Двери, всегда закрытые настежь
Внутри строения, как ни странно, царила прохлада, и даже попахивало сыростью.
Собственно говоря, со времени моего последнего визита сюда (дай бог памяти… лет двадцать назад?) ничего не изменилось, разве что следы разрушения стали более наглядными.
В самом центре помещения, взломав бетонный пол, умудрилась прорасти березка, причем, судя по внешнему виду, чувствовала она себя прекрасно и не испытывала недостатка ни в воде, ни в свете. «Вообще, странная какая-то березка, – подумалось мне, – Растет себе в бетонном саркофаге и в ус не дует». Присесть было негде и, поразмыслив, я расположился прямо в оконном проеме, подложив под себя для комфорта свой плащ, который за каким-то чертом взял с собой, направляясь сюда. Оставалось только ждать, когда заявится друг детства. В том, что он придет, я ни капли не сомневался. Поезд, которым он, судя по всему, должен был приехать, простучал где-то внизу еще с полчаса назад, следовательно – оставалось ждать недолго. Вокзал находился неподалеку. Я бы, конечно, мог его встретить и на вокзале, но Костя почему-то настоял на том, что доберется сам.
Закурив сигарету, я мысленно вернулся к событиям последнего года, пытаясь проанализировать в какой именно день всё пошло по сценарию, придуманному кем-то очень давно и не учитывавшему ни прошлых жизней персонажей, ни их пожеланий тем более.
По-моему, все началось с той самой зимней рыбалки.
Итак:
Утро субботнего дня задалось не совсем обычно. Вопреки всему, проснувшись с ясной головой и бодрым настроением, выпив кружку кофе, я вдруг понял, что заняться мне абсолютно нечем. То есть, конечно, была куча мелких, пошлых дел, вроде накопившейся за неделю стирки, но почему-то жутко не хотелось тратить на это такой чудесный день. Почему я решил, что он чудесный, и сам толком не мог понять, но тем не менее, был в этом твердо уверен. К тому же, невероятно, до чиха чесался нос. По этой самой причине я не стал звонить Юрке, ибо точно знал всю его программу мероприятий (а новшеств он не жаловал), но, как говорится, от судьбы не уйдешь.
Как раз в тот момент, когда я твердо решился отправится на подъемник турбазы "Горный воздух" и наконец-то попробовать себя в горных лыжах (заведующий пунктом проката, замечательный человек и добрый приятель, давно меня приглашал), раздался звонок в дверь.
С нехорошим предчувствием я поплелся открывать. На пороге стоял Юрка в полном обмундировании для зимней рыбалки с неумолимым выражением на довольной красной морде.
– Старик, собирайся! Мы едем за крабами!
Зная Юрку тысячу лет, я понял, что сопротивление бесполезно, тем более, мои аргументы были смехотворно жалкими. «Лыжи? Это хорошо, но они от тебя никуда не денутся, а свежий воздух и положительные эмоции я тебе и там гарантирую», – так или примерно так ответил бы Юрка. Ну и, как крайнее средство убеждения меня, у него всегда была фраза: «Ты что, старик, хочешь мне праздник испортить? Нельзя быть таким эгоистом. Один хрен – ничего не делаешь!»
Посему, проклиная свою слабохарактерность, я поплелся искать теплые вещи.
Примерно часа через полтора мы уже были в п. Охотском и выгружали из машины снаряжение. К тому времени я полностью смирился с положением вещей и даже стал испытывать предсказанное Юркой удовольствие в неясном предвкушении супер положительных эмоций.
Забыл сказать – Юрка прихватил с собой довольно-таки унылую личность по имени Витек. Мы его ужасно недолюбливали за жмотство и занудный характер. Тем не менее, его пришлось взять (как пояснил Юрка) – тот просто нагло напросился, ибо, будучи приезжим, ни разу не был на крабовой рыбалке (тот мелкий факт, что мы ехали на машине Витька, Юрка просто не отметил в своем сознании).
Забурив лунки и раскидав приманку, мы посмотрели друг на друга с немым вопросом – утро было замечательное, безветренное… Солнце… и абсолютно нечем заняться, кроме ожидания… Поэтому я полез в рюкзак за литром. Не знаю, какая муха укусила в тот момент Юрку (он потом признался, что и сам от себя обалдел), но тот вдруг безапелляционно (впрочем, он по-другому и не умеет) выдал следующее:
– До первого улова нельзя!
