Ожидание свободы. Роман

6

Хутор Захаровых находился между деревней и посёлком и занимал земли, лежащие по левой стороне реки. Этой земли хватало, чтобы прокормить десять коров и семью, состоящую из хозяина, Захарова Кондрата, его жены Веры и троих детей – Семёна, Анны и Миши. Двадцатилетний Семён был старшим и уже в полную силу помогал родителям по хозяйству. По национальности Захаровы были русскими, но об этом без надобности никому не говорили. Кондрат поддерживал хорошие отношения с евреями, проживающими в посёлке, не только из-за совместных коммерческих дел, а просто так, обладая общительным и добродушным характером. Дружил он и с двумя поляками, предки которых поселились в этих местах ещё в давние времена. Но единственным другом Кондрата был белорус Филипп Коньков. Вот с ним-то он мог и чарку выпить, и раскрыть свою душу. Друзья обсуждали и политические процессы, происходящие в стране, и своё положение в свете последних событий, понимая, что оно может оказаться незавидным.

Кондрат вышел из хлева и, посмотрев на восток, закрутил фитиль керосиновой лампы, чтобы она погасла. Следом из тёмного коровника вынырнул Семён, который как две капли воды походил на своего отца – такой же коренастый, жилистый и с правильными чертами лица.

– Батя, мы молоко сразу в посёлок повезём или сначала позавтракаем?

– Я думаю, приятнее будет предаться трапезе после поездки, но ты можешь перекусить и сейчас.

Семён похлопал себя рукой по животу.

– Я вчера вечером после окончания постных дней так наелся, что в животе у меня будет ещё долго полно. А сегодня должны приехать Коньковы с угощениями. Так что я воздержусь до общего стола. Кроме этого вечером пойдём колядовать по деревне. В общем, к нам пришёл праздник души и живота.

– Надо матери сказать, чтобы угощений и подарков наготовила побольше. К нам ведь в первую очередь компании будут заглядывать. Ладно, пошли в дом, немного погреемся, а потом развезём молоко. Начнём как всегда с маслосырзавода, а закончим еврейскими домами.

– Ты иди, отец, а я поговорю со Стрелковыми. Я их просил подождать.

Кондрат с прищуром посмотрел на сына:

– Я вижу, ты к ним неравнодушен, особенно к голубоглазой девочке с чёрной косой.

Парень не смутился под взглядом отца:

– А как тут быть равнодушным, когда Стрелкова Галина одна, без мужа, семь дочек старается прокормить, одеть, обуть и ещё грамоте обучить?

– Мы их и так не обижаем, работу всегда даём, хорошо за неё платим. После каждой дойки коров они всегда часть молока себе оставляют.

– Это так. Но я хотел бы с твоего согласия помочь, как ты говоришь, голубоглазой Клаве получить более достойное образование. Она очень умная, ловкая и к тому же красивая девочка, которая в скором времени превратится в прекрасный цветок. И я этот цветок не хочу никому отдавать. Я буду ей вместо брата.

– Откровенно, сын. Но я одобряю твои прекрасные стремления. Иди, поговори со Стрелковыми.

Галя и её девятилетняя дочь Клавдия стояли на дороге за сеновалом, прижавшись друг к другу. Семен, подойдя к ним, улыбнулся.

– Простите меня ради Бога, что заставил вас ждать на морозе.

– Мы не замёрзли, нас греет интерес в связи с твоей просьбой задержаться, – Галя освободила девочку из своих объятий.

– Чтобы вас не морозить слишком долго, скажу прямо, тётя Галя: я хочу заботиться о Клаве и стать для неё вместо брата.

– Вот так поворот судьбы! Ты слышишь, доча, что этот шустрый юноша тебе предлагает?

Клава перебросила свою длинную черную косу из-за спины на грудь и, ничего не ответив, лишь улыбнулась.

Галя опять обняла девочку.

– Чего молчишь? Сегодня, может быть, твоя судьба решается. Я – женщина опытная и знаю, что говорю.

