Сибирские Светлые Иные (Хроники Братска, 2005 – 2015. Чувства). Василий и Анастасия. Книга пятая (18+)

«Нет, сударь, но»…

«Знаю, что негоже перед молодцем невенчанной нагой показываться, но здесь ничего не поделаешь. Ты нагая, как невеста на брачном ложе. Решила, что я вздумаю насильничать? Ты не думай дурное. Я много воевал и повидал и не такое. Поэтому меня ничего в тебе не смущает» – и тепло улыбнулся, а девушка таращилась на него, прикрывая грудь руками, с коей ткань сползла. Ей было очень совестно быть обнаженной перед незнакомцем.

Гвелд – Василий нес девушку через поле на руках, но так аккуратно и осторожно, словно она была создана из хрусталя, а не из плоти и крови. От потрясения и шока, что ее увидели обнаженной (ведь не положено незамужним так стыдиться перед парнями! А здесь – просто ситуация), Анастасия потеряла сознание. Парень же продолжал идти по полю, заросшим ромашками и другими цветами, и периодически глядел в голубое небо. А оно походило на одеяло, теплое и легкое…

«Ты решила, что я накинусь на тебя, красавица, словно волк на ягненка, но ошиблась. Мне этого не надо, ведь я всего лишь заезжий в вашу страну… такую чудную и непонятную… Но ты, милая, очень давно привлекла меня своей чистотой, не то, что некоторые. И едва не утонула… Что бы с Настей стало, если бы не я… Здесь просто иногда ключи бьют, и течения ходят мощные, а вода там холодная… Видимо от неожиданности ты так»…

Он шел, вдыхая запахи трав и слушая пение птиц, стрекотание кузнечиков – кобылок, и саранчи, свив себе на голову венок. Ему представлялось, как невеста, похожая на Анастасию, бежит к нему по этому полю в русском платье, смеясь, и тяжелая коса напоминает что – то такое… Василий остановился и взглянул на косу спасенной. Темно – русая, красивая, медного оттенка это чудо природы лежало на груди и животе несчастной, и казалось, что вот – вот оживет. Коса шириной с ладонь… Ах, как же приятно заплетать и расплетать ее кому – то… Неся хрупкую девушку, Василий понимал, что теперь у нее будет тяжелейшая травма на много лет, что, сама того не желая, согрешила… И что теперь? Да ничего! Главное, что хоть жива осталась!

Русская рубашка давно высохла на ветру, золотыми волосами играли ветер и лучи, но жарко не было. Босыми ногами ступал Архимаг по шелковистой траве, кою будут косить на корм скоту, и желал он, чтобы не воспринимала его девица как подглядывающего похотливого развратника. Сердце Анастасии билось довольно быстро, наверное оттого, что ее впервые взяли на руки… Мужчина… Прикоснулся, просто вытащив из воды, откачал… И тут Василий понял, что ему придется как – то оправдываться перед местными, что не насиловал вовсе! И приятно было нести на себе такой живой груз, и Гвелд любовался внутренней красой Анастасии… Если издали он еще понимал, что да, эта русская девица красива, то теперь увидел это вблизи, донельзя близко… Ну и что, что она прикрыта своим платьем, нечего бояться! Потому что если бы Гвелд хотел ее, то давно бы уже взял!

Устав немного, юноша опустил Настю на траву, а сам присел рядом, спиной к ней. Та неожиданно открыла глаза и молча заплакала. То ли от горя, то ли от радости. Сама невольно залюбовалась золотыми волосами спасителя. Тяжелые, цвета спелых колосьев, кольца на концах, казалось, были медом душистым пропитаны. Они сияли золотом, и хотелось спросить, как это молодец умудрился отрастить сие чудо. А он и не оборачивался, грыз травинку. И вот его спину обдал очень слабый голос:

«Добрый молодец, спасибо тебе… Я не знаю твоего имени, и кто твои родители. Ты сам откуда на озеро пришел? И как исхитрился отрастить чудные локоны»?