С этого самого момента всё пошло наперекосяк…
Для начала скрылось солнце и поднялся неприятный ветерок, но мы ещё бодрились и даже язвительно прохаживались насчет чайников (один из которых по имени Витек еще и навагой решил разжиться, а потому сидел и дергал попеременно двумя удочками)
Когда запас шуток по поводу его лошарских снастей и его самого иссяк, и прошло часа полтора бесполезного ожидания, мы приуныли… Зима все-таки на дворе.
Замерзнув не на шутку, дико ненавидя Юрку (а он отводил от меня глаза с видом нашкодившего кота), я уже было решительно направился к рюкзаку, наплевав на все рыбацкие приметы, как тут раздался дикий Юркин вопль: «Урра!!! Первый улов!!!»
Оглянувшись, я увидел, что Витек сподобился поймать, наверное, самую худосочную наважку на свете, которая почему-то решила свести счеты со своей жалкой, никчемной жизнью именно на его крючке.
Тем не менее, регламент был соблюден, и Юрка уже с негодованием орал мне, чтоб я не тормозил и наливал побыстрее!
Первый литр исчез как-то уж слишком быстро. «Наверно, слишком сильно замерзли», – немного косноязычно пояснил Юрка, отправляя Витька за следующим.
Дальше я помню не очень отчетливо, вернее, совсем смутно… Помню только, что поймали в итоге мы всего трех крабов – двух средних и одного монстра.
Монстра отдали Витьку, потому что:
1) он стал канючить жалким голосом и
2) потому что стрельнули у него еще на литр.
Потом помню подъезд, откуда нас с Юркой выгоняла какая-то злая тетка, не дав нам допить в тепле и комфорте. Юрка же, представившись экстрасенсом и черным магом, наложил на нее заклятье безмужества или безбрачия (точное определение не помню), устрашающе вращая глазами и делая магические пассы остатками литра. За что тут же схлопотал мусорным пакетом по морде, и нам пришлось уступить поле боя, позорно бежав и оставив разложенную на подоконнике закуску.
Потом помню ночной ларек на пр. Победа, где Юрка уговаривал продавщицу взять краба в обмен на пол литру
(ибо с пустыми руками к одной его хорошей знакомой, коих у него множество в такой поздний час заявляться не по-джентельменски).
Помню горотдел, "обезьянник"… как мы туда попали – не помню, но были отпущены в обмен на последнего краба. Затем был г. Корсаков – зачем и как не знаю…
Домой я попал только через три дня.
Когда на совещании директор объявил гл. механику и гл. энергетику (соответственно Юрке и мне) строгий выговор с занесением и последнее китайское от себя, Юрка, сволочь, заявил мне, что я – жалкая, слабохарактерная личность, что мне надо было бы его тогда послать от порога, как можно дальше, и мы оба были бы в шоколаде.
Юрка умер недавно, я узнал об этом только через месяц. Отказало сердце. Проклятая водка.
В общем, как бы там ни было, это очередное лирическое отступление, которое, в принципе, к делу отношения не имело бы… если бы не это «бы».
Спустя три дня после вышеописанных событий, вечером раздался звонок в дверь, и на пороге нарисовался Витек.
– Вот… в машине оставили, буркнул он крайне недовольным голосом (по-моему, он был на меня за что-то зол) и протянув мне пакет, тут же развернулся и потопал вниз по лестнице.
Странная все-таки личность этот Витек… ни ответа, ни привета… ни «здрасьте», ни прощай.
В пакете был мой термос с чаем, до которого дело так и не дошло, мои шубенки, пустая бутылка и еще какая-то коробка, на которую сразу я не обратил внимания.
А заставила меня обратить внимание моя жена Ольга, вернувшаяся с отдыха в санатории:
– Немедленно разбери этот хлам, иначе я выкину его на помойку (реплика была адресована мне, лежащему на диване и страдающему дикой мигренью от непрерывных охов и ахов жены, начавшихся прямо с порога и не утихающих вот уже часа два… послушать ее, так и стадо мамонтов за год не могло бы произвести больших разрушений и натаскать грязи, чем моя скромная персона за какой-то неполный месяц)
С этими словами она, войдя в зал в натянутых резиновых перчатках и с мокрой тряпкой в руках, швырнула на пол пресловутый пакет, о котором я и думать забыл, определив его тогда же за входной дверью.
Вздохнув, я сполз с дивана и принялся разбирать пакет. Видимо, при падении пустая бутылка треснула, и, когда я попытался вытащить ее из пакета, в моей руке, хищно поблескивая острыми краями, оказалась розочка из бутылочного горлышка. Чертыхнувшись, я разостлал на полу газету, аккуратно положил на нее остатки бутылки и продолжил извлечение содержимого. На дне пакета, кроме термоса и шубенок, оказалась картонная коробка среднего размера. В коробке лежала самая неожиданная чепуха из прошлой жизни: мой комсомольский значок, октябрятская звездочка, несколько юбилейных, окислившихся от времени рублевых монет времен Советской империи, мамин дневник, в который она подклеивала мои рисунки, поздравления к восьмому марта и дням рождения, бирка из роддома с моими начальными координатами во времени и т.п. Все это собирала и бережно хранила моя мать. После ее смерти у меня не хватило духу выбросить то, что представляло для нее особую ценность, – вот и кочевала коробка со мной все эти годы по городам и весям.
Как она могла здесь оказаться? Ведь она всегда лежала в загашнике, в куче подобного хлама, который и не нужен, и выбросить жалко.
Ах, да… понимаю… Наверное, в спешке, когда меня торопил Юрка, я схватил ее вместо другой, где у меня хранились булавки для крабовой наживки. А на рыбалке я ее не открыл, потому как вполне хватило Юркиных.
Я сидел и перебирал предметы из моего далекого детства, погрузившись в ностальгическую воронку воспоминаний, поочередно выкладывая предметы на разостланную на полу газету.
Последними я выудил маленький перламутровый перочинный ножик (в детстве я с ним не расставался ни на минуту) и самодельный фонарик, сделанный из квадратной батарейки (таких, по-моему, уже и не выпускают), лампочки от гирлянды и куска изоленты, которой эта лампочка была прикручена к одному из лепестковых контактов батарейки.
Странно, но батарейка не только не окислилась и не вытекла, но выглядела так, как будто только вчера куплена.
Прижав большим пальцем второй лепесток контакта батарейки к цоколю лампочки, я даже был уверен, что она засветится…
Увы… чудес на свете не бывает… все-таки больше трех десятков лет прошло.
Именно этот самодельный фонарик, по словам Одноглазого, когда-нибудь должен был спасти мне жизнь.
Я громко фыркнул, вспомнив Одноглазого. Сейчас, спустя много лет, все произошедшее в тот год, несмотря на отчетливость воспоминаний, казалось мне какой-то нелепой выдумкой, странной сказкой без начала и конца, которую по непонятной причине запомнил на всю жизнь. Интересно, где сейчас мой закадычный друг детства Костя и что с ним? Может, попробовать в одноклассниках его поискать? Сам я терпеть не мог этот сайт и, даже поддавшись в свое время всеобщему ажиотажу и зарегистрировавшись там, вскоре удалил свой аккаунт. Да… все-таки надо побороть свою лень и инертность и пошарить в сети.
Я опустил фонарик на газету и обратил внимание, что выложенные в один ряд предметы как раз составляют моё «вооружение» в ту самую ночь невероятных приключений.
Справа налево лежали: бутылочная розочка, перочинный нож и самодельный фонарик… в порядке, обратном тому, в каком они появлялись тогда в моих руках.
И еще: предметы лежали поверх небольшой заметки о начале масштабного строительства новой дороги, проходящей в том числе и через город моего детства. В связи с этим там должна была произойти перепланировка ул. Набережной, включавшей в себя для начала снос части заброшенных строений и жилых домов. В том числе, судя по всему, это затрагивало и участок Одноглазого, располагавшийся почти в самом начале улицы, на въезде в город.
Это было первое напоминание из прошлого. Довольно скоро я опять и думать забыл о событиях из далекого детства.
Единственные последствия этого напоминания – это то, что я узнал от кого-то Костину почту и даже номер его телефона, на который, впрочем, так и не позвонил, все откладывая на потом. Просто я пока не представлял, что я ему скажу после стольких лет обоюдного молчания. Да и будет ли он сам рад услышать меня?
Второе напоминание я получил на свое день рождение в марте месяце.
В самый разгар веселья, царившего в офисе, в момент, когда выпито достаточно, чтобы представительницами слабого пола забыть о некоторых приличиях, а именно: выпив все вино (кроме которого они ничего, по их словам, не употребляют) перейти на водку и коньяк, но еще до того момента, за которым следует завтрашний провал в памяти, на пороге нарисовался курьер и передал мне под восторженный гул всех присутствующих почтовый конверт.
Взяв с меня автограф на казенном бланке, он исчез так же быстро, как и появился.
Удалившись в коридор, я вскрыл конверт. Оттуда выпал тетрадный листок в косую линейку (триста лет таких не видел), на котором твердым, разборчивым почерком было написано: «Возвращайся домой! Торопись! Дверь закрывается».
Тогда, решив отложить решение головоломки на следующий день, я сунул этот конверт в самый похоронный ящик своего стола.
Третье напоминание я получил собственно вчера. Мне позвонил Костя и в завершение разговора, длившегося без малого час (чего я абсолютно не заметил, хотя для меня и пять минут по телефону – это подвиг), сообщил, что прибывает в город детства завтрашним поездом и назначил встречу на бывшем участке Одноглазого. Я в этот момент как раз находился в командировке в соседнем городке, в километрах ста от места встречи, и поскольку был на колесах, мне не представляло никакого труда оказаться в назначенном месте в назначенное время.
– Хенде хох, фашистская морда! Не двигаться!
Что-то твердое уперлось мне между лопаток. Костя… придурок… кто же еще. Есть некоторые привычки, сопровождающие нас всю жизнь. У Кости одна из таких привычек – это появляться неожиданно и желательно с каким-нибудь дурацким возгласом. В детстве у нас даже существовал определенный ритуал, согласно которому в ответ надо было заголосить что-то вроде:
– Партизанен! Нихт шиссен! Битте! Их бин сдавайся… Их есть немецкий коммуниста и товарища!
С этими словами я, не оглядываясь, схватил его за руку и втащил в оконный проем.
Потом мы долго ржали, обнимались… изо всех сил лупили друг друга по спине и даже устроили шутливую свалку, чуть не сломав бедную березку.
Не буду приводить здесь долгий разговор, касавшийся, как и событий, непосредственно относящихся к причинам нашей встречи, так и относительно белых пятен в жизни друг друга с тех пор, как прекратилась переписка.
Скажу только, что, когда Костя закончил свой рассказ о последних событиях, предшествующих его появлению здесь, я окончательно убедился в том, что Одноглазый и все, что произошло тогда с нами, не сказки, не игры памяти, а настоящая, живая реальность с неприятным, жутковатым привкусом. И самое плохое в этой истории заключалось в том, что она только начиналась.
И ещё – пока Костя излагал свою часть, я все пытался вспомнить что-то важное из моей тогдашней встречи с Одноглазым… какой-то момент, беспокоивший меня.
Но как ни старался, так и не вспомнил.
Глава 9. Первая дверь
Костя никак не мог заснуть уже которую ночь подряд – картинка, которую он увидел в жилище Одноглазого, не давала ему покоя. Виталька оттащил его от ящика в тот момент, когда белая муть, поначалу закрывавшая обзор, окончательно рассеялась, и он увидел раскинувшуюся, казалось, прямо под ним невероятную страну. Как будто он обозревал все с высоты птичьего полета.
Внизу распростёрлись бесконечные поля, которые пересекала узкая дорога, ведущая к смутно видневшемуся городу, расположенному почти у самой линии горизонта.
Что-то было знакомое в его очертаниях, хотя Костя мог поклясться, что никогда не видел его раньше. Картинка постепенно становилась все отчетливее и подробнее. На дороге, ведущей к городу, он заметил какое-то движение и попытался разглядеть подробнее, что же именно привлекло его внимание. Как будто отвечая его пожеланиям, картинка увеличилась многократно, и Костя узнал в странной группе путников персонажей из его любимой книги «Волшебник изумрудного города». Лев и Тотошка находились в авангарде группы, в метрах 30 от остальных.
Как будто почувствовав Костин взгляд, Лев обернулся в его сторону и недовольно поморщился, показав впечатляющие клыки, а Тотошка залился пронзительным лаем.
Страшила и Железный дровосек, о чем-то увлеченно споря, шли, не обращая никакого внимания на окружающих. Лишь только Элли, обернувшись, улыбнулась и приветливо помахала ему рукой…
Почему ему? Ну хотя бы потому, что в обозримом пространстве больше никого не было.
