Пилигрим

4

– Звали его Шурка, и Шурка любил Аллу. Ну, любил, как мог, старался… И она, значит, родила ему сына. Всё хорошо было, вот только когда через пару лет Шурка заговорил о втором ребенке, Алла наотрез отказалась. Он-то принял ее решение, без всяких задних мыслей, ей виднее… женщине-то, может менопауза, настроение не то, планы какие-то, мало-ли…

Пару лет назад он уволился с работы и стал вполне прилично себе зарабатывать в интернете. Купил мощный компьютер, а сыну и жене по ноутбуку. Ведь им тоже нужно личное пространство, рассудил Шурка. Жена работала, но он даже не был бы против, чтобы она только домом занималась, денег, как ему казалось, хватало, с их потребностями…

Незнакомый женский голос доносился из пространства откуда-то рядом, был он тих и печален, похож на мысли вслух о чём-то потаённом и фатальном, будто перед казнью исповедовались, не перед человеком, а перед ликом, которому такие исповеди выслушивать вечность, и все они равноценны и инертны, не для мотивации действий, а так, для статистики, регистрации и учёта. И от голоса этого Матвею стало казаться, что он существует в неведомом инфернальном пространстве, бестелесный, безличностный, не способный ни на анализ, ни на эмоции, только приём информации, и он не понимал, зачем он это слышит, и с какой целью его заставляют это слушать, хотя голос ему нравился, уютный такой…

Постепенно до него дошло, что лежит он на мягком и тёплом, укрытый толстым лёгким одеялом, полностью раздетый, и в голове кроме голоса неизвестного рассказчика разлит ровный давящий гул. Сквозь закрытые веки розово мерцал приглушённый свет, и издали доносился ещё какой-то мужской голос, раздражённый и скрипучий, без различимых слов, и иногда ему отвечал спокойный женский, рассудительный и ироничный. А рассказ о неведомых персонажах продолжался :

– Последнее время Алла всё чаще погружалась в задумчивость, стала рассеянная и забывчивая. Шурка уже стал надеяться – без всякой на то причины, что она все же решилась родить ему еще одного ребенка, но в душу любимой не лез. Захочет – сама расскажет.

Как-то Шурке нужно было срочно сдать проект заказчику. Сел он за компьютер, включил, но машинка загружаться начисто отказалась.

– «Процессор накрылся» – мрачно решил Шурка. Немного подумав, он решил взять ноутбук жены, которая где-то отсутствовала, может быть, на работе…

Быстро открыв свою почту, Шурка начал работать. У жены был открыт скайп, и Шурка не обратил на это внимание, пока поперек экрана не развернулось сообщение: «Привет, Зая, что решила с Новым Годом? Где встречаемся?».

Шурка сначала подумал, что мало ли кто-то шутит, или ошибка какая. Он сообщение закрыл и продолжал работу. Но ему снова помешали: «Эй, ты чего молчишь? Твой плешивый кот, зовущийся Победителем, рядом что-ли?».

Шурка снова закрыл сообщение, отправил работу заказчику и развернул скайп жены полностью. Отвечать он ничего не стал, а переписку прочел от самого начала.

…Алла вернулась с работы поздно вечером. Муж ждал ее в коридоре, рядом с ним стояли два чемодана.

– Это твои вещи. Уходи куда хочешь. Квартира моя, ты тут даже не прописана, я подаю на развод. И давай без истерик.

Алла ничего не поняла, попробовала выяснить, что случилось, но Шурка молча подал ей ноутбук, многозначительно посмотрел.

Алла, наконец, догадалась… Она кричала, что он не имел права лазить в ее переписке, и вообще она этого мужчину пока и не видела. Просто познакомилась в сети. И да, хотела встретиться с ним 31 числа, где-нибудь в кафешке, пообщаться. И что тут такого страшного? Шурка все время работает, а она живой человек, ей тоже отдых нужен. Хоть такой. И даже если-бы она ему изменила – подумаешь, с него не убудет, всё-равно монаха изображает! И ещё кучу гадостей и ехидностей. Шурка ее выслушал, сказал, что все понял и осознал, вот вещи, вон дверь – Алла свободна.

Она заплакала, попыталась поговорить с сыном, но тот сказал, что с ней никуда не пойдет, ему и дома с отцом неплохо, а она пусть делает, что хочет. И Алла ушла. Утром Шурке звонила теща, говорила что им надо поговорить, нельзя же так рубить с плеча. Ведь ничего не случилось – ну, подумаешь, пообщалась с каким-то мужиком в интернете, не страшно. А у них ведь семья, ребенок – ну, дура она, так будь умнее, прости идиотку!

Алла пробовала прийти к ним на Новый Год, но дверь ей не открыли. А через месяц был развод…

– Ты кто? – вдруг спросил Матвей, с трудом разлепив веки. Он лежал на диванчике, укрытый верблюжьим одеялом, комната была маленькая, похожая на рабочий кабинет гуманитария, книжные шкафы, компьютерный стол, напольный светильник, стилизованный под напольную лампу гусарских времён. В кресле рядом сидела женщина, одетая в длинную клетчатую юбку и серый свитер крупной вязки. Волосы тонкие, растрёпанные, но оставляющие впечатление собранности, причёски сейчас такие? И почему его это удивляет? Он в монастыре жил? У женщины были длинные тонкие, испачканные плохо отмытыми, фиолетовыми пятнами пальцы, которыми она теребила мочку уха, чётко очерченный профиль с крупноватым носом, глубоко посаженные, большие глаза за гигантскими очками. Она не увидела, как он открыл глаза, и его вопрос заставил её вздрогнуть. Она неуверенно улыбнулась.

– Проснулся… Я Варвара… Многие называют меня Версаче, это у них шутка такая… Ты сильно болеешь… Я здесь живу, с родителями… Может, ты есть хочешь? Тебе, наверное, поесть надо, или… в туалет? Здесь есть утка…

– Спасибо, я, кажется, ходить могу… Как… я здесь очутился?

– Мы тебя… пригласили. Ты сидел во дворе, под дождём. Нам показалось, что тебе нужна помощь… А как ты туда попал? Да, ты-же ничего не помнишь… Это так… необычно, я раньше не встречала людей, забывших всё… И у тебя шрам на виске… От этого может быть амнезия, это может и пройти, и ты всё вспомнишь…

– Похоже, вы хорошие люди. Но ты что-то там рассказывала интересное?

– Да, в интернете много разных историй, знаешь, люди делятся своими сложными ситуациями, а психологи комментируют… Мне интересно, – она запнулась, украдкой глянула на его реакцию. – Не думай, я не из тех, кто любит ковыряться в чужом белье… Но часто хочется помочь таким людям, они запутались… А я… я сама…

– Не волнуйся. Всё это интересно, и здесь нет ничего плохого, – он понял, что в её жизни была трагедия, от которой она долго не могла оправиться. А может быть и сейчас под стрессом … – Если хочешь, доскажи историю, что там у твоего знакомого в результате случилось?

– Да? Тебе интересно? Только это совсем незнакомый человек, но ему можно написать, если хочется… А Алла живет у родителей, сын общаться с матерью не хочет, бывший муж тоже не имеет на то желания, хотя Алла регулярно пробует помириться с ним. Правда, всем знакомым и друзьям Алла говорит, что это она развелась с Шуркой. А все потому, что муж – козел! Аллу игнорировал полностью. Мол, весь в своем интернете. Ни в кафе, ни в театр, представляешь, ни погулять вместе! И только из-за этого и решила она уйти, поискать счастье в другом месте пока не поздно. Люди такие дураки бывают!

Шурка-же на все вопросы разводит руками, улыбается и говорит, что какая разница, из-за чего – разошлись и разошлись. Сын почти взрослый уже – сам решает, как к матери относиться… Вот вроде всё просто и однозначно… А мне кажется, что в таких случаях вина должна пополам делиться, поровну на двоих. Не должно быть поводов у женщины так поступать, а ведь повод исходит от мужчины?… Ну не нравится чего-то, можно просто поговорить откровенно и решить вопрос однозначно… А ты как думаешь, Матвей?… Я тебя не заговорила? Тебе, может быть, чего-то надо? Ты ещё спать будешь? Подожди, я у мамы спрошу, тебе лекарство когда принимать…

– Не исчезайте, – проговорил Матвей, но она не услышала, порывисто спрыгнула с кресла и, тонкая и стремительная, скрылась за дверной шторой…

А он остался один. Странная женщина. И рассказик её странный. Она похожа на интеллектуального человека, книжек вон как много, серьёзных, это видно по переплётам, академическим, коленкоровым, не легкомысленным, современным, для привлечения досужего любопытства…, хотя, может быть, это библиотека отца её… Но интеллект по большей части передаётся, не может у умных родителей ребёнок полным идиотом быть. Тогда зачем эта банальная история, вычитанная в интернете? Но она выбрала её, что-то в ней было, важное для неё, что цепляло, было наполнено особым смыслом… Похоже, что она увидела в ней какие-то смыслы, касающиеся её жизни, отвечающие сокровенному, о чём думают, затаив дыхание… Она одиночка, и это тяготит её? Это похоже на правду. В таком возрасте это ненормально, если нет основательной причины, но какие могут быть у красивого, умного человека причины жить в одиночестве? Судя по тому, что её родители приютили чужого, незнакомого человека, тронутые его бедственным положением, дело не в противостоянии каким-то патриархальным установкам, у таких людей в семье взаимопонимание и дружба. Значит, дело в ней самой, что-то служит ей тормозящим стимулом, обычно это связано с горьким опытом, чем-то обжигающим, заставляющим стонать во сне, и просыпаться по утрам с новой дозой отвращения и неприятия… И это чувство относится к одному конкретному человеку, которое она не распространила на всех представителей огульно, и это показывает её здравомыслие… Но почему она в таком случае одна? Боится нового разочарования? Новой боли, и уже окончательной потери веры в высший смысл человеческой расы… Конечно, это уже он взял слишком высоко, но люди постоянно ставят свои проблемы в центр мироздания… Особенно когда им больно, и боль эта не может быть забыта, как неизлечимая раковая опухоль, от которой нельзя отвернуться, притерпевшись…

– Смотри, как живуч род тварей нерождённых, я думал, они все там остались, в прошлом коммунистическом, а они ещё процветают! – говорил тем временем Парфенон супруге, как обычно бегая тонкими пальцами по «клаве» ноутбука…

– Ты, дед, осторожнее с языком-то, – осуждающе отвечала Персефона, слепливая какие-то необыкновенные пирожки с ливером, яйцом и луком. – Люди неправильно поймут, кого ты там костеришь, – она мельком обернулась и увидела входившую на кухню дочь. – Про что ты там говоришь, кто это у тебя живучий-нерождённый? Прям как в сериале про чудиков этих, зомби…

– Нет! Не те зомби, но тоже без разумения. Я про ваш пол говорю, из депутатских. Борются за духовность в семье, без плотских утех! Кто-бы мне объяснил, как эти сами твари на свет Божий объявились? Из задушевных разговоров? Или этим, партийногенезом? Конечно, может они средневековые гомункулусы, из помойного ведра самостийно зародились? Так какого чёрта им духовность понадобилась? А я вот что тебе скажу, что-то непонятное в мире происходит в последнее время, не апокалипсис, как дураки предсказуют, но что-то сравнимое. Посмотри, все, как с ума посходили: морпехи американские погрузились на авианосцы свои и умотали на родину, бандиты сирийские выходят на люди, бросают оружие, а Корея так вообще с дуру утилизировала свою бомбу? … А наш ВПК объявил о банкротстве корпорации оружейной? Это что? Вирус какой?

– Чего хотела, Варя? Как там гость наш?

– Проснулся гость, Матвей… Таблетки ему когда пить? Поесть-бы ему надо… Слаб очень.

– Ничего не говорит о себе? Ничего не вспомнил?

– Нет, по прежнему. Но видно, что человек образованный, культурный.

– Культура не от образования, это врождённое, с генами передаётся, – Парфенон, сам того не зная, повторил мысль Матвея, но считал это своим жизненным опытом. – Отдохнуть ему надо, раз болеет. Пусть лежит, включи ему телевизор, хотя с нашими шоу-каналами ещё больше заболеешь, а то и умом поедешь…

– Вот, возьми здесь в коробке две таблетки, и порошок разведи, – показала рукой, измазанной тестом Персефона. – Пусть выпьет, и пирожки скоро готовы будут, позавтракаем… А культуру, есть она, или отсутствует, по речи видно. Тебя вот послушать, Парфёша, так ты держимордой уродился, и может даже прапорщиком помрёшь.

