Других у Бога нет

Маруся ехала с камнем. Огромным, холодным камнем, придавившим её мысли и состояние настолько сильно, что слёзы текли сами, а нервы, спрятавшись от беды, дрожали сожалением и отсутствием веры в хорошее. Она боялась. В голову лезли мысли, одна страшнее другой. Преступники ночью, пока она спит, обязательно подбросят ей в дом картину или спрячут её где-нибудь в саду. Воображение рисовало здоровых мужиков, окружающих дом со всех сторон, лай её маленькой собаки, острые лучи фонарей, рыскающие по окнам, и беспомощный мобильный телефон, не имеющий в памяти экстренного вызова полиции.

Дорога летела, мелькая километровыми столбами, сопки, подпалённые локальными пожарами, сменились равнинами, а потом и мостами. Лимассол, – город, в котором она жила уже два года, – пролетел за окном без привычного разглядывания домов, витрин и реклам. Подъехав к дому, неожиданно для себя прямо на крыльце она увидела соседей.

– Боже, – выкрикнула она, выходя из машины, – вы не представляете, как я рада вас видеть! Как здорово! – сказала она вслух, и тут же услышала от своих мыслей фразу о неудержимом желании поделиться происходящим именно с ними.

– Мариночка, – кинулась она обнимать и целовать женщину, – как я боялась заходить в дом одна! Вы не представляете, что с нами происходит!

– Представляем, – спокойно ответил Семён, отвечая на приветствие Маруси, – мы с женой уже два дня ваш дом караулим. Ночами видим, как на той стороне улицы полицейская машина дежурит. Смешные такие! Сидят в засаде, ждут вашего приезда, а сами свет в кабине включают, постоянно чего-то едят и очень громко разговаривают. А вчера после обеда они позвали нас понятыми и, вскрыв вместе с «мухтаром» ваш дом, три часа производили обыск.

– Как это! Без нас! – открывая дверь дома, возмущённо произнесла Маруся.

Пройдя в гостиную, она тут же увидела на столе какие-то документы, ящики комодов были выдвинуты, картины сняты и поставлены на диван. Поднявшись на второй этаж, она сначала заглянула в спальню. Украшения из большой шкатулки были высыпаны на покрывало кровати, двери шкафов открыты, на полу валялись крышки от коробок из-под обуви, дамские сумки, журналы и книги из прикроватных тумбочек. Ужас медленно заполнял её сосуды, заставляя сердце стучать молотом по дрожащей от страха душе.

Гостевая спальня была разорена меньше. Запасные подушки и одеяла, сложенные раньше в пластиковые сумки, лежали в углу, а верхняя одежда с вывернутыми карманами хотя и висела на вешалках, но совсем не в той последовательности, которую она бережно создавала сама.

Войдя в кабинет мужа, она тут же села на диван. Увиденное отобрало последние силы, сделав ноги ватными. Рабочий стол Глеба стоял, как на витрине мебельного магазина, сверкая лаком – он показывал рисунок дерева, который она никогда не замечала из-за стоящих на нем раньше компьютера, принтера и папок с документами. Индийский шкаф, хранивший большое количество минералов и безделушек, привезённых Глебом из разных стран, был открыт, и голые полки с размазанной пылью определённо говорили, что содержимое исчезло.

– Да, – произнёс Семен, проходя в кабинет, – тут они провели больше всего времени. Рылись и потом забрали все бумаги, унесли технику, видеокассеты и диски, флешки, винчестеры, даже… – он показал рукой на стену, – зачем-то взяли фотографии детей и внуков.

Маруся молчала, смотрела по сторонам и не могла поверить в происходящее. На мгновение она закрыла глаза, представляя, что сейчас всё исчезнет само собой, и страшное наваждение – это всего лишь игра её испуганного воображения; но открыв глаза, она поняла, что всё уже случилось, и теперь с этим нужно жить и как-то противостоять.

– Думаю, – продолжил Семён, – что для вас самым плохим будет изъятие камней из шкафа Глеба. Я слышал, о чём они говорили, и видел, как светились радостью их глаза, когда они нашли мешок зеленых кристаллов, потом в каменных чашах были огранённые жёлтые, фиолетовые, белые и голубые камни. А когда они нашли ромбические кристаллы, то бегали минут двадцать, как ошпаренные. Звонили, кричали и все, кто участвовал в обыске, приходили на них посмотреть.