В этот самый момент Виталька и оттащил его от ящика.
Неудовлетворенное любопытство мешало уснуть, как мешают сухарные крошки в кровати.
Ворочаясь с боку на бок, Костя в который раз гадал, что же, собственно, представлял из себя этот чертов ящик.
Может это такой кинопроектор секретной конструкции, а Одноглазый его изобретатель, который хочет сохранить свое изобретение втайне?
Или, может, диковинный импортный цветной телевизор, который Одноглазый привез из-за границы, ведь по одним из слухов он – бывший капитан дальнего плавания.
Поворочавшись еще с полчаса, Костя решил, что нечего откладывать дело в долгий ящик, а нужно просто вернуться и удовлетворить свое любопытство до конца.
Одному отправляться туда было страшновато, но Виталька, судя по всему, еще с неделю не выйдет из заточения, а ждать столько времени уже было просто равносильно смерти.
Поэтому, твердо решив завтрашним днем отправиться к Одноглазому в одиночку, Костя наконец крепко уснул.
Косте было немного не по себе… В жилище Одноглазого внешне ничего не изменилось. Было прохладно и тихо.
Тишину нарушало только периодическое жужжание мухи, бьющейся о пыльное стекло.
И все-таки Костю не покидало ощущения, что кто-то за ним наблюдает. Наблюдает с нехорошим, корыстным интересом. И еще этот кто-то ждал его, ждал с нетерпением, а сейчас, затаив дыхание, наблюдает за ним исподтишка, чтобы не вспугнуть раньше времени.
Ощущение становилось настолько сильным, что хотелось бежать отсюда немедленно.
Но было бы очень обидно уйти, так и не удовлетворив своего любопытства.
«Только одним глазком гляну…» – уговаривал себя Костя, приближаясь к ящику и оглядываясь по сторонам.
И тут же ощущение, что кто-то сверлит ему спину взглядом пропало. Как будто этот некто, удостоверившись, что Костя все делает, как нужно ему, ушел куда-то по своим нехорошим делам.
Муть долго не рассеивалась, на этот раз она была гораздо темнее и даже с каким-то фиолетовым оттенком. Костя упорно ждал.
– Внимание, внимание! Только сегодня и только у нас! Каждому мальчику, который отважится посетить специальный аттракцион, совершенно бесплатно в качестве дополнительного приза полагается наш знаменитый десерт! Невероятно вкусный и удивительно сладкий!
Торопитесь! Приобретайте последний билет на вход в наш специальный аттракцион. Наш цирк прекращает свои гастроли и уезжает завтра утром!
Переход от расплывчатой мути к яркой, красочной картинке был настолько неожиданным, что Костя едва было не отпрянул от глазка.
Посередине городской площади, плотно заполненной детьми разного возраста, на дощатом помосте высокий тощий клоун в фиолетовом парике, с огромной нежно-розовой шапкой сахарной ваты в руке, надрывал связки, зазывая посетителей…
– Смелее, детишки! Последний билет! Победитель получает все эти шикарные призы, наш знаменитый десерт и …
Внимание!!! Неслыханная щедрость от директора цирка в честь окончания гастролей! Каждому участнику, независимо от результата игры, в подарок – настоящий ковбойский револьвер!!!.
С этими словами клоун оглушительно выпалил в небо из огромного револьвера. У Кости перехватило дыхание – настоящий револьвер, несбыточная мечта любого мальчишки! В углу помоста были свалены небрежной грудой остальные призы, полагавшиеся победителю, и каждый из них в отдельности способен был помутить разум любого пацана. Там был новенький, блестящий спицами и никелированным рулем, велосипед с переключающимися скоростями, детский электромобиль, самурайский меч, домашний кинопроектор с огромной коробкой, заполненной жестянками с кинолентами. Костя был уверен, что там есть все выпуски мультфильма «Ну, погоди» и «Приключения капитана Врунгеля» и еще много чего, составлявшего невероятное богатство!
Но револьвер! Настоящий револьвер – это была просто фантастика!
Однако, завывания клоуна падали в странную, сумрачную тишину, окружавшую помост.