Клава, теребя косу, хихикнула:

– Коль Бог не дал мне родного брата, то я не против стать сестричкой Семёну.

Галя отпустила дочку из объятий и воскликнула:

– Ну, идите же и пожмите друг другу руки!

Семён нежно взял маленькие худенькие ручки девочки в свои большие руки.

– Теперь мы – брат и сестра, до тех пор, пока ты не вырастешь.

– А что потом? – Клава посмотрела принцу в глаза.

– А потом будет так, как повелит нам Бог, и как подскажут наши сердца.

– Мудрые слова ты сейчас сказал, Семён. Поэтому я тебе доверяю свою девочку, дружите, растите, и я уверена, что у вас будет всё хорошо. Мы не прощаемся, поскольку вернёмся к обеденной дойке.

– У меня вопрос к тебе, Клава. Как ты такими маленькими ручками доишь коров?

– Я сильная и цепкая, вот, смотри, – девочка с силой сжала руку парня.

– Ого, ты уже вполне можешь за себя постоять. Не позавидуешь тому, кто тебя обидит. Но таких, я уверен, теперь вообще не предвидится, поскольку я с сегодняшнего дня становлюсь твоим рыцарем и буду защищать тебя от всех невзгод. Всё, я побежал в дом. Пора везти молоко в посёлок.

Отец с сыном вернулись из посёлка домой, когда зимнее солнце уже висело над лесом, окрашивая небосвод в жёлтый с розовым оттенок цвета. Хозяйка дома, поставив на стол жбан с молоком, кружки и положив рядом только что вынутый из печки каравай хлеба, с еле заметным напряжением посмотрела на мужа.

– Как съездили?

– Наш товар, слава Богу, – Кондрат перекрестился на икону, – пользуется спросом.

Вера поджала губы.

– Не волнуйся мать, Миша наш жив и невредим, кланяется нам.

Женщина перекрестилась.

– Слава Богу. Где же наш Мишенька? Чем занимается?

Дыбкин в субботу был в Витебске и гостил у своего друга. Тот тоже держал что-то наподобие ресторана. Вечером Дыбкин заглянул в заведение друга и встретил там нашего сына. Он играл перед посетителями на скрипке моего деда. Кстати, она очень дорогая, поскольку её делал сам Страдивари. На скрипке есть его знак. Но это не главное. А главное то, что как потом узнал Дыбкин, Миша участвует в собраниях меньшевиков и очень резко выступает против большевиков.

– Господи, политика до добра не доводит. Тебе надо срочно ехать в город и самому с ним поговорить. Пусть возвращается домой. Неспокойное время лучше пересидеть в деревне.

– Я об этом думал. Как только с отёлами коров разберусь, так сразу и поеду.

– Зря мы тогда с ним так строго разговаривали. Коль он хочет стать музыкантом, пусть им будет. А коровами есть кому заниматься. Вон Семён ни на шаг от тебя не отстаёт, еще нам помогают две семьи, они хоть и бедные, но добросовестные и добрые люди.

– Я сто раз уже пожалел, что тогда выставил его из дома. Но я ведь его не прогонял из семьи. Я обязательно с ним поговорю. А теперь ещё раз хочу сказать о делах наших насущных: нам следует увеличить торговлю своей молочной продукцией на базаре в посёлке по пятницам и воскресеньям. Поэтому к следующему базарному дню надо больше взбить масла и расфасовать его по фунтам. Маслом торговать выгоднее, чем молоком.

7

Солнце, которое ползло на запад по северному небосклону далеко от зенита, казалось Васе ослабленным. Через толщу холодного воздуха его тепло не могло проникнуть на землю. Парень подставил светилу свои порозовевшие щёки и, не почувствовав тепла, сказал:

– Тоня, несмотря на то, что твои щёчки бледные, ты всегда являешься моим солнышком, которое согревает душу.

Тоня печально улыбнулась и, посмотрев на небо, чуть слышно произнесла:

– Скоро моя душа будет где-то там, возле тёплого ласкового солнышка наблюдать за земной жизнью.

– Тоня, что с тобой? Ты раньше такой печальной не была. И почему ты говоришь о своей душе на небе?

– Она туда просится, а я её пока не пускаю. Мне хорошо с тобой здесь.

– Ты думаешь о смерти?

– Смерти нет. Мне вчера подружка приснилась, которая умерла в прошлом году. Так вот она мне сказала, что ей на небесах очень хорошо, тепло, и есть ей там не хочется. Она звала меня к себе, – девушка снова посмотрела на небо своими огромными грустными глазами, – а я пообещала прилететь к ней.

– Во сне можешь слетать туда, но только не наяву. Я без тебя не смогу жить. И как же можно оставить вот эту красоту, что нас окружает, наше поле, на котором мы сейчас стоим?

– Я буду наблюдать за ним сверху, а ты всегда сюда приходи и смотри на небо, и наши души будут встречаться, – девушка поёжилась, – Вася, у меня руки замёрзли.

Парень быстро спохватился, спрятал Тонины худенькие маленькие ручки в свой тулуп, прижав их к груди своими горячими ладонями. Девушка улыбнулась и прикоснулась ледяными губами к щеке парня, а потом прошептала:

– Сегодня я буду гадать. Интересно, что мне выпадет?

Вася прикоснулся к губам девушки и поцеловал её по-настоящему.

– В день Щедрицы ты будешь Щодрой. Так решили все деревенские, поскольку тебе нет равных по красоте и уму.

– Спасибо. Это для меня большая честь. Постараюсь до этого дня не улететь на небо.

– Тоня, я сделаю всё возможное, чтобы ты не испытывала никаких трудностей. Давай прямо сейчас заедем ко мне, я возьму дров, еды и устроим у тебя в доме праздник.

Тоня смутилась:

– Мне стыдно приглашать тебя в дом из-за нашей нищеты. И как на это посмотрят мои мама и папа?

Парень улыбнулся:

– Скоро всё изменится к лучшему. Я уже говорил со своими родителями. В общем, Тоня, жди сватов, потому что я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой.

От этих слов Васи смертельно бледные щёки девушки порозовели. Она уткнулась лицом в грудь парня и заплакала.

– Это я от счастья. Я тебя, Вася, тоже очень люблю. И буду тебе верной и преданной женой.

Коньков Василий хлестнул вожжами по кобыле. Та встрепенулась и понесла сани со счастливыми влюблёнными по ровному белоснежному полю в загадочное будущее.

А потом вечером и ночью молодежь, переодетая в цыган, медведей, с песнями и танцами ходила по улицам деревни, прославляя хозяев домов. После колядования девушки гадали на будущее.

Праздник продолжился и в день Щедрицы. Тоня, счастливая, с румяными щеками, с венком на голове и с лентами на груди шла впереди деревенской молодёжи под звёздным небом навстречу своей судьбе. Рядом с ней шёл Василий, мечтающий о ее скорых страстных объятиях в роли своей будущей жены. Над всей округой летели слова песни: «Щедрый вечер, добрый вечер».

Бог, возможно, наблюдавший с небес за происходящим праздником, думал, что в этом месте, несмотря на нищету, голод и смерти, люди счастливы и радуются жизни.

Через два дня после праздника Тоня улетела на небеса к подруге, а перед этим она предстала пред Богом и выслушала слова благодарности от него за свою чистую непорочную жизнь, получив разрешение видеть с высоты свои родные места и любимого парня Василия, которому в душе давно стала женой.

После похорон Тони её мать подошла к Васе, стоявшему у могилы любимой девушки, и взяла его за руку.

– Перед смертью доченька мне прошептала, что она всегда будет ждать тебя на вашем поле, а в ночь гадания ей привиделось облако.

У парня по щекам потекли слёзы.

