– То есть, на человеческий фактор?
– То есть, да.
– А известно ли вам, многоуважаемый, Зигмунд Фрейдович, что в восьмидесяти случаях всех смертельных аварий, причиной трагического конца служит как раз-таки человеческий фактор? Человек – существо слабое и непредсказуемое. Может, у него жена загуляла? Или ребёнок заболел? Может, сон плохой увидел? И ещё – миллион всяких «может»? Так вот вы и подумайте – может, ну его, на фиг!
Аргумент, конечно, весомый, что там говорить, но там – на дороге, разве могло мне прийти в голову что-нибудь подобное!
«Это что же получается, – подумал я тогда, – вся эта экстремальная ситуация касается исключительно меня одного?»
Короче, сижу и глазами хлопаю. Повторяю, как заведённый: Ликино-Дулёво, Курово-Александровское, Усолье-Сибирское! Ликино-Дулёво, Курово-Александровское, Усолье-Сибирское! Ликино-Дулёво, Курово-Александровское, Усолье-Сибирское!
И уже, когда подумал, что всё – конец света, уже руки на груди сложил, чувствую внутри приятное и, как бы сказать… понятное тепло. Вот! Знаете, будто грелку проглотил! Качаюсь в такт движения, машина идёт ровно, плавно и никакой опасности больше не существует. Была, да вся вышла. Наверное, что-то подобное
8.
испытывают космонавты, когда преодолев земную гравитацию, погружаются в невесомость! Это, знаете, что было? А вот никогда не догадаетесь. Это оно тогда первый раз меня и посетило, моё «Я». Устроилось на насиженном месте и просто так, будто ничего особенного, будто мы в домино играем, бормочет:
– Ну что, чувак, обкакался?
– Близко к тому, – признаюсь, а сам ещё не до конца понимаю, кто это.
– Объясняю – все эти твои неожиданные переживания – исключительно результат нашей встречи! Просто ты посмотрел на всё моими глазами.
Только тут понял – кто это!
– А, может, моими?
– Да нет, чувак, именно что – моими, а это, поверь, не одно и то же. Теперь ты понимаешь, от чего я тебя избавил?
Тут машину качнуло, да так, что козлобородый ударился ухом об дверь. Проснулся и орёт – какого, типа, хера? И – в лоб отточенным движением. Мне хоть и больно, но сижу, молчу. Делаю вид, что на Луне.
Одноглазый защитился.
– Отстань от него, в этом месте всегда трясёт. Забыл?
– При чём тут! Ты послушай, чё он несёт!
– Ну и несёт, – сказал одноглазый, – и что? – Потом снова буквы называет. –Е…М…Ш…К… С сумасшедшего какой спрос!
Послушал малость – вроде угомонились. И машина снова перешла в плавный режим. Настолько плавный, что я ещё подумал – какое ровное переключение скоростей, прям ни сучка, ни задоринки!
– Давай потише, – попросил я «Себя». – Ты ещё здесь?
– Здесь, – сказало «Я», – но только на минуту. Значит, слушай и запоминай. Тот мир, который ты только что видел – он и есть то, что существует на самом деле.
– Да ну? – удивился я.
– Болт гну! – Ёрничать в такой ситуации! – Надо тебе это?
– Мне? Нет.
- Вот я от тебя и ушёл. Поэтому и ушёл, понимаешь? Чтобы ты с ума не сошёл! Мир – это белый лист и каждый из нас разрисовывает его кистью своего воображения. Когда краски заканчиваются, на помощь приходят общественные институты со своими законами, императивами и моральными кодексами. А ещё есть политика, история, Фонды спасения и прочая мишура! Красок, знаешь, сколько? Боюсь, что никто этого не знает! А, главное, человеку уже никогда не вырваться из этого бесконечного художественного процесса. Но попадаются редкие идиоты, типа тебя и вот тогда с ними происходит нечто вроде того, что сейчас произошло с тобой. В смысле, со мной. Это я для примера, ты, надеюсь, понял? Так что давай, скажи мне «спасибо», чувак, и до новых встреч! Рисуй дальше! И убери ты руки с груди – смотреть противно! Раз, два, три!
Открываю глаза и о, восторг, о, небеса – всё, как прежде! Даже ещё лучше! Просматривается буквально каждый листик на дереве! Каждая росинка на травинке переливается всем цветами радуги! И их гораздо больше, чем принято считать – цветов этих! И всё в кайф! Как-то в детстве родители возили меня в Польшу. Всего-то – в Польшу. Но и этого оказалось достаточно, чтобы понять, что кроме серого цвета существуют ещё и красный, и голубой, и чёрт его знает, какой ещё! Без названия! И мне, пацану без слуха и голоса, всё время хотелось петь! Тогда – не стал Постыдился. Чужбина всё-таки! А тут, сидя на заднем сидении спецавтомобился, несущего меня по просторам родимой стороны, я не сдержался и заорал во весь голос:
9.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
Что было с моими сопровождающими – вы не представляете! Козлобородый бросился меня душить, одноглазый через сиденье разводил ему руки, оба ругались матом и плевались слюной. Машина тормознула посреди небольшого населённого пункта и только тут ребята слегка поостыли.
– Ну его на фиг, – сказал козлобородый в сердцах, поправляя на поясе рубашку. – Перекур!
И они оба куда-то отошли. Выйдя из машины, я понял, что – в небольшой магазинчик, стоявший прямо у дороги. Ясно, что остановка плановая, это значило, опоздай машина хоть на минуту, меня точно бы придушили! Не сомневаюсь – придушили и сказали бы, что так оно и было! И никакое «Я» бы меня не спасло – вот ведь беда! Но только оно об этом, конечно же, не знает! Это детская болезнь любого «Я» – считать, будто оно бессмертно!
Впрочем, что-то оно для меня всёже сделало! Или сделал? Я – это вообще он или оно? Как правильно? Вопрос, конечно, интересный, но тогда я думал совсем о другом. Я думал о невозвратимых утратах, которые бы я понёс в случае собственной смерти. Вот просто – даже в течение ближайших пяти минут! Ну, во-первых я никогда бы не увидел этого райского уголка с пряничными домиками, бисквитными тротуарами и вечнозелёными скверами, источающими божественные ароматы ладана и смирны! Чего стоил один только магазинчик, куда, измученные моим нервическим поведением, простодушные русские пареньки ушли, чтобы прикупив на последние копейки пачку «Примы», устало опуститься на карамельную завалинку шоколадного сельпо и обильно пустить дым в глаза! «Улица «Дары Волхвов» – прочитал я на табличке, прикреплённой к леденцовой стене магазина гвоздём из сусального золота! Конечно, меня здорово тянуло попробовать всё это великолепие на зуб, но я твёрдо решил не поддаваться ложному искушению и оставаться возле машины. Понятно, что столь ослепительная картинка, возникшая перед моим изумлённым взором, являлась прямым следствием недавней встречи с предательски сбежавшим «Я» и мне не оставалось ничего другого, кроме как мысленно поблагодарить его за заботу! Но вот вопрос: откуда я вообще мог знать, как пахнет смирна?
Сопровождающие, видно, были абсолютно спокойны за мою персональную сохранность и стойко отбывали, отмерянное им служебным предписанием, время. У самого входа в магазин скособочились несколько столиков, укрытых брезентовым навесом, навязчиво сообщающим посетителям о жизненной необходимости непрерывного употребления Кока-Колы. Скособочились – по-моему, неплохо. А? Вообще-то, столики как столики. Но, когда скособочились, всё же как-то лучше!Скажите? Извините, продолжаю.
С неохотою, но с необходимостью парни пропустили по бумажному стаканчику «Американо» и съели по огромному сэндвичу с тунцом, заев всё это, на всякий случай (какой случай?) порцией картофеля-фри. Я с облегчением перевёл дыхание – ароматы фастфуда окончательно вернули меня на грешную землю!
Выкурив по второй, они, наконец, решили продолжить путь.
– Хоть бы кусочек хлеба завернули, – проворчал я, садясь в машину.
Но мне не ответили.
Тогда я спросил, долго ли ещё?
10.
– Где-то час, – расщедрился одноглазый. – Но я бы на вашем месте не слишком то спешил.
Машина тронулась и каждый вернулся к своему привычному занятию. Через несколько километров встали на железнодорожном переезде. Стояли уже несколько минут, а поезд всё не шёл и не шёл. Семафор нудно мигал предупреждающими огнями и от этого у меня вскоре начало рябить в глазах. Одноглазый, однако, счёл это зрелище не только забавным, но и практичным.
– Левый, правый. Левый, правый, – повторял он вслед за сменяющими друг друга красными кружками.
– Когда я вижу проходящий поезд, – сказал я, почувствовав, что одноглазый вполне удовлетворён ходом эксперимента, – меня всё время тянет куда-нибудь уехать. Неважно, просто запрыгнуть в вагон и – только меня и видели! У вас такого не бывает?
– В детстве я был слишком любопытным пацаном, – казённо, будто делал доклад, сказал одноглазый. – Левый, правый… Левый, правый… Никому не верил на слово, всё хотел увидеть своими глазами и потрогать своими руками. Каждый раз, делая мне очередную примочку и или накладывая повязку, родители предупреждали, что ничем хорошим это не кончится. И были правы. Левый, правый… Левый, правый… Кто-то сказал, что если долго смотреть на огонь, увидишь картину происхождения Вселенной. Я пытался раз, другой, третий… Ничего! Может, надо просто поменять угол обзора, подумал я и как-то во время похода, оставшись у костра на ночное дежурство и в сотый раз не достигнув желаемого эффекта, я приблизился к огню настолько, что напрочь спалил себе глаз отскочившей искрой. После этого случая я стараюсь на всё смотреть издалека, при том, что возможности мои, как вы сами понимаете, сократились ровно в два раза!
Я такой человек, что мне нельзя ничего рассказывать. Или показывать. Слишком погружаюсь в сюжет. Например, выходя из кинотеатра, потом долго ещё не могу сообразить, где я и что я. Пока придёшь в себя, отстроишься, а там уж какая-то новая история, и ты снова в ней с потрохами. Так на реальную жизнь ничего и не остаётся. Может, когда моё «Я» говорило обо мне, как о конченном человеке, намекало именно на эту мою дурацкую способность? Или, точнее, изъян?