Василий сначала не обратил внимания. Решил, что от усталости мерещится. Но сам почувствовал – девушка хочет просто поговорить. Она все еще почти не могла пошевелиться, поскольку все силы ушли на испуг, шок и на плавание. Куснув травинку, парень спокойно молвил:

«Ты еще можешь разговаривать в таком состоянии, красавица? После испуга? Если бы не я, ты бы давно лежала камнем на дне! Что мне прикажешь было делать – закрыть глаза на твою наготу и позволить чьей – то дочери погибнуть? Как многие поступают, потому что грешно до венчания на деву глядеть? И поэтому тайно отроки из кустов за всеми подсматривают… Что касается меня, то я случайно оказался рядом в тот момент и вытащил! Пойми мои речи! Излил воды из легких. И несу в селение, потом испрошу, кто твои родители».

«Скажи, добрый молодец, честь девичья, краса моя, тобой не тронута»?

Тут Василий едва не психанул от такого…

«Мне не надобно ее трогать! Я еще раз говорю – увидел тебя и спас. – хмыкнул кельт. – Ах ты ласточка, недотрога! Красавица писаная»! – и оглянулся, улыбнувшись. Он совершенно не желал ее. Да какое там!

«Ты не лжешь»?

«Нет. У меня есть молоко с собой, я тебе дам попить». – Гвелд подвинул к себе пастушью сумку, которую всегда носил с собой, открыл ее и достал кувшин, закупоренный. Потом подвинулся к Насте, приподнял ее голову и помог попить.

«Спасибо тебе… Ты унеси меня к родителям, батюшка век будет благодарить»!

«Так ты барыня»? – ухмыльнулся Гвелд.

«Я крепостная, – прошептала Настя, – крепостная»…

«От такой красавицы я сам бы не отказался! Женился бы! Но неповадно с незнакомками кольцами обмениваться»!

«Кто твои родители, добрый молодец»? – сама кашляет.

«Мои родители умерли много лет назад. Матушка убилась сама, а батюшку враги убили на моих очах. Не желаю я это вспоминать, Настя».

Василий сидел и вдыхал полевой аромат, думая, утонет кто на озере еще или нет. Ему было хорошо. Впервые он почувствовал себя свободно. А не скованно. Да, странная и непонятная страна. Где пьют водку и красятся сверх меры. Где у женщин голоса слишком громкие, и чтобы таким способом вызывать симпатию, речи быть не может.

«Обрядись в платье, Анастасия, я не буду глядеть. И снова понесу тебя через поле… Недалеко осталось»… – и Гвелд снова понес девушку, чувствуя, как гора рухнула с плеч. Спасенная казалась ему лебедем, коего нельзя обижать. Донесет, отпустит на волю, и забудет… Васильки, синие – синие, были похожи на глаза кельта. Милые, нежные, можно сказать, мужские цветы. С различными оттенками. Маг после собрал маленький букетик и вновь сплел еще венок, надел на голову.

«Грешно мне показаться нагой неженатому молодцу»…

«Я тоже хожу на сие озеро. Там девицы купаются в чем мать родила, и если глядеть со скалы, то они неотличимы от русалок. На скале, там, светло и тихо. И спокойно на душе… А зимой озеро белое, как скатерть… И по нему катаются на санях».

Василий, войдя в селение, сразу привлек к себе внимание. Он шел по пыльной дороге и видел, как окружающие глядят на него недобро. Скоро кельта окружила толпа, выкрикивающая всякое. Некоторые желали просто подраться, думая, что золотоволосый сорвался и изнасиловал красавицу. Поскольку та от испуга дрожала и зубами стучала.

«Что ты с ней совершил, зверь?! Грешно прелюбодействовать до венчания»!

«Не вам осуждать меня! Если бы не я, эта девица лежала бы мертвой на дне озера! Я спас ее от погибели»!

Настя продолжала испуганно озираться, а потом, наконец, слабо молвила:

«Он говорит правду, люди! Я тонула, а он спас меня! Не грешите на честного человека! Чист он»!

