Одно предательство неизбежно влечет другое, это та самая кармическая паутина, о которой говорил тогда Птица. Я пытался вспомнить хоть один хороший поступок, сделанный за свою жизнь, но тщетно – насколько хватало памяти, все было намертво схвачено – глупость цеплялась за глупость, грех за грех, и цепочка эта уходила куда-то в беспросветную мглу. Казалось, что я всю жизнь плыл по течению, сам того не зная, выполняя некую страшную программу. Ведь каждое действие несло свое следствие. «Потому что, Андрюша, все упирается в мотивацию» – словно надпись на немецком кладбище маячат строгие слова философа.
Поезд остановился. Белорусское небо, прежде прекрасное и бездонное, было похоже на надгробие, некогда так заманчиво шелестящие звезды теперь напоминали вколоченные намертво гвозди. Было душно, вся реальность казалась гробом, закопанным очень глубоко, из которого мне уже никак нельзя было выбраться. Да и куда убежишь от себя?
Каждый неправильный поступок, каждый неиспользованный шанс, оставляли гнойные раны в душе – что-то подобное я переживал во время прошлогодней поездки в Питер, но тогда угроза прошла мимо. Сейчас надежды на это было мало.
Снова и снова возникала сцена с жуком. В июле, во время велосипедной прогулки по Куршской косе я наблюдал странную картину: блестящий жук отчаянно барахтался в паутине, пока паук со зловещей уверенностью стягивал сеть. С каждым движением паука силы жука ослабевали, и, казалось, исход битвы предрешен. Возникла мысль: может быть, стоит помочь жуку? Но тут же ее перекрыла другая: зачем вмешиваться в кармические взаимодействия? Пусть все будет по мудрым законам природы. И вдруг жук, сделав какое-то титаническое движение, разорвал свои узы. Ошарашенный паук, по-видимому, еще не мог поверить произошедшему, в то время как героическое насекомое, сидя на цветке, торжественно потирало лапы. И вот, как ни в чем не бывало, оно величественно взмыло и растворилось в небесной глади.
«Так и душа, так и душа, наверное, может порвать кармическую паутину. Но после того, как я отказался помочь жуку, мог ли я сам рассчитывать на помощь свыше?»
Черный Петр приближается
Наконец наше мрачное путешествие подходит к концу – нас встречает не менее мрачный Петроград. Бездонная затягивающая и пережёвывающая миллионы судеб дыра, частично принадлежавшая загробному миру, если верить поэту Андрею Белому. Мертвой удавкой стягиваются кольца окружной, словно капельницы над беспомощным телом торчат черные трубы, будто некое загробное пространство проплывает Купчино. Там, где-то вдали, нас ждет серый многострадальный дом, в котором через какой-то месяц произойдут невообразимо чудовищные события. Стремительно проносится источающий даже летом мертвенный холод Обводный канал, за ним красный дом с впалыми окнами-глазницами, застывший в страшном нечеловеческом крике, словно увидевший нечто такое, что невозможно пережить
В столовой на Витебском вокзале я вручил Лене картонную тарелку и попросил записать мои хорошие качества. И вот что она записала:
1) Честность
2) Ум
3) Смелость
4) Доброта
5) Искренность
6) Глубина
7) Сострадательность…
Каждый пункт был похож на издевательство. «Да что же это такое? Похоже на то, что она пребывает в каком-то параллельном мире, будто бы все эти четыре года она жила не со мной, а с выдуманным ею человеком».
С вокзала мы отправились в Купчино, на квартиру к Ивану Лернеру. В первый наш приезд в Питер, мы познакомились с одним из представителей антропософского общества – еще в 60-х он подпольно издавал переводы доктора Штейнера29, странного философа предлагавшего точное научное знание о духовном мире30. За эту пропаганду он вскоре был вызван в КГБ и изгнан за пределы города. Иван представлял собой типичного питерского интеллектуала, из тех, чей портрет можно было нарисовать так: крошечная коммунальная квартира, и книги, книги, книги, насколько хватает глаз. И вот то крохотное пространство, что остается без книг – это и есть питерский интеллектуал. Таким был Лернер – вся его жизнь, как статуя, высеченная из великих истин – сплошные нравственные принципы, никакого эгоизма.
