Они назвали свои имена. Хозяин привстал со шляпой на коленях.
– Карл.
– Необычное имя. – Заметила Веда, протягивая руку к тесту и отщипывая кусочек.
Тата сделала то же, и обе синхронно запустили тесто в уста.
– В честь, значит, окрестили годаньского президента, с которым у Сурьи было перемирие на вечные времена. – Солидно объяснил Карл, положив ладони на квадратные колени.
Тата, жуя тесто, вмешалась:
– То сестрица ваша, товарищ инспектор? Будто сродственное что есть.
Под взглядом мужа она умолкла, хотя спервоначалу не собиралась ограничиться одним вопросом, и упрямо отвела глаза.
– Соловья баснями не кормят. – Сказал ей Карл, не дав Всеволоду ответить.
Тата оторвалась от стола и распахнула дверцу буфета – в полутьме запестрела горка маленьких яиц. При виде их Всеволод сел прямее, а Веда поцокала зубами – совсем незаметно.
– Разве что яишню, если на скорую руку? – Заволновалась совсем не ленивая Тата. – Свежие.
Карл посмотрел на гостей и поднял руку – ладонь ребром.
– Это вздор, Тата. Люди далеко едут, что они – яичницы не видали? Пироги дай.
– Ах, ну да. – Обрадованно сказала Тата и бешено отворила несколько дверец – и так быстро, что нежданным гостям померещилось, что у неё не одна, а несколько пар рук, выставила на стол и мигом заставила его прекраснейшими пирогами – тут имелись и большие, и в ладонь, и такие, что разве в обеих руках насилу удержишь.
– Вы-то, смотрю, свеженькие, умытые, а ведь издалека трепитесь.– Сотворив такие чудеса, цеплялась любопытная Тата, показывая, где умыть руки и тут же подавая полотенце.
Снова дрогнули Всеволод и Веда, и снова чуткий Карл приметил это.
– Сядь, Тата. – Повелел он.
Все сели и принялись есть. Хозяева не оставили гостей в одиночестве, видно, чтобы тем не было неловко показать свою удаль. Разговор был необязателен, так как его заменил прелестный, с ума сводящий дух от пирогов, и их разнообразный вкус.
– А вот с луком, с яйцами. – Сильно двигая блюдо по столу, как военное судно в забитом до отказа порту, чуть невнятно молвила Тата.
Веда закивала и под внимательным оком хозяина занесла руку над поджаристыми квадратными пирожками. Тата вдруг прыснула и, не смущаясь того, что Карл прямо-таки ошпарил её, как хлыстиком, взглядом, объяснила:
– Этот, – (она указала на мужа пухлой красивой рукой), – раз через яйца с полгода плашмя лежал, чуть живота не решился.
Нескромное разоблачение заставило Карла сильно сдвинуть брови, а за щекой у него застыл круглый пирожок. Выглядело это очень мужественно.
– Поехали мы, – торопясь сжевать пирожок с малиной и становясь от этого необыкновенно хорошенькой, рассказывала Тата, – яйца менять… Сели на коней хороших. То есть, вот он сел на коня, ещё то был отец Бранка…
Она отвлеклась:
– Ты слышал, Жук, как утром Бранко раскричался? За десять минут, ей-Орсе, вот не вру, до вашего прихода. И так бранился, так бранился, будто увидел менял, не иначе. Если бы я не знала, что они шага из дурыльни своей не сделают, вот ей-Орсе, подумала бы…
Она, продолжая смеяться и широко раскрывать карие сияющие глаза, обвела ими присутствующих. Хмурое лицо мужа ей не понравилось, и она задиристо вздёрнула подбородок, который тоже напоминал самый розовый, самый славный пирожок.
– А я села на кобылу, хорошую кобылу, – она вздохнула, – мы её после в добрые руки продали, – да, молодую и непривычную.
Последнее слово Тата заметно подчеркнула, значительно сделав глазами ну, ясно вам?
– Сейчас сели, я ещё не была такая красивая, – она хохотнула, – и легко села, как мужик на бревно. Приехали до места, тут уж и менялы: ждут. Никогда они не опаздывают, никогда и не обманут… А всё ж меня оторопь берёт… хоть они и в своих капюшонах, да плащи до пят, а сердце биться начинает отчаянно.
Тата приложила руку, и все так и увидели её большое розовое сердце, весело прыгающее, как мячик.
