Русские святые

Сии жития отечественных святых заключают в себе неисчерпаемый источник примеров христианских добродетелей, и мы надеемся, что православные русские люди будут ими назидаться и украшать свою жизнь.

Да благословит Господь, чтобы эта книга была принята и прочитана с искренним чувством любви и благоговения к нашим родным святым, которые являются молитвенниками и заступниками у престола Божия за страждущую землю Русскую и за наш род.

Все святые, в земле Российской просиявшие, молите Бога о нас!

МЕСЯЦЕСЛОВ ЯНВАРЯ

2(15)

Преподобный Серафим, Саровский чудотворец († 1833)

Преподобный Сильвестр Печерский (XII в.)

Праведная Иулиания Лазаревская († 1604)

6(19)

Преподобный Пахомий, Кенский чудотворец († 1525)

8(21)

Преподобный Григорий, Печерский чудотворец († 1093)

Священномученик Исидор пресвитер и иже с ним 72 мученика Юрьевских († 1472)

9(22)

Святитель Филипп, митрополит Московский († 1569)

Преподобный Антоний Краснохолмский († 1481)

Преподобный Антоний Черноезерский (XVI в.)

Святитель Иоанн, епископ Ростовский († 1213)

18(31)

Преподобный Афанасий Сяндемский († 1550)

Праведный Афанасий Наволоцкий (XVI–XVII вв.)

19(1)

Преподобный Макарий Печерский (XII в.)

Блаженный Феодор Новгородский, Христа ради юродивый († 1392)

20 (2)

Преподобный Евфимий Сянжемский († 1470)

Преподобный Евфимий Архангелогородский (XVI в.)

21 (3)

Преподобный Максим Грек († 1556)

22 (4)

Преподобный Анастасий Печерский (XII в.)

Преподобный Макарий Жабынский, Белевский чудотворец († 1623)

23 (5)

Преподобный Геннадий Костромской († 1565)

Собор Костромских святых

24(6)

Блаженная Ксения Петербургская (XVIII в.)

Мученик Иоанн Казанский († 1529)

25 (7)

Священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий († 1918)

Святитель Моисей, архиепископ Новгородский († 1362) Новомученики и исповедники Российские (XX в.)

28 (10)

Преподобный Ефрем Печерский, епископ Переяславский († ок. 1098)

Преподобный Ефрем Новоторжский († 1053)

Святой Георгий Угрин, брат прп. Ефрема Новоторжского († 1015)

Преподобный Феодосий Тотемский († 1568)

29(11)

Святитель Лаврентий, затворник Печерский, епископ Туровский († 1194)

Святители Герасим, Питирим и Иона, епископы Пермские (XV в.)

31 (13)

Святитель Никита, затворник Печерский, епископ Новгородский († 1108)

ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРАФИМ, САРОВСКИЙ ЧУДОТВОРЕЦ († 1833)

Память его празднуется 2 янв. в день преставления, 19 июля в день обретения мощей

Прп. Серафим, в миру Прохор Мошнин, родился 19 июля 1759 г. в Курске. Отец его, Исидор, занимался подрядами и строил храмы. Он умер, когда Прохору было три года. Мать его, Агафия, пользовалась общим уважением за свое благочестие и добрые дела. Сына своего она прежде всего приучила к молитве и посещению Божиих храмов; грамоте он начал обучаться по Часослову и Псалтири. С раннего детства над ним начал проявляться Покров Божий: семи лет он упал с колокольни, но остался невредим; десяти лет он тяжко заболел. Тогда впервые явилась ему Пресвятая Богородица и обещала вскоре опять посетить и исцелить его. После этого в город принесли из Коренной пустыни икону Знамения Божией Матери. Стояла холодная, ненастная осень, и крестный ход вынужден был из-за грязи пройти через двор Мошниных; больной мальчик приложился к иконе и получил исцеление.

Окончив учение, Прохор вынужден был помогать старшему брату Алексею, который торговал железным товаром. Теперь он не имел уже более возможности, как в детстве, ежедневно бывать у Божественной литургии.