8

Захаровы всей семьёй в полном составе почти целую неделю перед базарным днём, подменяя друг друга, сбивали масло при помощи двух специальных приспособлений, сделанных из дерева. Чтобы масло получилось высокого качества и с большим выходом, Кондрат сам лично контролировал необходимую для этого процесса температуру сметаны. А его жена Вера аккуратно закладывала в определённые формы, в которых получались брикеты, равные фунту, уже готовое масло. Последней стадией производства продукции была упаковка в вощёную бумагу. Этим приятным и не менее ответственным делом занимались дети. Кроме этого, к продаже готовили творог, который помещался под пресс для отжима. Сыворотка от него, также предназначенная для реализации, сливалась в большой бидон. Между молочными делами в пакеты раскладывались яйца по десять штук в каждый, и шматкам сала придавался товарный вид. В четверг вечером всё это было сложено в корзины, коробки и сумки. В обязательном порядке нашлось в них место и для нескольких головок сыра собственного изготовления.

В пятницу рано утром на двух лошадях, запряжённых в специально оборудованные сани, команда во главе с Кондратом, состоящая из его сына Семёна и Гали Стрелковой с дочерью Клавой, прибыла в посёлок на базарную площадь. Солнце ещё было где-то далеко за чертой горизонта, но на площади уже стояла людская суета. Торговцы со всей округи всё подъезжали и подъезжали. Были экипажи и из близлежащих районов, и из самого Витебска. Вскоре стали появляться и первые покупатели. На дворе было градусов десять мороза. Но людей это не останавливало. Базар в этих местах был делом святым и должен был состояться в любую погоду. Кондрат, поместив команду в стратегически удобном месте и окинув взглядом площадь, подсвеченную керосиновыми лампами продавцов, распорядился:

– Семён, ты остаёшься старшим. Как продавать товар, вас учить не надо. Кричите громче, завлекая покупателя. В этот раз можете использовать такую, например, фразу: «Сегодня в порядке исключения продукция Захарова продаётся дёшево. Однако качество её намного выше обычного. Для первых покупателей предусмотрена ещё и дополнительная скидка».

Семён улыбнулся, а потом захихикал:

– Батя, а ты не переборщил со скидками?

– Сегодня сделаем скидки, а в воскресенье вернём потери. Если хорошо сработаете, выделю вам денег на шоколадные конфеты, пряники и на всё то, чего ваши души пожелают. Клаве отдельно куплю тёплые зимние сапожки. Всё, работайте. А я пока прогуляюсь по площади, посмотрю, кто чем торгует. Да, чуть не забыл: ориентировочно за фунт масла можно просить пятьдесят копеек, за десяток яиц – десять копеек. Но смотрите сами, всё будет зависеть от настроения покупателей.

Захаров, в сумерках заметив на другой стороне площади знакомую личность с необычным товаром, прямым ходом направился туда. Подойдя к человеку, Кондрат усмехнулся.

– Шалом, Миха! Ма шламаха?

Дыбкин улыбнулся.

– Тов, тода. Вэата.

Захаров пожал руку еврею.

– Спасибо, дела тоже хороши.

Миша погладил морду коня.

– Удивительно слушать еврейскую речь из уст русского.

– А что тут удивительного, если ваша речь звучит со всех сторон. Хочешь-не хочешь, а научишься говорить по-еврейски.

– Главное то, что мы уже четыреста лет живём в этих местах дружно, помогая друг другу в разных делах.

– Это правда. Здесь белорусы, русские, евреи, поляки служат прекрасным примером добрососедства и взаимопомощи. Но меня сегодня интересует другой вопрос: как ты, мар Дыбкин, оказался рядом с этой лошадью?

– Не с лошадью, а с клячей, которая в базарный день и гроша ломаного не стоит, – неожиданно появившийся Филипп Коньков пожал сначала руку Кондрату, а потом Мише.

Дыбкин хмыкнул.

– Этой кобыле цены нет. Она молодая и породистая, а что бока впалые и рёбра видны, так это дело поправимое. В хороших руках лошадка быстро приобретёт породистую осанку.

– Удивляюсь я тебе, Миша, что ты такому специалисту в конном деле, как я, мозги пудришь. А что с тебя взять: еврей есть еврей. Забрось тебя на Луну, ты и там таким окажешься. Ладно, говори, сколько за неё хочешь?

– Учитывая наши дружеские отношения и исключительно из уважения, так уж и быть, продам за пятьдесят рублей.

Филипп усмехнулся.

– Ого, что-то от такой цены я стал сомневаться в нашей дружбе. Повторяю, это кляча. Её даже за пятнадцать рублей на колбасу не возьмут. Но я, как друг тебе, даю двадцать рублей и быстро увожу лошадь в тёплую конюшню на откорм. Но вот боюсь, что не доведу, бедное животное может по дороге сдохнуть.

– Если я тебе продам за двадцать, и об этом узнают другие евреи, меня поднимут на смех.

– Ладно, даю двадцать пять рублей чисто из жалости к животному, и ни одна еврейская душа о цене лошади не узнает. Точнее, мы всем скажем, что ты мне продал почти труп за сорок рублей. Это подтвердит и Кондрат.

Захаров стоял возле лошади, поглаживал её и еле сдерживал смех.

– Я могу сказать и за пятьдесят.

Дыбкин хмыкнул.

– «За пятьдесят» говорить не будем. Не поверят. Ладно, давай двадцать шесть рублей и забирай элитного коня.

– По рукам, – Филипп отсчитал деньги, передал их Дыбкину и взял коня под уздцы. Теперь, мар Миха, расскажи-ка нам, как к тебе попало это бедное животное?

– Я расскажу, но пусть это тоже останется между нами. Неделю назад ко мне пришёл цыган Вася и попросил денег в долг, оставив в залог коня до этой пятницы. Мы договорились, что если он не возвращает мне деньги до четверга, то кобыла остаётся в моей собственности навсегда. Как видите, деньги цыган не вернул, вот я с этой бедолагой и оказался на базарной площади, поскольку кормить мне её нечем. Своему коню корма хватило бы.

– Сдаётся мне, лошадка имеет тёмное прошлое. Про сумму долга я уж спрашивать не буду. Знаю одно: ты, Миша, в проигрыше не остался, – Филипп погладил кобылу по острому хребту, – пошли, Милка, буду тебя откармливать.

Лошадь, почувствовав ласку в словах нового хозяина, преданно посмотрела на него и, боднув его головой, потянула Конькова с площади подальше от людей.

Кондрат, сказав Мише «шалом», догнал Филиппа и покачал головой.

– Зачем тебе эта рухлядь?

– Она на самом деле породистая, и после двух месяцев хорошего ухода ты её не узнаешь, а продам я её кому следует не за двадцать пять рублей, а за сто. А сегодняшнюю сделку надо отметить. У меня есть медовуха. Пошли к моим саням.

– Я сейчас схожу, посмотрю, как мои там торгуют, и подойду.

Базар набирал силу. Вся площадь была уже полностью занята торговцами и покупателями. Солнце на горизонте выбросило первый холодный луч, и базар ещё больше оживился. Кондрат издалека услышал голоса Гали и Семёна, которые по очереди кричали: «Сыры, масло, сметана, молоко, творог. Всё очень высокого качества, но только сегодня по самым низким ценам!». Захаров, подойдя к своей команде и увидев возле неё очередь из нескольких покупателей, удовлетворённо улыбнулся и сам быстро обслужил двух клиентов, продав им масло и сало. Потом Кондрат погладил Клаву по головке и улыбнулся.

– Молодец, девочка, на сапожки ты себе уже заработала. Теперь на очереди конфеты. Но я тебе в любом случае их куплю, как и пряники.

Когда солнце достигло середины неба, базар стал затихать. Люди, продавцы и покупатели, зарядившись положительной энергией от общения между собой, от шуток, прибауток и смеха, оставшись довольными жизнью, стали разъезжаться по домам. Впереди был февраль, а потом октябрь 1917 года. Людей ждали великие потрясения, замешанные на крови, страданиях и горе. Но базарная площадь в посёлке, несмотря ни на что, по пятницам и воскресеньям продолжала жить своей базарной жизнью, давая людям душевный отдых.

Глава вторая