– Жук снял с луки мешок и спустил его на землю, а меняла сейчас ко мне и протягивает плетёнку… я уж и руку протянула, а слегка зажмурилась… потом глаза разлепила: капюшон низко сдвинут и сумка нечувствительно перешла в мою руку. Тут это и сделалось… Кобыла моя принюхалась, пригляделась да как испугается! Мигом встала свечкою, мешок вон у меня из рук, я заверещала, как белка. Муженёк мой, не будь плох, железной рукой схватил поводья моей Машеньки и удержал, хоть зарежьте, удержал…
Тата перегнулась над гаванью пирогов и похлопала мужа по сухому коричневому кулаку.
– Но вот напасть: коник с чего-то решил, что сделалось нехорошее… ну, будто напали на нас, и прогремел, и хвост поставил… сейчас в наступление. Жук принялся его урезонивать, да поди, с двумя справься… они у нас не маленькие, Бранка видали? Ну, и шарандарахнулся мой любезный друг, и протащил его верный жеребяка в шенкелях по полю – что товару передавил, ихних наседок спугнул! Аж до идолов дотащил, ей-Орсе. Правда, если бы я увидела идолов, то ума бы вконец решилась – так говорят. А всё же интересно.
Тата глубоко вздохнула и уже скучным голосом закончила:
– Ну, и провалялся мой муж без малого полгода. Менялы-то помогли мне взгромоздить его на Бранкова отца, который прочухал, наконец, что войны нету, да и хозяин слабым голосом ему команды подавал. За убыток ничего не взяли и всучили полную плетёнку взамен разбитых… тоже утешеньице, что свет не без добрых всяких. С той поры Машу спроворили циркачам – те люди хорошие и не оставят её, когда она уже и кланяться, да хвост трубой ставить не сможет. Славные люди и автомобиль у них славный, весь в позолоте.
И Тата продолжила рассказ уже про циркачей, но Карл во всё время беспечального её повествования молчавший и спокойно отдававший должное пирогам, прервал её:
– У меня от сухомятины язык колом встал, Тата. Нету ли у тебя щец или чего такого?
Тата с неохотой оборвала рассказ, заметив:
– Да ведь суточные.
– И то хорошо. – Сухо отвечал Карл.
Тата возобновила рассказ, поднялась и выставила миску со щами.
– Дни постные. – Извинилась она. – Так что я сказать вознамерилась? А… Сестрица она вам, товарищ инспектор?
– Нет. – Ответил Всеволод. – И я вовсе не инспектор, Тата.
Тата кивнула, подавая ложки, скорее, похожие на холодное оружие – их стёблышки были заострены и даже перехвачены маленькой гардой у ложа.
После еды, вежливо отвергнув предложение отдохнуть (вполне искреннее, хотя Всеволоду и показалось, что отказ был принят Карлом не без хорошо замаскированного вздоха облегчения), хозяин проводил их до машины, на редкость точно и ясно растолковав, как им добраться до заводов.
– Удачи, – добавил он, бровями заставляя съехать шляпу на лоб, – вам и сестрице вашей.
Он глубоко заглянул в глаза Всеволоду, прежде чем его собственные погрузились в тень его неизменной подружки.
Трое рыбаков, как один слитый силуэт, показались в конце улицы. Взгляд из-под шляпы поторопил Всеволода.
Объезжая село, они увидели чёрную кузню и красные огни внутри на длинных полосах металла.
Дело шло к Шестнадцатому Дню. Ну, вы знаете, как оно бывает. Бриджентис, почти не покидавшая потускневшего от скрытого волнения неба, на самые краткие часы уходила в лес или в холмы – как приходилось – и выныривала, увеличившаяся и сытая, как кошка, чтобы снова и снова, свернувшись клубком, плыть над машиной. Дорога стала до того гладенькой и бегучей, что даже Веде не приходилось язвить по поводу мастерства вождения. Настроение не соответствовало дороге. Веда думала о Пусике и скучала. Татины пироги истратились, несмотря на щедрость красавицы, к послеполудню послезавтрашнего дня. Сжевав последнюю корочку, Веда изрекла:
– Ты заметил пробки от шампанского?
– А? – Отозвался Всеволод.
– У них пробки от шампанского на ножки креслиц надеты.
– О-о… – Неопределённо заметил водила.