Тогда он стал подниматься до зари к утрене; свободное же время он посвящал чтению духовных книг; слушать его собирались его сверстники, которых привлекал к себе чистый юноша горением своего духа. Более всего он любил уединение и безмолвие; в это время он был в общении с одним чтимым в городе юродивым, прозревшим в юном Прохоре будущего угодника Божия. Семнадцати лет, имея на груди материнское благословение – железный крест, с которым он не расставался до смерти, – Прохор пошел на богомолье в Киев. Там великая раба Божия Дария, в мужской Китаевой пустыни известная под именем затворника Досифея, направила его в Саровскую пустынь (Тамбовской губ.).

Прохор провел еще год под материнским кровом, и девятнадцати лет от роду, в самый канун обительского праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы – под звон колоколов, призывавших ко всенощной, – он вступил на поприще своего подвига. Строитель, иеромонах Пахомий – мудрый старец высокой жизни, – отдал его под надзор казначея о. Иосифа. Исполняя у него обязанности келейника, Прохор проходил послушания в хлебной, просфорной, столярной и наконец за высокую жизнь был сделан пономарем. Любовь к уединению сказалась в нем с самого начала его монастырской жизни, и старец благословил его удаляться в свободное время на безмолвие в лес. На послушаниях в келье, за рукоделием, он творил непрестанную Иисусову молитву. Пищу он принимал раз в день, а в среды и пятницы не вкушал ничего. Во время новоначалия ему приходилось бороться с духом уныния. «Болезнь сия, – говорил он впоследствии, по своему опыту, – врачуется молитвой, воздержанием, посильным рукоделием, чтением Слова Божия и терпением».

В 1780 г. Прохор тяжко заболел; через три года явилась ему Пресвятая Богородица со свв. апостолами Петром и Иоанном и, указав на него перстом, сказала: «Сей нашего рода», причем положила на голову его руку, и сейчас же в боку его образовалось отверстие, из которого стал течь гной. Когда на месте кельи Прохора стали воздвигать больничную церковь во имя Преображения Господня, с приделом во имя прпп. Зосимы и Савватия Соловецких, то настоятель, ничего не знавший о чудесном явлении, бывшем Прохору, и исцелении его, назначил его сборщиком. Молодой послушник уже тогда обладал даром прозорливости. Посетив родной город Курск, где он не застал уже мать свою в живых, он предсказал брату своему, что как только тот услышит о его смерти, то и сам должен готовиться к преставлению, что и сбылось в 1833 г. На обратном пути он в одном месте в Муромских лесах воздвиг крест и предсказал, что здесь будет женская обитель – ею стала Дальне-Давыдов-ская пустынь (1858).

18 августа 1788 г. Прохор был пострижен в мантию с наречением ему имени Серафим, в знак его пламенного горения к Богу, и через год был посвящен в сан иеродиакона. Тогда он усилил свои подвиги; проводя ночь перед служением без сна, он после литургии старался как можно долее оставаться в храме, убирая по послушанию алтарь и ризницу. Он жалел, что не может, подобно бесплотным силам, без сна непрерывно служить Богу. Часто созерцал он ангелов, служащих и воспевающих Богу, в виде молниеносных юношей в белых златотканых одеждах. Пение их нельзя было уподобить никакой земной мелодии. «И бысть сердце мое яко восктаяй», – говорил он впоследствии, вспоминая об этих небесных явлениях, и не помнил он тогда, от неизреченной радости, ничего. Однажды в Страстной Четверг, после малого входа, изображающего вход священнослужителей как бы в самое Небо, когда предстоятель в тайной молитве просит Господа: «Сотвори со входом нашим входу быти святых ангел, сослужащих нам и сославословящих Твою благость», а певчие готовятся воспевать Трисвятую ангельскую песнь, о. Серафим, как служащий иеродиакон, возгласил: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны» – и навел на предстоящих орарем со словами: «И во веки веков», – внезапно озарил его сверху необыкновенный свет, как бы солнечный. Подняв взор, о. Серафим узрел в этом сиянии Господа нашего Иисуса Христа, в Его земном образе, окруженным, как роем пчел, Небесными Силами: ангелами, архангелами, херувимами, серафимами. Он шел от западных врат по воздуху, остановился против амвона, воздвиг руки Свои и благословил служащих и молящихся. Затем Он вступил в местный Свой образ в иконостасе. Видение окончилось. Отец Серафим изменился лицом и не мог ни сойти с места, ни произнести слова. Два иеродиакона ввели его в алтарь, но и там он оставался около двух часов неподвижным; лицо его покрывал то яркий румянец, то необыкновенная белизна. Наконец, придя в себя, он с детской доверчивостью поведал старцам о своем видении.