Через толпу пробилась женщина средних лет со слезами на глазах – это была матушка Насти. Она обняла дочь, следом появился отец. Обычный крестьянин лет сорока. Вымотанный, с виду рассвирепевший, от того, что дочь посмела показаться, в чем мать родила, незнакомцу. Родители принялись поочередно утешать кровиночку, при этом поглядывая на Василия со страхом. Тот низко поклонился и спокойно ответил:

«Я не прошу ничего взамен, люди добрые. Моя доброта была также в том, чтобы донести вашу дочь до дома. Я не тронул ее, а из воды вытащил. Не прошу ее руки, не надобно. Живу как крепостные, пасу скотину, сажаю овощи, и сею хлеб… Случайно видел, как Настенька звала на помощь. Не смел допустить ее гибели. Я готов и дальше спасать, не прося ничего в дар».

Гвелд видел – очень многие желали ему набить «морду», не осознавали бы, что неправы. Анастасия опять прижалась к своему спасителю, как детеныш к матери. В ее огромных, серых очах застыл ужас. Девушка стояла как вкопанная, еле держась за Гвелда.

«Странно, нравы нравами, а все равно нарушают, боясь Страшного Суда и Ада», – думал Энрике. Он не мог пользоваться магией сейчас – люди бы вмиг решили, что он не от церкви, в том смысле, что все были крещеные. Гвелд мог всем внушить, что он просто друг Анастасии, а она – просто с детства играла с ним. Потом просто забыла. Но не хотел. Пусть лучше все будет по – честному. Пусть будет драка, все усомнятся – да, насиловал. Дураков хватает.

Мать Анастасии опять схватила дочь за руку и обняла со слезами. Тут девушку как «прорвало», и рыдать уже стала она, оправдывая парня. Мать поверила. Женщина поклонилась магу и прошептала:

«Я молиться за тебя буду»!

«Мое имя Василий, спасибо».

Отец Насти обнял паренька и смахнул слезу. Зауважал.

«Многие отроки как дети малые себя ведут, бегают за девками, лишь бы уд пособить, ты же не тронул мою дочь. Не так бы глядел на родителей! Ты не боись, Василий, приходи, не тронет тебя никто. Моя изба на краю деревни». – и они втроем ушли прочь, только Настя постоянно оглядывалась. С опухшими от слез глазами. Не столько с интересом, сколько с надеждой снова увидеться со спасителем. Гвелд смотрел вслед и не мог налюбоваться ее неподражаемой внутренней красотой. Эти волосы, удивительно гармонирующие с душой, это тело, отражающее чистоту, эта мудрость во взгляде… И особенно огромные глаза… Не девушка, а НЕЧТО! Гвелд вздохнул, развернулся и пошел прочь, тоже периодически оглядываясь. Толпа понемногу рассеялась.

Долгое время он не появлялся на озере. После произошедшего он с головой ушел в себя. Но все равно, несмотря ни на что, таинственная русская красавица засела в голове, в подсознании, и выбросить этот образ не получалось. О, каким прощальным взглядом она его наградила! Насчет обнаженки – это все пустяки, но ДУША… Часами Гвелд ночами не мог уснуть, прокручивая в памяти образ. Самое интересное, что к нему в руки девица попала сама – сначала на озере с купальщицами заметил, выделив тихостью и спокойствием, и не обращал внимания. И вот надо же такому случиться, что он случайно очутился в тот час на озере и стрелой в воду… Видимо, сработала реакция поначалу на новое – все визжат – пищат, а эта молчит. И не красится. А спасти – то конечно это дело святое!

Гвелд лежал на печи и пытался забить голову еще чем – нибудь. Но все равно его мысли возвращались к светлому образу. Что за дела? Глотая сладкую слюну, Гвелд чувствовал странное возбуждение во всем теле. Давненько он такое не испытывал? Да и зачем? Женат он был много раз, дети тоже были, но всех отец и муж пережил. Похоронив. Никого не осталось – все оказались людьми. И он решил больше никого не зачинать и никогда. Да и сочетаться браком не хотелось. А в России тем более – кому нужна кухарка? Женщинам не суждено работать, их удел – рожать детей и заниматься домашним хозяйством. Много. Оттого некоторые и умирали родами. А потом все пойдет по замкнутому кругу, да и не все дети доживали до совершеннолетия. Кухарок Гвелд считал скучными, и много раз в голове вертелся вопрос:

«А зачем ты, домашняя хозяйка, живешь? Для чего тебя родили? Чтобы вечно углы терла и жрать готовила, а в тебя по вечерам поршнем туда – сюда? Выходит, так… Нет, не надобно мне такую! Как вообще можно судить о женщине однобоко, что она хранительница очага? Руки – ноги есть, почему бы не поработать? Не мешки таскать, а что – нибудь легкое? Не косы заплетать, а ходить с распущенными волосами»?