Дети, стоявшие на площади, молчали, у них у всех было одно и то же выражение лица, отражавшего безнадежную покорность и страх. Громко звучавшая бравурная музыка, яркие ленты, шары и флаги, украшавшие площадь, разряженный клоун и эта угрюмая толпа составляли
удивительный контраст, который Костя поначалу и не отметил в своем сознании.
Но только он об этом подумал, как лицо клоуна, внезапно приблизившегося почти вплотную к глазку, исказила неприятная гримаса, и он, обращаясь к Косте в третьем лице, сказал ватным, вкрадчивым голосом:
– А что это наш дорогой гость молчит? Неужели не заинтересовало предложение? Мы гостям всегда рады.
Костя оторопело молчал – все, происходящее до настоящего момента, он воспринимал, как некий увлекательный фильм, действие которого он стал смотреть не с начала, а середины, как будто просочившись мимо зазевавшейся контролерши в кинотеатр в самый интересный момент разворачивающегося представления.
– Сколько тебе лет, Малыш? – Тем же вкрадчивым голосом спросил клоун.
– Во-восемь… – ошарашенно выдавил из себя Костя.
– Отлично!!! – Взвыл клоун и, на секунду повернувшись к нему спиной, крикнул:
– У нас есть последний участник! Наш дорогой гость согласился пройти аттракцион «Двенадцать дверей». Слава ему! Ураа!!
– Ура-а-а… – нестройно подхватили дети, стоящие на площади.
– Не слышу! Уже зло бросил в толпу клоун.
– Урааа!!! – гораздо громче подхватили присутствующие. Не давая Косте опомнится, клоун показал ему клочок бумажки ядовито-зеленого цвета со словами, – Вот твой билет, мальчик… Соглашайся, пока я не передумал.
– Но… но… – лепетал Костя… у меня нет денег.
– Оплата – не деньги, – возразил клоун, – за этот билет, ты принесешь мне какую-нибудь вещичку, принадлежащую твоей маме… любой пустяк… пусть даже пуговица, главное, чтобы мама хоть раз, но держала ее в руках. После проверки она будет сразу же тебе возвращена.
– А зачем это вам? – ошарашенно спросил Костя.
– Это неважно… такие у нас правила. Согласен?
– Да… – ответил Костя (пуговица… подумаешь, какая мелочь… да их хоть сто штук можно принести, и мама ничего не заметит), но… как я к вам попаду?
– Приложи правую ладонь к глазку – я напишу на ней твой номер билета. Аттракцион начинает работу в полночь. Чтобы попасть сюда, ровно в полночь просто приложи ладонь к любой незапертой двери. И, заметив недоверчивый Костин взгляд, клоун повторил:
– Да… да… к любой незапертой двери… и еще помни – обязательно принеси какую-нибудь мамину пустяковину, иначе лишишься права участвовать в состязании за эти замечательные призы!
Глазок помутнел и закрылся… Костя еще с минуту тупо смотрел на обыкновенный, обшарпанный ящик. Уж не приснилось ли ему всё? Мышцы шеи сводило от недавнего перенапряжения. Он поднес ладонь к свету и посмотрел – на ладони появилась бледно зеленая расплывчатая загогулина, отдаленно напоминающая очертаниями римскую цифру 1. Хотя с таким же успехом она могла напоминать и верблюда, и самолет… и вообще, выглядела, как помарка, оставшаяся от пузырька с зеленкой, которой нечаянно испачкались, открывая его.
На часах было без пяти минут полночь. Вот уже минут десять как Костя стоял перед дверкой шифоньера в своей комнате, нетерпеливо поглядывая на часы. Минутная стрелка, казалось, приклеилась к циферблату и упорно не хотела сдвинуться с места.
В кармане у него лежал маленький блокнотик, обычно лежавший на холодильнике. Мама записывала туда рецепты, вела домашнюю бухгалтерию и т.п.
Дверь в его комнату была заперта снаружи. Обычно его запирали в комнате только в качестве наказания, но сегодня вечером мать вела себя странно. Она долго сидела на краешке кровати и гладила его по голове, думая, что Костя спит. Потом, вздохнув, чмокнула его в нос и вышла, тихо притворив за собой дверь. Через некоторое время Костя услышал, как она подошла к двери и – поворот ключа в замочной скважине. Мама явно была чем-то обеспокоена.
После поворот ключа Костя едва было ни взвыл от досады, но потом, вспомнив, что подойдет любая незапертая дверь (а дверь шифоньера, по сути та же дверь), он успокоился.