшня. Прощайте, прощайте!
Беглецы сели на лошадей на глазах у капитана мушкетеров, который помог Портосу сесть на коня и проводил взглядом своих друзей, пока они не скрылись из виду.
«Во всяком другом случае, – подумал гасконец, – я сказал бы, что эти люди бегут; но нынче политическая жизнь так изменилась, что это называется – ехать по важному поручению. Мне все равно. Пойду по своим делам».
И он философски вернулся к себе в комнату.
III
Как соблюдаются приказы в Бастилии
Фуке летел как молния. По дороге он возвращался мыслями к тому, что он только что узнал, и ужас охватывал его.
«Какими же были, – думал он, – эти необыкновенные люди в молодости, раз они даже теперь, будучи стариками, умеют создавать подобные планы и выполнять их не моргнув глазом?»
Ему казалось, что все рассказанное Арамисом – сон, басня, ловушка, и, приехав в Бастилию, он застанет приказ об аресте, по которому его, Фуке, запрут вместе со свергнутым королем. Подумав об этом, он по дороге дал несколько запечатанных распоряжений в то время, как меняли лошадей. Эти распоряжения были адресованы господину д’Артаньяну и всем начальникам частей, верность которых была вне подозрений.
«Таким образом, – решил Фуке, – буду ли я заключен или нет, я окажу услугу, которую требует от меня моя честь. Распоряжения придут после меня, если я вернусь свободным, и, значит, их не распечатают и я возьму их назад. Если я опоздаю, это будет значить, что случилось несчастье. Тогда я могу ждать помощи и для себя и для короля».
Приготовившись таким образом, он подъехал к Бастилии. За один час суперинтендант проехал пять с половиной лье.
И тут с господином Фуке случилось то, что никогда не случалось в Бастилии с Арамисом. Напрасно он называл себя, напрасно старался заставить себя узнать – его отказывались пропускать в крепость.
Наконец, после бесконечных просьб, угроз и приказаний, он убедил одного часового сообщить о нем младшему офицеру, чтобы тот, в свою очередь, доложил о нем майору. Что же касается коменданта, то его так и не решились даже потревожить ради этого.
Фуке ожидал в карете возвращения младшего офицера, весь дрожа от нетерпения. Наконец тот появился с сердитым выражением лица.
– Ну, – сказал нетерпеливо Фуке, – что сказал майор?
– Сударь, он засмеялся мне в глаза и сказал, что господин Фуке в Во, а даже если бы господин Фуке был в Париже, он не встал бы в такой час.
– Черт возьми! Вы – стадо болванов! – вскричал министр и бросился из кареты.
Прежде чем младший офицер успел закрыть дверь, Фуке проскользнул во двор и побежал вперед, несмотря на крики офицера, звавшего на помощь.
Фуке бежал все дальше. Офицер, настигая его, крикнул часовому, охраняющему вторую дверь:
– Хватайте, хватайте, часовой!
Часовой направил на министра пику, но Фуке, сильный и ловкий, вдобавок разгневанный, выхватил пику из рук солдата и ударил его по плечу. Младший офицер, подошедший слишком близко, тоже получил свою порцию; оба стали неистово кричать, и на их крики тут же выскочил весь первый взвод охраны.
И между этими людьми нашелся один, знавший суперинтенданта. Он закричал:
– Монсеньер!.. Ах, монсеньер!.. Остановитесь же, что вы делаете?
И он остановил солдат, которые собирались отомстить за своих товарищей.
Фуке приказал, чтобы ему открыли решетку, но ему ответили, что приказано никому не открывать. Тогда он велел позвать коменданта, но тот уже знал об этом шуме у ворот и бежал со своим майором на помощь во главе двадцати человек, убежденный, что на Бастилию было произведено нападение.
Безмо узнал Фуке и выронил обнаженную шпагу, которой он размахивал.
– Ах, монсеньер! – пробормотал он. – Тысячу извинений…
– Сударь, – сказал весь красный и потный суперинтендант, – поздравляю вас, ваша охрана служит на славу.
Безмо побледнел, подумав, что эти слова – ирония, предвещавшая дикий гнев.
Но Фуке отдышался и жестом подозвал часового и младшего офицера, потиравших плечи.
– Двадцать пистолей часовому, – сказал он, – пятьдесят офицеру. Поздравляю вас, господа; я замолвлю за вас слово королю. Теперь давайте поговорим с вами, господин де Безмо.
И под одобрительный шепот он последовал за комендантом Бастилии.
Безмо уже дрожал от стыда и беспокойства. Казалось, последствия утреннего визита Арамиса начинали сказываться, да такие последствия, которым он по праву мог ужаснуться.
Стало еще хуже, когда Фуке, настойчиво глядя на коменданта, резко спросил:
– Сударь, вы видели сегодня утром господина д’Эрбле?
– Да, монсеньер.
