Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть пятая
– Я не вмешиваюсь в подобные дела, ты это хорошо знаешь.
– Как? Даже для друга? Для сына?
– Вот именно. Если бы ты был мне чужим, я бы тебе сказал… я бы тебе ничего не сказал… Ты не знаешь, как поживает Портос?
– Сударь! – воскликнул Рауль, сжимая руку д’Артаньяна. – Во имя дружбы, которую вы обещали моему отцу!
– Ах, черт! Я вижу, что ты серьезно болен… любопытством.
– Это не любопытство – это любовь.
– Ладно! Еще одно важное слово. Если бы ты был действительно влюблен, мой милый Рауль, было бы совсем иначе.
– Что вы хотите сказать?
– Я говорю, что если бы ты так серьезно любил, что я мог бы думать, что обращаюсь всегда к твоему сердцу… Но это невозможно.
– Говорю вам, что я безумно люблю Луизу.
Д’Артаньян заглянул в самую глубину сердца Рауля.
– Невозможно, говорю тебе… Ты как все молодые люди: ты не влюблен, ты безумствуешь.
– Ну а если бы это было так?
– Никогда еще разумный человек не мог повлиять на безумца, у которого кружится голова. Я уже сто раз в жизни обжигался на этом. Ты бы меня слушал, но не слышал; ты бы меня слышал, но не понимал; ты бы меня понимал, но не слушался меня.
– О, попробуйте, попробуйте!
– Я говорю больше: если бы я был так несчастлив, что знал бы что-нибудь, и так глуп, чтоб тебе об этом сообщить… Ты ведь говоришь, что ты мой друг?
– О да!
– Ну, так я бы поссорился с тобой. Ты бы мне никогда не простил, что я разрушил твою иллюзию, как выражаются в любви.
– Господин д’Артаньян, вы все знаете и оставляете меня в замешательстве, в отчаянии, в агонии! Это ужасно!
– Ну-ну!
– Вы знаете, что я никогда не кричу. Но так как Бог и мой отец никогда не простили бы, если б я пустил себе пулю в лоб, то я пойду и заставлю первого встречного рассказать мне то, что вы отказываетесь сказать мне, я уличу его во лжи…
– И убьешь его? Вот так хорошее дело! Пожалуйста! Мне-то что до этого? Убивай, мой милый, убивай, если это может доставить тебе удовольствие.
– Я не буду убивать, сударь, – сказал Рауль с мрачным видом.
– Ну да, вот вы, нынешние, любите принимать такие позы. Вы дадите себя убить, не правда ли? Как это мило! Ты думаешь, я о тебе пожалею? Целый день буду повторять: «Что за ничтожная дрянь этот мальчишка Бражелон, что за животное! Я всю жизнь потратил на то, чтоб научить его прилично держать шпагу, а этот дурак дал себя проткнуть, как цыпленка». Идите, идите, дайте себя убить, мой друг. Я не знаю, кто учил вас логике, но, прокляни меня Бог, как говорят англичане, а этот человек зря получил деньги от вашего отца.
Рауль тихо закрыл лицо руками и прошептал:
– Нет друзей, нет!
– Вот как! – сказал д’Артаньян.
– Есть только насмешники и равнодушные.
– Глупости. Я не насмешник, хоть и чистокровный гасконец. И не равнодушный. Да если б я был равнодушным, я уже четверть часа тому назад послал бы вас ко всем чертям, потому что вы человека веселого превратили бы в печального, а печального уморили бы. Неужели, молодой человек, вы хотите, чтоб я внушил вам отвращение к вашей милой и научил вас ненавидеть женщин, тогда как они честь и счастье человеческой жизни?
– Сударь, скажите мне, скажите, и я буду молиться за вас всю оставшуюся жизнь.
– Вы, мой милый, кажется, воображаете, что я забивал себе голову всеми этими историями о столяре, о художнике, о лестнице и портрете и тысячью таких же глупостей?
– Столяр! При чем тут столяр?
– Право, не знаю. Но мне рассказывали, что какой-то столяр пробил какой-то паркет.
– У Лавальер?
– Да не знаю у кого.
– У короля?
