Проект «Платон»

– Просто Егор.

– И вам, Егор.

Ошибиться в лифте с соответствующим гнездом не представлялось возможным. Оно было подписано: ПРОЕКТ «ПЛАТОН». Так что Иван просто вставил ключ в скважину и двери закрылись. И снова никакого движения он не почувствовал. Возможно, он не почувствовал его и в первый раз. Ожидал, что почувствует ход под землю из сенохранилища – вот и почувствовал.

Дверь лифта открылась непосредственно в лабораторию. Взору Ивана предстало довольно просторное помещение. Хотя он ожидал увидеть всё, что угодно. Включая лабораторию, описанную в рассказе Клиффорда Саймака «Создатель». Но это была обыкновенная хорошо оснащённая современная лаборатория, довольно точно повторявшая ту, в которой он ещё так недавно, несколько лет назад, до приглашения заведовать кафедрой, – работал под руководством Виддера. Возможно, немного усовершенствованную. Лаборатория была пуста. В смысле – безлюдна. Это сразу стало понятно. Иван осторожно вышел из лифта. Двери лифта закрылись. И тишина. Возможно, лифт остался стоять здесь. «На этаже». Иван прошёл вглубь лаборатории. В одном из закутков он обнаружил практически полную копию своего кабинета. Уже кабинета заведующего кафедрой. И даже его любимый постер со стилизованным «под старину» изображением гиппокампа – существо с головой и торсом коня, но передними перепончатыми лапами и хвостом морского конька, – висело в оконном проёме… Оконный проём! Да, здесь были окна! И из окон был виден лес! Как это возможно?! Иван попытался открыть окно, но оказалось, что они глухие.

– Разбить не пробуй. Если уж у меня не получилось, то у тебя и подавно не выйдет!

Вот тут Иван вздрогнул. Услышав до боли родной голос Антона. Услышь он чей угодно голос – он бы не был так ошарашен. Его невозможно было удивить внезапным появлением Антона где и когда угодно, но чтобы здесь?! И это на мгновение напугало Ивана больше, чем явление любого незнакомца. Его товарищ просто не мог быть здесь! Никак!

– Господи!

– Не, брат! Это всего лишь я.

Антон сидел на рабочей панели. В рабочей робе. В руках у него была чашка кофе. Иван медленно подошёл к товарищу, не спускающего с него насмешливого взгляда, и потыкал его пальцем в плечо.

– Да я это, я! Ты не сошёл с ума, в общепринятом клиническом смысле этого слова. Кофе хочешь? Виддер снабдил тебя даже кофе-машиной. – Антон кивнул в сторону аппарата, больше похожего на космический.

– Как ты здесь оказался?! – Вскричал Иван. – Если даже я не понял, как сам здесь оказался!

Антон пожал плечами, будто речь шла о чём-то настолько обыденном, что и говорить не стоит.

– Я всегда был умнее тебя. И мы в который раз говорим не о сумме знаний.

Иван сверлил друга взглядом. Антон скосил глаза вправо. Там стояла ещё одна чашка с горячим свежим кофе:

– Я и тебе сделал. Не хотелось бы, чтобы ты в первый же день сломал дорогущую высокотехнологичную установку, производящую то же самое, что способна произвести обыкновенная турка, поставленная на спиртовку.

– Как! Ты! Здесь! Оказался!

Антон сделал глоток. Этот простой акт потребовал куда больше времени, чем следовало бы. Можно было заподозрить, что ему доставляет удовольствие бесить друга. Но это было не так. Антон всегда выручал Ивана, «по жизни», что называется. Хотя если совсем откровенно: выручал, прежде немного побесив. Совсем чуть-чуть.

– Антон!

У Ивана из ноздрей шёл дым. Или нет! Иллюзия! Это всего лишь пар от горячего кофе. Он тоже сделал глоток, чтобы смочить пересохшее горло.

– На самом режимном сверхсекретном объекте есть исключительно бытийные службы. – Антон говорил спокойно, будто речь шла о сущей безделице. – Еда, мусор. Биологические отходы, в которые превращается еда. В твоём высокоинтеллектуальном учреждении приключился затор. Не полёта мысли и фантазии, но…

– Продуктов корпускулярной жизнедеятельности! – Иван предпочёл упредить товарища, с младых ногтей не стеснявшегося в выражениях. И к зрелости не утратившего привычку называть вещи своими именами.