– По крайней мере, восемь бутылок они выпили.
– Семь.
– Что?
– Одна ножка обварена сургучом.
Веда искоса посмотрела на руль.
– А дорога-то, танцевать можно. – Холодно заметила она. – Стало быть, они женаты семь лет.
Брови водителя тихонько приподнялись и опустились.
– Да, хорошая.
– Кто?
Он повернул к ней лицо – брови на подобающем месте, – показал плечом за окошечко. Бриджентис к случаю оттолкнула жёлтое облако и глубоко заглянула в машину. Орс спускался за очень высокую неровную стену – похоже, не лес, а проехавший стороной город с невырубленными садами, задичавшими и жившими своей жизнью. Но это так – мелькнул и скрылся.
– Последний населённый пункт… Здесь. – Подтвердил дракон.
– Почему ты сказал «здесь», а не «в этом квадрате»?
– Почему я должен был так сказать?
Тон был не враждебен, дракон просто удивился. Машина нашла ракурс, в котором дорога свернулась петлёй вокруг возвышенности. Очевидно, они набрали высоту.
– Ты был так воинственно настроен. – Внезапно принялась критиковать Веда. – А они ведь славные, правда?
Всеволод заметил:
– Все они.
– И у них была белая собака.
– Правда?
– Фото внутри буфета.
– Почему была?
– Внутри за банками с кофе. Вроде боксёра. И чёрная ленточка.
– Может, она просто сбежала.
– От таких славных?
Коробки заводов были аккуратно разложены по горизонту. Уродливыми они не выглядели. Холмики отвалов негрубо громоздились у тихо бренчавшей речки в простенькой ограде.
Веда постучала указательным пальцем по плечу Всеволода.
– Пришло время…
– Как?
– Не пора ли заняться делом?
– Именно?
– Ну, ты же инспектор. Так иди и инспектируй.
Всеволод улыбнулся.
– Я не знаю, как это делается.
Наклонившись к ней, он тихо сказал:
– Дождёмся вечера и поедем.
– А инспектировать?
– Говорю тебе, я смущён, ей-Богу… могу сделать что-нибудь, ну, совсем не так?
– Ну и ну.
– Да, да… Я просто уверен…
– Что сделаешь что-нибудь не так?
– Ну, там же есть всякие штучки, секреты?
– Там?
– Во всяком деле.
Веда выгнула губы и покачала головой, глядя вперёд, на источающие тонкие струи дыма заводы.
– Класть асфальт такое сложное дело? – Наконец, сказала она.– Задашь им пару-тройку вопросов.
Небо заволокло, и Бриджентис мелькала в просветах между тучами, ни разу не показавшись целиком. Создавалось впечатление, что это совсем другое небесное тело. Когда Всеволод сказал «пора» и взялся за руль, она вдруг выплыла перед ними на дорогу и была почти страшна: такая красивая, круглая, глаз не оторвёшь.
– Почему Карл нас не убил?
Всеволод кротко пожал плечами.
– Чем, ножкой кресла?
– Потому что мы были в Ловарне или потому что ушли оттуда?
Всеволод отвёл руку от руля и повертел ладонью.
– Так-сяк.
– Я вот тоже подумала.
Дождь так и не пошёл, к концу ночи небо засыпало мерцалками – в сурийском языке сохранилось устаревшее слово «вызвездило», – а дорога теряла своё качество по мере удаления от заводов. Дракона за рулём и дремлющую акулу изрядно трясло. Всеволод приноровился и смахнул машину в лесостепь, неспешно обступившую дорогу. Ещё три часа быстрой езды между островками деревьев и по левую руку глухо заворчал город. Он, должно быть, решила Веда, очень велик.
К одиннадцати утра объехали и его, стало тихо и пустынно. Вдалеке медленно, точно поднимающийся с колен борец, встали горы.
Веда положила руку на руль, машина поехала тише, остановилась.
– Теперь, вероятно, следует надеть медвежьи лапы.
Всеволод изумился.
– Да?
– Разве здесь не государственная граница?
– Что за вздор. – Вежливо возмутился дракон. – Гоморра – часть Сурьи.
– Нет, что – правда?
– Не то, чтобы чистая, но вообще-то да. И забудь всё, что слышала от кого бы то ни было.
– Это ты про кого?
– Гоморрцы – граждане Сурьи, как и ты.
– А я?..