– Ненавижу я это фарисейство, – продолжал дед, глядя вслед ушедшей Варвары. – То они копья ломают из-за фильма дурацкого, то-ли рекламу ему делают, решпект создают, то-ли деньги отрабатывают, а я смотрел тот фильм, чепуха на постном масле и копий тех сломанных не стоит. Вот скажи мне, Параскева, неужели в молодости нашей все такими-же дураками были, только честно, без этих соплей ностальгических? Было такое?

Бабка искоса глянула, не смеётся-ли он, нет, смотрел с любопытством, ожидаючи.

– Ну, чего придуряешься, дед? Сам ведь знаешь, или тоже память отшибло. И похуже было! Шестидесятников не помнишь? Сколько людей загнали, диссидентов тех драных, тоже, придумали пугало! А ведь людишки были самые безобидные, это-ж в русской натуре властей костерить, по кухням бормотуху пить и закусывать килькой да критикой. Сколько писательского народу вырубили под корень? Кого запугали, кого званиями купили. А кого и в бедлам отправили? И ведь настоящие писатели были, не алкаши Довлатовы, да Лимоновы, помнишь Зиновия? Ты-ж с ним за ручку здоровкался…

– Да, совсем пацаном был… Это человек! Истинный интеллигент русский, хоть и еврей, конечно, но это погоду не делает. Это властям всегда вкусный кусок в горло был – враги внешние и внутренние, а как без них? На кого жизнь нашу долбанную списывать? Без виноватых нельзя… И Сталин тем-же занимался… А сейчас всё дозволено, за что заплачено… Вот гляди, как они выражаются, писаки подзаборные: – «На улице метель, довольно прохладно – самое то, чтобы зайти и выпить ирландский кофе. Его достаточно сложно найти, но раз уж был на Лиговском, то завернул в один лофтпроект.» Каково? ИРЛАНДСКИЙ КОФЕ! Так понимаю, выращенный в пригороде Белфаста, бразильский и рядом не валялся! А «завернул в лофтпроект»… Завернуть можно в газету, завернуть за поворот, как выглядит завернуть в лофт- проект, не знаю. Потому что не знаю, какой проект обозначают нерусским словом «лофт», и можно вообще в него что-то завернуть…

– Слушай, Парфён, а ты как думаешь, вот эта убогость слова, она от скудоумия, или обусловлена рационализмом?

– Что ты подразумеваешь под рационализмом? От слова «разум»? – подозрительно спросил Парфенон.

– Нет, от понятия рационализации всего и вся…

– В природе такого понятия нет, это пустой звук. Рационализируя мышление, мы низводим его к обезьяньим рефлексам, в этом смысле сегодняшняя литература недалеко ушла от звериных звуков и органично соединяет в себе рационализм, происходящий от скудоумия.

– Ты утрируешь и отделываешься пустыми формулами…

– А если и так? Что можно сказать о том, чего нет? Абсурд, нонсенс!…

Варвара быстро и бесшумно вошла в комнату и остановилась у шторы – первое, что сразу бросилось ей в глаза, это пустой диван, и было это настолько невозможно и дико, что она прижала ладонь ко рту и затаила дыхание. И только потом увидела гостя – обнажённый, Матвей стоял за компьютерным креслом у книжного шкафа и увлечённо разглядывал книжные корешки, не услышав прихода хозяйки. А Варвара смотрела на его фигуру, не зная, что делать, и краска заливала её лицо, пока оно не начало гореть. Конечно, она не была маленькой, неискушённой девочкой, любила Русский музей и Эрмитаж, где откровенно любовалась мужской натурой фламандцев и англичан, перед статуей Давида она чувствовала себя спокойно, умиротворённо и надёжно. Только вот мужчины на картинах не были из жизни, принадлежали миру фантазии, придуманному, а потому нереальному, изменчивому и эфемерному… В своей жизни она видела обнажённого мужчину только раз, лежащим в кровати, и ничего, кроме отвращения, это воспоминание у неё не вызывало… Но фигура Матвея – чего уже от себя скрывать – его тело не рождало чувства неприятия. Его нельзя было назвать атлетом, или просто спортсменом, но это было пропорциональное, гармонично сложенное тело, оно возбуждало эстетическое удовлетворение… а может быть не только эстетическое… Что её удивило в себе; не было острого чувства отвращения, которое у неё появлялось с определённого времени при виде голого мужского тела, не как произведения искусства, но в рекламе, фильмах – ЖИВОГО тела. Нет, сейчас, при виде Матвея, присутствовало если не удовольствие, то осознание того факта, что это зрелище может быть констатацией красоты, эстетического удовольствия, почти как при виде произведения живописи или скульптуры…