После этого он еще более погрузился в безмолвие. Лишь к утру возвращался он в монастырь, проводя каждую ночь в лесу, в устроенной для него пустынной келье. Когда в том же году, 2 сентября, о. Серафим был рукоположен в сан иеромонаха, скончался о. Пахомий и перед кончиной благословил его на подвиг пустынножительства. Благословил его и новый настоятель – о. Исаия. Тогда о. Серафим оставил монастырь. Он поселился в 5–6 верстах от него, в дремучем лесу на возвышенности, на берегу реки Саровки. Келья его состояла из одной комнаты с печкой. Рядом с ней он устроил огород и пчельник, обнес все оградой и назвал свой скит Горой Афонской, а другим уединенным местам давал евангельские имена: Иерусалим, Голгофа, Поток Кедронский и т. п., причем, посещая их, читал там соответствующие места из Священного Писания. Он носил белое полукафтанье, камилавку, кожаные чулки, лапти и рукавицы. На груди его висел железный крест, а за плечами сумка со Святым Евангелием. Летом он готовил дрова на зиму, возделывал огород и собирал для удобрения мох в болоте. Причем входил туда полуобнаженным, отдавая тело свое на съедение комарам. «Страсти, – говорил он впоследствии, – истребляются страданиями или произвольными, или посылаемыми Промыслом».

Трудясь, он пел священные песнопения в честь Пресвятой Богородицы, как, например, ирмос 3-й песни воскресного канона 5-го гласа: «Водрузивый на ничесомже землю повелением Твоим…» Иногда он так погружался в богомыслие, что орудия падали из рук его, и он весь умом переходил на Небо. Случайно видевшие его в такие минуты, не смея нарушить его внутренней благодатной тишины, незаметно удалялись. В каждом предмете он видел сокровенный духовный смысл и от него переходил к созерцанию Божественных Таин. Так, сделав три обрубка дерева, он размышлял о Пресвятой Троице. Он читал ежедневно Святое Евангелие и Апостол, а также святоотеческие творения: Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Иоанна Златоустого и других. «Душу надо снабдевать Словом Божиим, – говорил он, – ибо Слово Божие есть хлеб ангельский, им же питаются уши, Бога алчущия. Всего же более должно упражняться в чтении Нового Завета и Псалтири. От чтения Священного Писания бывает просвещение в разуме, который от того изменяется изменением Божественным. Надобно так обучить себя, чтобы ум как бы плавал в Законе Божием, по руководству которого должно устроять и жизнь свою. Очень полезно заниматься чтением Слова Божия и, в уединении, прочитать всю Библию разумно. За одно такое упражнение Господь не оставит человека Своею милостию, но исполнит дара разумения».

Кроме этого великого дара, Господь ниспослал преподобному мир душевный и дар сердечного умиления, от которого человек, по его же признанию, согревается весь и исполняется духовных сил, услаждающих ум и сердце паче всякого слова. Молитвенное правило совершал он по чину пустынножительства, то есть вычитывая весь круг суточного богослужения – полунощницу, утреню, часы, вечерню и повечерие, сверх того клал сряду по тысяче поклонов и исполнял большое монашеское правило. Он доходил до самой высокой на земле степени молитвенного созерцания, когда мысли нерассеянны, а ум соединяется с сердцем, согретым теплотой духовной и в котором воссияет свет Христов, исполняя мира и радости всего внутреннего человека. В кануны воскресных и праздничных дней преподобный приходил ко всенощной в монастырь, причащался Святых Таин за ранней литургией в самый праздник, принимал братию и, взяв хлеба на неделю, возвращался в пустынь. Этим хлебом он делился с посещавшими его зверями и птицами. Часто приходил к нему огромный медведь, которого видели некоторые посетители святого старца. Он слушался преподобного и ел из его рук. Впоследствии преподобный отказался от хлеба и в течение трех лет питался травой снитью, которую собирал и сушил сам.

Первую седмицу Великого поста старец проводил в монастыре, говел и причащался Святых Таин. Часто посещали его в его пустыни братия ради душевной пользы, особенно живший недалеко от него пустынник схимонах Марк. Но посещениями мирян старец тяготился и раз попросил строителя о. Исаию благословить, чтобы женщинам вход в его пустынь был возбранен. Настоятель благословил, и на другой же день, в знамение воли Божией, сучья огромных деревьев так завалили тропинку, что доступа к подвижнику больше никому не было. Тогда против него ополчились бесы: то в виде скопища народного, то в виде диких зверей, которые с диким воем пытались ворваться к нему; то появлялись они пред ним в виде разных страшилищ. «Они гнусны, – ответил впоследствии старец на вопрос одного мирянина о бесах. – Как на свет ангела нам грешным нельзя взглянуть, так и бесов видеть ужасно, потому что они гнусны». Но все эти страхования, сопровождавшиеся иногда и телесными страданиями, старец побеждал теплой молитвой и силой Святого Креста.

Тогда преподобный принял на себя подвиг столпничества, о котором в монастыре никто не знал. Лишь при конце жизни своей поведал он о нем некоторым из братий: в течение тысячи ночей молился он, стоя на коленях на высоком гранитном камне, лежавшем неподалеку от его кельи, мытаревою молитвой: «Боже, милостив буди мне грешному» (Лк. 18,13). Днем он также молился на небольшом камне, который он перенес в свою келью. Силы его были страшно изнурены; раны, которые он получил на ногах, не заживали до самой его смерти. По собственным словам подвижника, если бы его в это время не укрепляла благодать Божия, то сил человеческих не хватило бы на этот подвиг. «Когда в сердце умиление, то и Бог бывает с нами», – добавил преподобный.

Враг был побежден, но не оставил своей борьбы со святым подвижником. Он внушил соседним крестьянам напасть на него с требованием денег, которых у пустынника, разумеется, не было; ему было еще не более 46 лет, он отличался высоким ростом и большой силой, в руках его был топор. Но он опустил его и кротко сказал грабителям: «Делайте, что вам надобно». Тогда один из злодеев ударил его обухом его же топора по голове с такой силой, что он упал без памяти; разбойники яростно избили его, связали веревками и хотели бросить в реку, чтобы скрыть следы своего преступления, но сначала бросились грабить келью. Там они ничего не нашли, кроме иконы Богоматери и нескольких картофелин. Тогда они поняли, что убили человека Божия, и в ужасе бежали. Между тем преподобный очнулся, развязал свои руки, помолился за своих убийц и с трудом добрался до своей кельи, а на другой день пришел в монастырь: волосы его были спутаны и покрыты кровью с сором, уста и уши в запекшейся крови, зубы выбиты… но лишь настоятелю и духовнику поведал он о случившемся. Восемь дней провел он в невыносимых страданиях. Вызванные немедленно врачи признали его раны смертельными. Во время их совещания больной в тонком сне увидел Пресвятую Богородицу со святыми апостолами Петром и Иоанном. Обратившись к врачам, Она сказала: «Что вы трудитесь? – и, взглянув на больного, добавила: – Сей от рода Моего». В это время вошел настоятель, и больной очнулся. К общему удивлению, он отказался от лечения: он был в неземной радости. Страдания его облегчились, он встал с постели, принял пищу и с того же дня вернулся к обычным своим духовным подвигам. Но с того же дня он стал сгорбленным и сильно постарел.

Через пять месяцев он, с благословения настоятеля, вернулся в свою пустынь. Скоро открылось, кто были напавшие на него злодеи. Но старец пригрозил, что, если их накажут, он скроется из Сарова. Их простили, но вскоре, по попущению Божию, они погорели. Тогда они сами пришли к преподобному с покаянием; он с любовью простил их и наставил на христианский путь жизни.

