Паучиха. Книга I. Вера

– Её зовут Надя! Дедушка, он мой муж, и я поддержу его во всём.

– Значит, мнение семьи Шуваловых тебя уже не трогает? А не напомнить ли тебе, благодаря кому ты жива? Ты не выдержала бы и трёх дней на войне без нашей защиты!

– Спасибо. Но что особенного в помощи родственнице, если это было в ваших силах?

– Что ты знаешь о силах, девчонка! Я не спас собственного сына, но в тебе видел будущее нашего мира. И вот благодарность! Но я заставлю тебя вспомнить о семейных традициях!

Вера проснулась в холодном поту. Станислав Иванович не кидался пустыми угрозами. Сердце сжалось от предчувствия беды.

Немного отдышавшись и успокоившись настолько, чтобы здраво соображать, она попыталась разобраться в своих страхах: «Чего я боюсь? Почему решила, что Станислав Иванович и его угрозы реальны? Из-за наказания для Галины? Но где доказательства, что всё произошло именно так? Галине являлась бабушка? Неудивительно: галлюцинация случилась после нашей встречи. Соседка испугалась, увидев меня живой. Что же произошло в блокаду? Не верится, что бабушка умерла от голода: она и до войны ела как птичка, соблюдала все посты. Пайка по карточкам ей бы хватило. Жаль, что я тогда не встретилась с соседкой. Возможно, бабушка ослабла настолько, что не могла сходить за хлебом, а Галина ей не помогла. Или того хуже – украла карточки. Станислав Иванович не открыл ничего нового, просто озвучил мои догадки. В следующий раз мы виделись в поезде, вечером того дня, когда я узнала о несчастье с Галиной. Но почему он никогда не говорит о других родственниках? Ведь бабушка – Шувалова по мужу. Почему он молчит о дедушке, истинном Шувалове? Не оттого ли, что он умер до моего рождения и я его не знала?»

Вера достала лист бумаги, карандаш и села к столу. Надо разобраться, возможно, Станислав Иванович – плод её больной фантазии. Когда она увидела его впервые? Во сне, в саратовском госпитале? Станислав Иванович повёз Веру на прогулку. Он спрашивал, почему она ушла на войну. Но те самые вопросы тревожили Веру и наяву. Ничего сверхъестественного: сон навеян реальностью.

Второй раз они встретились на балу. Станислав Иванович убеждал Веру вернуться на фронт. Она и сама в то время думала об этом, боялась оказаться выброшенной в захолустье тыла и остаться там навсегда. Дедушка озвучил её страхи. А когда Веру раздели посреди бала, это символизировало слабость перед насилием, если она оставит борьбу за свою судьбу.

Сейчас же старик появился, потому что Вера отступилась от обещания вернуться в Ленинград. Она действительно немного сожалела, что так легко отказалась от своих планов.

«Хорошо бы вспомнить, где в жизни я видела его лицо. Возможно, среди бабушкиных фотографий. Получается, я придумала Станислава Ивановича и наделила его той внешностью, которая неосознанно отложилось в памяти. Приходит он только во сне».

Вера вспоминала убежище из кокона. После того, как верить стало не во что и стремиться не к чему, она пряталась в нём среди бабушкиных воспоминаний. С войной всё изменилось: здесь каждый миг мог стать последним. Ныряя в кокон, Вера просила у него защиты, и он стал непроницаемым. Первый год войны она провела словно во сне, укрываясь в придуманном мире. Он снился ей, но в снах не было ничего необычного. Другое дело видения со Станиславом Ивановичем. Они были реалистичны и запоминались до мельчайших подробностей. Родственник являлся, когда у Веры возникали конфликты с разумом?

Теперь ей хотелось увидеть старика и убедиться, что он плод её воображения. Но прошла неделя, за ней месяц, а Станислав Иванович не приходил. Наверное, разобравшись в причинах, Вера избавилась от деда и его угроз.

Февральским вечером к больнице подкатила собачья упряжка, с неё соскочил человек в шкурах и скрылся в дверях приёмного покоя. Минут через десять домой прибежал Павел с чемоданчиком хирургических инструментов, второпях стал облачаться в тулуп, унты и меховые штаны:

– Вера, собери перекусить в дорогу!

– Что случилось?

– Оленевода медведь-шатун поломал. Еду на стойбище.

– Почему его сюда не привезли?

– Тяжёлый очень. Умер бы по дороге.

– Паш, не езди. Мне что-то нехорошо… Чувство плохое.

– Я должен, Верочка.

– Паша, я… Я не пущу! Ты никуда не поедешь!

– Вера! Прекрати истерику! Ты знаешь, что поеду. Это мой долг врача!

– Паша… Паш… А я с тобой. Я помогу. Только Надюшку Зине отнесу.

– Что ты выдумываешь? Туда ехать три часа, а Зинаиде к утру на работу. И время потеряем. Каждая минута на счету! Давай быстренько собери поесть, завтра вернусь.

Вера резала хлеб с салом, сдабривая еду слезами.

Павел поцеловал мокрые щеки жены и уехал в ночь.

Часа в четыре утра Веру разбудило завывание ветра. Разыгралась снежная буря.

«Только бы Пашка не сорвался в обратный путь. Только бы переждал».

Сон больше не шёл. Вера поднялась и затопила печь.

Павел не появился ни в этот, ни на следующий день. На третьи сутки ветер стих. Вечером с улицы донёсся лай собак и крики каюра. Вера накинула на плечи шаль и выбежала встречать мужа. Нарты пронеслись мимо дома и остановились у больничного крыльца.

Оленевод в шкурах топтался у входа, не решаясь пройти дальше. Завидев Веру, снял шапку:

– Доктор вернуца?

– Нет…

– Ай, беда…

– Да что случилось? Говорите!

– Два собака утро вернуца. Упряжь рвать. Доктор и каюр нет. Говорить ему, не ехать буря. Он не слушать, жена ждать…

Лицо оленевода поплыло в сторону. А потом стало темно.

Раиса напоила Веру успокоительным и отвела домой. На поиски Павла отправились все мужчины села.

Пришла Зина:

– Верка, хватит выть. Ты чего мужика загодя хоронишь? Морозов сильных не было, замёрзнуть не должны. Ну, сбились с пути в пургу… Отыщут.

Ночью поисковики вернулись ни с чем. Снова выйти решили с рассветом.

Пять дней прочёсывали тундру. Буря занесла все следы. На шестой день вновь задул ветер и пошёл снег. Поиски свернули.

Вера была на грани помешательства. Раз никто не хочет выходить в буран, она пойдёт сама. Раиса с Зиной силой вернули её в дом и вкололи снотворное. Провалившись в забытьё, она во сне пробиралась сквозь пургу в тундре и искала мужа. День сменял ночь. Ей мерещилось, что под снегом что-то чернеет. Но всякий раз находила в сугробе то корягу, то камень.

Вдруг кто-то взял её за руку. Обернувшись, Вера увидела карлика в парике и ливрее.

– Пойдём, голубушка, меня Елизавета за тобой отправила.

– Бабушка?

– Нет. Матушка. Императрица.

– Зачем?

– Мужа твоего отыскать.

– Вы знаете, где он?

– А то! Во дворце, где ж ему быть.

– Почему во дворце? Он же в тундре пропал!

– Все дороги во дворец ведут. Сама посмотри.

За завесой снежной кутерьмы вырастали стены Зимнего.

Карлик вёл Веру по пустынным коридорам дворца, по пути открывая каждую дверь:

– Нет здесь твоего супруга?

Вера заглядывала в залы: везде пили, играли в карты. Раздавался хмельной хохот мужчин и визг женщин. Павла нигде не было.

Одна из комнат – спальня с огромной кроватью под балдахином – оказалась пустой.

– Вот и пришли, голубушка. Ты раздевайся, ложись в постель, а супруг к тебе придёт.

Карлик вышел и закрыл за собой дверь.

Вера послушно забралась на кровать и, как была в тулупе и валенках, укуталась в парчовое покрывало.

Из-за занавесей балдахина появился Павел, в той же меховой одежде, в которой уехал. Лицо скрывала венецианская маска.

– Паша? Где ты был?

Он молча лёг рядом. Его руки шарили под покрывалом, поверх Вериного тулупа, но как будто не находили её.

– Паш, что ты молчишь? Я думала, ты погиб.

Она сдёрнула маску. Под ней оказалось Яшкино лицо. Вера закричала. Яшка оскалился и упёрся кулаком ей в грудь, прижав к подушкам. Другой рукой ощупывал тулуп, ватные штаны и рычал от ярости. Вера вдруг поняла, что он не может её найти, потому что ищет голое тело. Сдавленное горло едва пропускало воздух, в глазах потемнело. Собравшись с силами, она прохрипела:

– Подожди, дай разденусь.

Яшка отстранился. Подтянув правую ногу, Вера саданула его валенком в лицо. Он скатился на пол. Она вскочила и кинулась к выходу. Насильник успел схватить её за штаны. Падая, она задела угол секретера и уронила золотую табакерку. Дотянувшись до неё, вытряхнула содержимое Яшке в глаза. Тот взревел от боли. Запустив табакеркой ему в голову, Вера вырвалась и выбежала из спальни.

Искалеченная нога налилась тяжестью, словно чугунная. С трудом волоча её за собой, Вера ползла по коридорам, открывая все двери. За каждой творились дикие оргии: мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, женщины с женщинами, люди с животными, неведомые уродливые твари с людьми и животными. В воздухе висел смрад.

Ослеплённый Яшка на ощупь пробирался следом. Из открытых дверей выползали чудовища и присоединялись к погоне. Вера отчаянно искала выход.

Из ответвления справа подуло свежим морозным воздухом. Она устремилась туда. В конце тупика в распахнутых дверях балкона виднелась Александровская колонна на фоне багрового неба. В коридоре копошились бородатые мужики и сбрасывали вниз какие-то мешки. Вера заметила, что вдоль стен лежали мёртвые тела, и, не задерживаясь, выскочила на балкон, перевалилась через перила, полетела на брусчатку. Однако упала не на камни, а на что-то мягкое. На кучу трупов! Из дворца бросали ещё тела. Вера пыталась выползти, но мёртвые давили, а сверху наваливались всё новые. Уже невозможно было пошевелиться и дышать под ними…

Живая тёплая рука схватила Веру и потащила вверх. Собрав остатки сил, она карабкалась, помогая неведомому спасителю, пока не выбралась на твёрдый пол светлого кабинета, к ногам Станислава Ивановича. Старик улыбался:

– Видишь, Верочка, я снова тебя спас.

Ей не хватало сил подняться.

– Ты? Спас? Ты убил Павла!

Брови Станислава Ивановича поползли вверх:

– Ведь это ты его убила. Разве не из-за тебя он спешил домой в пургу? И потом, как бы я мог? Я ведь галлюцинация. Хе-хе-хе… Хочешь проверить сие предположение? Тебе ведь ещё есть кого терять.

В кабинет вошли дамы. Одна из них держала на руках Надюшу.

– Нет! Умоляю! Отдайте мне дочь!

Вера подбежала к женщине, но та передала ребёнка подруге, а она следующей. Дамы смеялись, пока обезумевшая мать металась между ними.

Наконец Вера поняла, в чьей власти прекратить эту игру. Она упала в ноги Станиславу Ивановичу:

– Дедушка, верни мне Наденьку. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Уехала в Ленинград? Хорошо, я уеду. И дочь воспитаю в традициях нашей семьи.

– Ты начинаешь умнеть. Что ж, я дам тебе шанс. А это, чтобы ты хорошенько усвоила урок.

Старик размахнулся и наотмашь ударил Веру по лицу…

Туман рассеивался. Вера сидела на полу. Щека горела. Над ней стояла Зинаида и тёрла руку.

– Зина?

– Рай, гляди, вроде в себя приходит.

Раиса с Наденькой на руках пряталась за печкой.

– Верка, ну ты нас и напугала. Хотели уже вязать и в дурку сдавать.

– Что случилось? – Вера с трудом поднялась, ноги едва держали, голова кружилась.

– Случилось? Да с тобой месяц как случается. До этого хоть лежала лёжмя, ни на что не реагировала. А сегодня беситься начала. Ты точно в себе?

– Вроде… Как месяц?

– А так. Кормили тебя с ложечки, с дитём по очереди сидели. Ты давай за ум берись: мужика горем не вернёшь, а дочку загубишь.

Учиться заново жить куда тяжелее, чем заново ходить. Тем более, если жить не хочется.

Вера просыпалась по утрам, топила печь, доила козу, варила Наденьке кашу. Теперь всё для Наденьки. Даже жизнь с невыносимой болью – ради Наденьки.

Вере остались воспоминания и крупинка надежды, что муж всё-таки жив. Пока не найдено тело – можно надеяться.

Чтобы унять тоску, Вера ныряла в кокон. Но прежние фантазии выдохлись, утратили силу. Павел из кокона походил на живого не более, чем кукла из папье-маше – на человека.

За время, проведённое в беспамятстве, перегорело молоко. Теперь Наденьку кормила коза.

Страдания оставили след и на лице: под глазами и на лбу залегли первые морщинки, в волосах появились седые пряди.

Наступил апрель. Оттепели перемежались с метелями. Лёд на реках стал ненадёжным, зимник закрыли. Новый Бор до начала навигации превратился в остров, отрезанный от остального мира.

С утра Вера управилась со скотиной и вычистила занесённые снегом дорожки во дворе. В доме сбросила фуфайку, поставила на плитку молоко для каши и заглянула в спальню: не проснулась ли Наденька. Вернувшись в кухню, вскрикнула от неожиданности: за столом сидел мужчина. Вера могла поклясться, что десять секунд назад его здесь не было. Гость казался знакомым.

– Станислав Иванович?

– Да, Верочка, это я. Решил явиться без маскарада.

С их последней встречи дедушка помолодел лет на двадцать. Пышные бакенбарды укоротились до аккуратных баков. Седая грива превратилась в короткую стрижку, волос потемнел. Да и одежда была современной, даже франтовской: тонкий чёрный свитер с высоким воротом, пёстрый пиджак.

На столе перед Станиславом Ивановичем появился дымящийся кофейник и тарелка с пирожными.

Вера опустилась на лавку напротив.

– Я что, сплю?

– Нет, Верочка. Это явь. Давай выпьем кофейку. Только из парижской кофейни. – Станислав Иванович разлил напиток по чашкам. Дом наполнил горьковатый аромат.

– Ничего не понимаю. Как ты здесь?

– Я и не здесь. Это морок, очень реалистичный. Конечно, я мог бы просто говорить у тебя в голове, но не люблю наблюдать глупый вид оппонента при контакте такого рода. Приятнее беседовать глаза в глаза. А обсудить нам надо многое.

– Что нам обсуждать?

– Кажется, ты обижена на меня. Мне хотелось бы устранить недопонимание и восстановить наши добрые отношения.

– Зачем, если я не желаю тебя видеть? Я и живу-то через силу…

– О, Верочка, не криви душой. Ты всегда выбирала жизнь. О чём просила меня множество раз. И я не отказывал. Но всё имеет свою цену. За твоё очередное спасение расплачивался кто-то из близких.

– Я никогда ни о чём тебя не просила! – выкрикнула Вера и схватилась за край стола. Закружилась голова, в глазах потемнело, а когда прояснилось, она увидела, как в первом бою нырнула в кокон, услышала свой крик: «Помоги мне! Помоги!»

– Расплачивался кто-то из близких? Почему ты не сказал об этом?

– Ты не спрашивала. Но таков закон. Для успокоения скажу, что твоим родным был предоставлен выбор, и они предпочли умереть за тебя.

– С чего я должна тебе верить? Если ты утверждаешь, что спасал меня, почему дал изнасиловать в пятнадцать лет?

– Ты не просила защиты.

– Не просила?! Никогда в жизни я не взывала о помощи с таким отчаянием!

– Но взывала не ко мне.

– Убирайся из моего дома!

Черты лица гостя вдруг исказились. Перед ней предстал Павел:

– Вера, прекрати истерику! – произнёс родной голос.

Вера онемела от шока. Станислав Иванович вернул свой облик:

– Теперь ты готова выслушать меня? Как я уже сказал, за твоё спасение рассчитались родные. Но из семи жизней оплачены лишь шесть. Тебя не торопили с возвратом долга, пока ты не начала творить глупости. Ты хотела разорвать наш договор ради того, чтобы остаться в деревне. Я предотвратил это, хотя за твою выходку пришлось забрать Павла.

Вера в ярости вскочила и застыла от взгляда Станислава Ивановича. Он продолжил:

– Твой супруг сам сделал выбор. Позже я расскажу об этом. Но сейчас ты готова предложить всё что угодно за создание реалистичного морока с Павлом. Напомню, что за тобой ещё имеется должок. А для расплаты осталась только дочь.

Вера опустилась на лавку:

– Что же мне делать?

– Для начала перестань придумывать пустые желания.

– Наденька умрёт?

– Почему вы, люди, вечно путаете жизнь со смертью? Заплатить жизнью не значит умереть. Достаточно посвятить её служению. Но от тебя зависит, каким оно будет. Кроме того, ты можешь сама отработать всё, что задолжала.

Вера осмысливала услышанное.

– Вы ведь не мой родственник? Кто вы?

– Верно, мы не в родстве. Но с людьми проще притворяться тем, за кого они тебя принимают. Я маргаст, страж границы Ирия. Или, выражаясь человеческими понятиями, демон, бес. О, не стоит ужасаться: наше служение Дьяволу придумали вы сами. Впрочем, в этом есть и моя заслуга: в молодые годы являлся должникам в устрашающем облике. Метод хорош тем, что позволяет быстро добиться желаемого, но этим же и плох: в страхе люди не способны рассуждать здраво, поэтому о свободе выбора речи не шло. В своё время мне пришлось ответить за небрежность. В целом же мы нейтральная связующая цепь, чья задача – совершенствование человеческой души через искушение и преодоление.