– Вот, – он протянул Марусе бумаги, – это протоколы изъятия, они оставили их в гостиной. Тут написано, что у вас нашли изумруды, полудрагоценные камни ювелирной огранки и кристаллы настоящих алмазов. Я так понимаю, они ещё хотят обвинить Глеба в незаконном хранении драгоценных камней.

Глаза Маруси наполнялись слезами. Беда окружала со всех сторон, отбирая последние силы, сбереженные для борьбы. Она встала с дивана, положила на стол документы и пошла в спальню; неожиданно сильный сон прямо в одежде уложил её на кровать и накрыл одеялом.

Глеб сидел один на заднем сиденье автомобиля, рассматривал свои наручники, считал звенья, их соединяющие, зубчики до замка, изучал сильно оцарапанное отверстие под ключ и думал о допросе. Теперь это было самым важным. Понимание того, что через несколько минут начнётся своеобразная игра интеллектов, заключённая в словах, провокациях и обвинениях, заставляла его собраться, вспомнить все детали встреч с хозяином картины. Он настраивался на некое соревнование, понимая, что ему будут задаваться сложные вопросы, ответы на которые нужно будет находить мгновенно. Ему казалось, что данный вид общения с полицейскими должен походить на стрельбу по тарелочкам. Траектория неизвестна, скорость неизвестна, а попасть нужно – соединив палец на спусковом крючке с мгновенной, анализирующий все аспекты, интуицией.

Неожиданно вибрация во внутреннем кармане ветровки нарушила все его мысли, заставив достать телефон и посмотреть на адресата.

– Папа, – услышал он голос дочери, нажав на соединение, – куда пропал? Я уже третий день не могу до тебя дозвониться. Интернет, газеты пишут, что тебя разыскивает Интерпол, что ты совершил преступление, организовав кражу дорогой картины.

– Шурка, – еле слышно произнёс Глеб, посмотрев на своих конвоиров, – как здорово, что ты позвонила.

– Мы с мамой ничего не понимаем! Телефон твой молчит, я уже стала думать – а вдруг тебя убили? К нам вчера приходила полиция, спрашивали, где тебя искать, чем ты занимаешься и сколько у тебя денег.

– Дочурка, что ты столько вопросов задаёшь. Я жив, здоров, сейчас меня везут в тюрьму, я сегодня добровольно сдался. Лучше расскажи, как живешь, как там мои внуки поживают? – Разговор приносил ему успокоение, голос его любимой девочки придал ему уверенности в том, что семья, дети волнуются и очень хотят поддержать его и помочь.

– У нас всё хорошо. Мама сняла большую яхту, позвала своих друзей и мы катаемся. Ты, наверное, забыл – у неё сегодня день рождения, и у нас очень большая программа…

Она говорила, смеялась, отвлекалась на чьи-то вопросы, снова продолжала рассказывать о празднике и подарках для мамы, а настроение Глеба, так сильно вспорхнувшее, когда он услышал голос дочери, менялось.

– Подожди, – перебил он её, – ты приедешь ко мне в тюрьму? Очень хочу тебя увидеть.

– Даже не знаю, – ответила она так быстро, как будто ждала этого вопроса. – Мы сейчас плывём на другой конец острова. Завтра и послезавтра – живем в отличном пятизвёздочном отеле, потом возвращаемся на яхте в Лимассол. Представляешь, какая у нас насыщенная программа!

– Рад за тебя, – произнёс он, отключая телефон. Ужасная параллель, пролетевшая через года, пронзила его схожестью слов и интонаций. Глеб откинулся на спинку сиденья и вспомнил, как двенадцать лет назад его арестовали в Намибии. Как полицейские побоялись обыскивать его, и поэтому он оказался в камере с телефоном. Как набрал он номер жены, стараясь рассказать о своём трудном положении, и как услышал в ответ – безразличие.

Он улыбнулся. Надежда, что, может быть, дочь не совсем поняла его слова о тюрьме мелькнула лучиком, разгоняющим плохие мысли и осталась, как ниточка спасения, за которую Глеб, схватившись двумя руками, потянул, уговаривая себя, что она обязательно к нему придёт.

Машина остановилась во внутреннем дворе тюрьмы. Глеб очнулся от своих воспоминаний, вышел из автомобиля, прищурившись, посмотрел на яркое солнце, почувствовал его тепло на лице и пошел следом за полицейскими.

Пять минут хождения по коридорам и лестницам привели его к двери на третьем этаже. У входа в комнату толпились люди; было видно, что все они собрались тут именно для того, чтобы посмотреть на русского, совершившего самую громкую кражу за всё время их работы в полиции.