Внезапно ей стало до боли стыдно и страшно. Чего она испугалась? Что её застанут за постыдным занятием – подглядыванием за мужчиной, тем более раздетым? И это, конечно… Но ещё, в голове её вдруг раздался голос, и она испуганно отступила за штору, испугавшись, что голос этот может принадлежать отцу, решившему заглянуть к гостю… Это был голос абсолютно бесцветный, ровный, он спросил, но и вопросом это было нельзя назвать, полу-утверждение, полу-насмешка?

– Грешим? Или с чистыми помыслами? «…В избежание блуда, каждый имей свою жену и каждая имей своего мужа…» Это заповедь Божья, для творений Его…

Она вздрогнула, хотела ответить – кому? – сдержалась, только в мыслях не то проговорила, не то прочитала молитву :

– Нет, Господи, чиста я мыслями и не замышляла блуда… И впредь буду осторожна от искушений Твоих… или Дьявола?

– Нет здесь искушения, если чиста ты в помыслах твоих, и Бог дал людям любовь, которая не есть блуд, если чиста душою…

Варвара потрясла головой, что с ней происходит? Неужели вид голого мужчины так вскружил ей голову? Или ей шестнадцать лет? Закрыв глаза, она снова увидела, как он стоит вполоборота к ней, глаза её опустились ниже, туда, где… Она снова потрясла головой – нет! – в самом деле, какая чушь лезет в голову… Собравшись, она легонько, костяшками пальцев постучала по косяку двери, выждала, чтобы дать Матвею время, и осторожно выглянула из-за шторы :

– Я войду, Матвей?

Он успел укрыться одеялом и спокойно смотрел, как она подходит, чуть улыбался, но с напряжением, болела голова, и жар волнами пробегал по телу… Варвара присела на край кресла, смущённо опустила глаза, но тут-же одёрнула себя – да что с ней происходит!, тут он и догадается, что она наблюдала за ним! И она уже смело ответила на его взгляд, улыбнулась :

– Хорошо выглядишь… А мама пирожки жарит, скоро завтракать будем, вы какие любишь, мне жареные нравятся, я не люблю печёные, они сухие и с корочкой … – она поймала себя на том, что один раз сказала ему «вы», что было невежливо, но он воспринял это, как должное, и, наоборот поморщился, услышав официальное «вы» – она прекрасно это поняла, и ей вдруг захотелось перейти на «ты», но уже не официально, а ближе, по дружески…

– Я смотрел ваши книги, там, в шкафу, интересный подбор, многие фамилии я слышал, но в руках держать не приходилось…

– Это папа, в основном, здесь только малая часть, там, в зале книг много… И я тоже, я в библиотеке работаю, иногда покупаю книги, по «Букинистам» хожу… Недавно собрание Уэллса, восьмитомник Гашека пятьдесят пятого года, представляешь? – опять «ты», и совершенно естественно! – Сейчас люди от старых книг избавляются, академические издания абсолютно спросом не пользуются, а современные, они, конечно, красивые, но аляповатые… Для рекламы, для увеличения продаж, для рейтингов… Попадаются, конечно, и интересные авторы, но, в основном, читаешь, вроде и тема интересная, новая, ну, ты понимаешь, в новом прочтении, интерпретации, а читаешь и – пустота… Нет мысли абсолютно… Зато реклама! … А что рекламируют? Пустоту! … Ну вот, я тебя совсем заболтала, вот глупая! А пойдём завтракать, и болезнь быстрей пройдёт!