– И вам не внушает ужаса преступление, в котором вы участвовали?
«Ну, начинается!» – подумал Безмо.
Потом громко произнес:
– Какое преступление, монсеньер?
– За которое вас можно было бы четвертовать, сударь, подумайте об этом! Сейчас же ведите меня к узнику.
– К какому узнику? – спросил дрожащий Безмо.
– Вы притворяетесь ничего не знающим? Что же, это лучшее, что вам остается делать. Если бы вы признались в подобном соучастии, вам был бы конец. Я сделаю вид, что верю в ваше неведение.
– Прошу вас, монсеньер…
– Хорошо, ведите же меня к узнику.
– К Марчиали?
– Кто такой Марчиали?
– Это арестант, которого привез сегодня утром господин д’Эрбле.
– Его зовут Марчиали? – сказал суперинтендант, смущенный наивной уверенностью Безмо.
– Да, монсеньер, он здесь записан под этим именем.
Фуке взглянул в самую глубину души Безмо. В ней он прочел, со свойственной могущественным людям проницательностью, полную искренность. Впрочем, поглядев одну минуту на эту физиономию, как можно было подумать, что Арамис взял подобного человека в поверенные?
– Это, – сказал он коменданту, – тот самый узник, которого господин д’Эрбле увез третьего дня?
– Да, монсеньер.
– И которого он привез обратно сегодня утром? – живо добавил Фуке, тотчас понявший сущность плана епископа.
– Да, да, монсеньер. Если монсеньер приехал сюда, чтобы взять его у меня, я буду очень рад, так как я уже собирался писать по поводу этого Марчиали.
– Что же он делает?
– С утра он меня чрезвычайно изводит; у него такие припадки бешенства, что, кажется, Бастилия от них обрушится.
– Я действительно избавлю вас от него, – сказал Фуке.
– Ах, тем лучше!
– Ведите меня в его темницу.
– Но вы дадите мне приказ?
– Какой приказ?
– Приказ короля.
– Подождите, я вам подпишу его.
– Этого мне недостаточно, монсеньер; мне нужен приказ короля.
Фуке свирепо посмотрел на коменданта.
– Вы так щепетильно относитесь к выходу заключенных, но покажите-ка мне приказ, на основании которого вы уже отпускали этого человека!
Безмо показал приказ об освобождении Сельдона.
– Сельдон не Марчиали, – сказал Фуке.
– Но Марчиали не освобожден, монсеньер, он здесь.
– Вы же говорите, что господин д’Эрбле увозил его и привез обратно?
– Я этого не говорил.
– Вы так определенно это сказали, что я будто сейчас это слышу. Господин де Безмо, берегитесь!
– Мне нечего беречься, монсеньер, у меня вся отчетность в порядке.
– Как вы посмели это говорить?
– Я бы это сказал и перед Богом. Господин д’Эрбле привез мне приказ об освобождении Сельдона, и Сельдон освобожден.
– Я вам говорю, что Марчиали вышел из Бастилии.
– Но это надо доказать, монсеньер.
– Дайте мне увидеть его.
– Монсеньер, те, кто управляет королевством, знают, что доступ к заключенным без приказа короля запрещен. Это нарушение.
– Господин д’Эрбле ведь входил к заключенному!
– Это еще требуется доказать, монсеньер.
– Еще раз, господин де Безмо, будьте осторожны в словах.
– За меня мои дела.
– Господин д’Эрбле уничтожен.
– Уничтожен господин д’Эрбле? Невозможно!
– Вы видите, что он подчинил вас своему влиянию.
– Я подчиняюсь, монсеньер, только правилам королевской службы; я лишь исполняю свой долг. Дайте мне приказ короля, и вы войдете.
– Послушайте, господин комендант, я даю вам честное слово, что, если вы впустите меня к узнику, я в ту же минуту дам вам приказ короля.
– Дайте мне его сейчас, монсеньер.
– А если вы мне откажете, я тотчас же велю арестовать вас со всеми вашими офицерами.
– Прежде чем совершить это насилие, монсеньер, примите во внимание то, – сказал побледневший Безмо, – что мы подчинимся только приказу короля, и вам все равно, достать ли приказ короля, чтобы увидеть господина Марчиали, или для того, чтобы причинить столько зла мне, невинному. Обратите ваше милостивое внимание на то, как вы пугаете меня, монсеньер: я дрожу, я сейчас упаду в обморок.
– Вы еще больше задрожите через некоторое время, господин Безмо, когда я вернусь сюда с десятью тысячами солдат и тридцатью пушками.
– Боже мой, теперь монсеньер сходит с ума!
– Когда я соберу против вас и ваших проклятых бойниц весь парижский народ, взломаю ваши ворота и велю повесить вас на зубцах угловой башни.
– Монсеньер, монсеньер, ради бога!