Глеб вошёл внутрь помещения, сел на указанный ему стул и стал с любопытством рассматривать интерьер. Через несколько секунд он демонстративно улыбнулся, давая собравшимся понять, что ему очень нравятся десятки спортивных кубков в старом шкафу, фотографии футбольных команд разных лет, грязные чашки из-под кофе и пустые стаканы на подносе.

– Ну что ж, приступим, – неожиданно для него произнесла женщина, сидящая за столом. – Я – Елена Михаэль, следователь отдела квартирных краж, веду расследование преступления, совершённого по адресу: улица Микон, дом номер один, в деревне Апеша.

По данным, которыми мы располагаем, вы дважды посещали дом по этому адресу и интересовались коллекцией картин господина Мариоса. А в день вашей встречи у адвоката грабители сломали двери дома и похитили самую ценную картину из коллекции – полотно французского живописца Эдгара Дега, стоимостью шесть миллионов евро. А так, как мистер Мариос покинул дом для встречи с вами, и именно вы хотели купить эту картину, следствие выдвигает вам обвинение в организации этого преступления. Прошу вас, – она протянула Глебу лист с печатаным текстом, – ответить на вопросы в последовательности, указанной в этом документе.

Это был подарок, удача, на которую он никак не мог рассчитывать. Ему давали в руки вопросы, прочитав которые, можно было продумать ответы, связать их в единую линию защиты, понимая, что никаких неожиданностей не будет. Он читал, смотрел на людей, собравшихся в комнате, понимал, что они тоже визуально изучают его и выстраивал линию своего поведения.

– Значит, так, – после небольшой паузы, начал говорить Глеб, – перед тем, как начать отвечать, я хочу сделать заявление. Вы сказали, что следствие выдвигает мне обвинение в организации кражи картины. И я так понимаю, это обвинение опирается на факт моего приезда в дом Мариоса и беседу у адвоката. Но на всех встречах присутствовал водитель такси, который забирал меня от отеля и привозил обратно, он же привозил меня и к адвокатам. Мой партнер по бизнесу, южноафриканец, занимался организацией встреч и лучше меня знал, когда дом с коллекцией останется без присмотра, секретарь хозяина дома, молодой тридцатилетний парень, тоже присутствовал на всех наших переговорах. Поэтому я считаю, что у вас нет оснований именно меня считать организатором кражи.

– Все арестованы и уже находятся в тюрьме, – прервала его женщина-следователь, – вы, похоже, не очень понимаете серьёзность своего положения. Работает очень большая, специально созданная группа. Мы сняли отпечатки пальцев в доме, запросили распечатки телефонных звонков всех фигурантов этого дела, нашли свидетеля, который видел, как фургон с лестницей в кузове подъезжал… – Она говорила, и это было то, чего хотел Глеб. Елена Михаэль, гордая своей значимостью как руководителя группы с особенными полномочиями, сидела напротив него, уверенно смотрела и рассказывала то, чего ему так не хватало для построения защиты. Когда она закончила свою речь, в её руках уже был карандаш, настойчиво стучащий по столу, глаза горели справедливым гневом, выражая уверенность и превосходство. Офицеры, присутствующие в комнате, молчали, разделяя боевое настроение своего начальника.

– Замечательно, – произнёс Глеб, стараясь под тяжестью взгляда следователя не проявлять иронии, – я уверен, что вы разберетесь в этом деле и сами убедитесь в несостоятельности обвинений, выстроенных против меня. Сегодня отвечать на вопросы я не буду. Во-первых, тут нет моего адвоката, во-вторых, мне нужно с ним посоветоваться, прежде чем отвечать на вопросы, указанные в списке, и в-третьих, пожалуйста, снимите с меня наручники, они очень плотно застёгнуты и давят на запястья.

Тишина, повисшая в воздухе, выражала на лицах полицейских недоумение и разочарование; было очевидно: они все хотели бурного допроса, быстрого раскрытия и радости от своей работы.

– Зачем вам адвокат, – уже более спокойным тоном произнесла следователь, – для ответов о семье, работе и месте проживания? Давайте договоримся: вы сейчас отвечаете на те вопросы, которые не требуют консультации с адвокатом.

Глеб понял: спокойствие восстановлено, росточки доверия появились и, чтобы их не «затоптать», нужно начать говорить.