– Если б это было у короля, то вы думаете, я пошел бы вам об этом докладывать, что ли?
– У кого же тогда?
– Вот уж целый час я бьюсь, повторяя вам, что я этого не знаю.
– Но художник! И этот портрет?..
– Говорят, что король заказал портрет одной из придворных дам.
– Лавальер?
– Почему у тебя только одно это имя в голове? Кто тебе говорит о Лавальер?
– Но если все это не о ней, почему вы думаете, что это может интересовать меня?
– Я и не хочу, чтобы это тебя интересовало. Ты меня расспрашиваешь, я отвечаю. Ты хочешь знать скандальную хронику, я тебе ее предлагаю. Извлеки из нее пользу.
Рауль в отчаянии ударил себя рукой по голове.
– Можно умереть от этого!
– Ты это уже говорил.
– Да, вы правы.
И он сделал шаг, чтобы уйти.
– Куда ты идешь? – спросил д’Артаньян.
– Я иду к тому лицу, которое мне скажет правду.
– Кто это?
– Женщина.
– Сама мадемуазель де Лавальер, не правда ли? – сказал с улыбкой д’Артаньян. – Вот так превосходная мысль – ты хотел быть утешенным, ты будешь утешен тотчас же. Она тебе о себе дурного не скажет, можешь быть спокоен!
– Вы ошибаетесь, сударь, – отвечал Рауль, – женщина, к которой я обращусь, скажет мне о ней много дурного.
– Держу пари, что это Монтале?
– Да, Монтале.
– Ах, ее подруга? Именно поэтому она все сильно преувеличит в хорошую или дурную сторону. Не говорите с Монтале, мой дорогой Рауль.
– Не разум наставляет вас, когда вы отдаляете меня от Монтале.
– Да, сознаюсь, что это так… И, в сущности говоря, зачем мне играть с тобой, как играет кошка с бедной мышью? Мне, право, жаль тебя. И если я сейчас не хочу, чтобы ты говорил с Монтале, то лишь потому, что ты откроешь свою тайну и что этой тайной воспользуются. Подожди, если можешь.
– Я не могу.
– Тем хуже. Видишь ли, Рауль, если б у меня была идея… Но у меня ее нет.
– Позвольте мне только жаловаться вам, мой друг, и предоставьте мне выпутываться самостоятельно из этой истории.
– Ах, так! Дать тебе завязнуть окончательно, вот ты чего захотел? Садись сюда к столу и возьми перо в руки.
– Зачем?
– Чтоб написать Монтале и попросить у нее свидания.
– Ах! – воскликнул Рауль, хватая перо.
Вдруг открылась дверь, и мушкетер, подойдя к д’Артаньяну, сказал:
– Господин капитан, здесь мадемуазель де Монтале, которая желает переговорить с вами.
– Со мной? – пробормотал д’Артаньян. – Пусть войдет, и я сразу же увижу, со мной ли она хотела переговорить.
Хитрый капитан угадал верно.
Монтале, войдя, увидела Рауля и вскричала:
– Сударь, сударь! Простите, господин д’Артаньян.
– Я вас прощаю, сударыня, – сказал д’Артаньян, – я знаю, я в том возрасте, что меня ищут только тогда, когда очень во мне нуждаются.
– Я искала господина де Бражелона, – отвечала Монтале.
– Как это совпало! А он искал вас. Рауль, не желаете ли вы пойти с мадемуазель Монтале?
– Всем сердцем хочу.
– Идите.
И он тихонько вывел Рауля из кабинета; затем, взяв Монтале за руку, сказал шепотом:
– Будьте доброй девушкой, поберегите его и пощадите ее.
– Ах, – отвечала она так же тихо, – не я буду с ним говорить. За ним послала принцесса.
– Ах, принцесса! – воскликнул д’Артаньян. – Меньше чем через час бедный малый выздоровеет.
– Или умрет! – сказала Монтале с состраданием. – Прощайте, господин д’Артаньян.
И она побежала вслед за Раулем, который ожидал ее, стоя поодаль от дверей, встревоженный и взволнованный этим разговором, не обещавшим ему ничего хорошего.
