Женечка

Похожая на тебя

Увидела на улицу женщину —

Просто твоя копия!

Такими же истеричными жестами

Поправляет нежные волосы…

Улыбнулась ей, и смущенно

Разглядывала ее тонкий профиль. —

Поняла, что, наверно, готова

Увидеть тебя вне боли,

Минуя уколы,

Споры,

Головоломки,

Постоянные спутники наших историй.

Улыбка сохранялась так долго…

Значит, я научилась спокойствию,

Значит, встретиться можно просто,

Испытывая наивысшее удовольствие.

Говорят, схожих с нами людей

В мире пять человек,

То есть целых пять раз я еще

Прожить могу наш адский бег.

Но знаем же – не соглашусь:

В сердце моем ты упрямо.

Зачем мне похожие на тебя?

Я верна только нашей драме.

Наши шансы

Мы во многом были неправы – забудь.

Давай прощать всех: и убийц, и насильников.

Никто ведь судить не имеет права,

Так ведь?

Я живу вопреки —

Смешно мне что-то советовать.

Черный мой просто любимый цвет,

Совсем не отсутствие света.

Потому что я тебя непреклонно люблю,

Люблю и с дырою в сердце.

Мужая, сумела терроризировать перестать:

Не дерьмо человек – есть шанс.

Про твои шансы я ничего не знаю,

Да они тебе, честно, не были никогда нужны.

У природы чувство юмора до предела заточенное,

Но разгадывать его надоедает с возрастом…

Не относись ко мне хорошо

Не относись ко мне хорошо.

Лучше – плохо.

Относиться хорошо – значит никак,

Бесчувственная дремота.

Если только – никак, никогда, ничто,

То вспоминай со злобой —

Упоминай меня всуе,

Когда приступает рвота,

Пусть тошнит и икается долго,

Болит голова при упоминании "Инна".

Лезвенно память стирай обо мне,

Раздражаясь, скажи: «Изыди!»

Только не относись ко мне хорошо.

Сплевывай, услышав имя такое же.

И, случайно свернув на наши места,

Почувствуй, умоляю, хоть что-нибудь.

Голос дороже маминого

Тискать, тискать, тискать тебя

Под новогодней елкой

В белом вязаном бабушкой свитере,

Мой пушистый любимый лисенок!

Как грустный мишка, без твоего голоса:

Мне ж запретила писать – ели сдерживаюсь.

Прижавшись, согреть, и немножко вина

Улыбке твоей навстречу.

Накормить тебя пряниками глазированными,

Игриво целуя в носик и лобик,

В пледе, как в коконе, – ты же сокровище!

Засмешить тебя до икоты!

Все подарки уже заждались, и в углу

Домовой все шуршит – непоседа.

Ренатолитвиновской огранки

Мы скучаем по твоему смеху!

Знаю, будет готовка – хлопотный день.

Но ведь стоит момент – бой курантов!

Ты хоть парочку слов накидай в телефон —

Самый лучший на свете подарок!

Если помнишь, конечно, что я есть у тебя…

Дед Мороз обещал годом ранее:

На следующий – чудо в двенадцать услышу:

Голос дороже маминого.

Нам всегда было ясно

Ближе меня ты не встретишь,

Сама хорошо это знаешь.

Оттого обидно вдвойне,

Что так со мной поступаешь.

Но забудем.

Как ты там поживаешь?

Хорошо ли питаешься?

Нечем, кроме лжи, (ой, прости) не болеешь?

С кем теперь сочетаешься?

По-прежнему ходишь в гости?

Туда, где ты третьим поверенным?

По-прежнему любишь Бродского

Читать в одинокой постели?

Не скучаешь – знаешь, зря это,

Мы б смогли наворотить такого…

Даже больше, чем получилось.

Но, конечно, плана иного…

Хотя ладно, что не скучаешь:

Я уже как слилась с обоями.

В принципе, нам всегда было ясно,

Что правдиво лишь одиночество.

А не когда вас – двое.

Чудо

Не переживай, я справлюсь.

Когда человеку плохо,

Люди становятся для него очень хорошими,

Безобидными, помогающе-схожими.

