Маяки

– Я курить, – я встал и вышел из офиса. На улице я закурил.

Через минуту, к моему удивлению, на улицу вышла и Веснина. И тоже закурила.

– Ну что ты, обиделся?

Я с удовольствием, хоть и не без удивления, отметил это вот «ты».

– Старенький я уже обижаться, – сказал я.

– Хм, – по лицу Даши было видно, что я кокетка. – Тебе сколько – тридцать пять?

– Тридцать шесть, – я многозначительно поднял палец вверх.

– Одногодки, выходит. Семьдесят девятого же?

– Его.

– А месяц?

Я хотел сказать что-то несмешное про знаки Зодиака, но вовремя сдержался.

– Октябрь. Десятое десятое. Магическая пара цифр.

– Я старше даже, – ответила Веснина. Я помнил, что день рождения у неё был в мае, и что по гороскопу она была совершенно не подходящий мне Телец. – А что в твоих цифрах-то магического?

– Ну как, ты не чувствуешь, что ли – десять десять. Это ли не магия?

– Неа. Не чувствую. Докурил? Пошли? – сказала Веснина.

Я вдруг понял, что и сейчас она командует мной, совершенно, как тогда. Осознанно? Может быть, она меня всё-таки узнала? Или она всегда была и есть ведущая? Дело в том, что в паре никогда не бывает двух ведущих, считал я. Или двух ведомых. Никогда. Такие пары просто крайне неустойчивы и распадаются так же быстро, как распадаются магниты одного знака.

Мы вернулись. Я решил все-таки ещё раз потрогать быка за рога.

– Даш. Тогда… Ну, четыре дня назад… Я вопрос про кофе тебе задать успел, а вот ответ получить – нет. Ну помнишь?

– Помню. Красивый тот выдался день. Как забыть? У меня, кажется, сотрясение было. К врачу, может, и зря не пошла.

– Да, ударилась ты неудачно, – промямлил я.

После паузы Веснина сказала:

– Ты не хочешь извинитиься?

Я растерялся и решил переспросить:

– Извиниться?

– Ну да.

– За что?

– Ну… Это же ваша разборка, ваши проблемы. А сотрясение у меня.

– Моя разборка? Мои проблемы? С чего это ты взяла?

– Димитров говорил, – Веснина оторвалась от своих бумаг и вспомнила что-то. – Тебя в больницу увезли, Димитров приехал и рассказал, что вы свои какие-то старые бандитские дела здесь решали.

«Вот это да, – подумал я. – Ну и сука».

А самое-то главное – зачем? Значит ведь было – зачем. Димитров просто так такие вещи не говорит.

– Ну хорошо… Даша… Если это мои разборки были. То прими мои самые глубокие и самые искренние извинения.

Веснина немного подумала, потом равнодушно сказала:

– Принимается.

Мы поскрипели каждый своей работой. Затем я вспомнил, зачем вообще затеивал этот разговор.

– Даша, так как насчёт кофе? – меланхолично сказал я.

– Кофе?

– Ну да… В тот день, про который мы только что говорили. Я тогда приглашал тебя на самый лучший в Минске кофе. Нас просто прервали.

– Кофе, – сказала Веснина. – Как интересно. Ты отчего то решил, что меня можно склеить?

– Действительно… Что это я…

По-моему Веснина играла со мной в какую-то странную игру, правил которой я никак не мог понять.

Я был жалок. И моё бормотание, даже, наверное, не было различимо. Тут дело немного поправил открывший дверь и замерший на пороге с трубкой Димитров. Он победно пыхтел ею прямо нам в офис.

– Змитер, – сказал я как можно более ровно. – Я, как ответственный за пожарную безопасность, прошу покинуть помещение.

Димитров мутно посмотрел на меня. Вспомнил, кто я. И что здесь делаю. В его воспоминаниях значилось, что я директор и что действительно отвечаю хотя бы за то, чтобы книгарня не сгорела.

– Твоя правда, – сказал Змитер. – Пойду на улицу.

– Я с тобой, – сказал я.

– А Дарья Святославовна? – спросил учтиво самый главный директор.

Надо же. Я за все время так и не узнал, что отец у Весниной, оказывается, прям целый Святослав.

– А Дарья Святославовна курила только что, – сказал я. – Тем более, что есть, о чем пошептаться.

Мы вышли на улицу, я тоже закурил.

– Слушай, а чья это была разборка, когда приезжал Денис с войсками? Моя или твоя? – спросил я.

Димитров задумался, затянулся своей трубкой, потом долго выдыхал.

– Как быстро распространяются сведения среди работников организации, – сказал он достаточно сложную фразу без запинки.

– Быстро, – согласился я.

– Пошли, выпьем, – предложил Димитров радушно.

– Не пью, и не отучишь, – сказал я.

– Ну, тады я, – сказал Змитер, достал свою бутылочку и отпил из неё.

Докурили и вернулись в офис. Димитров выпил остатки чая в своей кружке, пожевал чаинки и сказал:

– Каппадокия.

Змитер иногда произносил странные слова по пьяни, я уже перестал на это обращать внимание, Даша же посмотрела на директора и протянула ему список. – Я поеду по организациям, которые могут быть нашими субарендаторами, – сказала Даша. – Это их список. Сегодня, может, вернусь. А может быть, и нет.

– Возвращайся обязательно, – сказал я. – Вечером должно быть интересно.

– Ага, – с пониманием ответила Даша.

– Всего хорошего, – сказал Димитров.

– До свидания, – сухо попрощалась Веснина со Змитром и сделала мне ручкой. – Чао.

Я сделал ей ручкой в ответ.

22.