– Я вместе со своей семьёй приехал на Кипр двадцать лет назад. Сын Савва закончил здесь школу, институт и сейчас работает в другой стране; дочь Александра замужем, родила двух сыновей, живет на острове. Жена восемь лет назад развелась со мной, и три последних года я нахожусь в новом браке. У меня две компании: одна в России, – она занимается разведкой калийных солей, вторая тут, – покупка и продажа алмазов. Дом на Кипре я арендую, он находится в шести километрах от Лимассола.

– Скажите, а зачем вы в первый раз поехали в дом мистера Мариоса и какой эксперт по картинам был вместе с вами?

Глеб улыбнулся:

– То есть, вы всё-таки хотите начать разговор без адвоката?

– Да, – уверенно произнесла следователь, – и поверьте, лично для меня это знак того, что вы не будете прятаться за адвоката, а значит, действительно не виноваты.

«О как! – подумал Глеб. – Ради желания скорее получать от меня информацию и красное словцо о невиновности прозвучало».

– Хорошо, тогда принесите, пожалуйста, стакан воды и всё-таки снимите наручники.

Через несколько минут вода, салфетка, блюдце с двумя печеньями стояли на столе, наручники повисли на поясе конвоира, любопытные из коридора нашли себе стулья, следователь достала протокольные формы и приготовилась записывать.

– Мы с женой не имеем дома на Кипре, – начал свой рассказ Глеб, – и поэтому приняли решение о покупке своего имущества. Нам не нравится жить в городе, поэтому ещё полгода назад я обратился в одну компанию, – все телефоны и контакты у меня в компьютере, – с просьбой подыскать нам дом в деревне. С этой целью, – и это очень легко проверить, – мы посмотрели несколько вариантов, которые, к сожалению, нам не понравились. Поэтому, чтобы ускорить процесс, я обратился к своим друзьям и знакомым с просьбой помочь найти подходящий дом. Приблизительно месяц назад мне позвонил мой партнёр, южноафриканец, и сказал, что нашёл для меня хороший вариант.

– Я хочу уточнить, – остановила его следователь, – вы имеете в виду Стива Олдрич? Если да, то поясните, какие у вас отношения, чем он занимается и почему вы называете его партнёром.

– Да, я имею в виду Стива, он работает у меня в компании на Кипре, занимается связями с алмазными биржами в Израиле и ЮАР. У нас многолетние отношения, он вхож в мою семью и поэтому часто является гостем на различных торжествах…

Глеб говорил и одновременно слушал себя со стороны. Казённость и лаконичность его ответов нравилась присутствующим, он ловил это в выражениях их глаз и незначительных жестах, подчёркивающих удовлетворение.

– Стив договорился с хозяином дома о дате и времени моего приезда, и если вы получите распечатки с моего мобильного телефона, то увидите, что я никогда не звонил мистеру Мариосу, и никогда сам не назначал никаких встреч. Что же касается эксперта по картинам, который якобы был вместе со мной на встрече, так это из разряда курьёзов.

У меня сохранились отношения со школьным другом. И я, решив сделать ему приятное, пригласил его пожить у меня дома. Мы катались по острову, купались в море, ходили по тавернам – то есть всегда были вместе. И поэтому, когда наступило время поехать посмотреть дом, я взял его с собой.

– Но, – перебила его следователь, – почему тогда он ходил по дому с листочком бумаги и записывал названия картин?

– Это произошло как раз таки по просьбе самого хозяина. Когда мы приехали и нас стали угощать чаем, мистер Мариос заявил, что продаёт дом вместе с коллекцией своих картин и хочет, чтобы мы записали для себя наиболее ценные экспонаты.

– Вы не находите это странным? – снова перебила его следователь. – Если вас интересует дом, зачем делать для себя каталог картин?

– Ну каталоги ручкой на листочках не делаются, а тем более, как заявляет хозяин, очень ценных картин. Просто когда я высказал именно такое же предложение, как и вы, сказав, что меня интересует только дом, мистер Мариос сделал мне выгодное предложение. Он попросил помочь продать его коллекцию в Москве, и если я найду покупателя, то стоимость дома будет снижена вдвое. Поэтому я попросил своего товарища записать названия наиболее ценных картин и мы договорились, что в случае появления покупательского интереса мистер Мариос сделает настоящий каталог.

– Вы можете назвать фамилию вашего товарища, адрес проживания и род деятельности? В случае необходимости наши коллеги из Интерпола допросят его.

– Попов Виктор Владимирович, проживает в Подмосковье, точный адрес не помню, но могу дать его телефон. Работает охранником, отношения к бизнесу и картинам не имеет.