Станция Купчино, путь под мостом, бензоколонка, школа, серая 10-этажная коробка за зеленой полосой, старенький лифт, 10 этаж, сложная комбинация замков и вот мы снова в этой квартире! Год назад мы с нее начали свою одиссею по Питеру, сменив 5 мест и теперь снова вернулись сюда. И вот нас встречает знакомый типографский запах. Куда не кинешь взгляд, тянутся книги, сотни, тысячи книг. Еще недавно это было бы для меня раем, но теперь книги вызывали тревогу. Эти тексты напоминали омут, в который можно было ринуться с головой и уже никогда из него не выбраться.
В единственной комнате, где едва можно было протиснуться, на стуле под портретом доктора Штейнера, лежал сюрприз. Арахисовые козинаки, пакет дорогого клюквенного морса, открытка с рыжим гномиком чем-то напоминающим хозяина квартиры. Рядом лежала записка:
«Дорогие Андрей и Леночка. Извиняюсь за бардак. Уезжал в спешке и не успел толком привести все в порядок. Я надеюсь, вы не осмелитесь меня обидеть и будете пользоваться всем, что вам понадобится – в шкафчике возле раковины чай, кофе, цикорий – все, что найдете ваше, в оконном проеме лежат сухофрукты. Буду очень благодарен, если иногда вы будете подбрасывать корм птичкам (на балконе я сделал для них кормушку). Ваш И. Л.»
– Какой же он все-таки милый, – будто из далекого прошлого звенит Леночкин голосок.
Просто невыносимо милый, – проносятся мрачные мысли, – если бы только он знал, какую змею он решил пригреть на своей груди.
Заглядываю в «портал» (так я называл маленькое пространство за шкафом, служившее Ивану спальней). Там все те же скорбные лица икон осуждающе глядят на меня.
Из-под груды книг раздается звонок, кое-как нахожу трубку, оттуда раздается утонченный голос Лернера (как будто он за нами следил):
– Андрей?
– Да, Иван! Рад вас слышать.
– Я сейчас из Дорнаха31 звоню, здесь очень дешевая связь. Но к делу. Как вы добрались? Все ли хорошо у вас?
– Да, в целом все хорошо, только у меня вот какая-то августовская депрессия. Наверное, это укоризненный Уриил сверлит взглядом из облаков32
– Вы меня удивили. Никак не ожидал от вас подобных настроений. Да и время Уриила уже закончилось. Вы же знаете – сейчас только завязывается битва Михаила с Драконом33, время собрать всю свою волю в кулак. Начинается эпоха мужества и сейчас вы должны стать надежной опорой для Леночки. Но к делу. У меня в оконной раме, рядом с сухофруктами лежат хорошие гомеопатические капли. Их разработали антропософские врачи по указаниям Доктора34. Они очень тонким образом действуют на эфирное тело, восстанавливая его связь с астральным телом и «Я»35. Когда у моей бывшей жены были проблемы (а там такой ужас был, что страшно представить), я ей возил их, и она только ими и спасалась. Так что запишите – авось вам они тоже помогут.
– Да ладно, не стоит, я как-нибудь уж своими силами.
– Ну, смотрите, это дело запускать нельзя. Вы же не только о себе, но и о супруге должны думать. Ну да ладно. Я вот что вам хотел сказать. В соседней квартире живут молодые люди – брат с сестрой, они появляются достаточно редко, но на всякий случай, если вдруг вы столкнетесь, скажите, что Иван в Москве, а Лена – моя племянница. Можете ли вы пойти на такое лукавство?
– Смогу, – ох, да разве же это лукавство? Если бы он знал, на что я способен. Каждое слово, колет как игла.
– Вот и замечательно. И еще небольшая просьба: вы не могли бы сложить фотографии и репродукции из «портала» (или как вы это там назвали?) в аккуратную стопочку?
– Да, конечно.
– Спасибо вам. Я очень рад, что моя квартира под надежным присмотром. Ну что вам еще сказать? Дракон приближается. Мужайтесь.
В нервном оцепенении я положил трубку. Из беспросветной груды книг на меня глядело инопланетное лицо доктора Штейнера, каждая черточка которого как будто обозначала след от нечеловеческой духовной борьбы. На кухне была другая его фотография, сделанная в молодости – обыкновенный интеллигентный молодой человек в очках, лицо-одуванчик, ничем не предвещавшее грядущих сверхъестественных потрясений. За какие-то пару десятков лет облик изменился до неузнаваемости, превратившись в изъеденного мудростью старца. В какую бездну заглянул этот человек, какие великие и быть, может быть, страшные тайны открылись ему, так исказив его лицо? Иногда казалось, что его глаза будто некие доисторические птицы пытались взмыть с изборожденной морщинами кожи, на что-то воодушевляли, призывали вверх, к битве, к духовному подвигу, без которого никак невозможно преодолеть плен затягивающей как болото материи, а иногда они гипнотически заглядывали вовнутрь с холодным презрением и осуждением, словно читая меня насквозь. Интересно, может ли душа Штейнера летать сейчас где-то рядом?
– Ты чай или цикорий будешь? – звенит из кухни Леночкин голосок.
Мы сидим в крохотной заставленной книгами кухне, над холодильником висит репродукция Сикстинской мадонны (она нас как будто преследует!), пьем горячий напиток, закусывая хозяйскими сухофруктами. Так начинается очередной виток Питерской одиссеи, и опять, как и тогда стягиваются мрачные тучи в душе, опять ждет кровавая битва с драконом. Однако шансы выкрутиться на этот раз приближаются к нулю, а силы уже как будто на исходе.
За окном открывался вид на бескрайние каменные джунгли: недостроенная многоэтажка, заставленная кранами, а за ней современный трехуровневый дом, словно три ступеньки обрывающейся лестницы в небо. Он напоминал мне о чем-то печальном и очень знакомом.
«И так будет, так будет, Андрюша, если ты так ничего не поймешь…» – шепчет печальный голос среди мыслей.
А где-то вдалеке, будто некий внеземной корабль, спустившийся с неба прямо в центре Питера, стоял Исакиевский собор, за которым струилась туманная, будто затягивающая в преисподнюю Нева, а между ними медный Петр, застывший в молчаливой битве со змеем.
Битва с Драконом
Когда в июне мы возвращались на поезде из Питера в Калининград, я был разбужен укоризненным, но дружелюбным голосом:
«Ах, Андрюша, Андрюша, вот тебе и 26. А ты все наступаешь на те же самые грабли…»
А Лене той ночью приснился знаменательный сон. Будто есть некий печальный клоун, который лежит в сумасшедшем доме и очень ей нравится. Ей говорят, что клоун очень опасен, и ей надо от него держаться подальше, но она не может отказаться от него. И вот прилетает белый дракон с красными глазами и острым клювом. Им он яростно терзает клоуна, тот валяется уже весь в крови, почти при смерти. И тут вступает в битву Леночка. Она хватает дракона за клюв и сворачивает его. Дракон улетает.
А клоун поднимается из кровавой лужи, обменивается с ней обручальными кольцами и говорит: «теперь мы с тобой друзья». Затем он превращается в меня.
С помощью юнговских терминов, я легко ей растолковал сон тогда.
Битва с драконом является универсальным архетипом, отображающим духовную борьбу за обретение своей самости или индивидуацию36. Красной нитью он проходит через всю человеческую культуру: от битвы Мардука с Тиамат37 до медного Петра, сражающегося со змеем; от сражения Иванушки Дурачка со змеем Горынычем до грандиозной войны между Архангелом Михаилом и драконом в библейской книге Апокалипсис. Отголосок этого сюжета можно найти даже на пятидесятикопеечной монете.
Герой должен победить дракона и лишь после этого может обрести заветную мечту – принцессу, сокровище, царство и т. п. Согласно Юнгу это все эти сюжеты связаны с обретением полноты (по гречески Плеромы). Царство и сокровище обозначают «высшее Я» или самость, а обретение второй половинки – формирование нового совершенного человека, лежащего за пределами всех противоположностей, космического Андрогина, включающего в себя мужское и женское начало38.
Таким образом, все признаки индивидуации были на лицо, однако сон все-таки не был стандартным.
Необычно уже то, что героем является жалкий клоун из психиатрической больницы39. Дракон его фактически забивает и тут в дело вмешивается хрупкая принцесса – изящным движением она откручивает дракону нос, после чего они с клоуном становятся друзьями. Удивительно и то, что сон как будто указывал на последнюю стадию процесса – обретение целостности, но я не думал, что Лена достигла таких высот.
Таким образом, хотя все символы были прозрачны и близки, все было причудливо перепутано и связь сна с реальностью была совершенно не ясна. Все это перекликалось и с тем, что говорил Штейнер о осенней битве Михаила, хотя картина мира и методы доктора существенно отличались от юнговских.
Может быть, каждый из них прикоснулся к одной и той же истине с разных сторон? – спрашивал я себя.
Ясно было только одно: этой осенью мне предстояла страшная кровавая битва с драконом, битва исходом которой могла быть только смерть одного из участников. При этом я уже был почти как тот обескровленный шут.
Но мне ничего не оставалось, как взять свою волю в кулак, словно кусок железной руды, найденный в Пражском зоопарке40. и нанести страшный нечеловеческий удар по дракону, питающемуся моей ленью и трусостью. В противном случае клоуна ждет полное банкротство, та самая инфляция, о которой говорил Карл Юнг41. В общем, действительно, «кто нам поможет, если не мы сами», как любил говорить Толик Гусляр. После того как я не помог жуку на Куршской косе, это звучало как приговор: я не чувствовал морального права обращаться к вышестоящей силе, расхлебывать все нужно было самому. Одним ударом обоюдоострого меча сваренного из железной воли, нужно было отрубить дракону все головы: поиск денег, написание диссертации, исцеление Леночкиного горла, и самое сложное – обретение мира с собственной совестью. Все это звучало как сказка, но ничего другого не оставалось.
Как ошпаренный я выскочил из «портала», где даже днем висит густая темнота и укоризненно глядят грустные иконы, принял боевую стойку и начал «битву с драконом».
Сделав 10 отжиманий от пола, я обзвонил родителей учеников, с которыми мы весной договаривались продолжать занятия. Ничего обнадеживающего они не сказали – мол, мы вам позвоним, когда определимся. С самого начала все шло не так, как я планировал. Денег в ближайшие дни не предвиделось.
Включаю компьютер, чтобы, наконец, взяться за диссертацию по теме «Философские основания творчества Льва Гумилева»42. Однако перед этим не удерживаюсь и открываю заветную так и недописанную книгу:
«И тогда ты поймешь, куда вела эта спираль. Откроется сокровенная дверка и за ней ты увидишь множество лиц, многие из которых ты мечтал бы никогда не увидеть. Тех, кто связан с тобой неразрушимыми узами. Перед которыми тебе нужно будет дать ответ».
Меня встречают загадочные строчки из незаконченной книги, приписанные мной Птице. Интересно, имеют ли они какое-то значение?
Машинально листаю книгу Фридриха Ницше «Так Говорил Заратустра»:
«Мужество – лучшее смертоносное оружие, – мужество нападающее: оно забивает даже смерть до смерти, ибо оно говорит: „Так это была жизнь? Ну что ж! Еще раз!“ Но в этих словах громко звучит победная музыка. Имеющий уши да слышит.»
Все это знакомо мне и очень-очень странно.
«От мгновенья уходит длинный, вечный путь назад: позади нас лежит вечность. Не должно ли было все, что может идти, уже однажды пройти этот путь? Не должно ли было все, что может случиться, уже однажды случиться, сделаться, пройти? …. – и не должны ли мы вернуться и пройти этот другой путь впереди нас, этот длинный жуткий путь, – не должны ли мы вечно возвращаться.»43
О чем же Ницше хотел здесь сказать?.. Неужели действительно?..
«Я увидел молодого пастуха, задыхавшегося, корчившегося, с искаженным лицом; изо рта у него висела черная, тяжелая змея. Видел ли я когда-нибудь столько отвращения и смертельного ужаса на одном лице? Должно быть, он спал? В это время змея заползла ему в глотку и впилась в нее. Моя рука рванула змею, рванула: напрасно! она не вырвала змеи из глотки. Тогда из уст моих раздался крик: «Откуси! Откуси! Откуси ей голову!»
Наконец добираюсь до Льва Гумилева.
«Жизнь на каждом шагу. И ради этого из Бездны в Мир пробиты черные дыры, каждая из которых называется «личным сознанием». Хорошо бы поставить на них заслонки, именуемые «совестью»
Но когда памятник культуры (дворец, сад, картина и т.п.) или природы (лес, озеро, стадо бизонов) уничтожается и не заменяется ничем, то это уже не развитие, а его нарушение, не система, а антисистема. Руины или трупы не могут ни развиваться, ни сохраняться, для потомства. Динамика сменяется статикой, жизнь – смертью, изменение структуры – аннигиляцией.
Антисистема подобна популяции бактерий или инфузорий в организме: распространяясь по внутренним органам человека или животного, бациллы приводят его к смерти…» Лев Николаевич ГУмилев. «Этногенез и биосфера земли»
Антисистема. Как будто про меня все написано.
«Там ты снова сможешь встретить ее»
02.09.13
Снятся тревожные сны: в очередной раз воскресает умерший в 2002 году, от непонятно откуда взявшейся лейкемии Отец, презрительно смотрит на меня, как будто даже не узнает. Его внимание обращено на Лену: — Девочка, что с тобой? Ты беременна? Чем я могу тебе помочь? – спрашивает он как-то обреченно. В одном из снов Лена прыгает с балкона, а я каким-то чудом ловлю ее. В другом я захожу в военкомат – он напоминает то ли космический корабль, то ли огромный самогонный аппарат. Прохожу медкомиссию и меня признают негодным по причине болезни живота. Я ее симулировал. Вдруг все отматывается назад, и я снова вхожу в военкомат, снова прохожу комиссию и на этот раз ничего не говорю про живот. Меня принимают служить. Я открываю дверь со знаком уробороса44, прохожу по некоему спиралевидному тоннелю и выхожу через другую дверь. Теперь обстановка на улице совсем другая: гастроном, красные флаги, люди с шариками – все как во времена перестройки. Красивая девушка похожая на Лену стоит где-то вдалеке. И чей-то голос говорит из-за плеча: «там ты снова сможешь встретить её». Получается что военкомат был чем-то вроде машины времени.
Заранее зная, что сегодня ничего не напишу, включаю Интернет. Птица прислал картинку: перед Сикстинской мадонной окрашенной черной рамкой стоит черепашка-ниндзя по имени Рафаэль, озадаченно разводя руками…
Пытаясь тянуть время, уныло тормошу компьютер.
Почему-то вспоминается сон, который видел перед прошлогодним отъездом в Питер. Ночь. По центральной улице города («zu dem Tod», наверное) стремительно катится гроб. Я просто стою и жду, пока он не останавливается у моих ног. В гробу я вижу крошечную куколку, обвязанную веревочкой, к которой привязаны две палочки. Я беру куколку и иду с ней перпендикулярно улице – куда-то в сады. Вскоре становлюсь мокрым от росы. Начинает рассветать. Отчаянно думаю, о том что же мне делать с куколкой и в этот момент две палочки складываются крестом45. Я понимаю, что должен ее распять.
P.S. Интересно, что Лене, примерно в это время также приснилась машина времени – будто бы все мужское население, в срочном порядке, мобилизуется на войну, она их провожает, а меня уговаривает остаться. Затем появляется какой-то чудак, он говорит, что изобрел машину времени, которая могла бы всех спасти, но его никто не слушает.
Станция «Дно Болото»
– Следующая станция – «дно болото»46, – написал за 2 месяца до этого Птица в контакте. Я все лето пытался понять, чтобы это значило и вот только теперь, кажется начал прозревать…
Эта станция преследовала меня все лето, став нежеланной, но неминуемой целью назначения и теперь, по-видимому, я на нее приехал.
Птица прислал сообщение с просьбой прислать фотографии из Праги, наконец, я решился ему ответить:
Андрей
А я застрял на станции дно-болото, очень конкретно, поэтому и отмалчиваюсь…)
31.08.13
Птица
у этой станции есть еще дно, а там ветка метро в верхний мир
01.09.13
правда к входу ведет лабиринт…
Как же я угодил на эту станцию? Я ведь только и думал о том, как туда не попасть. А сам, оказывается, только и делал, что стремительно несся туда, как тот младенец в роковой подвал. Я уже не могу ничего контролировать. Вина распространяется стремительно как инфекция. Не остается сил ни на что, кроме бесконечных угрызений. Боже мой, сделал ли я за всю свою жизнь хоть что-то правильно? Кажется, весь мой путь устелен ошибками, как этими больными листьями с черными пятнами, которых с каждым днем становится все больше на улице. Этой осенью их так много, как будто природа отражает мое внутреннее состояние.
Со мной начинают происходить странные вещи – каждое утро я просыпаюсь в холодном поту, с уверенностью, что повинен еще в одном преступлении. Как будто некий внутренний прокурор показывает мне, что я виновен в том или в другом. Словно из-за одной только связи со мной у людей начинались проблемы и болезни, даже лейкемия у отца будто бы развилась из-за меня… Это кажется бредом, я не хочу в это верить, но прокурор говорит прямо в душу, будто некие печати ставит. Как бы не бился рассудок в конвульсиях, душа все больше заполняется тяжестью и ядом. Такое ощущение, что она при смерти. Может быть, она и есть та куколка в гробу из сна? Юнг называл душу анимой и считал, что она появляется в бессознательном через женские образы. Как бы то ни было, нужно что-то делать. Иначе дракон просто съест принцессу. Но душа, словно муха в паутине – с каждым рывком паука, становится все слабее. Каждый вечер приходит необъяснимая тупая радость – мне кажется, что все хорошо, что все, о чем я думал весь день – это кошмарный сон, который должен вот-вот пройти. Каждый раз перед засыпанием я верю, что утром все это рассыплется, и я проснусь в новую счастливую жизнь. Но каждое утро приходит очередное обвинение от внутреннего прокурора, и свинцовая тяжесть заполняет душу. Я отчаянно пытаюсь биться с драконом – встаю рано, отжимаюсь, сажусь за диссертацию, но сил становится все меньше и меньше. Я теряю способность к какой либо осмысленной деятельности, рву на себе волосы, плачу, бью себя кулаками, но ничего не помогает. К трем часам приходит Леночка, вечером опять наступает бессмысленная радость, утром – очередная доза вины. Это вечный космический маятник – Люцифер и Ариман47 (два рабовладельца?). И, если верить Штейнеру, есть только одна сила способная его уравновесить. Но кажется я ее потерял. По-видимому Доктор оставил за скобками страшную тайну – если личность утратит Христа, как некую стержневую уравновешивающую силу, она обречена на авторежим – вечные колебания между двух зол. И вот это, по-видимому, и есть «станция дно болото»
Как-то вечером, в очередной раз тщетно пытаясь найти ответ в Интернете, я наткнулся на свою старую заметку посвященную священнику, философу и математику Павлу Флоренскому.
Андрей Сафонов «Павел Флоренский, Георг Кантор и проблема творчества в математике».
«Пространственно-временные модели Флоренского изучены достаточно хорошо, далее мы остановимся лишь на одном моменте – загадочной точке перехода, между действительным и мнимым, между физическим миром, и миром сверхсветовых скоростей, между сном и явью, точке которую символически можно обозначить местом переворота Дантовских героев, в которой тело выворачивается через себя:
«мы наглядно представляем себе, как, стянувшись до нуля, тело проваливается сквозь поверхность – носительницу соответственной координаты, и выворачивается через самого себя, – почему приобретает мнимые характеристики.» [10,48]
Идея переворота совершаемого на духовном пути также является архетипической, можно вспомнить, например, германского Одина, провисевшего вниз головой 9 дней на мировом древе Иггдрасиль. Однако нас далее будет интересовать другой вопрос: какова природа этой точки…»48.
Господи, да понимал ли я сам, то что писал?
Звонила мама:
– Как дела, сыночек?
– Да, ничего… нормально, – говорю механическим голосом.
– Как твоя диссертация?
– Пишу…
– А я хотела сказать, что приходила женщина и принесла тебе повестку в военкомат. Я ей сказала, что ты учишься. Она говорит, что они в курсе, надо только принести справку.
– Угу…
– Мне снился сон про тебя. Будто бы ты снова маленький мальчик, ходишь по маленькой комнате, и тебе хотят ставить оценки, но ставить будут не учителя, а ученики.
– Мишка49, а как ты думаешь, что будет, если человек всю жизнь руководствуется только эгоистическими мотивами?
– Только эгоистическими? Ну такого, наверное, не бывает…
– Ну а все же, если допустить это?