В это время (1806) престарелый о. Исаия отказался от настоятельства; на его месте братия желали видеть о. Серафима, но тот уклонился, и избран был о. Нифонт. Болящего о. Исаию братия стали возить в тележке к о. Серафиму в пустынь, но скоро этот последний из близких духовных друзей скончался, и с тех пор о. Серафим неотступно погрузился в память смертную. Наставников его юности – о. Пахомия и о. Иосифа – в живых уже давно не было. Он молился за них, называя их всех трех «огненными от земли до неба». Проходя мимо кладбища, он непременно посещал их могилы. По кончине о. Исаии прп. Серафим взял на себя подвиг молчальничества, который состоит не столько в удалении от общения с людьми, сколько в отречении от житейских помыслов для чистого, полного посвящения себя Богу. Посетителей прп. Серафим больше не принимал, монастырь не посещал, встречая кого-либо в лесу, повергался ниц, пока прохожий не удалялся. Раз в неделю ему приносили из монастыря хлеб или капусту, смотря по тому, что старец положит на лоток.

«Когда мы в молчании пребываем, – так объяснял впоследствии этот подвиг прп. Серафим, – враг диавол ничего не успеет относящегося к потаенному сердца человеку: сие должно разуметь о молчании в разуме. Оно рождает в душе молчальника разные плоды духа. От уединения и молчания рождаются умиление и кротость. В соединении с другими занятиями духа молчальничество возводит человека к благочестию. Молчание приближает человека к Богу и делает его как бы земным ангелом. Ты только сиди в келье своей во внимании и молчании, а Господь готов сделать тебя из человека ангелом: „На кого воззрю, токмо на кроткого и смиренного и трепещущего словес Моих“ (Ис. 66, 2). Плодом молчания, кроме других приобретений, бывает мир духовный. Молчание учит безмолвию и постоянной молитве, а воздержание делает подвижника неразвлекаемым. Наконец приобретшего сие ожидает мирное состояние».

Так прошло три года. Недоумевая, как же он причащается Святых Таин, собор старцев предложил ему или приходить по-прежнему в монастырь, или перейти туда жить. Старец ничего не ответил. В следующее воскресенье принесший ему пищу брат повторил вопрос. Тогда старец молча пошел за ним в монастырь. Это было 8 мая 1810 г. Поселившись в прежней своей келье, в которой находилась лишь икона Богоматери «Умиление» да обрубок пня, заменявший стул, преподобный подъял на себя новый подвиг затворничества. Он никуда не выходил, никого к себе не пускал, ни с кем ни слова не говорил, огня никогда не зажигал, одежду носил пустынническую. На себе он носил железный крест, но вериг и власяницы никогда не носил. «Кто нас оскорбит словом или делом, – говорил он, – и, если мы перенесем обиды по-евангельски, – вот вериги нам, вот и власяница. Эти духовные вериги выше железных».

Сосед его по келье, брат Павел, приносил ему пищу: толокно, квашеную капусту, воду – и с молитвой ставил у дверей. А затворник, накрывшись большим полотном, чтобы никто его не видел, брал пищу и потом так же ставил лоток обратно. Молитвенное правило совершал он как и в пустыни и в течение недели прочитывал весь Новый Завет. Часто он погружался в созерцательную молитву и любил молиться в сенях, где стоял гроб. Ночью, когда все спали, старец выходил подышать свежим воздухом и трудился, перенося дрова к кельям. Однажды увидел его будильщик и в радости бросился к его ногам. Старец благословил его со словами: «Огради себя молчанием и внимай себе».

Через пять лет старец стал допускать к себе братию, но ни слова ни с кем не говорил. Еще через пять лет он начал говорить с иноками об иноческой жизни, а потом и с мирянами, причем с особой любовью относился к кающимся и ревнующим о духовной жизни. Встречал каждого со словами: «Христос Воскресе, радость моя», и со всеми христосовался. После беседы он накрывал их епитрахилью, заставлял повторять за собой покаянную молитву, помазывал елеем от иконы Божией Матери «Умиление» и не принявшим еще пищи давал или богоявленскую воду – великую агиасму, – или частицу антидора. Скорбящих он утешал; иных учил читать «Отче наш», «Богородице Дево», «Символ Веры», Иисусову молитву, предлагал общее наставление о молитве, памяти о Боге и т. д. Знатных людей он учил верности Церкви и Отечеству. Простолюдинам помогал в их житейских нуждах силой своей прозорливости: так, одному крестьянину он указал, где найти украденную у него лошадь. Генерал Л.*, которому старец до мельчайших подробностей рассказал всю его жизнь, говорил, что изъездил всю Европу, знал множество людей, но такого смирения и такой прозорливости нигде не видел и не знал даже об их возможности. Больных преподобный исцелял, помазуя их, по слову апостольскому, елеем из своей неугасимой лампады. Первым исцеленным им в 1823 г. был Михаил Васильевич Мантуров, ставший его верным послушником и помощником по устроению Дивеевской обители.