Исчезает агрессия —

Показатель того, что в тебе еще есть ресурс.

Безресурсный и безрассудный,

Ты ищешь помощи из любых рук.

Как сказал какой-то писатель:

«Он настолько был одинок,

Что считал себя живым уже тогда,

Когда ему улыбался случайный прохожий,

И был этому рад до дрожи».

Мы с ним не то, чтобы схожи,

Так, где-то рядом.

Но у меня есть друзья – опора часто стальная,

И главное:

Я продержаться сумею на любовной верности,

Ставшей второй кожей, к тебе нежности,

Ожиданьем тебя, бесконечно-беспозвоночном,

Памятью любимых морщинок вечно молодой кожи.

С течением времени виновность действующих лиц неподсудна:

Непонятно, кто агнцем был, кто Иудой. —

У чувств свои законотворческие причуды,

И вопреки всему, любовь к тебе – это все-таки Чудо.

Узурпация надежды

Я узурпировала надежду —

Завоюю тебя упорством любви бесконечной,

До последней капли кипящей крови

Я сделаю все, чтоб ты была мною довольна!

Я не знаю, что дальше:

Ты уже мне не скажешь.

Ты просила создать тишину,

Что еще я могу?

Колечки мастей всех подарены,

Шмотки куплены – не понравились.

А бриллианты ты предпочитаешь —

После секса (читай не было).

Квартиру под тебя обставила:

Захочешь – пошлешь всех, стало быть.

А деньги ты не принимаешь:

Нравится, что зарабатываешь.

Стихам, что кричало «браво»,

Предпочла сериальчик канала

Развлекательного характера –

Ну так мне и надо ведь!

Нежность к черту мою послала,

Раздражаясь, разочаровалась.

Предпочла мужика, на скамейках целующего,

Плюшу моих игрушек.

(В сорок лет оно самое время

Целоваться то на скамейках). —

Не видать тебе больше бабушкиных

Рыбных вкусных оладышков…

Отвлеклась: я немного ревную,

Малохольная ж – психую.

Я, давно тишину лелея,

Забыла – нет права наглеть.

Я пыталась тут искреннее

Написать, как люблю тебя выспренне,

И забыла сказать – переехала.

Тишину, в общем, обеспечила…

В стране этой кормят неплохо.

Люди не то, чтоб все добрые,

Но смелее в улыбке, чем наши,

Не настолько, как мы, пропащие

(Загулявшие, озверевшие, жалящие).

И пока это все слагала,

Поняла, что тебя не знала. —

Надежду в хорошие руки,

Отдаю тебе… хорошему человеку.

Да, надежду я узурпировала,

Но сейчас шлю назад из трактирной:

Багажом придет к тебе к праздникам.

Решила: ты больше нуждаешься.

Не обняться, не поцеловаться —

Полная изоляция. Радуйся!

Я отдала тебе главное:

Любовь и надежду. (Оставлю лишь веру себе).

Мы не встретимся и не спишемся,

Телефон поменяла – неслышима.

Создала тишину меня вакуумную.

И надеюсь, теперь ты рада.

Тонкие линии

Я сойду с ума, если тебя поцелую – честно.

Что такое поцеловать любимого человека, мне неизвестно,

Но я знаю, свихнусь, в общем…

Да я уже схожу от поцелуя любви – заочно!

Меня отделяют от наслаждения две тонкие линии.

Боже, какие красивые!

Маленькая вертихвостка, плутовка, чертовка,

Я одной ногой в Кащенко – точно!

Целовать тебя в носик и шею,

В охапку – наглея, смелее

Дотащить до постели. —

И прижавшись плечом, смотреть передачу вечернюю…

Я самая счастливая девчонка на свете!

Обнимаю свою кокетку,

Проказницу, своего лисенка,

И целую в линии тонкие.

Тоньше глубокой мысли,

Всех полотен изысканнее.

Теплее, роднее, красивее

Нет линий в природе. Учтиво

Я перед всеми твореньями Бога

Склоняю свою одуревшую голову,

Но перед губ твоих линией

Я падаю ниц – самой мощной стихией!