– Хорошо, – отрываясь от записи в протоколе, задумчиво произнесла следователь, – и тогда ещё один вопрос о Стиве… Почему вы переводили ему на счет крупные суммы денег? – она достала несколько листочков и протянула их Глебу.

– Откуда это у вас? – удивлённо произнёс мужчина, пробегая глазами по знакомым документам.

– Мы обыскали ваш дом. Изъяли печати компаний, уставные документы, договора, большое количество драгоценных камней, компьютер, часы и украшения.

– А как это возможно? – Глеб представил, какое потрясение испытала жена, вернувшись в дом после обыска. – Почему в моё отсутствие, без адвоката, разве это не является нарушением моих прав?

– Отвечайте на вопрос: за что или за какую работу вы перевели на личные счета Стива более четырёхсот тысяч долларов? Не являлись ли эти деньги оплатой за организацию кражи картины?

«О, снова в голосе следователя нотки хозяина положения, и снова проводится линия о моём участии в преступлении», – отметил Глеб.

– Странный вопрос! Вы же смотрели платежки, тут черным по белому написано, что все переводы сделаны за бриллиант весом 8.88 карат. А если вы рылись в моих документах, то наверняка нашли договор с банком о аренде ячейки, в которой этот камень хранится. Хотите проверить – я готов с вашими людьми проехать в банк и показать бриллиант.

– Нет, о камнях с вами будет разговаривать следователь таможенного комитета, у них к вам очень много вопросов… в том числе – и о найденных у вас крупных алмазах общим весом четыреста двадцать карат.

Глаза Глеба раскрылись от удивления настолько сильно, что лобные морщины стали вдвое глубже. Алмазы у него дома, да ещё в таком количестве были либо шуткой, либо провокацией.

– Мы, – продолжила следователь, – проверили балансы на всех ваших счетах в банках, там явно не достаточно средств для покупки дома. Вы можете сейчас сказать, на какие средства вы планировали совершить покупку?

«Хороший вопрос, – подумал Глеб, – и главное – протокольный. Скажи сейчас правду – и объясняйся потом с налоговыми службами».

– Во-первых, у меня есть бриллиант, и я купил его именно для того, чтобы перепродать.

Во-вторых, у меня в России есть в собственности земля, двести двадцать гектар, и я выставил её на продажу, и в-третьих, вы проверяли счета на Кипре, и совсем выпустили из вида счета в России. И в заключение, у меня есть кипрский паспорт и хорошая банковская история, что дает мне право на получение кредита при покупке недвижимости.

«Не получается, не складывается у них, – крутились мысли в голове Глеба, – не нравятся мои ответы, на лицах написано, что сегодня рапортовать своему начальству нечего, и что пузырь, который они надули, называется мыльным».

– Скажите, а почему вы с женой поспешно покинули свой дом и уехали на три дня в неизвестном направлении? Объясните, почему ваш телефон был отключен и мы не могли до вас дозвониться? Люди, которым не от чего скрываться, не совершают подобных действий.

«Ну, это легко!» – сказал сам себе Глеб, понимая, что сегодня ему удалось разрушить уверенность следователя в его причастности к краже.

– То есть этим вопросом вы хотите сказать, что мы пытались скрыться от полиции? У вас очень странные представления о жизни людей! Посмотрел два раза дом – значит, виновен в пропаже картины; не нашли дома и не дозвонились – скрываются от правосудия. А на самом деле всё очень просто. Три дня назад мы с женой утром поднялись и решили, что неплохо позавтракать в отеле Amathus, – видеокамеры легко это подтвердят. Лежание у бассейна не похоже на бегство от полиции, правда?.. Потом мы поехали встречать наших друзей из Минска и, конечно же, хорошо выпили. Друг, понимая, что пьяным за руль садиться не нужно, любезно предложил мне ключ от городской квартиры, где мы и переночевали. Утром следующего дня, а это была суббота, позвонил приятель из Ларнаки. Как человек восточный, он гостеприимно предоставил свой дом на берегу моря, где мы с удовольствием прожили ещё два дня. Что же касается телефона – так как это место удалено от города, связь в доме очень неустойчива, что при необходимости вы можете легко проверить. В понедельник я случайно в Интернете увидел сообщение о краже картины, позвонил своему адвокату и он уговорил меня прийти в полицию, не теряя времени.

Тишина, возникшая после того, как Глеб перестал говорить, родила ещё одного полицейского и совершенно лишила следователя желания задавать вопросы.