В эти годы прп. Серафим был восхйщен в райские обители. Об этом он рассказывал впоследствии так: «Усладился я словом Господа моего Иисуса Христа: „В дому Отца Моего обители многи суть“ (Ин. 14, 2), и остановился я, убогий, на этих словах, и возжелал увидеть оные небесные обители, и молил Господа Иисуса Христа, чтобы Он показал мне их, и Господь не лишил меня, убогого, Своей милости; и вот я и был восхйщен в эти небесные обители – только не знаю, с телом или вне тела. Бог знает. Это непостижимо. А о той радости и сладости небесной, которую я там вкушал, – сказать тебе невозможно». Старец замолчал, лицо его изменилось и издавало такой дивный свет, что смотреть на него было невозможно: во всем выражении его сияла такая духовная радость, что он казался как бы земным ангелом. Потом он опять заговорил: «Ах, если бы ты знал, возлюбленный, какая радость, какая сладость ожидает праведного на Небе, то ты решился бы во временной жизни переносить скорби с благодарением. Если бы сама эта келия была полна червей и они бы всю нашу жизнь ели нашу плоть, то и тогда надо бы терпеть со всяким благодарением, чтобы только не лишиться той небесной радости…» Часто старец повторял: «Радость моя, молю тебя, стяжи дух мирен, и тогда тысяча душ спасется около тебя…»

Подвизаясь таким образом в служении ближним, старец все же затвора своего не оставлял. Наконец, еще через пять лет, настал для него час принять на себя новый и величайший и труднейший иноческий подвиг «старчества» и в нем окончить свою праведную жизнь. 25 ноября 1825 г. явилась ему Пресвятая Богородица с празднуемыми в тот день святителями Петром Александрийским и Климентом Римским и разрешила ему оставить затвор и посещать пустынь. В то же утро прп. Серафим посетил игумена и принял его благословение.

Пройдя многотрудный путь общежительного инока, пустынника, столпника, молчальника, затворника, прп. Серафим сподобился от Бога великих духовных дарований, и теперь ему надлежало продолжать жизнь в Боге, исполненную высшего отречения от мира, и служить миру – тому же миру – этими ниспосланными ему от Бога благодатными дарами любви, учительства, прозорливости, чудотворения, руководства, молитвы, утешения, совета. Немногие, только избранные, способны на подвиг старчества. Заключается он в духовном совете, руководстве и врачевании мирян. Добровольные ученики раскрывают перед старцем всю свою душу, отдаются ему в полное послушание, а старец берет на себя труднейший подвиг любви христианской – великую ответственность перед Богом за их души.

В свою прежнюю пустынь, называющуюся дальней, болезненный старец уже ходить не мог, и ему поставили в 2 верстах от монастыря – на берегу Богословского родника, около которого кто-то в неизвестное время поместил икону св. апостола Иоанна, – келью с печью. Это место стали называть ближней пустынькой, а родник – колодцем отца Серафима. Здесь он стал проводить будничные дни: возделывал огород, рубил дрова и укреплял камнями бассейн родника. Ходил он по-прежнему в белом балахоне и камилавке без наметки, а за плечами в суме носил Евангелие и груз песка и камней. «Томлю томящаго мя», – говорил он. Когда после принятия Святых Таин преподобный Серафим шел в свою пустыньку, он всегда был в мантии, поручах и епитрахили. Вокруг него всегда толпилось множество народа; число посетителей его увеличивалось: иногда он принимал до двух тысяч человек в день… но в эти благодатные минуты он как бы никого не видел, ни с кем не говорил… А игумен Нифонт говорил: «Когда отец Серафим жил в пустыни (дальней), то закрыл все входы к себе деревьями, чтобы никто не ходил, а теперь стал принимать к себе всех, так что мне до полуночи нет возможности закрыть ворота монастырские».