«Знал Гвелд, что муж может бить жену до крови, и считал это варварством. Ведь женщина слабее! Сам же он мог ударить женщину только в нескольких случаях – если она шлюха, Темная Иная, жадная или наглая.

Лежал Василий и вдыхал аромат варящихся щей из кислой капусты со свининой, на столе стоял кувшин с молоком, рядом – букет полевых цветов. На стене – образа (в красном углу), горела лампадка, и к щам примешивался запах ладана. Гвелд снял с шеи кельтский крест и глубоко задумался. Этот оберег был ему дороже всего на свете, да и кельтская флейта тоже, завалявшаяся в пастушьей сумке. Где – то в сенях была дорогая шуба из – за границы, и талисман – катана. Юноша достал флейту, настроился и принялся играть кельтские мотивы, каких Русь даже и не слыхала…

Песни, коих теперь не помнит никто… Кельты чистокровные полностью вымерли, перемешавшись сначала с римлянами, потом превратившись в англичан, французов, немцев и прочих. И Гвелд – Василий вздыхал, вспоминая свой навеки исчезнувший народ. Русские парни ему очень напоминали те самые навсегда исчезнувшие племена… Кельт вышел на улицу, присел на скамеечку, и стал дальше играть. Душа унеслась в древние времена, когда еще и самой Европы не существовало. Странно было слышать в русском дворе такие трели. А Энрике просто выплескивал свою печаль. У него осталась лишь юность кельтская, навеки застывшая в теле… И осталось древнее семя, которое уже устало умирать, рождаясь и старея. Мертвое поле могил Гвелда. Мертвая любовь. И следом – годы ожидания. А были ли они? Нет. Гвелд знал – в мире есть настоящая любовь, но не для него… Он давно плюнул на эти чувства и жил словно машина, обходясь без женщин, терпя по ночам эротические фантазии, стиснув зубы и, выгнувшись дугой, чувствуя, как по ноге разливается ожог, как от пролитого молока, ударяя в голову гормональным похмельем… Холодное семя, жгущее льдом голову и сердце… никому не принадлежащее… Гвелду снилось всякое, он просыпался в поту и чувствовал – ну вот, опять, словно в первый раз простыня мокрая… Он ругал себя за это и думал: «Зачем?! Почему»?! Даже когда было совсем невмоготу, Энрике не занимался онанизмом, а просто брал в руки меч и шел тренироваться сам с собой. Это помогало, но ненадолго. В такие моменты Архимаг сжигал себя изнутри, вышибая гормоны вон, навсегда… Да и секс был только с любимыми. А просто так – НЕТ!

Это была вовсе не похоть, а обида, отчаяние, одиночество… Романтик со средневековой душой, мучимый страстями… Очень его бесило, когда влюблялись в оболочку, а не в сущность. Видать, права истина: красивые, умные и порядочные в этом Мире никому не нужны. Либо Мир настолько грязен, что просто не принимает таких. Либо суждено таким жить в грязи морали. И Судьба приготовила для Энрике в этом смысле ТАКОЕ, что и не выдумаешь даже в бреду…

Стиснув зубы и вновь, почувствовав ожоги на коже от возбуждения, Энрике понял – это никогда не кончится. Это будет вечно… Даже в России…

Достав чугунок из печи со щами, Василий – Гвелд – Энрике сел ужинать, ничего не видя и не слыша. Он был одинок. И неожиданно для себя понимал, что сексуально раскрыться он может лишь в одиночестве, в фантазиях. И этот факт и утешал, и бесил одновременно: потому как ничего на корню не менялось. Бесило также следующее: многие его воспринимали как юнца, и относились соответственно. Одно дело на дворе: можно вытерпеть, но вот у себя… никак.

И вот тут – на тебе: русскую красавицу не получается выбросить из головы. Засела! А искать ее – как иглу в стоге сена! Стройная, кожа белая, и куча достоинств. Мечта, идеал! Теперь небось никуда не выпускают, испужалися… Берегут дочку на выданье. Да что же это – она ж посторонняя, а не отдерешь! Глотая суп и обгрызая кость с мясом, парень приходил в себя. Нет, надо опять на озеро – а вдруг доведется еще раз увидеть? Страшно.

За окном росла крапива, густая, высокая и злая, Гвелд ее не косил – как – то было все равно. Он не мог до самого конца вжиться в жизнь русских, но все – таки у него получилось спустя несколько лет. Дом прогревался жаркими солнечными лучами лета, ящерки грелись на булыжниках, сияя чешуйчатой шкуркой, летали бабочки, садясь на цветы, далеко на горизонте расстилалось васильковое поле… Синяя дымка походила на небо и по ней скакали – стрекотали кобылки и саранчуки, в траве иногда попадалась земляника. День клонился к вечеру, и стало еще жарче в доме.

Иной стянул с себя рубашку и открыл окно. Свежий ветер обвил тело. Настроение поднялось. В избу влетела бабочка и села на потолок. Запах земли и полыни, что росла рядом с крапивой, ударил в голову. Вечер был само очарованье… И в это время в сенях кто – то постучал…

Василий отправился отпирать ворота, и был несказанно удивлен, увидев на пороге отца Анастасии. Вот оно… Только непонятно, зачем пришел сюда крестьянин? Тот смотрел на кельта спокойно, беззлобно, поклонился и предложил по двору пройтись. Василий согласился. Стало ясно – спасителя просто отблагодарить хотят. Мужчины вышли и принялись общаться, заодно нашли общие темы.

«Как так повелось, Василий, что ты на озере оказался? Ведь сам знаешь – негоже глядеть на нагих девок»!

Гвелд спокойно взглянул на человека, который оказался волею Судьбы в неоплаченном долгу перед ним.

«Я вовсе не глядел на девок! Я любовался озером со скалы, только там мне любо… Любо быть одному, Иван».

«Отчего же у тебя здесь нет знакомцев? Нехорошо! Молодой, красивый, ряженый – наряженный, чем грустишь? Помнишь, как ты внес на руках мою дочь? Испужалась она тебя, Василий! Ходишь такой нелюдимый, даже Марфа, деревенская ведьма, тебя боится, хотя неизвестно, отчего. Я теперь обязан зазвать к себе дорогого гостя и отблагодарить за спасение единственной дочери».

Гвелд опустил глаза.

«Нет, Иван. Я просто спас ее. Не стоит».

«Женить тебя надо, Василий! И уйдет вся печаль! Будешь семьянином, отцом детишек, чем ходить бобылем! Ты же недавно, зимой к нам явился, откуда»?

«Я не помню, добрый человек. Я знаю грамоту, но вот кони один раз понесли, и я тяжело ушибся… – Гвелд снова затянул свой миф. – И теперь бывает»…

«Говорю: женить тебя надо! С девицей будешь мужчиной! – не унимался Иван, идя быстрым шагом по широкой и пыльной дороге. – У меня как раз дочь на выданье. Мы с матушкой желаем, чтобы Настенька детишек нарожала»!

«А я здесь причем? – буркнул Гвелд, великолепно понимая, что Иван и дальше будет гнуть свою линию. – Мы едва знакомцы»!

«Негоже такому молодому отроку ходить без невесты! А? Не печалься, Вася, все будет хорошо».

Иван говорил помимо этой темы свое, добавив снова, что перед Василием он в вечном долгу, и обьявил, что парень ему теперь как родственник. В результате кельт согласился помогать крестьянину во всем, и дрова колоть, и сено косить, и много еще чего… У них оказалось много общего в темах. И больше ничего о России иностранец не спрашивал, поскольку мог себя выдать.

Иванова изба оказалась довольно древней, мощной и крепкой, из лиственницы. Горница, сени и остальное оказалось очень благородным. Пахло смолой и березовыми дровами, парным молоком, варениками, жареным мясом, а на белой скатерти в деревянной плошке была вареная картошка, заправленная маслом. Рядом красовался пирог с грибами. И медовуха.

Перед этим Василий поклонился хозяевам и прошел в сени. Особенно тепло глядела, как на родного сына, мать Анастасии, женщина в алом сарафане, лет ей было где – то под сорок. Она удивительно была похожа на само солнце. Старость еще не коснулась ее облика. Где – то во дворе залаяла дворняга. Дочь сидела – вышивала, и потому не вышла к своему спасителю. Она позже появилась. Добрые люди щедро угостили парня и благодарили за все. Смутился Василий и отвел взгляд. А сама девушка, когда появилась, стыдливо опустила голову. Ей кусок в горло не лез. Она боялась все еще Васю настолько, что представить было страшно. Долго Гвелд не стал задерживаться, и когда начало смеркаться, попрощался и вышел, но при этом зашел за угол избы и принялся высматривать оттуда Настю, которая вскоре появилась на крылечке, оперевшись рукой о дверной косяк. Гвелд онемел – как же она была хороша! Суровый маг замер, боясь даже пошевелиться. Боясь дышать. Он так мог стоять за избой вечно, любуясь красой девицы, улавливая мысленно в ее темпераменте европейские нотки. И Гвелд прекрасно знал – не быть красавице замужем, поскольку нет приданого у родителей. Настя – единственное богатство у добрых людей. И да, пора замуж, под венец… Да только КТО возьмет такую серьезную?! Прямо как в сказке про Василису Премудрую. Василий оказался на месте Ивана в Тридевятом Царстве, который понимал: пора вытаскивать девицу из – под гнета запретов. Маг невольно сглотнул слюну, чувствуя легкое возбуждение. Такую он бы и сам в жены взял! Если б смог… Он видел – девушка сильно зависит от родителей. И сердце его заныло, запело от тоски по Насте, и не хотел, чтобы она умерла старой девой. Василий рассматривал Настю как редкий бриллиант, изнутри, не снаружи. А Анастасия тихонечко прошла к дороге и села у избушки, закручинилась. Не выдержав, кельт вышел из укрытия и прошел мимо, почти не оглядываясь. А сердце его колотилось как бешеное. Ударяя гормонами, любовью в голову… Мотнув головой, он хотел было идти дальше, но словил мысли избранницы:

«Поиграй мне на дудочке, Вася»…

Обернувшись, Василий почувствовал ком в горле. Вот это смелость! И сыграл кельтскую мелодию. В результате ночь получилась бессонной. Да, да, она теперь потянется, она перестанет бояться!!! Как – то неловко даже и скомкано все получилось. И, пошатываясь после игры на флейте, словно пьяный, Василий шел по дороге и думал о жизни. О барине, лютовавшем здесь, и магу очень не хотелось, чтобы пострадали его знакомцы. Утром Иной понял, что он просто полюбил красавицу, так как она оказалась в его вкусе. Полюбил за внутренний мир. В мечтах она представлялась обнаженной, в волнах озера вместе с ним, и вот уста сливаются в поцелуях, а руки в обьятиях, а тела в экстазе, и стон вылетает из груди, и клятвы вечной любви, и слова о том, что никто ничего не узнает… И губы скользят по рукам, по шее, по груди, по губам, по плечам, и трепещет мужское сердце в экстазе, любовный стон вылетает из груди Гвелда… И полузакрытые глаза Анастасии, и кровь в воде после таинства сексуального наслаждения, уничтожения детства и страха… А все потому, что не в платье же лезть в воду! Все, она его, а он ее, сегодня, в чистых водах, на природе, и слетает шепот с уст Василия: «ЧТО же ты делаешь со мной… красавица?! Что… Я твой, весь, бери меня, я не обижу, и мне плевать на запреты, на то, что ты невинна до меня была… Я люблю тебя»… Вот такие грезы и сны посещали парня, от которых покоя не было… Только одно насторожило – что – то быстро чувство пришло.