– Если тебе именно так хочется обозначить…

– Ты хочешь сказать, – поспешно вклинился Иван, подбавив ехидства, – что если у них, вот здесь, проблемы с канализацией, они запросто звонят в городскую службу и вызывают сантехника?! Но даже если так, когда ты успел стать служителем коммунального культа?!

В этот момент открылась дверь, которую Иван ещё не успел приметить, и в лабораторию вошёл Виддер. Он мельком глянул на Антона, не вызвавшего у него ни малейшего удивления – тот салютовал ему чашкой кофе:

– Ваш добрый сотрудник угостил простого сантехника чашкой кофе.

Виддер оставил шутовскую реплику Антона без внимания.

– Доброе утро, Илья Николаевич!

– В мой кабинет! – сухо бросил Виддер и вышел.

Под насмешливым взглядом Антона Иван поспешил за своим учителем.

Коридор тоже мало отличался от обыкновенных коридоров научных учреждений. Дверь в кабинет Виддера была напротив входа в лабораторию. И кабинет Виддера был точной копией его кабинета тех времён, когда Виддер заведовал кафедрой физиологии. И даже надпись, выведенная каллиграфическим почерком Создателя, чёрной тушью по белой бумаге, обрамлённая в простую угольно-чёрную рамку висела на стене:

Кто сам понимает своё безумие, тот разумнее большинства людей.

Первоначальных «ремесленных» специальностей у Виддера было три: неврология, психиатрия и нейрохирургия. Его страсть к объединению знания о мозге, нервной системе и бихевиористике в одну специальность привели его в «чистую» науку. Так что нейрофизиология была его коньком. Он отлично знал биохимию, биофизику, молекулярную биологию и генетику, и многие прочие «смежные» области, ибо полагал Большую Науку единой и неделимой Системой. Быстро достигнув всего возможного в рамках ныне разрешённой официальной науки, став академиком, в том числе ряда крупнейших серьёзнейших зарубежных академий, Илья Николаевич Виддер пропал со всех учебных, научных и лечебных горизонтов на несколько лет. Как минимум – с горизонтов открытых. Иван никогда бы не ушёл от Виддера, его бы невозможно было прельстить самым заманчивым предложением – даже таким, как в таком молодом возрасте заведование весьма солидной кафедрой в вузе с историей, – если бы Виддер не пропал. Из науки. Хотя и поддерживал связь с Иваном, ничего не рассказывая ему о своей текущей работе. Теперь становится понятным, почему. И вот неделю назад он сделал Ивану предложение. От которого тот не просто не мог, но и не вздумал бы отказаться. Если бы Виддер пригласил его в ад – Иван в спешке даже бы не уточнил, является ли смерть необходимым условием путешествия.

Виддер сел за стол, не пригласив Ивана присесть. Сказал деловито, без приветствий:

– Поздравляю с официальным вступлением в Проект «Платон».

– Спасибо, Илья Николаевич! – горячо поблагодарил Иван, всё ещё не зная, за что. Но поскольку ещё со вчера у него была припасена версия, её он и озвучил с щенячьим энтузиазмом. В присутствии Виддера Иван немедленно забывал, что он уже и сам не Ваня, а Иван Алексеевич, доктор наук и всё такое. И немедленно превращался в восторженного мальчишку, едва наученного азам яхтенного ремесла, и ещё толком не разобравшегося ветер ли управляет парусом или же парус ветром. Его манил сам процесс.

– Мы будем заниматься любовью?! – Выпалил он со всей страстью любопытства, всегда охватывавшей его рядом с начинаниями и идеями Виддера.

Илья Николаевич едва заметно искривил губы. Что означало крайнюю степень ироничной насмешливости. Хотя Виддер не был знаком с Антоном, но в этой ироничной насмешливости они были чертовски схожи. Равно и в честности называть вещи своими именами.

– Я предполагал все эти годы, что ты испытываешь ко мне суррогат сыновних чувств. Это нормально. Ты не знал своего отца. Но я не мог предвидеть, что дело примет подобный оборот, что твои чувства настолько усугубятся. Прости, если сам не желая того, дал тебе ложную надежду.

Тирада была произнесена настолько серьёзно, что надо было знать человека много лет, чтобы понять, что он откровенно насмешничает.