Через час Димитров допил то, что осталось. Потом стал задвигать мне концепцию развития книгарни, но я сбежал от него в торговый зал к гандляру Рыгору. Потом Димитров сделался кратковременным, но частым посетителем соседнего ресторана. Туда он отлучался раз в полчаса. В перерывах он долго мусолил свою трубку, пытался меня обнимать, когда я тоже выходил на перекур. Называл своим лучшим другом.

Потом внезапно он решил поговорить о делах.

– За бабки ты не бойся. Будут.

Это был уже более интересный поворот в разговоре.

– Ты просто не знаешь… Как у меня устроено. А устроено у меня так, как в пирамиде.

– Действительно, не знаю, – сказал я.

– Воот, – протянул Змитер и стал выбивать из трубки табак. – Я беру деньги у следующих заказчиков… Ну тех, кто будет у меня издаваться, – здесь Димитров издал звук, похожий на икание. – И перекрываю свои долги по предыдущим. С открытием книгарни у меня сейчас три больших заказа всплыло. Понял?

Я понял. Очень просто, берём деньги со следующих заказов, закрываем предыдущие. Ничего сложного. Кроме одного. Когда-то заказов впереди может не оказаться. Наши дела шли очень хорошо.

– Да ты Мавроди, – глядя в одну точку на земле, сказал я.

Димитров промолчал. Он был занят. Подсчитывал в уме, сколько времени прошло с прошлого посещения ресторана. Получалось, что много.

– Я скоро вернусь, – сказал Димитров и неровной походкой пошёл по знакомому маршруту.

Потом Димитров приглашал быть крёстным отцом его дочки, которая должна была появиться меньше, чем через месяц. Обещал, что обязательно сделает мне визу на несколько лет и познакомит с послами Польши и Германии. Предлагал взять любую книгу из торгового зала в подарок – видимо этого требовала его щедрая сейчас душа. Потом Змитер купил баранок в ближнем гастрономе и кушал их с чаем. Видимо, ужинал. А потом мне всё это смертельно надоело, и я поехал домой.

23.

Моя квартира представляет собой стадион. В зале стоит теннисный стол. На двери моей комнаты дартсы. В кухне стоит детский бильярд. Когда приезжает дочка, длинный мой коридор превращается либо в футбольное поле, либо в хоккейную площадку.

Мне нравится моя квартира. Не нравится, что половина акций жилища принадлежит жене, но пока над квартирой висит кредит, особенно можно не беспокоиться. Совсем по-другому бы я запел, если бы жена заплатила свою часть кредита. Но я приучил себя об этом не думать, чтобы лишний раз не отравлять себе жизнь.

Я разулся, проходя мимо ванной, включил набираться воду. По инерции включил ТВ, хотя ни снукера, ни биатлона на этой неделе не было. И пошёл снимать одежды в свою комнату. Когда я был уже в трусах, в дверь позвонили. Я выругался. Дело в том, что в основном в дверь мою звонили или попрошайки, или адвентисты не помню какого дня, или продавцы коровьих лепёшек. Одевать ради них халат не хотелось. Я решил подождать – обычно они после первого же звонка благополучно уходили. Но когда в дверь позвонили снова я разозлился и как был, в трусах, пошёл открывать. Если будут что-то впаривать, как раз скажу, что я потому в трусах, что только что из казино. И денег никаких нет. Я открыл.

На пороге стояла Веснина. Раньше я, как оказалось, никогда не оторопевал. Потому что оторопел впервые в жизни я только сейчас.

– Привет, – весело сказала она.

Не спрашивая, вошла в коридор. Положила сумочку на рыбацкий стул, сидя на котором, я никогда не ловил рыбы. Сидя на этом стуле, я обычно обувался.

– А ты не так плохо ещё выглядишь, каким кажешься в одежде, – сказала Веснина. Я немедленно подтянул живот и распрямился, чтобы выглядеть ещё лучше.

– Одеваешься просто плохо, – сказала Даша. – То ли вкуса не хватает. То ли денег.

– Есть всё, кроме денег, совести и жалости к врагам, – произнёс я какую-то чушь.

Веснина огляделась.

– Хорошая квартира у тебя. Большая.

Я опомнился и кинулся за халатом, по дороге я прокричал:

– Не совсем-то и моя. У жены половина. Большая.

– Половины, Александр Николаевич, они всегда равные, – без интонаций учительства сказала Веснина. – Большая может быть только часть.

– Спасибо, – я вышел уже в халате. У меня был тяжёлый махровый халат богатого тёмно-синего цвета. Я выбирал его долго – так долго из одежды я, кажется, не выбирал ничего – и гордился своим халатом. – Чаю?

– Ну, вот халат же себе смог купить, – не обратила внимания на вопрос Веснина.

– Это от дедушки просто. В наследство, так сказать.

– А чего не от бабушки? – спросила Веснина.

– Бабушки у меня не было, – опять понёс я какой-то вздор, о чём внутренне горько сожалел. – Чаю, говорю?

– Пойдем лучше погуляем, – просто сказала Веснина.

Я внезапно вспомнил это «будем гулять». Так она мне сказала тогда, пятнадцать лет назад. Когда я от робости и застенчивости не предпринимал никаких шагов сам.

– Кто же лучше нас пойдёт, пойдём конечно, – обрадованно ответил я. – Можно, я в халате? Ну, раз уж он мне идёт?

– Можно, – улыбнулась Веснина. Наконец-то я, кажется, сказал что-то приличное.

– Сейчас, только тапочки найду, чтобы комплект, – я быстро забежал в комнату, скинул халат и в задумчивости посмотрел на свадебный костюм моего друга Пиноккио. Дело в том, что однажды я взял этот костюм, чтобы участвовать в массовке на съемках фильма. Да так он и висел с тех пор у меня, не нужный пока ни мне, ни Пиноккио.