Прошлое

«А вдруг она никогда не вернется!?» —

Даже трубы плачут в моей квартире.

«Никогда тебе больше не улыбнется!» —

В форточку ветер насвистывает.

«Никогда тебя больше не поцелует!?» —

Балконная дверь со скрипом допрашивает.

И одинокий пружинный диван

Вторит двери: «А то ты не знаешь!?»…

«Никогда не обнимет!» – Грустят игрушки.

«И к груди не прижмет, хоть на немножко!» —

Ручка комода словно вещает,

И грустью согнулись у стола ножки.

«На плече ее больше не полежишь ты!» —

Квартиру сосед закрывает со стуком.

И горем вьется шкафа узор,

Как саван, белого дуба.

«Никогда ее руку больше не сжать!» —

Топят рисунок обоев.

И сердце, как раненый воробей,

Истерично: «Вас больше не двое!»

«Вас больше не двое», – все говорят.

И я начинаю догадываться:

Ты – мое прошлое и, видимо, мне

Одной из него возвращаться.

Береги силы

Когда сильно любишь, из тебя вьют веревки.

Свободно.

Фривольно.

Иногда даже подло.

Перестают быть нервы канатами —

Ты превращаешься в тряпку,

В жалкое, в общем, создание,

Подобно цветку увядающему.

Уязвимый, сердце – хрустальная ваза.

Вот так влюбился – и сразу.

Любовь, что зараза.-

Сам себя дразнишь.

То ли ты унтерменш, то ли человек, поцелованный Богом,

Помазанный, словом,

Одна сплошная любовь. —

Слезы, кровь…

Но с возрастом ты очерствевать начинаешь,

Ко всему (и слезам с кровью, в том числе) привыкаешь,

Немножечко угасаешь. —

И в свои омертвевшие клетки уже никого не впускаешь.

Когда-нибудь, подобно тебе, и я, может быть, превращусь в телесность —

Люди только для секса.

Пользовательско-дающий такой интерес,

Открытость для всех. —

И нервы опять, как канаты.

Никого тебе больше не надо.

С тебя хватит.

И ладно.

Здоровые осуществляешь, как ты скажешь, инстинкты. —

Да ты вроде как и не один,

И вроде живешь полной жизнью,

Не боишься ударов в спину.

Не больно.

Спокойно.

Фривольно.

Иногда даже подло.

И когда уж на ниве любви отпашешь —

Можно и наслаждаться

Искусством,

Едой вкусной.

Ешь, молись – отлюбил.

Береги силы.

Не в моде

В мире, где каждый более одинок, чем предыдущий,

Нет смысла кого-то искать:

Расстанешься через год, через два, пять…

Звучит одна неизменная песня,

Всю жизнь, и неинтересная.

Поэтому я брожу одна по городу – честная,

Недовольная, но смиренная.

Какие бы не были времена, а песнь неизменна.

Отмирают сами собой связи старые —

Целые миры растворяются.

Новыми обрастаешь сначала.

И тут, становясь иными, старые воскресают…

А прежние умирают.

Круговорот людей в природе —

Саркастический выпад Бога.

Или не воскресают – не важно.

Ты, все равно одинокий,

Снова по городу бродишь…

Видимо, понимание

Изначально у жизни не в моде.

Мне нечего дать тебе

Ты полна жизни, а я безжизненна. —

Что я могу тебе дать?

Только любовь и нежность к тебе. —

Больше мне нечего отдавать.

Во мне нет жизни – одно желание:

Сберечь тебя, окружая заботой.

У тебя ж пациенты, друзья, любовники –

Совсем иные тревоги.

Я абсолютна пуста. К сожалению,

Я не могу подарить тебе радость.

Единственное, что могу предложить, —

Нелепость стихов и колечек разных.

Во мне нет звука – я, прости, вакуум,

И слова мои для тебя мало весят.

Потому то мне нечего дать тебе,

Потому здесь меня ничего не держит.

Хоть раз в неделю

Я храню тебе верность, как Орфей Эвридике,

И боюсь заклинаний Персефоны с Аидом.

Я мешу снег московский зимней подошвой,

Заскучать призывая по нашей похожести.

Не хочу, чтоб ты стала очередным прошлым,

Составлять из других когорту ложных.

Суки воют за окнами, словно чуют,

Что скоро еще одна к ним прибудет.

Я устала так жить, как будто мертвая,

Я жду, когда ты оглушишь перепонки.

Истерично, злобно, любовно – как раньше,

И снова весь мир оденешь в сарказм.

Что за мужчина взял трубку ночью?

Брат ли? Любовник? Не суть ведь, в общем.

Мы друг друга беречь на кресте обещали,

И мне от предательства больно. Печально,

Что никогда не вернуться в начало:

Адам сгрызет яблоко, что ему дали,

Иуда продаст за тридцать сребреников

Петр до петухов первых сдрейфит.

Но в отношениях виновны оба,

И я каждый день умоляю Бога:

Вернуть в мою в жизнь нежную и глубокую,

Игривую девочку, недотрогу.

И прошу тебя: прости меня, взбалмошную,

Несдержанную, плачущую, в тебе растворяющуюся,

Вечность не обнимавшую с расставания нашего,

И после – лишь видевшую ангелов падших.

И пусть ни в начало, ни в середину,

Но с тобой! Возвратиться из этого мира

В мир живущей надежды и детской веры,

Что мы есть друг у друга, хоть раз в неделю.

Хроническая болезнь

Алкоголики будут также геройствовать —

И попадать в Склифосовский,

В лучшем случае, как и суицидальники

Совершать попытки множественные.

То, что заложено,

Не вырезать – любыми ножницами,

И в этой похожести обреченностью

Вселенская какая-то непреложность.

Как и любить тебя любовью раненного,

Хотя известно все было заранее.

Но пароксизмы любви, как выстрелы с одного шага, —

Точное попадание.

«Не надо, не надо, страдать!

Лучше все всем раздать!

Обрести свободу в желаний отсутствии!»

Какая же благодать,

Если я одиноким сиднем

Перестану присутствовать в мире?

Если лишить человека желаний,

Он умрет, кто бы он ни был.

Любовь – хроническая болезнь,

Не разлюбишь, не вылечишься инъекцией.

Хоть к гадалке ходи, хоть к монаху —

Неизлечимо биение сердца.

Так и живешь: когда чуть подлечиваешься,

Когда все надежды возлагаешь на печень.

Бог – любовь и, значит, основа —

И лечение бесконечно.

Наизнанку

Ты просыпала соль –

Ты теперь соло, я теперь соло.

Не дождется принца Ассоль,

Не забьется в ворота гол,

Не встанет утром рабочий,

Не дождется танцующий ночи,

И Раскольников, между прочим,

Забудет раскаяться Сонечкой,

Ребенок не получит подарков,

Не дождется любви куртизанка,

Не пропустят в ворота Каффку —

Мир вывернется наизнанку.

Молоко не прольется Аннушкой,

Пушкин доживет до старости,

Посторонний Камю станет радостным,

А лимоны наполнятся сладостью.

Не совершится прыжок,

Побежденный уже не рискнет,

И к любви уже не призовет

Вновь распятый Христос…

Ты просыпала соль —

Пути нет, где мы вдвоем.

Лишь ты причина того,

Что мир поменял лицо.

Если я умру

Если я умру – ты не заметишь,

Я теперь из таких невидимок: невидимее остальных.

А узнаешь – смерть облегчит без того от меня свободную память.

Не будет расходов и понятых.

Если я умру – не будешь плакать.

Кто оплакать мог, уже ушли.

(Да и истинное горе молчаливо:

Смерть слезами мерить не должны).

Если я умру – спокойно выдохнешь:

Значит, больше никогда не позвоню.

"Слава богу! Минус опасенье,

Что тревожить будешь поутру".

Если я умру – все будет также:

На работу ты, домой, в кино. —

Впрочем, ты уже меня похоронила.

Значит, что изменится? Ничто.

Ждать

Мы убили самое замечательное чувство на свете —

Мы инфантильны и глупы.

Я так хотела Вас избавить от быта,

Добавляя в жизнь красоты…

Придавала нежный лиловый оттенок

Всем Вашим фразам и театра – движениям.

На все пуговицы закрывала распаленное тело,

Страстью слова пытаясь завоевать время.

Я одевалась в модные ткани,

Блестками красила ногти и голос,

Под цитат хоровод и умные мысли

Старалась глубже всех Вам запомниться.

На сакральной петле телефонного провода

Я висела – горела откровеньем ночным,

Сочиняла письма невинной интимности,

Чтобы ближе всех стать Вам отныне.

Как причину жизни Вас обнимала,

В страхе судорожном – вдруг меня оттолкнете —

Пропасть, развалится мир на две части,

Да он к черту перевернется!

Целовала Вам руки, в любви забывшись,

К серебру драгоценной волнующей пряди

Серебро покупала у ювелира. —

Я старалась дарить Вам радость.

К Вашей атласной молочной коже

Я атлас приносила под цветными бантиками.

Мне казалось, Вы очарованы мною,

Последним в Москве романтиком!

Вы мне улыбались, как Джоди Фостер,

Губами к моим губам прикасаясь.

Я думала, Бог адресатом ошибся. –

Не заслужила я Вас!

Вечера после фильмов, запивавшихся кофе,

Мы провожали по улочкам сказочным,

Я держала Вас за руку – впервые в жизни

Понимала, в ком мое счастье!

Я обожаю Ваши морщинки –

Прикоснуться губами бы к краюшку глаза…

Вы красивее всех созданий на свете

И дороже любых алмазов!

Все скамейки запомнила, где я прильнула

К плечу, как у мамы, только теплее —

И теперь этот город мною помечен

Точками нашего времени.

Я надеюсь, у Вас все спокойно и тихо,

И Вы тоже нашли настоящее счастье.

И пускай больше нам в этой жизни не встретиться…

Я после – Вас ждать буду также.

Ангел-хранитель

Я родилась, чтобы любить тебя,

Быть тебе нужной, оберегать.

Мама сказала бы: «Ты себя оскорбляешь».

Но это не так!

Ты старше, мудрее,

И лучше меня понимаешь,

Как я в невесомое, мощное, тем не менее,

Чувство любви превращаюсь.

Хочется о тебе позаботиться,

Хотя бы приготовить тебе вкусный ужин,

Подоткнуть шарфик за ворот,

Внимательно тебя слушать.

Но ты так привыкла к самостоятельности,

Что убедилась в ненужности никого понимающего,

Даже понимание себя тебе чуждо —

Ничего откровенно-пугающего.

Ты соприкасаешься рукавами с людьми,

И глубже связи тебя не прельщают,

А мне необходимо быть ближе к тебе:

Разбиваюсь, но снова стараюсь.

Любовь должна побеждать – как в кино!

Сколько можно в несправедливость то верить!?

Я скучаю по тебе сильней, чем по маме —

И моему чувству можешь довериться.

Когда представляю: обо мне думаешь! —

Проходит тоска, исчезает бессонница.

Что еще сделать, чтоб рядом со мною

И ты была бы довольна?

Не хочу я болью платить за стихи,

Тем более такие негладкие.

Я родилась заботиться о тебе,

И я знаю, что в этом – главное.

Детское сердце

Всю ночь проплакала:

Так хотелось тебя обнимать. —

Бывают и такие ведь отношения,

Воздушно-кремовые.

Главное – не безличностные.

Да, я выросла,

Но сердце то осталось детским. —

Бояться тебе совсем нечего.

Разве что истерик маленьких:

Я немножко ревную к твоим поклонникам.

Их так много! —

И я совсем крошечная на их фоне.

Наше поколение подсело —

Кто на таблетки, кто на амбиции,

Я же – на любви одной.

И держа в руке телефон,

Я все жду раздастся звонок…

Но ты захотела забыть —

Удаляешь меня из памяти,

И телефон забывает поздравить.

Невыносимы итак праздники,

А теперь вечно даты заплаканы.

Как в мультике, тебя если нет —

То и меня тоже нет.

Прыгнула бы ко мне в кроватку,

Скомандовала: «Давай подвинься!» —

И мы бы весь вечер, обнявшись,

Смотрели кино, согревались.

Была бы ты рядом —

Я б справилась.

А так сердце все разрывается,

И скоро его не останется…

Одинокая

Мне все равно, что делать и куда идти,

Я тихо починяю свой примус, стараясь никому не мешать,

Я дефектная, я ущербная.

Можете – прощайте, нет – буду я прощать.

Во мне не звучит музыка,

Я только выскребаю из себя подобие стихов.

Я не могу путешествовать,

Потому что в этом городе живет моя любовь.

Я оседлая, не перелетная.

И любовь моя равно, что смерть.

Я пропахла слезами, отчаянием,

Непригодна и чтоб умереть.

Ничего стереть не получится:

Пробовала уже не раз.

Я выродок любви неудавшейся,

Я даже не про запас.

Я жру холодные макароны:

Мне наплевать на еду и кров.

Говорят, если я смертоносна,

То это не про любовь.

Но любовь на слова не раскладывается,

Ее видов равно, что людей.

И к советам если прислушиваться,

То заревываться до соплей.

Да, бывают и просветления…

Но они не ярче кво-статуса,

Вспышка, когда люблю меньше,

Но выходит – так только кажется.

Ты сама виновата, что больно:

В отношениях наших – двое,

Не от меня ты легко открестилась,

От единственной своей правды – боли.

Там, где больно, там еще есть мы.

Пожелание в лоб мне счастья

И объятия скорым движением —

Что прощание, навсегда ведь!

В темноте, в тишине, вечно ждущая,

Сигарет километры скурившая,

Слабовольная, слабоумная,

Становлюсь пустой, обнулившейся.

Просто жду тебя, беря на понт веру,

И молюсь на церковном полу:

Не должны – Аве! – близкие люди

Развеяться по ветру!

Но молитвы мои не услышаны —

Не страдаю дрожащей рукой,

Принимаю твое отсутствие

За обязанность быть одной.

До конца

Ты – и мое счастье, и моя мечта.

А когда человек становится мечтою —

Это очень опасно…

Да все мне давно ясно!

Что ты прекрасна, но не для меня.

И не спасает тот факт,

Что мудрецы говорят,

Истинная мечта должна быть недостижима,

Но я ж не непобедима.

Я просто хочу быть с тобою,

Не драться, чтоб не стать героем:

Не дождаться награждения радости

(Хоть бы самая смелая, тебе я без надобности).

Без надобности, в опасности,

Боец фронта, где оружие – ласка.

И порою ты так далека, равно мертвая —

Для кого я вообще геройствую?

И хожу по Земле невидимая,

Растворяясь в своих обидах,

Ни событий, ни дат не помня,

И мечта все больше, что бойня.

И все мне – да! – давно ясно,

Ты прекрасна, но не для меня.

Но я бьюсь за тебя до конца.

До слез, до крови,

До того, когда протрубят финал.

В минус

Однажды обняла тебя – и остался синяк,

Ну а как же иначе мне обнимать!? —

Сильнее прижаться и не отпускать,

В твою мягкость зарываясь все глубже.

«Если так дело и дальше пойдет,

Представь, что подумает любимый кот?

От ревности, бедный, с ума он сойдет?

Люби меня чуточку меньше».

Но я обнимаю с зацепом: промозгло,

Вдруг где продует – и ты замерзнешь.

Постарайся относиться к делу серьезно —

Объятий не разжимай.

Как можно просить любить то поменьше?

Особенно когда за окном дождь хлещет,

И холода приближаются вечные. —

Обнимаю и жмусь поплотней.

Ты недовольно ворчишь, огрызаешься,

Но тоже ко мне сильней прижимаешься,

Улыбаешься в шарф, что значит, нравится —

Вот и хватит кокетничать в минус!

Колыбельная

Буду целовать тебя, не останавливаясь,

Пока мозоли не натру,