– Да ну вас, Илья Николаевич! – фыркнул Иван. – Я имел в виду содержание Проекта. Мы будет изучать нейрофизиологию любви?

– Фуух! – Виддер сделал вид, что испытал огромное облегчение. – Потому что я не хотел бы оскорбить тебя отказом, в случае столь неожиданного поворота. Но и ответить согласием, в силу ряда причин, никак не могу. Это было бы чревато фатальными последствиями для нас обоих. И окончательно бесповоротно фатальными – для одного из нас.

Иван только рукой махнул на очередную насмешливость Виддера.

– Илья Николаевич! Я же серьёзно!

– Да и я не шучу. У меня нет чувства юмора.

– Ну да, ну да. Так чем всё-таки занимается «Платон»?! Я безоглядно согласился руководить лабораторией. Потому что там, где вы – там передовой план науки, там…

– Иван, у науки нет передовых, штабов, резервов и тыла. Точнее – всё это наука. И этим мы и будем заниматься.

– Чем?!

– Всем!

Виддер выдержал театральную паузу, наслаждаясь заминкой ученика. Чтобы немного успокоиться, Иван посмотрел в окно. За окном был лес. И верхушки деревьев качало порывами ветра.

– Как здесь за окном может быть лес?! Как здесь за окном может быть ветер?!

– Мир полон иллюзий, не правда ли?

– Неправда! – Горячо возразил Иван. – Вы сами учили меня, что в мире нет иллюзий. Только наш мозг может сотворять иллюзию.

– Вот именно, – кивнул Виддер. – Так что лес и ветер за этим окном – иллюзия, созданная нашим мозгом. Как в прямом, так и в переносном смысле. Как, возможно, – понизил он голос до киношного зловещего шёпота, – лес и ветер за любым из окон!

– Да-да! Сперва наш мозг создаёт иллюзорную гипотезу, затем технологию иллюзии, а затем наслаждается иллюзорной реальностью.

– И мы уже не может отличить одно окно от другого. Что уж говорить о всего лишь первой производной в виде образа за окном. А теперь подойди и открой его.

Иван посмотрел на учителя с сомнением.

– Иди, иди! Не бойся!

Окно в кабинете Виддера легко открылось, и в лицо Ивану подул свежий ветер, его обдало запахом разогретой на солнце хвои и прелой листвы.

– Не может быть! А почему в лаборатории окна не открываются?!

– Потому что бюджет персональных нужд главы Института больше бюджета персональных нужд всего лишь руководителя одной из лабораторий Проекта.

Виддер встал, подошёл к окну и закрыл его.

– Ты ощутил всего лишь вторую производную иллюзии. Возвращаясь к твоему вопросу, – Виддер вернулся в кресло за столом. – Мы будем заниматься всем. Будем изучать всё. В том числе – и нейрофизиологию любви. На свете очень много любви. И её странных производных. Большего пока сказать не могу.

– Куда уж больше, чем ВСЁ! – Иван попытался быть саркастичным. Но у него в очередной раз не получилось. Вместо насмешки вышло какое-то жалкое сетование школьника на невозможность решить задачку.

– Да, всё. И среди всего, – Виддер вернулся к сухому тону, – серийных убийц. Их нейрофизиологию, нейроинформатику, нейропластичность. Их генетику. Их филогенез, приведший к подобному сбою. Или не сбою, а очередному приспособленческому механизму. На благо… На чьё благо? Ибо ни один приспособленческий механизм не возникает не во благо. Психопатия – что она? И этим будем заниматься. Методологически. Всеохватно. Насколько это возможно на данном этапе нашего интеллектуально-технологического развития. Не реализует ли природа, бог, вселенная, я не знаю кто – подобным образом очень полезный инструмент неудовольствия, чтобы доставить планете радость? И почему психопату предписываются пороки и наслаждение, в какой момент и почему психопат перестал испытывать радость, но в формах получения наслаждения развился до самых странных форм? Потому что психопатия не редукция, а именно развитие. И так далее. И тому подобное. И чёрт знает что ещё. Я же сказал: всё.

– Почему «Платон»?

– Почему нет? В человеческих телах и душах сосуществует порой далеко не одна личность.

– Не считая того, что он до сих пор не найден. Мост между телом и душой.

Виддер одобрительно кивнул:

– И его будем искать.