– А пойдём! – весело откликнулся Матвей, и уже выбросил ноги из-под одеяла, но смутился, спрятал их обратно, – Я ведь… без одежды? А где…

– Да я тебя уже видела без одежды, – смеясь сказала Варвара, и, в ответ на удивлённо поднятые брови, пояснила, – Вчера, ты в ванной мылся… Я папе помогала тебя… ты совсем больной был…

– Ну, здорово! Теперь я перед вами чист и открыт! Но всё-же… Не пойду-же я на кухню в таком виде… Это уже перебор в использовании гостеприимства. Как у китайцев, знаешь?

– Это ты про то, как они гостю жену свою предлагают в знак почтения? Да, это перебор, думаю, папа на это не пойдёт…

Матвей уже намеревался ляпнуть, что он и на дочь согласен, но вовремя прикусил язык, хамить он не собирался, тем более тем, кто проявил к нему такое участие…

– А ты мне ещё не рассказала, как я здесь очутился, – голова его вдруг отяжелела, поплыла куда-то, окружающее превратилось в цветные пятна, и он откинулся на подушку, тяжело дыша. Варвара, замерев от неожиданности, смотрела широко открытыми глазами, потом вскочила и побежала за помощью…

5

– Жизнь потеряла смысл очень давно. Может быть с тех пор, как человека изгнали из Эдема, – это был голос Варвары, и доносился он из области тени, которая скрывала всё за тусклым ореолом света настольной лампы, теперь стоявшей на прикроватной тумбочке в изголовье дивана Матвея. Он хотел было спросить, о чём идёт разговор, но его опередили :

– Возможно, вы правы в утрате смысла, но получается, что в Эдеме этот смысл существовал? Но тогда он определялся Богом, люди жили в единении с Ним, без Него их не было, и, следовательно, смысл жизни человека определялся Богом.

– Вы хотите сказать, что уйдя от Бога, люди перестали верить в жизнь? Они утратили разум?

– Жизнь стала иррациональной, логика ушла, и человек стал противостоять самому себе. Разве вся последующая история не показывает самоуничтожение людской расы? – Матвей не узнавал голос, отвечающий Варваре, но вдруг в круг колеблющегося света вступила маленькая лохматая собачка, с ушами, свисающими до пола, она подошла к дивану, высоко задрала голову и сквозь пряди шерсти внимательно посмотрела в глаза Матвею своими чёрными глазками. Её хвост, по форме напоминающий хвост муравьеда, шевельнулся из стороны в сторону пару раз, и Дарья отошла из круга света, к невидимому хозяину.

– Ассирия просуществовала почти две тысячи лет, начиная с XXIV века до н. э. и до уничтожения в VII веке до н. э. (около 609 до н. э.) Мидией и Вавилонией. Это была первая величайшая империя древнего времени, ей не было равных в технологиях уничтожения её врагов. Кроме Спарты, может быть. Но вот что недавно нашли археологи на глиняной табличке, в послании губернатора одной из провинций: – «Как я могу командовать?… Все это закончится гибелью. Никто не уцелеет. С меня хватит!» – это был голос Парфенона, сидящего, видимо, в углу, у книжного шкафа, и тоже решившего принять участие в беседе. Матвея удивляло только, как в эту компанию попал Гера, явно принадлежащий к другой социальной прослойке… Впрочем, сейчас всё перемешалось, спутались все связи и приоритеты.

– Кажется, уже тогда реалии жизни не являлись определяющим фактором её смысла, но этот фактор, нам неизвестный, даже входил в противоречие с наполнением жизни, её задачами и планами. Но разве самоуничтожение может быть смыслом, напротив, это абсурд и отсутствие смысла. Разве ценность может быть в отрицании самого ценного, что есть у человека?

– Папа, меня не волнует смысл явления жизни в глобальном смысле!…

– Потому-что его нет, это фикция, рождаемая политиками и философами, состоящими у них на содержании. Сколько нас кормили дутыми и уродливыми смыслами, лишёнными не только логики, но и целесообразности, отрицающими всё, что дали нам культура и история, что объявлялось вредным и ложным, но вместо этой декларируемой лжи, нам пихали ложь фантасмагорическую, сакральную, вот идиотское слово, которого я не понимаю, когда оно звучит из уст покупных идеологов! Конечно, смысла в существовании человека разумного нет ни капли, и, может быть, только Бог знает ответ на этот вопрос, раз его угораздило затеять эту чехарду?