– Я даю вам десять минут на размышление, – сказал Фуке спокойным голосом. – Сейчас я сажусь в это кресло и жду. Если через десять минут вы будете продолжать упорствовать, я выйду. Можете меня считать сумасшедшим сколько угодно, но вы увидите!
Безмо топнул ногой в отчаянии, но ничего не ответил.
Видя это, Фуке схватил перо, бумагу и написал:
«Приказ господину купеческому старшине собрать ополчение горожан и идти на Бастилию, чтобы послужить королю».
Безмо пожал плечами; Фуке написал:
«Приказ герцогу Бульонскому и принцу Конде стать во главе швейцарцев и гвардии и идти на Бастилию, чтобы послужить его величеству…»
Безмо стал размышлять. Фуке написал:
«Приказ всем солдатам, горожанам и дворянам схватить и задержать, где бы они ни находились, господина шевалье д’Эрбле, ванского епископа, и его сообщников, к которым принадлежит, во-первых, господин де Безмо, комендант Бастилии, подозреваемый в измене, мятеже и оскорблении величества…»
– Остановитесь, монсеньер! – воскликнул Безмо. – Я ничего в этом не понимаю; но в ближайшие два часа может случиться столько бед, что король, который будет меня судить, увидит, был ли я не прав, нарушая установленный порядок перед угрозой неизбежной катастрофы. Пойдемте в башню, монсеньер, вы увидите Марчиали.
Фуке бросился вон из комнаты, и Безмо последовал за ним, вытирая холодный пот, струившийся с лба.
– Какое ужасное утро! – говорил он. – Какая напасть!
– Идите скорей! – отвечал Фуке.
Безмо сделал знак тюремщику, чтобы он шел вперед. Он явно боялся своего спутника. Фуке это заметил и сурово сказал:
– Довольно ребячиться! Оставьте этого человека; возьмите ключи и показывайте мне дорогу. Надо, чтобы никто, понимаете вы, никто не услышал того, что здесь произойдет.
– Ах, – нерешительно произнес Безмо.
– Опять! Cкажете еще раз нет, и я уйду из Бастилии и сам отнесу свои приказы.
Безмо опустил голову, взял ключи и один поднялся с министром на башню.
По мере того как они поднимались по головокружительной спирали лестницы, заглушенные стоны становились явственными криками и ужасными проклятиями.
– Что это? – спросил Фуке.
– Это ваш Марчиали, вот как вопят сумасшедшие!
Фуке вздрогнул. В крике более страшном, чем другие, он узнал голос короля.
Он остановился и взял связку ключей из рук Безмо. Последний подумал, что новый безумец проломит ему череп одним из ключей.
– Ах! – крикнул он. – Господин д’Эрбле мне об этом не говорил!
– Ключ! – закричал Фуке. – Где ключ от двери, которую я хочу отомкнуть?
– Вот он.
Ужасный крик, сопровождаемый бешеным ударом в дверь, пронесся эхом по всей лестнице.
– Уходите! – угрожающе сказал Фуке.
– Ничего не имею против, – пробормотал Безмо. – Но если двое бешеных останутся наедине, то один пожрет другого, я в этом уверен.
– Уходите! – повторил Фуке. – Если вы только вступите на эту лестницу раньше, чем я позову вас, помните, что вы займете место самого последнего из узников Бастилии.
– Я погибну! – проворчал Безмо, удаляясь шатающейся походкой.
Крики узника раздавались все громче. Фуке убедился, что Безмо дошел до последних ступенек, и тогда он открыл первый замок.
Тут он явственно услышал охрипший голос короля, который с яростью кричал:
– На помощь! Я король! На помощь!
Ключ от первой двери не подходил ко второй.
Фуке пришлось перебрать всю связку.
В это время король, не помня себя, безумный, закричал диким голосом:
– Фуке меня посадил сюда! На помощь против Фуке! Я король! На помощь королю против Фуке!
Этот крик разрывал сердце министра. Крик сопровождался ужасными ударами в дверь стулом, который служил королю тараном. Фуке, наконец, нашел ключ. Король был уже без сил, он не способен был больше произносить членораздельные звуки, он рычал:
– Смерть Фуке! Смерть негодяю Фуке!
Дверь открылась.
IV
Королевская благодарность
Два человека, бросившиеся друг к другу, внезапно остановились и в ужасе вскрикнули.
– Вы пришли убить меня, сударь? – сказал король, узнав Фуке.
– Король в таком виде! – прошептал министр.
Вид молодого короля в тот момент, когда его застал Фуке, был ужасен. Его одежда была в лохмотьях; его открытая и разорванная рубаха была пропитана потом и кровью, сочившейся из его разодранной груди и рук.
Растерянный, бледный, с пеной у рта, с растрепанными волосами, Людовик XIV был похож на статую отчаяния, голода, страха. Фуке был так потрясен, так взволнован жалостью, что подбежал к королю с протянутыми руками и со слезами на глазах.