Бессонные ночи

3 ночь

Кабинет в Нордштадте. За окном вьюга, деревья содрогаются под натиском ветра. Сижу, ссутулившись, глаза мои отчаянно пытаются оставаться открытыми: я почти не спал. Домой вернулся поздно, часа в три ночи. Думал, засну мгновенно, но не смог. Я все прокручивал в голове ситуацию с Этель. Мне было стыдно за то, что я наговорил ей всякую чушь. Ведь я не такой, я не сумасшедший и не пророк. Мне хотелось только одного, чтобы я тогда промолчал в баре.

Параллельно с этим я вынашивал мысль, которую должен буду изложить прямо сейчас. Так и метался мой разум из стороны в сторону. Не мог понять, сплю я или брежу. Задумчивость моя вдруг проходит, и я вижу перед собой людей. Вдох. Сердце мое на секунду наполняется теплом от вида привычных, знакомых лиц. Но, как и ожидалось, через пару мгновений радостное чувство сменилось неизбежностью того, что мне надо заговорить, прервать приятную тишину. Прошло столько времени с тех пор, как я начал свой главный проект. Собрать людей оказалось на удивление легко.

В былые времена можно было представить готовую идею – всем наплевать. Тут же я просто изъявил желание создать нечто своё, а люди сами объявились. Видимо, чума нам всем мозги вправила. Но шли дни, недели, месяцы, а идея меня так и не озарила. До вчерашнего дня. Вернее, ночи. Выдох.

– Совместим техно и религию, – резко начинаю я, – молодой человек становится пророком новой религии, что посвящена технологиям, промышленности и торговле. Deus ex machina! Религия никуда не ушла от нашей жизни, но преобразилась. Триодные идолы, как души перекачивают энергию, направляют её, преображая. Наш пророк доходит до ручки в течение этой истории. Что думаете? Техноинферно: индустриальные некрополи и неоновые ангелы.

– Фред, скажи честно, ты это все только что выдумал? – спрашивает меня Ульрик Аттерсон, мой лучший друг, однокурсник и оператор будущего фильма, – Я даже подозреваю, что дело было так: ты вчера опять напился и сдуру это выдумал.

После этих слов он закинул ноги на стол, а руки убрал за голову. Буквально спустя одну секунду он, увидав грозный взгляд преподавателя, убирает ноги обратно под стол. Этот высокий парень с длинными кудрявыми волосами чёрного цвета, казалось бы, воплощает собой заносчивость. После того, как преподаватель успокоилась, он улыбнулся и достал из кармана черный очки, которые затем надел поверх своих обычных очков.

– Ты не далек от правды, – отвечаю я ему, – Однако, идея требует доработки. Которой я и буду заниматься в ближайшие дни, но начать мы можем уже сейчас.

– Фред, – Фрида Ларсен, мой преподаватель посмотрела на меня с жалостью и отчаянием в глазах, – у тебя был целый месяц. А сейчас у нас есть только неоформленная идея. Нам надо спешить. Сейчас нам уже нужен сценарий, а не мутные идеи.

– Ну не знаю, – вмешалась моя одногруппница, Клара Фейербах, – мне понравилось, только подумайте, сколько мы сможем идей осуществить в этом фильме. Что вы все прицепились?

Технобоги, благословите Клару, я был готов сейчас завыть от отчаяния, но хоть кто-то меня поддержал. Клара – красивая девушка, невысокого роста. В её почти кошачьих глазах почти всегда горят огоньки любопытства, что всегда мне в ней нравилось. Клара выступает актером в будущем фильме, а также дизайнером по костюмам. У неё есть некое природное чутьё на то, как должен выглядеть персонаж.

Эти двое: Клара и Ульрик, единственные с кем я более-менее общаюсь. Остальные в группе воспринимают меня скорее как деда, который решил вдруг покорить режиссуру. Даже наша речь немного розниться.

Тем временем Ульрик решил присоединиться к Кларе:

– Да я не цепляюсь, просто шучу. Нормальная идея, правда попахивает шизофренией. Но ты знаешь, за этим психом я пойду куда угодно, – говорит он, похлопывая меня по плечу.

– Я обещаю, сценарий будет готов в течение пары дней, – я поднимаю руки в знак примирения.

Далее пошли неинтересные вопросы про организацию. После окончания совещания мы с Ульриком пошли гулять по улицам.

– В общем, – говорю ему я, – я нашел просто прекрасный, потрясный бар. Мы обязаны туда сходить. Тебе понравится.

– В бар? Почему нет. Надо и отдыхать иногда.

– Да, да. Именно.

– Сегодня? – говорит он с воодушевлением.

– Да, давай в часов семь я зайду за тобой, а там пройду до бара.

Мы пожали руки в честь договоренности. В тоже время, я чувствую, что немного опасаюсь идти в туда снова. Меня до сих пор гложет чувство вины за высказанные глупости. Пока жду вечера, начинаю писать сценарий. Идет вяло. Мне буквально приходится выжимать из себя каждое слово. Что я за режиссер-то такой, что не могу писать сценарий?

Работа, однако идет, и за ней я забываю о переживаниях. Весьма интересно: по сути, я буду писать сценарий в реальном времени, основываясь на собственных похождениях. Даже я не знаю, куда это меня заведет. Поразительно.

Наступает вечер, и я буквально вылетаю из дома на крыльях предвкушения. Через пару улиц показывается дом Аттерсона, откуда я и достаю своего друга. В баре сегодня совсем немного людей, что, в принципе и хорошо. Пара троек человек по углам, да две странные дамочки у барной стойки. Почему странные? – длинные кожаные куртки, странные амулеты, похожие на какие-то непонятые схемы из проводов и электроники, прически словно взрыв. Мы с Ульриком пропускаем пару стакашков. Мой друг принимается танцевать. От него это можно было ожидать и в трезвом состоянии. В это время дверь бара открывается. Я оборачиваюсь, после чего вскакиваю.

– Ты?!

На пороге стоит никто иной, как Конрад Ньюман собственной персоной. Я подбегаю к нему.

– Ну и где ты вчера был? – спрашиваю его я, пожимая ему руку, – я пришел, а тебя и не было весь вечер.

– Прости, – говорит он спокойным голосом, – скажем так, мне помещали непредвиденные обстоятельства. Но вот он я.

В это время к нам, пошатываясь, подходит Ульрик. Его разнесло куда быстрее, чем я предполагал.

– Кто тут у нас? – спросил он

Я представил их друг другу. Через минуту мы уже сидели за барной стойкой втроем. Мы с Конрадом решили рассказать Ульрику про то, как я чудесно спас Ньюмана от смерти.

– Я же говорил, что ты безумец, – начал Ульрик Аттерсон, – на тебя идут с ножом, а ты перчаткой отбиваешься.

Тут мой мозг зачем-то создал мерзкую шутку, которую мой пьяны рот решил изречь.

– Ну да, у Ганса в таком случае хотя бы пистолет был, – сказал я и тут же пожалел, – черт, простите. Зря я так. Мне как-то мерзко от того, что я сказал. Ребят. Предлагаю выпить за память Лилиан Рае!

Чокаюсь с Ульриком и Конрадом. Конрад спрашивает меня, про кого я говорю и просит меня рассказать ему эту историю. Но нет, не сейчас. Она слишком грустная и странная для такого вечера. Ульрик снова пускается в пляс, а Конрад уходит, куда-то, известно, куда.

Я остался сидеть за стойкой один, но тут ко мне обращается одна из тех двух девушек, что сидели здесь с самого начала. Вид её тут же вызывает неподдельный интерес. Одета она в гигантскую черную толстовку, которая на много размеров превышает подходящий ей. Причёска у неё ассиметричная: шевелюра тёмных волос зачесана на левый бок, правый же выбрит. На нём банданой закреплено что-то типа радиоприемника. Вверх над её головой поднимается антенна. Провод от портативного радио уходит куда-то под капюшон толстовки. Шнурки на капюшоне толстовки оканчиваются двумя керамическими черепами. На поясе у неё закреплен череп ворона.

– Парень, а ты что, знаешь Лилиан Рае и Ганса Шнайдера? – спрашивает она

– Ну да. Я так полагаю, ты тоже? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Бедные ребята. Это все проклятие. Пожиратель личности затронул её душу.

– Не понял. Ты про что вообще?

Девушка, которую, как оказалось, звали Никс. Когда-то она была оккультистом. Вернее, электрооккультистом, специалистом по созданию амулетов от коротких замыканий и “искрящихся демонов. Она рассказала мне о проклятии Пожирателя личности, которое, по её мнению, затронуло и Лилиан. Пожиратель личности властвует над всем Городом, постепенно пожирая наши черты характера, делая нас пустышками. Мне кажется, он коснулся и меня, забрав мою способность радоваться жизни. Шучу. В один момент вторая девушка потянула Никс за рукав:

– Нам пора в “Дракона”, – сказал она.

– Дракона? – осведомляюсь я.

– Ты не знаешь, что такое “Неоновый Дракон”? – Никс изумляется моей неосведомленности, – это лучший танцевальный клуб нашего города, там один из наших всем заправляет. Ты просто обязан сходить туда с нами.

– Пойдемте, я не против, – отвечаю я, загораясь энтузиазмом.

Мы уходим. Со стороны Конрада и Ульрика это, наверное, выглядело так: Я завожу разговор с двумя девушками и исчезаю в неизвестном направлении. Никс открывает дверь своей машины и приглашает меня внутрь на заднее сиденье.

– Не страшно ехать в одной машине с двумя незнакомками? – спрашивает Никс

– Меня зовут Фред, – я протягиваю им руку, – приятно познакомиться.

– Меня Никс, а это Кера, моя подруга.

– Вот видите, уже не страшно, – ободрительно говорю им я.

Мы поехали. На секунду я вспомнил, что оставил своих друзей в баре, но потом рассудил, что им там и без меня будет весело. В сущности, со мной им будет даже грустнее. Если сильно напьюсь, так потянет на грустное, начну ныть. Нет уж. Лучше попытаюсь повеселится сам в клубе.

Подъезжаем к зданию, и я понимаю, что уже видел его раньше. Когда-то тут располагался небольшой ресторанчик. Пару раз я заходил сюда с друзьями… которых больше никогда не увижу. Внезапная волна грусти накатывает на меня. Мне хочется бежать отсюда как можно быстрее. Нервно глотаю воздух. Наваждение проходит, но горький осадочек остается. Я вспоминаю, как мы гуляли в здешних местах: Я, Ганс, Лилиан и… Нет. Все. Хватит.

Что было, то прошло. У меня сейчас уже другая жизнь. Я собираюсь тусить, танцевать и развлекаться, и никакая чертова память не отберет у меня эту ночь. Память – злая старуха, что читает страшные сказки на ночь. Сегодня мне не до неё. Еще на подходе к дверям клуба я слышу странную, непривычную электронную музыку. Местами монотонную, местами просто разрывную. Музыка вызывает во мне подъем странной энергии. Кажется, вот мое техно-инферно. В бой. Раскрываю двери клуба, девушки за мной.

Внутри довольно много людей. Все они совершенно разного вида. Признаться, я ожидал увидеть здесь сборище панков, но нет, тут не только они. Помимо ребят в косухах, здесь можно увидеть и мужчин в пиджаках и рубашках, а также женщин в классических платьях и костюмах. Здесь присутствуют представители всех поколений (которым дозволено сюда входить). На небольшом возвышению вижу музыкантов, вооруженных синтезаторами, электрогитарами и инструментами, которые мне будет крайне тяжело описать (некие коробки с кучей лампочек и проводов, которые издают ритмичные синтетические звуки.

По началу мне не уютно в такой большой компании. Танцую, но аккуратно. Со временем музыка все сильнее поглощает и завлекает меня. Пить не хочется, хотя алкоголь уже весь выветрился из меня. Мы танцуем еще некоторое время. Замечаю, что Никс хочет мне что-то сказать. Наклоняюсь к ней, она орет, но я не могу расслышать из-за громкости музыки. Отходим с ней подальше.

– Кера не важно себя чувствует, мы пошли, – говорит она, – удачи повеселиться и спасибо, что составил компанию.

Тут она раскрывает руки. Пару секунд стою, не понимая, что все это значит. А, так она что, обняться хочет? Обнимаю её, после чего прощаюсь с ней и с Керой. Они уходят. Тут я понимаю, что первый раз с кем-то обнимался за последние пару месяцев. Либо времени нет, всё в спешке, либо нет людей, с кем можно было бы обняться.

Одновременно по мне, как по проводам, проходят два чувства: душевное тепло и холодная горечь. Возвращаюсь в танцевальный зал. Пробую танцевать, но в одиночку это как-то глупо. Странно. Я посреди огромной толпы, но сейчас чувствую себя одиноко. Кажется, мне тоже пора идти. Уже направляюсь к выходу, как вдруг начинает играть песня, которая мне невероятно нравится. Что же, можно остаться еще на пару песен.

Я танцую и подпеваю песне. В один момент, я замечаю, что мне подпевает рядом стоячая дама. Поворачиваюсь к ней и чуть не умираю. Сердце мое решило на долю секунды остановиться, когда я увидел, что передо мной Этель. Вида я не подаю и продолжаю танцевать. Интересно, узнала ли она меня? Вдруг мне по ноге прилетает стакан и со звоном разбивается. Ничего себе, думаю я, благо не поранился. Жестами показываю Этель, что стоит отойти от осколков, она понимает, мы уходим в угол танцплощадки и продолжаем танцевать там. Как-то неправильно все это, без приветствий, без лишних слов, просто взяли и стали танцевать вместе. С другой стороны, я ничего не имею против.

Со временем, пол зала равномерно заполняется мелким битым стеклом. Крупные осколки убирают, но мелкие остаются. Танцы заменяют диффузию, и стекло распространяется. Но это ничего. В таких танцах на битом стекле даже есть свой шарм. Этель уходит за барную стойку, а я выхожу на улицу отдышаться от долгих танцев. Кажется, я танцевал уже два часа без отдыха.

Вижу две знакомые фигуры, направляющейся по направлению к клубу. Машу им рукой и подзываю к себе.

– Ты куда пропал? – спрашивает меня подошедший Ульрик, – мы тебя обыскались. Только что сидел за стойкой, а потом раз, и испарился.

– Еле-еле смогли узнать, где-ты, – говорит Конрад

– И как вам это удалось?

– Мы прошерстили окрестность, а когда не нашли тебя, вернулись в бар. Туда через некоторое время вернулась одна из дамочек, с которыми ты укатил. Она забыла там свою сумочку. Нет худа без добра, она заодно поведала нам о твоем местонахождении, – объяснил Конрад.

– Ну как ты тут, навеселился? – спросил меня с улыбкой на устах Ульрик.

– А то! Заходите. Одно открытие за другим. Сначала бар, теперь “Неоновый дракон”. Отличный клуб. Пойдемте.

Какое-то время мы танцуем рядом. Временами поглядываю на Этель. Сидит у барной стойки, такая же грустная как вчера. Грустная и одинокая. Не могу я. Когда я вижу грустных и одиноких людей, я и сам становлюсь таким же. Хочу пригласить её на медленный танец. Обнять её, приласкать. Не могу решится. Так, сейчас музыка подходит к концу. Если следующая песня будет романтическая и красивая, то обязательно приглашу её. Ей богу, приглашу.

И знаете что?! Сразу же заиграла именно такая композиция. Видимо это судьба. Проталкиваюсь меж людей к барной стойке. Замираю прямо позади неё. Не решаюсь. Нет. Должен решиться. Глубокий вдох. Осторожно касаюсь рукой её плеча. Зову её на танец, маню рукой за собой. Её грустное личико на секунду просияло.

– Танцевать? Со мной? – её лова прорвались сквозь шум музыки, словно не встретили никакого сопротивления.

Я киваю и беру её ладно в свои. Мы выходим почти в центр зала и начинаем танцевать. Я тихонько подпеваю песне:

<…>

Хоть не знаем имен

Но мы только вдвоем

Не нужны имена

Когда здесь только я

Когда здесь только ты

В танце черной весны

Мы растопим снега

Разобьем небеса

Мы пройдем сквозь года

И мы будем всегда

Помнить эти часы

Когда в танце мечты

Мы кружились с тобой

Под луной золотой.

<…>

И вот моя душа снова как струна: натянута до предела. Я уже не я. Моей стеснительности, моего страха не осталось и следа. Я крепко сжимаю Этель в объятиях и целую. Когда я осознаю, что сейчас натворил, мои руки холодеют.

– Давай встретимся еще? – спрашиваю я, – потом, как-нибудь.

– Давай, – тихо и застенчиво отвечает она, – а я послушаю еще твоих проповедей, пророк. И потанцуем.

– Послезавтра, в полночь.

– Где?

Мой мозг секунду перебирает самые странные места, которые я знаю. Тем временем, я осознаю, что прямо сейчас создаю сюжет своего бедующего сценария.

– Дерево распятых игрушек, – отвечаю я. Она кивает. Все любители погулять знают эту странную достопримечательность.

Песня кончается, я выпускаю Этель из своих объятий. Она уходит. Я возвращаюсь к парням. Ульрик пожимает мне руку:

– Уважаю. Давно тебе пора было пригласить какую-нибудь горячую девушку на танец, а то все один крутишься.

Пропускаю это мимо ушей. Однако что-то в моей душе эти слова задевают. Да. Обычно один все кручусь. Но это же не навсегда, в один день все будет по-другому?

Вдруг у нас образуется танцевальная компания из ребят нашего возраста: несколько парней и пара девчонок. Мы встали вкруг, взялись за плечи и запрыгали под музыку. Все это произошло так спонтанно, без договоренностей, без слов. Из всех в нашем кругу я знаю только двоих. А дольше пары дней знаю только Ульрика. Но странно: сейчас мне кажется, будто мы все знали друг друга всегда, всю жизнь, будто мы сейчас одна большая семья. В этом полупьяном угаре, в этом бешеном танце я на какую-то минуту нахожу спокойствие.

***

Шесть часов подряд. Ровно столько мы танцевали в ту ночь в “Неоновом драконе”. Теперь же мы идем по холодному ночному Городу, совершенно пустому и тем прекрасному. Мы идем кварталами “Кольца благополучия”, которые этой ночью представляются мне корнями Иггрдасиля. После недавних лютых заморозков, сейчас устоялась весьма приятная погода.

– Лучшая ночь в моей жизни, – заявляю я, – бесподобно мы провели время. Кажется, я уже никогда этого не забуду.

– Да, повеселились на славу, – рассудил Ульрик, – вот оно, твое “Техно-инферно”, вот из каких мест ты берешь идеи для сценария, а?

– Для сценария? – вдруг удивляется Конрад, – ты пишешь сценарии?

– Ну да, я же режиссер, – отвечаю я, сам не менее удивленный таким вопросом, – а что?

– Извини, но я думал, что ты инженер. По крайней мере, у меня было такое чувство.

– Странно. Я когда-то действительно учился на инженера. Потом перевелся правда.

Я всматриваюсь в лицо Конрада. Оно кажется таким… знакомым. Видел прежде, сто процентов. Да нет, быть не может. Точно видел, только где? Пару секунд шестерни моего мозга скрипят, пытаясь выдать мысль.

– А как ты догадался? – спрашиваю я его, – мы случайно прежде не были знакомы?

– Возможно, Фред. Я и сам начинаю об этом задумываться. Только когда?

И тут молния воспоминаний сверкает у меня в мыслях. Точно. Не может быть.

– Военный госпиталь! – вскрикиваю я, – точно. Я поступил на инженера, но в тоже время достиг призывного возраста. В первый же мой день на фронте меня ранили. Легкое пробили пулей. Остаток войны я провел в госпитале. Там меня чуть не избили солдаты из соседней палаты за какую-то шутку, сам уже не помню какую. Точно, ты тогда защитил меня, надавал одному из них, а остальных прогнал, – я жму ему руку, – еще раз спасибо за тот случай.

– Теперь и я вспомнил. Удивительно, но через несколько лет, ты вернул должок и спас меня, – он улыбнулся, – рад, что так случилось. И все же, почему ты не вернулся на инженера.

– Сам до конца не понимаю. Не захотел. Знаешь, после чумы, а затем и войны, началась новая жизнь. Казалось, все было отрезано, пути назад нет. Мне хотелось начать все сначала. Признаюсь, меня еще и гложило чувство вины тогда.

– Начинается, – шутливым тоном проговорил Ульрик. Ему не впервой слышать рассуждение, которое я сейчас вот-вот исторгну.

– Я не сделал ничего на войне, просто приехал и словил пулю. И все. Я был совершенно бесполезен. А ведь я занимал место в госпитале, тратил медикаменты. Не просто бесполезен получается. Даже вреден.

– Неправда, – вдруг прервал меня Ньюман, – Смотри. Будь на твоем месте другой солдат, который не словил бы пулю, он бы сам могу убить человека и не одного. Он бы мог продлить войну на несколько секунд. Ты же, по сути, приблизил её конец.

– Да, то есть, из-за меня мы быстрее проиграли?

– А мы и должны были проиграть, Фред. Это была безумная, ненужная и позорная война. Я думал, поражение что-то изменит в нашем обществе, но нет! Все осталось как прежде. Во истину, всегда стоит Иггдрасиль. И всегда на верхушке его сидят самые гнилые люди. Те же рожи. Из года в год. Мир рушится, а им – ничего. Нет, Фред. Ты был лучше, чем любой солдат на той войне. Прости, я распалился.

– Ничего страшного, – говорю я, – у всех у нас есть груз на душе. Бывает лучше иногда разделить его с другими.

– Однако, – вмешивается Аттерсон, – я бы предпочел сделать вид, что этого разговора не было.

Игнорирую друга.

– Конрад, а ты сам-то что на войне делал? Если ты так говоришь, и в тоже время воевал за наших…

– Я все расскажу. Но позже, а сейчас не время. Лучше пойдем дальше.

Так мы гуляли до шести утра. Силы со временем покидают меня, и я вынужден вернутся домой. И снова я падаю лицом в кровать и почти мгновенно засыпаю. Какое блаженство. После стольких дней бессонницы, когда я говорил с сами собой о бесполезных, тупых вещах. Просто сон, без сновидений. Какое же блаженство вечного покоя тогда чувствуют мертвецы?

4 ночь

Снова театральный кружок. Все повторяется. Во время занятия чувствую себя хорошо, даже в приподнятом настроении. Сразу после чувствую пустоту внутри и грусть. Вот уже второй год после окончания ухожу домой пешком в полном одиночестве. Один по ночному городу. И каждый раз меня ждут одинаковые мысли: иду один и думаю о том, что иду в одиночку. Странно и бессмысленно.

Стоит ли мне туда ходить – вопрос, который каждый раз крутится у меня в голове. Зачем я там. Ощущаю себя не на своем месте, но я так чувствовал себя почти всю жизнь. На утро я снова пойму, что здесь мое место, что я люблю этих ребят всем сердцем и не покину их до конца. Но это утром. А сейчас вечер, за окном буран, темно.

Занятие закончилось пять секунд назад. Мы аплодируем друг другу за хорошо проведенное время. Стою в задумчивости и растерянности. Часть ребят уже ушла. Клара, которая тоже ходит в театральный, собирает вещи. Подхожу к ней, хочу начать разговор, но заминаюсь. Не могу придумать, с чего начать. Слова не приходят в голову. Как обычно, в прочем.

– Ну как там проходит твоя постановка? – не нахожу ничего лучше, кроме как спросить, как дела, – как успехи?

– Да все нормально, – она даже не оборачивается.

Смотрю в окно. Как с вами общаться люди? Я пытаюсь сблизиться, узнать получше, да и просто поговорить. Ничего в ответ. А она разве должна тебе? Нет. На стекле вижу свое отражение: угрюмое, унылое. А что с таким говорить впрочем? Странно, мне всегда казалось, что я являюсь человеком, с которым интересно общаться. Для того, чтобы таким стать я прошел долгий путь, читал, учился, развивался. Не такой уж и интересный в общении, как оказалось.

Но ведь оно и никогда не было самоцелью. Просто хочется иногда внимания, хочется поговорить, быть рядом с кем-нибудь. Да и чего таить, зачастую просто хочется быть кем-то любимым. Даже в уме тяжело это признавать. Тяжело признавать свое совершенное одиночество. Кажется, я никогда не смогу нормально общаться с противоположным полом. Да и как тебе смочь, словно говорит со мной моё отражение в зеркале, откуда тебе знать нормальные паттерны поведения, у тебя и примера-то не было.