Всеволод не ответил – он не был расположен к шуткам в это время дня.
Песня
– А вот Карл – нет.– Сказала Веда, задумываясь.
– Нет. – Согласился Всеволод.
– Он годанец, верно?
Дракон кивнул, но думал он о другом.
– А, ты тоже заметил?
– Что? – Повернулся дракон. – А, ну да.
– Даже акцент иногда… Чувствуется как-то. И потом, эта шляпа.
– Да, сурийцы таких шляп не носят.
– Ты меня слушаешь?
Дракон предупредительно сказал «Да, да» и добавил:
– Из Северной Годаньи.
– Ты как думаешь, он нас заложит? Я думаю, как пить дать.
– Всякое бывает.
Веда пожала плечами.
– Я не осуждаю. Вот меня взять. Конечно, если пристать, как с ножом к горлу… – Размышляла она. – Как мама, к примеру.
Всеволод дрогнул.
– Ну…
Они ехали по плоховатому шоссе вдоль хребта, аккуратно сложенного тут ледником или иной какой чудью в сказочные времена. Вид у местности вполне цивилизованный, и шоссе, крючком зацепившееся за горы, уводило за скалы, как в комнату. В целом горный массив напоминал раковину с плохо отшлифованной морем крышечкой и гладкой нежностью внутри. Гравий вразвалочку скрипел под чьими-то шагами, вышел из-за старого комковатого камня коренастый человек в длинных трусах хаки и соломенной дамской шляпе, какие носили летом по всему побережью, как не удивительно, именно мужчины. С интересом, но не чрезмерным, он глянул на машину и стал взбираться по менее удобной боковой тропочке – город, видно, лежал по две стороны шоссе.
Всеволод окликнул его и, выйдя из машины, спросил, далеко ли в город и предстоит ли им пройти какие-либо формальности.
Тот спустился на несколько шагов и, вежливо ответив на извинения, пояснил, что город – вот он, трошечки пройти, а формальностей никаких нету…
– Заграница, что ли? – Весело, хотя лицо его было, как показалось Веде хмурым от собственных забот, крикнул он, уходя.
Всеволод вслед ещё прокричал:
– Извините за беспокойство!
Тот, не оборачиваясь, помахал – какое, мол.
Хотели запарковаться под скалой, в симпатичных зарослях олеандра – он весь был в розовых трубочках – и сейчас подняться в город, но Веда начала клевать носом. Её разморило, объяснила она. Небо, как в последнюю минуту перед грозой, опустило на раковину серую тёплую тень. Свернувшись на заднем сиденье, акула проспала два часа. Проснувшись, она села и долго глядела по сторонам.
– Мне приснилось, что мне отрубили голову.
Вид у неё был удручённый. Всеволод, как мог, утешил её, напомнив, что дневные сновидения вне ведения Участи. Веда, повеселев – от уговоров ли, а, быть может, от пирожка, тайно сбережённого и подсунутого драконом – громко жуя почти целые ягоды шелковицы, поддержала:
– Ну да, может, этот сон касается тебя, а не меня. Правда?
– Правда, правда. – Всеволод подобрал упавшую ягоду.
Они прихлопнули дверцы тревожно посмотревшей на них лягушечки и двинулись потихоньку к серым камням под ласковое ворчание приближающегося грома.
– Шла Саша по шоссе… – Радостно заметила Веда, озираясь.
Дорога хороша – синие камни по обочинам, доброе небо, темнеющее с каждым шагом, и посвежевший воздух шествовали впереди них. Что-то подсказывало, скоро они увидят Гоморру – мелькнуло высотное здание. Шпиль.
На повороте, где среди камушков шевелился в чаянье грозы кустик жёлтых цветов, Веда услышала шелестение – должно быть, первые капли дождя. Она склонилась к цветикам, преданно посмотревшим на неё и охотно принявшим ласку её рук.
Снова прошелестело, и, выпрямляясь, Веда заметила быстрое движение – насекомое или птичка скользнули почти у виска её.
Всеволод остановился и медленно приблизился к скале. Он указал ей пальцем на крохотное отверстие в камне, оно плавилось на глазах. Веда нахмурилась, вглядываясь. Всеволод нагнулся и из цветиков, пошебуршив, вытащил что-то. Молча раскрыл ладонь. Веда чуть приподняла ресницы. Оба встретились глазами, и Всеволод шепнул:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги