Оппозиционер в театре абсурда
– О чем разговор-то? – смотрит скучающим взглядом. Кроме религии – ничего ее не интересует.
– Присядь. Мальчики придут, расскажу.
Вошли сыновья.
– Привет, па!
Недоверчиво оглядел обоих. В последнее время появились у него кое-какие подозрения – что-то глазки у них странно блестят… Но некогда их проверять, да что проверять, за своими проблемами некогда о них подумать! «Ведь для них все – и бизнес, и ночей не сплю… Так хоть бы ценили, не огорчали, еще больше жизнь мне не осложняли…» Вот Денис – смотрит на него Игорь и себя видит, каким был он двадцать лет назад, одно лицо, но не в него пошел. Парень хоть куда, красив, изыскан, какую карьеру смог бы сделать с отцовской-то помощью, если бы голова на плечах была! Так нет – институт бросил, не работает, сидит как сыч и, кажется, ничего его не интересует… Взгляд пытливых отцовских глаз переметнулся на Павла. А этот – в мать, чернявый, худенький, длинноногий.
– Как дела в институте, сынок?
– Нормально.
– Отец, по какому поводу праздник? – нетерпеливо спросил Денис. А этот все рвется к своему компьютеру. С головой ушел в виртуальный мир, за уши не вытащишь. В реальном же мире все ему скучно, неинтересно.
– Садитесь.
Игорь разлил мартини по хрустальным бокалам.
– Ну, дорогое мое семейство, можете поздравить меня – депутатом буду.
– Сколько отбашлял? – поинтересовался Павел.
– Вот это ты, сын, по-деловому… Сразу видно будущего финансиста…
Игорь назвал сумму. Помолчали.
– Три хорошие квартиры можно было купить, – заметил младший.
– У вас с Дениской и так по квартире, чего вам еще? А не отбашлял бы – как бы не пришлось вообще с жильем распроститься.
– От какой хоть партии? – продолжал проявлять интерес младшенький.
– От СДПРФ. С «ЕдРом» договориться не получилось, разбалованные они. Да оно и к лучшему. В «ЕдРе» это удовольствие дороже стоит.
– СДПРФ? Так там же коммунисты, так? А коммунисты, они же – нехристи! – подает голос угрюмо молчавшая Татьяна.
– Ну, так найди мне партию, где нет нехристей и где в депутаты можно пролезть за деньги! – взорвался Игорь. – Ты что, не понимаешь – у меня бизнес отнять хотят, и ты же первая взвоешь, на работу тебе придется устраиваться. А кем? Поломойкой?
– Все в воле Божьей, – равнодушно ответила Татьяна. – Поломойкой так поломойкой. Гордыня – грех.
Игорь дико посмотрел на нее. И вот ради этой дохлой рыбы он старается? Никакой благодарности, никакого интереса к его делам! А ведь его дела – это и ее дела тоже, других-то у нее нет…
– Ладно… – сдержался Игорь. – Давайте выпьем, что ли! За удачу, за то, чтобы неповадно было нашим врагам рот на нас разевать!
– За тебя, папа! Ты всех порвешь – я в тебе верю! – вдохновенно воскликнул младший сын, глаза его загорелись, как когда-то давно – карие глаза Татьяны, и на щеках его Игорь заметил знакомые ямочки. Пожалуй, младший сын – самый родной ему человек в этом семействе.
– В общем, рассказываю… Действовать будем так…
– Я не буду действовать, меня в свои интриги не мешай, – равнодушно произнес Денис, отодвигая пустой бокал. – Все? Я могу идти?
– А жрешь-то ты за чей счет? – взорвался Игорь. Нет, если бы не фамильное сходство, не поверил бы, что этот чужак – его сын.
– Ты меня породил – ты меня и корми, – заявил Денис. – Мамка грехи твои отмаливает, а я твою дремучесть облагораживаю.