XII
Две ревности
Влюбленные нежны со всеми, кто имеет отношение к возлюбленной. Как только Рауль остался наедине с Монтале, он пылко поцеловал ей руку.
– Так, так, – грустно сказала девушка. – Вы плохо помещаете капитал ваших поцелуев, дорогой господин Рауль, я гарантирую, что они не принесут вам процентов.
– Как?.. Что?.. Объясните мне, дорогая Ора…
– Принцесса все это объяснит вам. Я к ней веду вас.
– Как?..
– Тише… и не бросайте на меня таких испуганных взглядов. У окон здесь есть глаза, у стен – громадные уши. Будьте любезны больше не смотреть на меня; будьте любезны говорить со мной очень громко о дожде, погоде и английских развлечениях.
– Наконец…
– Предупреждаю, что где-нибудь, не знаю где, но где-нибудь наверняка у принцессы скрыты наблюдающий глаз и подслушивающее ухо. Вы понимаете, что мне совсем не хочется быть выгнанной или посаженной в тюрьму. Давайте говорить о пустяках, повторяю вам, или лучше будем молчать.
Рауль сжал кулаки и пошел быстрее. У него было лицо человека мужественного, но идущего на пытку.
Монтале, быстроглазая, легкая и настороженная, шла впереди.
Рауля сразу же ввели в кабинет принцессы.
«День пройдет, и я ничего не узнаю, – подумал Рауль. – Де Гиш пожалел меня, он сговорился с принцессой, и они оба при помощи дружеского заговора отдаляют разрешение вопроса. Почему у меня здесь нет настоящего врага, например, этой змеи де Варда? Он ужалил бы, конечно… но зато я бы уж больше не колебался… Колебаться… сомневаться… нет, лучше умереть!»
Рауль предстал перед принцессой.
Генриетта, еще очаровательнее, чем всегда, полулежала в кресле; она протянула свои маленькие ножки на бархатную вышитую подушку и играла с длинношерстным шелковистым котенком, который покусывал ей пальцы и цеплялся за кружево ее воротника. Принцесса глубоко задумалась, и только голоса Монтале и Рауля вывели ее из мечтательного состояния.
– Ваше высочество посылали за мной? – повторил Рауль.
Принцесса встряхнула головой, как бы просыпаясь, и сказала:
– Здравствуйте, господин де Бражелон, да, я посылала за вами. Вы вернулись из Англии?
– К услугам вашего королевского высочества.
– Благодарю вас. Оставь нас, Монтале.
Монтале вышла.
– Вы можете уделить мне несколько минут, не правда ли, господин де Бражелон?
– Вся моя жизнь принадлежит вашему королевскому высочеству, – отвечал почтительно Рауль, угадывавший нечто мрачное под всеми любезностями принцессы. Но мрачность эта, скорее, нравилась ему, так как он был уверен, что чувства принцессы имеют нечто общее с его чувствами. Действительно, все умные люди при дворе знали капризное своеволие и неровный деспотизм, свойственные принцессе.
Принцесса была свыше меры польщена вниманием короля; принцесса заставила говорить о себе и внушила королеве ту смертельную ревность, которая как червь разъедает всякое женское счастье; одним словом, принцесса, желая исцелить оскорбленное тщеславие, уверила себя, что ее сердце разрывается от любви.
Мы знаем, что сделала принцесса, чтоб вернуть Рауля, удаленного Людовиком XIV. Рауль не знал о ее письме к Карлу II, но д’Артаньян догадался о нем.
Непонятное соединение любви и честолюбия, неслыханную нежность, невероятное коварство – кто их объяснит? Никто, даже демон, разжигающий кокетство в сердце женщины. После некоторого молчания принцесса сказала:
– Господин де Бражелон, вы вернулись довольный?
Бражелон посмотрел на принцессу Генриетту и увидел, что она бледна от мучившей ее тайны, которую она хранила и горела желанием открыть.
– Довольный? – спросил он. – Чем же я могу быть доволен или недоволен, ваше высочество?
– Но чем может быть доволен или недоволен человек вашего возраста и вашей наружности?
«Как она торопится! – подумал испуганный Рауль. – Что вдохнет она в мое сердце?»