– Но как же мы будем изучать серийных убийц, если даже Бухановскому, без которого дело ни за что не раскрыли бы, мозг Чикатило не достался, несмотря на его настоятельные просьбы?!

– Чикатило казнили выстрелом в затылок. Нет никакого смысла в мозговом детрите. Даже если бы Чикатило был казнён иначе, какой смысл в мёртвом мозге? Что может сказать мёртвый мозг? Тебе интересна живая девушка. Я надеюсь, – Виддер снова чуть заметно скривил губы. – С мёртвой девушкой не поболтаешь, не займёшься любовью, она не ощутит запах тёплой хвои, не получит радость от морского бриза. Изучаемый мозг, как и интересующая тебя девушка, должны быть живы. Если ты, конечно же, не психопат. Но даже психопат интересуется первоначально живым. Его задача сделать живое – мёртвым. Или хотя бы безжизненным. Наша задача прямо противоположна: мы должны оживить психопата. Во всех смыслах слова «оживить».

Ивана слегка передёрнуло. Сравнения Виддера никогда нельзя было назвать элегантными – зато они всегда пронимали. Виддер отследил реакцию ученика. Впрочем, как всегда. Усмехнулся, и продолжил, как ни в чём не бывало:

– Возвращаясь от метафор к методологии. Хотя довольно часто, а точнее сказать: всегда – это одно и то же. Если мы говорим о системном подходе. – Виддер уставился в окно совершенно пустым взглядом. Внезапно опустевшим. Такое и прежде бывало с учителем, и Ивана это всё ещё пугало. Чтобы прогнать страх, в который всегда приводил его подобный взгляд, Иван затараторил:

– Но весьма затруднительно изучать деятельность живого мозга на нейронном уровне! Это опасно. Это негуманно. Это запрещено, в конце концов! Иногда нам удаётся, если нужды пациента того требуют…

Взгляд Виддера снова стал осмысленным, он насмешливо перебил ученика:

– Я знаю твои темы, и говорить о них ты можешь долго. И вряд ли в твоей скороговорке мелькнёт хоть что-то, неизвестное мне. Да, дорогой мой ученик! Да! Живого – затруднительно. Мёртвого – бесполезно. Где-то между затруднительным и бесполезным пролегает наша тропка.

В глазах у Ивана вдруг вспыхнул восторженный мальчишеский блеск:

– Мы будем принимать участие в расследованиях? Что-то вроде «Мыслить как преступник»? Я очень люблю этот сериал, хотя для того, чтобы получать от него удовольствие, мне приходится убивать в себе врача и учёного. Люблю, даже несмотря на то, что там довольно примитивная схема сценария: создаёшь ряд когнитивных гипотез и, путаясь в них, ожидаешь, что одна окажется верным когнитивным суждением ровно к концу серии. Увлекшись, я даже сам набросал идею и написал несколько сюжетов. Но потом мне стало скучно. Любая схема рано или поздно становится скучна. Будто твой мозг кружит и кружит на одной и той же карусели, и ничего не меняется! Что может измениться в маршруте карусели?! И весь спектр восприятия постепенно суживается до этого узенького круга. Формирует карусельный нейронный путь. Как с любой дурной привычкой.

Закончив монолог, Иван наткнулся взглядом на тонкую папочку, протягиваемую ему Виддером.

– Вот, кстати. Твоя первая «лабораторная работа».

Иван взял папочку. Открыл. Фотография импозантного красавца за пятьдесят, от которого так и разило чем-то таким… Где-то он его уже видел. Иван пробежал глазами печатные строчки.

– Конечно же!

– Конечно же, в нашем довольно узком профессиональном мире ты хоть раз да пересекался с ним. Хотя бы шапочно. На конференциях, съездах.

– Ещё я с ним как-то раз был на записи телепередачи. Где меня безжалостно обрезали, и я выглядел полным олухом! – насупился Иван. – А вот господин Васильев вовсе не был учёным и врачом, хотя именно так себя и преподносил публике. Он был торговцем!

– Не совсем. Он был дельцом. Неплохим ремесленником и великолепным дельцом в своей, заметь, ремесленной нише. Это важно. Он не торговал воздухом или беспочвенной надеждой. Он торговал помощью. Иногда быть дельцом в своём деле более, чем достаточно, чтобы собрать под крыло действительно учёных и действительно врачей. Которым нужны средства, но которые ничего не смыслят в источниках получения оных. Так что Васильев был на своём месте. При своём деле. Он пестовал детище, которое создал. Дельцу не обязательно быть Мыслителем и Гуманистом. Напротив, мысли и гуманность, на нынешнем уровне интеллектуального развития и того, что люди вкладывают в понятие «гуманность» – вредят делу.

– Подождите! Не понимаю. Был? Пестовал? Почему в прошедшем времени?

– Новости не смотрим? В Интернет не ходим?

И Виддер многозначительно кивнул на папочку. Иван, пробежав ещё несколько строк, поднял на Виддера обескураженный взгляд.

– Найден мёртвым? – Затем вернулся к бумагам и бегло пробубнил текст: – «Причина смерти: сквозное пулевое огнестрельное ранение груди, причинённое пулями калибра более шести и менее девяти миллиметров, из распространённых боеприпасов калибра семь целых шестьдесят две сотых миллиметра. Входная рана расположена на груди слева от срединной линии, выходная соответственно на спине справа от срединной линии. В момент причинения огнестрельного ранения потерпевший был обращён к дульному срезу оружия передней поверхностью тела, что подтверждается направлением раневого канала».

Виддер поморщился.

– Спасибо, Иван. Я догадывался, что доктор наук умеет читать. Но твоя задача чуть-чуть сложнее. Ты должен выяснить, кто убил Васильева.

– Я?! Но я врач, а не следователь! Я учёный, а не… детектив!

– Гомологичные специальности. Наука подобна криминальной истории. Должно найтись такое объяснение, которое покажет неразрывную связь всех улик и высветит их скрытый смысл. Так что ты будешь искать объяснение смерти Васильева. Заодно и выяснишь, кто его убил.

– Но я… Но как? У меня нет полномочий. И…

– И куда бы ты ни пошёл, к тебе отнесутся если не с должным почтением, то, как минимум – не будут препятствовать.

– Но всё-таки…

– Вон! – Коротко сказал Виддер.

Иван пошёл на выход. Растерянно оглянувшись от дверей:

– А кто ещё, кроме меня, участвует в Проекте? Кого я возглавляю?

– Лаборатория твоя. Тебе и штат набирать. Сразу скажу: не слишком раздутый. Двоих помощников будет более чем достаточно для начала. Но не торопись. Это должны быть проверенные люди, с острым умом и соответствующим образованием.

– Соответствующим чему?

– Всему! – Рявкнул Виддер. – И вот ещё что! – Он красноречиво окинул Ивана взглядом. – Не надо этого бандитского шику. Достаточно джинсов, кроссовок, футболки. Не надо катаевщины. Обойдёмся без хороших шляп, отличных ботинок и готовности убивать любого за сто тысяч. Этот вид эмоционального холода примитивен и, соответственно, не интересен, как всё уже довольно хорошо изученное. Одевайся удобно, а не в соответствии, – Виддер кивнул головой за окно, как будто именно за этим окном была земная поверхность, населённая живыми людьми, а не… Иван затруднялся сказать что. Почва? Населённая совсем другими организмами. Возможно более полезными Планете, чем человек. Илья Николаевич тем временем продолжал: – Удобство и есть высшая степень соответствия. – Виддер холодно улыбнулся. – А в случае иных задач – одевайся в соответствии со средой – для удобства оставаться в живых. Это мимикрия – биологическая, социальная, какая угодно – часть большей Системы. Здесь же тебя никто не убьёт, если ты придёшь в кедах и толстовке.

Иван выскочил за дверь.

В лаборатории Антон вольготно расположился в кресле, задрав ноги на стол. Иван недовольно поглядел на друга, но ничего не сказал, взяв с рабочей панели чашку, сделав глоток и пробурчав:

– Обожаю холодный кофе.

– Я сварю ещё! – Антон с готовностью сорвался с места. – Каковы результаты аудиенции?

– Это вообще-то секретная информация.

– Ну да, ну да. Секретная информация в секретном институте, куда невозможно проникнуть.

Направляясь к кухонному уголку, Антон ловко выхватил папку у Ивана из подмышки. Тот только вяло сказал – всё равно бесполезно:

– Немедленно отдай.

Но Антон уже открыл папку. Увидев фотографию, на мгновение нахмурился. Иван уловил изменение мимики друга.

– Знаешь его?

– Откуда?!

– Он довольно часто мелькал в телевизоре.

– Я не смотрю телевизор.

Антон пролистал папку. Закрыл, положил рядом с Иваном и отправился колдовать кофе-машиной. Деловито резюмировав:

– Итак, убит организатор и соучредитель, главный врач и прочий отец-основатель пятизвёздочного дурдома.

– Заведение Васильева занималось не только тем, что можно трактовать как отклонение от психической нормы. В первую очередь они занимались тем, что обыватель мог бы назвать восстановлением нормальных функций у людей с тяжёлыми поражениями центральной нервной системы после инсультов, аварий и…

– И всего, что приводит к сбою процессора под названием «головной мозг». Или неполадках в проводке от центра к периферии.

– Если совсем упрощённо: да.

– Ещё проще: спасением «материнки» и перепрошивкой нейронных путей.

Иван с одобрением посмотрел на друга. Антон обладал воистину острым умом. Но он не собирался демонстрировать ему восхищение лишний раз. Потому ответил прохладно:

– О нейропластической трансформации можно и так сказать. Спектр оказываемых клиникой диагностических, лечебных и реабилитационных услуг очень широк и довольно сложен для популярного изложения. Но твой облегчённый вариант довольно точен. Для упрощённого восприятия.

Антон добродушно усмехнулся. Терминологический снобизм Ивана был ему отлично известен. В этом мире терминов громадья, где новые и новые плодятся в геометрической прогрессии, создаётся впечатление, что усложнение существует лишь для того, чтобы замаскировать всё ещё имеющее место быть человеческое незнание о простейших вещах и понятиях. Когда-то учёные довольствовались всего лишь четырьмя элементами: воздухом, водой, землёй и огнём. Сейчас существует таблица Менделеева, а адронные коллайдеры дробят и дробят элементарные частицы. Но больше ли современные учёные знают, чем учёные эры четырёх стихий?

– И Виддер поручил тебе расследовать убийство Васильева.

Иван недоумённо пожал плечами:

– Что-то вроде того.

– И зачем?

– Если бы я знал.

– А ты спрашивал?

– Да.

– И что?

– Как всегда, когда о чём-то спрашиваешь у Виддера – чувствовал себя идиотом.

– То есть обыкновенное его «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что».

Иван кивнул.

– И результатом алгоритма традиционно явится сам процесс.

Антон протянул Ивану чашку горячего кофе.

– Кстати, о самих процессах? Как твоё вчерашнее приключение?

Иван обжёгся, поперхнулся и укоризненно глянул на друга:

– Джентльмены о таком не говорят!

– Понятно. Тебя продинамили.

– С Еленой всё… Всё не так. Это не просто… Не просто то, во что ты пускаешься с лёгкостью. Кроме того, у неё, по всей очевидности, имеются расстройства восприятия.

– Может, радости?

– Что?

Виддер только что говорил о радости. Конечно, он говорил не о той радости, о которой говорит Антон. А о какой радости говорит Антон и с какой такой радости, собственно, он о ней говорит? Откуда он всегда знает, что говорят Ивану, ладно уж – о чём Иван думает. Впрочем, «радость» – довольно распространённое слово, просто у него паранойя на фоне всех этих секретных институтов и проектов не пойми про что.

– Что тобой трактуется как расстройства восприятия, для неё может быть радостями восприятия. Шутка, построенная на простых контекстных антонимах, чего всполошился?! – С удивлением посмотрел Антон на Ивана. – Расстройства – они бывают не только психики. Или восприятия. Ещё бывают расстройства в смысле огорчения. Соответственно, радость…

– Я понял. Антоним.

– Звучит практически как Антон. Антон им. Антон им всем! Понял да?!

Оба расхохотались.

– Ты никогда не задумывался, почему тебя зовут Иван, а меня Антон?

– Два сироты будут искать смыслы в своих именах? Случайно данных им неизвестно кем?

– Не скажи! Не твой ли любимый учитель любит утверждать, что существует бесчисленное множество тесно взаимосвязанных подсистем в рамках единой?

– Ты-то откуда об этом знаешь?

– Ты сам постоянно об этом болтаешь. Было время, когда вся твоя речь представляла собой сплошной набор цитат из Его Светлости Виддера. Или даже Его Преосвященства! Слушай! – Антон замолчал, будто озарённый догадкой. – А тебе никогда не казалось, что твой Виддер хочется докопаться до бога?