– Ну, и какова же моя дремучесть? Вроде и книжки умные читал, и высшее образование, в отличие от некоторых, получил.
– Да не помогли тебе ни книжки, ни образование. Как был ты мясник, так и остался.
И Денис вышел, небрежно (Игоревым движением) откинув со лба льняную челку.
– Строптивый какой, – покачала головой Татьяна. Недовольство старшим сыном – единственное, что объединяло супругов.
– Я-то вкалываю день и ночь, деньги для вас зарабатываю, а ты дома сидишь – вот и попробуй, образумь его. Мать ты или кто?
– С мужчиной мужчина должен говорить. Так что не прикрывайся своей работой. Смотри за сыном!
– Па, ма, да хватит вам! – вставил слово Павел. – Ну, не в духе наш Дориан.
– Кто?
– Дориан… Это его так одна знакомая прозвала. Правда, метко? Она писательница, а писатели умеют меткое словцо подобрать. Дориан и есть – все носится со своими портретами, художник…
– Ладно, Бог с ним. К делу… Раз наш старшой самоустраниться изволил, на тебя, сынок, вся надежда. Первое. Насколько я знаю – депутат не имеет права бизнесом заниматься. В таком случае, назначаю тебя генеральным директором.
– Ух ты! Круто! Приду на занятия, нашим скажу – пусть завидуют!
– Только, слышь, чтобы не во вред учебе. Появляться будешь в офисе в свободное от занятий время, права голоса иметь не будешь… Понятное дело, что предприятием буду я рулить, как и прежде.
– Да это понятно, можешь не объяснять.
– Второе. Тебе, Пашка, для пользы дела надо бы в партию вступить. Ну, попросили меня новые товарищи, чтобы, значит, натурально все было, дескать, уверовали всей семьей в идеалы коммунизма, а то неудобно – депутатом стал, а на идеологию плюет.
– Да вступлю, куда скажешь, – смеется Павел. Хороший сын, не то что старший. – Любые капризы за ваши деньги. Когда надо это… вступать-то?
Действие 14
Павел приоткрыл дверь в комнату брата.
– Занят?
– Да нет, – лениво отозвался Денис. – Играю вот…
Он сидел на полу в разметавшемся восточном халате, вытянув голые ноги, а перед ним на журнальном столике стоял ноутбук.
– А я кое-что принес, – Павел заговорщицки подмигнул и сделал пальцами некое движение, смысл которого оказался понятен его брату.
– О, как кстати! А то как-то скучно… Даже игра не вставляет. Погоди, зажгу палочку – вдруг маман зайдет.
Денис вскочил, дрожащими от нетерпения руками приладил палочку с ароматом сандала на спину лягушки, держащей во рту монету, чиркнул спичкой и, когда по комнате распространился дымок с терпким, головокружительным ароматом, потирая руки, скомандовал:
– Ну, давай…
Павел не заставил себя упрашивать, достал две самокрутки, которые братья тут же и прикурили, усевшись перед ноутбуком.
– Кайф…
– Да… как в песне: «Всего три грамма кокаина меняют в жизни все порой, и из большого и скучного мира ты переносишься в мир ино-ой…» Как-то так.
– Да, щас бы кокса.
– Это тоже дело.
– Что тут у тебя за игра?
– Похождения гнома в царстве зла. Девятый уровень. Сейчас я как раз прокачиваю героя.
В этот момент в дверь просунулась нечесаная голова Татьяны. Она подозрительно потянула носом.
– Вы чем тут занимаетесь?
– Играем.
– А чем пахнет? Опять палочки-вонючки?
– Ну, конечно! А ты что подумала?
– В магазин сходить надо. Холодильник пустой.
– Давай попозже!
– Когда попозже? Скоро отец придет, я сготовить не успею.
– Ну, мам, мы только сели… У нас игра. Давай через час! А ты пока список составь, чего купить надо.
Татьяна захлопнула дверь.
– Теперь твоя очередь в магазин идти, – сказал Павел. – Я косячок достал.
– Ладно, так и быть.
Братья затянулись.
– В эту игру хорошо играть после косячка, – заметил Павел, выдыхая дым. – Смотри, какие яркие краски. И визуализация более натуральная.
– А то! Слава тому, кто придумал гашиш! Вот смотри – какая-то травка, а дает такой эффект, такое изменение сознания, какое никакому алкоголю не под силу.
– Ну, алкоголь – это не то, это грубо. Да ведь не зря многие творческие люди пользовались перед, так сказать, актом творения именно гашишем.
– Я пользовался! Я же тоже – творческая личность. И, скажу тебе, эффект потрясающий – обострение воображения, какие-то необычные образы, вдохновение такое, ну, просто прилив энергии. Помнишь мою картину «Седьмой круг ада»?
– Это где монстры?
– Ну да. Так вот, я ее после косячка набросал. Понимаешь, как будто сам в аду побывал.
После того, как травка кончилась, Денис поспешно схватил лист бумаги и принялся приспосабливать его на мольберт.
– Вот сейчас, чувствую, опять кураж смогу поймать… Я даже придумал, как будет называться картина – «Цветы зла». Я прямо вижу – фиолетовые лепестки…
Но, как только он взмахнул кистью, в дверь просунулась голова Татьяны.
– Кто в магазин идет? Вот список, вот деньги.
– Пашка, – простонал Денис, – сходи, будь другом… Вдохновение прет!
– Нет, ты обещал, – безжалостно возразил Павел. – А то в следующий раз сам за радостью пойдешь.
– Нет-нет! Я не пойду, я понятия не имею, как это делается. Денис нехотя отложил кисти, скинул халат и облачился в джинсы и свитер…
…Через двадцать минут он подходил к продуктовому магазину.
– Цветы зла… – бормотал он. – Фиолетовые упаднические лепестки…
Около входа стояли двое бомжей, с одутловатыми небритыми лицами, синими подтеками под глазами, в драной, грязной одежде. Уловив исходящий от них запах, Денис инстинктивно отвернулся и попытался задержать дыхание. Один из бомжей загородил ему вход.
– Слышь, паря, не подкинешь, сколь не жалко? – жалобно загнусил он, в то же время меряя лощеную фигуру Дениса недобрым взглядом. – Мы с друганом второй день не жрамши.
– Ах, Боже мой, дайте же пройти, – нервно передернув плечами, пробормотал Денис.
Бомж вцепился в лацкан его пальто почерневшими пальцами.
– Не откажи, друг, – сипел он прямо в лицо Денису, обдавая его зловонным дыханием.
– Уберите руки! – воскликнул тот, чувствуя, что еще немного, и его стошнит.
– Не откажи! Помоги! – хрипел бомж.
– Да сейчас, сейчас, вы только уберите руки… – Денис поспешно открыл кошелек, наугад вынул первую попавшуюся купюру. – Нате, вот, только отстаньте…
Бомж жадно схватил купюру, а Денис, чуть не бегом, бросился в магазин.
– Какой ужас, какой кошмар, – бормотал он трясущимися губами. Брезгливо отряхнул пальто белоснежным платком там, где к нему прикасались пальцы бродяги. – Какая мерзость… Фи!
Платок полетел в мусорный ящик.
Продолжая кривиться, Денис подошел к прилавку. Перед ним стояла старушка, дотошно расспрашивая продавщицу:
– А эти яйца свежие?
– Свежие. Старыми не торгуем.
– А от какого числа?
Продавщица лениво наклонилась над полкой, покрутила коробку, пошевелила губами, озвучила дату. Старушка пожевала губами:
– Хм, прошлонеделишные… Девушка, а вон те?
– Какие?
– Вот эти… – указующий перст. – Да не эти… Вон те… Да, эти…
Продавщица вразвалочку переместилась вдоль полки с коробками яиц.
– Боже, как долго, – начал терять терпение Денис.
– Молодой человек, моя очередь – имею право, – сурово возразила старушка.
Наконец, она расплатилась и начала упаковывать продукты так медленно, что, кажется, делала это назло.
– О! – застонал Денис, закатывая глаза. – Да вы можете побыстрее?
– Что вам не так?
– Да ведь к прилавку не подойти из-за вас!
– А ты мне не хами! – вдруг взорвалась старушка. – Ишь, молодой, а наглый!
– Да как я вам нахамил?! – задохнулся от обиды Денис.
Но старушка уже отходила, ворча под нос.
– Слушаю вас, – не очень любезно обратилась к нему продавщица.
– Мне вот по этому списку, – Денис протянул ей список.
Продавщица пробежала его глазами.
– Тут написано – «молоко». А какое молоко? У нас вон сколько.
– Да? – Денис в замешательстве. – Ну… Вон то, – махнул он рукой наугад.
– «Простоквашино», что ли?
– Ну да…
– А 2,5 % или 3,2 %?
– О боже… – Денис в замешательстве переступил с ноги на ногу. – Ну, 3,2.
– У вас написано – «творог». А какой?
– Слушайте, давайте любой!
– Вот этот подойдет?
– Подойдет.
Денис изнывал от нетерпения, пока продавщица вразвалочку двигалась вдоль полок, собирая продукты по списку. А тут еще краем глаза он заметил, что давешние бомжи вошли в магазин и направились в его сторону.
– Девушка, можно побыстрее?
– Я вам электровеник, что ли? Подождите, пока кассовый аппарат пробьет…
– А вот эти, – он нервно указал в сторону бомжей. – Как вы позволяете, чтобы они заходили в магазин?
– Эй! – строго крикнула продавщица. – Чего приперлись? Охрану вызвать?
– А мы покупать будем, – один из бомжей махнул купюрой Дениса.
– Не имею права не пустить – покупатели, – извиняющимся тоном сказал она. – С вас… – назвала сумму.
Денис сунулся в кошелек. Однако то ли «все равно какие» продукты оказались намного дороже, чем запланировала Татьяна, то ли именно этой купюры, отданной бомжам, не хватило, чтобы расплатиться за товар, но только Денис растерянно развел руками и дрожащим голосом стал оправдываться:
– Ой, вы знаете, у меня столько нет. Я, пожалуй, откажусь от чего-то.
– Так я уже пробила! – вскричала продавщица, выкатывая округлившиеся в праведном гневе глаза. Образовавшаяся за это время очередь заволновалась.
– Молодой человек, задерживаете…
– У меня не хватает… – лепетал Денис, демонстрируя продавщице всю наличность кошелька.
– Мозгов у тебя не хватает, парень, – отчеканил стоящий сзади пожилой работяга.
– Почему вы оскорбляете меня? – чуть не заплакал Денис. – Да, я не рассчитал, но это не дает вам права…
– Сейчас перебью, – снизошла продавщица. – От чего отказываетесь?
– Да уже все равно от чего, – заявил разволновавшийся Денис.
– Ну, как же?.. – начала было продавщица.
– Да давайте уже быстрее! – роптала очередь.
– Мне все равно, лишь бы денег хватило, – дрожащим голосом твердил потерявшийся Денис.
– Ну, вот от ветчины, что ли?
– Да, давайте от ветчины…
Денис, проклинаемый шипящей очередью, сам не помнил, как затолкал в пакет продукты и опрометью кинулся к выходу.
– Молодой человек, вы молоко забыли! – крикнула ему вслед продавщица. Он поспешно вернулся за молоком и, убегая, слышал раскатистый голос пожилого пролетария:
– Бывают же такие недоноски…
– Ну, все! – бормотал Денис, нервно подходя к дому. – Чтобы я еще раз в магазин пошел – не дождетесь! Пусть отец в сетях на выходных все покупает…
Однако отсидеться в своей норе ему не удалось.
Действие 15
А сейчас на сцене появится еще одна героиня, которая внешне на пафосную роль не тянет совершенно. И это доказывает: для того, чтобы быть героиней, не обязательно обладать взором горящим и станом манящим.
Итак, в одной из квартир той парадной, где жил Денис, потихоньку собиралась на прогулку Надин, как ее ласково называла бабушка. Ей недавно исполнилось двадцать… Тонкие реденькие белокурые волосы, болезненно-бледное худое лицо, синева под голубыми глазами, бескровные губы, мелкие и нервные черты… Может, при большой симпатии к ней ее и можно было назвать хорошенькой, с натяжечкой, конечно, но уж здоровой ее назвать никак нельзя было – инвалид с детства, она целыми днями неподвижно лежала или, если бабушка подтыкала под ее спину две подушки, сидела, неловко съехав на сторону, и по большей части читала, едва удерживая книгу своими слабыми тонкими руками. Родители у нее умерли – погибли в автокатастрофе, осталась одна бабушка. Жили они на бабушкину и Надину инвалидскую пенсию. Бабушке едва перевалило за шестьдесят, она работала когда-то учителем, могла бы и сейчас по-прежнему работать, но – как? Надин занимала все ее время. И, при всех этих нерадостных обстоятельствах, это обделенное существо считало себя счастливейшим человеком. Каждый день, просыпаясь и находя себя живой, она несказанно удивлялась и радовалась новому дню как незаслуженному счастью.
Бабушка принесла к ее кровати ворох одежды, натянула на худые ноги колготки, помогла облачиться в платье… И можно гулять! Прогулка – это был счастливейший момент, апогей дня, но при этом требовавший, прежде всего от бабушки, колоссального труда и напряжения. Сначала она помогала калеке одеться, затем перетаскивала ее с кровати в инвалидную коляску. И – самое трудное – коляску требовалось сначала затащить в лифт, затем спустить с первого этажа по лестнице, которая, хотя и насчитывала всего шесть ступеней, не имела приспособлений для инвалидных колясок, а потому все эти шесть ступеней отдавались в позвоночнике Надин, заставляя ее морщиться от боли. Но вот лестница преодолена и – здравствуй, мир! Правда, мир ограничивался для калеки внутренним двориком, но и он казался ей огромным и бесконечным. Итак, здравствуй, мир, свежий воздух и солнечный свет!
Бабушка покатала коляску по двору, предложила выехать за арку на улицу, но Надин отказалась. С некоторых пор для нее весь интерес сосредоточивался во дворе. Сегодня она отказалась не зря, видно, день выдался действительно счастливым, – в арке показался знакомый и такой долгожданный силуэт, легкой походкой приближающийся к ней…
– Привет, Дэн! – если ей удавалось произнести это короткое приветствие, значит, день прожит не зря.
– Привет, Надин! Как дела?
– Лучше всех! Ты откуда?
– Да вот, из магазина…
– А можно тебя попросить – еще диск с какой-нибудь хорошей музыкой?
– С удовольствием! Ты еще домой не собираешься? Я мог бы помочь.
Они говорят об обыденных вещах, но глаза их живут отдельной жизнью. Черные, глубокие, как омут, глаза Дениса ласкают ее бархатной теплотой. Взгляд ее голубых глаз, восторженный, воспаленный, тонет в этом сладостном омуте, который притягивает ее как магнит.
– Спасибо, как раз собираемся домой.
– Мы же только вышли, – пытается протестовать бабушка.
– Бабушка, я замерзла. Пойдем домой, тем более, что Денис любезно вызвался помочь. Все тебе легче – не тащить меня.
Денис подхватывает коляску как пушинку, заносит на площадку первого этажа… И вот они опять дома. Но на этот раз их небольшая скромно обставленная квартира освящена присутствием прекрасного молодого человека. Надин сотрясает мелкая нервная дрожь, ноздри раздуваются – она на грани экстаза.
– Денис, угоститесь ватрушкой, – буднично предлагает бабушка в то время, как ее внучка едва не теряет сознание от восторга.
– Нет, спасибо.
– Дэн, ну хоть одну, пожалуйста, – дрожащим голосом просит Надин.
– Только ради тебя… М-м, а вкусно! Ну, я сейчас сбегаю за диском.
Денис ушел, а Надин захлопотала:
– Бабушка, помоги же мне – хочу сесть поудобнее… Дай зеркало, дай мне скорее зеркало и расческу! Я же совсем лохматая…
– Девочка моя, околдовал тебя этот Денис… Но ты же понимаешь – он никогда не может быть с тобой! Он – из богатой семьи, он…
– Знаю, он здоров, а я… А мне и не нужно от него ничего! Ничего мне не нужно, бабушка. Мне и так хорошо!
Через десять минут Денис вернулся. Развел руками:
– Слышь, старушка, рылся в своих записях – и не нашел, что тебе предложить… Может, пойдем ко мне, и ты сама выберешь?
Надин не верит своим ушам.
– Что? – голос срывается.
– Ко мне, говорю, пойдем, сама выберешь.
– Конечно!
– Вы не против, если я вашу внучку с собой заберу ненадолго? И верну где-то через часик.
Денис сам усадил тщедушное беспомощное тельце в инвалидную коляску и покатил ее к себе.
Надин была у него впервые. Пока он катил коляску по длинному коридору, она с восторгом оглядывалась по сторонам. Убранство его квартиры казалось ей восхитительным, роскошным, при этом освященным его присутствием, что делало обычную квартиру похожей на храм. В комнате Дениса у нее закружилась голова, она стала задыхаться от волнения. Боже мой, она – в его комнате! Об этом не мечталось, не думалось! Денис поставил диск с медленной и тягучей музыкой, от которой щемило сердце и хотелось плакать то ли от печали, то ли от счастья. Затем он разложил перед Надин диски.
– Вот, смотри… Это классика рока, здесь свежие хиты, этого года…
– А это что играет?
– Нравится?
– Да.
– Энигма. Старая вещь.
– Можно ее взять?
– Конечно! Я ее тоже люблю. Рад, что у нас вкусы совпали. А теперь хочешь, покажу свои картины?
– Твои картины? Ты рисуешь? Ой, то есть, пишешь? Очень хочу!
Пока он раскладывал перед ней картины, чувство острого наслаждения пронзило ее – она в его комнате, она любуется его творчеством!
– Божественно, – шептала она в экстазе.
– Вот посмотри, здесь я хотел изобразить седьмое небо – вот туннель из облаков, пронизанный солнечным светом, вот силуэт ангела… Если ты немного знакома с религиозной литературой, то должна знать, что рай состоит из нескольких слоев, как бы этажей. С каждым этажом все больше красоты и блаженства. А седьмое небо – это вообще вершина наслаждения.
– Да, да, как я это понимаю! – лихорадочно кивала Надин. В этот момент она как раз чувствовала себя на седьмом небе.
– Слушай, тебе неудобно в этой коляске, давай я перенесу тебя на диван.
Он подхватил ее на руки и бережно усадил на диван, подоткнув под спину подушку.
– Удобно?
Но Надин уже не могла говорить от переизбытка эмоций, она только кивала головой. «А она недурна», – подумал вдруг Денис. В самом деле, ее бледное лицо порозовело, его залил тот нежный румянец, который украшает только белоснежную кожу очень светлых блондинок, синева под глазами придавала ей томность, а глаза сияли влажным, призывным блеском. Тонкая белая кофточка слегка сползла с плеча, обнажая его белизну. Ноги, длинные и очень стройные, безвольно свисали с дивана, но не бросалось в глаза, что эта девушка больна, – так, обыкновенная хорошенькая девушка присела на диван, небрежно откинулась на подушки, невзначай обнажив плечико и ножки.
– Может, выпьем вина? У нас есть очень хорошее, – предложил Дэн, оценивающим взглядом измеряя гостью, словно увидел ее впервые. «А она ничего… и при этом совершенно невинна!»
– Вина?.. Не знаю… Я никогда не пила… Но – давай! – Надин заговорщицки подмигнула ему. – Только бабушке – ни слова!
Денис удалился и через несколько минут принес поднос с бутылкой красного французского вина, шоколадными конфетами и сыром.
– Вот, пробуй – папа из Парижа привез.
Он разлил рубиновое вино в хрустальные бокалы.
– За удачу! – прошептал он.
– За удачу! – весело откликнулась она.
Тонко пропел хрусталь, они осушили свои бокалы.
– Божественный напиток, – прошептала Надин, закатывая глаза.
– Так давай выпьем еще! Теперь за любовь!
– За любовь!
Выпив два бокала, Надин, не привыкшая к спиртному, захмелела. Впрочем, во все продолжение этой волшебной, фантастической, невозможной встречи она чувствовала себя то ли пьяной, то ли помешанной, словом, состояние было такое, словно она вырвана из своего мира, из своей реальности и находится то ли во сне, то ли в мечтах, то ли в параллельном измерении. Денис развернул обертку и положил конфету ей в рот. Когда она приоткрыла крошечные детские губы, он не выдержал и, взяв из ее рук бокал, отставил его, а сам обнял ее, прижался к ее хрупкому телу и прильнул долгим и нежным поцелуем к ее губам. Она задрожала в его объятиях и тихонько заплакала.
– Ты чего?
– Не обращай внимания, это от счастья.
– Ты счастлива?
– Еще бы! Ведь я… люблю тебя… Давно… С того самого момента, как увидела в первый раз…
Денис поцеловал ее уже более уверенно после такого признания. Он даже почувствовал себя в некотором роде благодетелем, даря ласку этой убогой, больной девушке, которая, если бы не он, конечно, никогда бы не испытала радость любви и общения с мужчиной. Надин плакала, даже не пытаясь сопротивляться его настойчивым ласкам.
– Ты очень красивая, Надин, я хочу тебя.
– И ты говоришь это мне? Такой девушке, как я?
Денис, чувствуя, что она полностью в его власти, раздел ее. И вот она лежит перед ним – обнаженная, худая, вся трепещущая от смущения, рыданий и своей беспомощности, никогда не знавшая мужчин, девственница. Возбужденный сознанием, что он – первый, что он – любим этим жалким существом, что он – Бог для нее, Денис в исступлении принялся целовать ее, тормошить, ласкать, получая животное удовольствие от того, как пробуждалось, отдавалось ласкам это девственное тело. И, наконец, овладел ею…
Никогда не испытывал он подобных ощущений! Да, он знал много женщин. Но занимался любовью впервые с женщиной, которая любит. Он чувствовал, как ее любовь, страсть передается ему, как от бешеного биения ее сердца начинает учащенно биться и его пресыщенное холодное сердце. Она, слабенькая, беспомощная, больная, в момент экстаза передала ему такой мощный заряд энергии, какой никогда не получал он от искушенных женщин. Она же билась под ним, словно в агонии, плакала, судорожно сжимала его слабыми руками… Да, такого у него еще не было!
Когда он, наконец, отпустил ее, она была в бессознательном состоянии, совершенно опустошенная, обессиленная.
– Тебе пора, прелесть моя, – прошептал он, заботливо одевая ее. – Бабушка потеряет тебя.
– Но мы увидимся еще?
– А ты не жалеешь о том, что произошло?
– Нет, конечно!..
– Тебе не было больно?