Потом, испуганный тем, что он сейчас узнает, и желая отдалить столь вожделенное и столь ужасное мгновение, он ответил:
– Ваше высочество, я оставил дорогого мне друга в добром здоровье, а вернувшись, увидел его больным.
– Вы говорите о господине де Гише? – спросила Генриетта с непроницаемым спокойствием. – Говорят, он ваш очень близкий друг?
– Да, ваше высочество.
– Ну да, это верно, он был ранен, но он поправляется. О! Господина де Гиша нечего жалеть, – добавила она быстро. Потом, как бы поправившись, сказала: – Разве он достоин жалости? Разве он жаловался? Разве у него есть горе, о котором мы не знаем?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Скуфья (скуфейка) – остроконечная бархатная черная или фиолетовая мягкая шапочка у православного духовенства.
2
Вуатюр Венсан (1598–1648) – французский поэт, творчество которого выразилось в основном в салонной лирике (мадригалы, сонеты, рондо). Член Французской академии с момента ее создания.
3
Колосс Родосский – одно из семи чудес света. Построен в начале III в. до н. э.; в 224 г. до н. э. разрушен в результате землетрясения. Его изображений не сохранилось, где он стоял – точно не известно. Маловероятно, чтобы он стоял над входом в гавань, широко расставив ноги.
4
Бегинки – женские светские религиозно-благотворительные союзы, существовавшие в XII–XVIII вв. в Нидерландах и Германии. Находились под подозрением у инквизиции.
5
Дофин – титул наследника королевского престола во Франции.
6
Те Deum – церковный гимн, начало католического благодарственного молебствия. Музыку к нему сочиняли многое композиторы; первоначально это был хорал.
7
Мать всех скорбей (исп.).
8
Боккаччо Джованни (1313–1375) – итальянский поэт, новеллист, гуманист, автор знаменитого «Декамерона».
9
Аретино Пьетро (1492–1556) – итальянский поэт и драматург. Его стихи и комедии отличались скабрезностью.
10
Rara avis in terries! – Редкая птица на земле (лат.) Цитата из Ювенала, ставшая крылатым выражением.
11
Всегда торопится к развязке (лат.).
12
Медичи – знаменитая флорентийская фамилия, приобретшая богатство торговыми операциями и выдвинувшаяся в конце XIII в. Ее представители занимали папский престол, были королевами Франции (Екатерина Медичи, французская королева с 1547 г.; Мария Медичи, французская королева с 1600 г.), возглавляли республику.
13
…во времена гражданских войн...– Имеется в виду период с середины XVI в. по середину XVII в. и чаще называемый как период религиозных войн.
14
Палисси Бернар (1510–1589) – французский керамист и художник на стекле. Умер в Бастилии, как гугенот.
15
Челлини Бенвенуто (1500–1571) – итальянский скульптор, ювелир и писатель. Работал во Флоренции, Пизе, Болонье, Венеции, Риме, в 1540–1545 гг. – в Париже и Фонтенбло при дворе короля Франциска I. Перу Челлини принадлежат несколько трактатов и» Рассуждений» о ювелирном искусстве, искусстве ваяния, зодчества, рисования и др., а также принесшие ему всемирную славу мемуары, напоминающие авантюрный роман (между 1558 и 1565 гг.).
16
… за уступку спорных земель, в Вальтелине… – Вальтелина – стратегически важная долина в Альпах, переходившая у воюющих сторон во время Тридцатилетней войны из рук в руки.
17
Монфокон – холм в окрестностях средневекового Парижа, на котором происходили казни преступников. По преданиям, на нем была установлена гигантская виселица.
18
Мариньи Ангерран (1260–1315) – министр и фаворит французского короля Филиппа IV Красивого, после смерти которого был обвинен в колдовстве и превышении полномочий и повешен на Монфоконе.
19
Самблансе Жак де Бон (1454–1527) – суперинтендант финансов при Франциске I. Казнен по ложному обвинению.
20
…не больше чем Рейсдаля… – Имеется в виду один из голландских художников-пейзажистов Якоб ван Рейсдаль (1628 или 1629–1682) или его дядя Соломон ван Рейсдаль (1628 или 1629–1682).
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги