Отечества славные сыны. Их подвиг бессмертен

Пролог

Начну, уж извините, издалека, с тех давних дней, когда идея родилась…

Январь 1965-го. Совсем не за горами первая круглая дата – 20-летие Победы в Великой Отечественной войне. Предстоят, судя по всему, первые масштабные торжества. Власть начинает подготовку, о чем во всю мощь начинают трубить советские газеты, в том числе и молодежные. Готовится общественное мнение. Это необходимо… После стольких лет необъяснимого замалчивания.

И вот включаюсь, как и другие, в поисковую работу, точнее – в создание истории жизни одного-единственного комсомольца Кушвинской городской организации. Цель: на его примере показать подрастающему поколению, каковы были предшественники, как они понимали патриотизм, как они умели защищать Родину, отдавая за нее подчас и жизнь.

Идея пришлась по вкусу первому секретарю горкома ВЛКСМ Валерию Черноголову Он одобрил. Поддержала замысел и второй секретарь (идеолог) Людмила Белоусова. Это понятно: хочешь везти – ну, и вези на здоровье; дурака работа любит.

Вот и, упёршись, занялся еще одним делом, делом, которое не входило в мои должностные обязанности. С трудом, однако папка с документами (медленно, но верно) все-таки стала пополняться. В конце концов, о своем герое узнал многое, но не все. Возможно, сумел бы больше, но… У меня было много других повседневных забот – это, во-первых. Во-вторых, очень трудно было получить воспоминания. Приходилось обращаться, а сначала надо было еще и найти очевидцев, по десять раз.

И тем не менее… С глубочайшей благодарностью вспоминаю о тех, кто откликнулся. Их всех помню до сих пор, хотя прошло пятьдесят лет. Поэтому в состоянии сегодня благодаря им обобщить все имеющиеся у меня данные и создать единый, целостный образ моего героя.

…Январь 2008-го. В очередной раз (в преддверии дня Победы) лидеры (в том числе, национальные) затолкали речи медовые, закидали в массы призывы зажигательные: слушая, приторно становилось. Один из российского дуумвирата поспешил порадовать: каждый ветеран Великой Отечественной к 2010-му году будет жить в благоустроенной квартире! Если мне не изменяет память, нечто сходное уже когда-то слышал. Причем, недавно. Ну, каких-то восемь лет назад. А обещал… Нет, не Горбачева имею в виду, хотя и он был на обещания горазд… Впрочем, не буду придираться: мало ли кто и что мелет языком.

Стало быть, если верить нынешней пропаганде, властная элита (причем, на всех ее этажах) спит и видит, как бы облагодетельствовать ветеранов той войны, к чему подталкивает их дух патриотизма. Например, георгиевскими ленточками. Мелочь, ясное дело, а приятна и она сердцу фронтовика, когда что-то там на его груди мельтешит. Потому что пропахший порохом ветеран воочию убеждается: никто не забыт, ничто не забыто. Счастлив безмерно, короче, фронтовик. Это, если глядеть с колокольни кремлевских пропагандистов, агитаторов и организаторов. А на самом деле? Что, интересно, скрывается за кулисами парадного действа победного спектакля, который разыгрывается теперь ежегодно? Предлагаю взглянуть…

Первый пример.

…В глухой (и давно забытой даже Богом) саратовской деревушке доживает свой век бабушка1. Доживает, можно сказать, в избушке на курьих ножках. Доживает в одиночестве. Есть дочка и внучка, да они далеко, за «бугром», значит. Умоляли бабушку: перебирайся, мол, под наше светлое, теплое и сытное крыло. А она – ни в какую. Упёрлась и все тут: хочу, говорит, помереть у себя и упокоиться в родной земле, а не где-то там, на чужбине. Это – ее мечта. Не единственная, однако главная. А о чем еще-то мечтает русская бабушка?

– Мне, – говорит, – особенного не надо. Я, – говорит, – всем очень довольна. Но, – говорит, – стара уж больно. С дровам, – говорит, – трудненько стало управляться. Самой-то, – говорит, – ни напилить, ни наколоть. А зимы-то, – говорит, – русские – длинные и морозные. Мне б, – говорит, – квартирёшку какую-никакую, ну, чтоб не топить только и воду из колодца не таскать.

Как догадываюсь, старушке обещали и обещают помочь, но… Улита едет, когда-то будет. Это вам не колонны ракет и танков в парадном строю прогнать по площади. А старушечьи годы, между прочим, тают, ну, прямо, на глазах. Чего ждет власть? Ждут, видать, обещалкины, когда старушка оставит сей бренный мир и оставит их в покое, освободит от тягостного обременения.

Иной, читающий сии строки, может и недовольно хмыкнуть: экая, мол, российская диковинка – одинокая бабулька; их, мол, таких-то миллионы; где, мол, на всех-то набраться тех самых «квартирёшек». Все так. Замечательно понимаю всю «остроту проблемы». Но я же не случайно выбрал сей пример, не с бухты-барахты; он – не из разряда обыденных. Можно сказать, саратовская-то старушка – уникум, своего рода, историко-национальный символ «Великой Победы»; старушка та вошла во все кинохроники мира2. Да и в России обожают по торжественным датам показывать знаменитые кадры фронтового оператора, на которых запечатлен поверженный Берлин и жизнерадостная русская девушка-регулировщица в форме красноармейца у Бранденбургских ворот, непринужденно размахивающая флажками, будто всю жизнь только этим и занималась. А ведь та веселая и чуть-чуть озорная девчонка, рядовая Красной Армии, армии-победительницы и есть нынешняя саратовская старушка, неспособная нынче поколоть дрова и протопить печь. Да-да, это именно та самая, которая мечтает о «какой-никакой квартирёшке». Вот ее имя – Мария Лиманская. Имя, имя-то, обратите внимание, какое, а? Святое для Руси, Богородичное!

Конечно, ветераны той давней войны (многим из них далеко за восемьдесят) к 2010-му будут (ведь наши президенты слов на ветер не бросают!) обеспечены благоустроенным жильем, причем, все, поголовно, если (ах, это наше «если»! ) только кто-нибудь чудесным образом дотянет до новой даты, в том числе и легендарная Мария Лиманская. Например, до 70-летия Победы

Впрочем, кто об этом сегодня и сейчас думает? Так сказать, нет человека – нет проблемы. А обещания? Ну, так они имеют обыкновение скоро стираться из памяти.

Иное дело, когда в число «остро нуждающихся» попадает лицо, родственное по духу власти: тут помнят и долго помнят. Вот один из ярчайших примеров, который знает вся нынешняя Россия.

Правнучка Маршала Леонида Ильича Брежнева, как сыр в масле катавшаяся, нигде и ни на каких фронтах никогда не воевавшая, палец о палец для своей Отчизны не ударившая, ушла в загул и в длительный запой. Пропив и прогуляв всё, в том числе прекрасное жилье на Кутузовском, пополнила, в конце концов, многочисленный отряд столичных бомжей. Возле одной из помоек и отыскала правнучку партийного вождя московская богема. Отыскала и улилась горючими слезами; занялась решением «квартирного вопроса», который, как известно, москвичей вчистую испохабил. И вот на одном из самых влиятельных каналов, на глазах у всей России, богемной бомжихе вручили ключи от новой квартиры в Москве, причем, оборудованной и обставленной на самый взыскательный столичный вкус.

Так-то вот… Такие приоритеты. Легендарная фронтовичка может и пожить в деревенской развалюхе и ничего, по мнению власти, с ней не сделается. Другое совсем дело, когда в беде оказывается распутная алкоголичка, то есть правнучка дорогого Леонида Ильича, не помочь которой – смертный грех.

Да, кстати, о памяти.

На примере Марии Лиманской показал, как многопочитаемая власть чтит память живых. Но что же с мертвыми, ну, с теми, которые полегли на полях сражений Великой Отечественной?

…Некий губернатор Свердловской области (в 2008-м он также считался символом, но уже современной региональной российской власти) торжественно заявил:

– Мы делали, делаем и будем делать все, чтобы память тех, кто погиб, осталась в веках.

Красиво, согласитесь, звучит заявление регионального национального лидера? О том же самом, но по-разному варьируя, в дни торжеств говорил мэр Екатеринбурга (также национальный лидер, но в масштабе одного, отдельно взятого уральского мегаполиса). Да что он?! Не о том ли талдычил и талдычит все праздничные дни наш правящий дуумвират?

О том, как уживаются слова и дела, мой второй пример. Он связан со мной, то есть не совсем, конечно, со мной (я – не фронтовик и им никогда не был, хотя ту лихую пору, будучи сосунком, преодолел каким-то чудом), а с судьбой моего Героя (пишу с большой буквы, так как этот человек – не миф и не легенда).

История в нескольких словах.

Чуть больше пятидесяти лет назад заинтересовался земляком-уральцем, погибшем в канун 1944-го при освобождении одной маленькой украинской деревушки.

Заинтересовавшись, стал собирать свидетельства очевидцев и архивные материалы. Кстати сказать, до меня о моем герое мало что было известно, в том числе и родным. Да, они знали, что их сын, муж, отец, брат (и всё в одном лице) воевал, стал Героем Советского Союза. Но и только. Мне же удалось по крупицам и документально восстановить короткую и такую славную жизнь Гробова Анатолия Александровича, хотя это было совсем непросто и заняло много времени. Позднее, основываясь на собранных мною материалах, написал документальную повесть. Мне захотелось (не считаю, что пожелал что-то сверхъестественное), чтобы повесть прочитали не только мои товарищи, а и другие, прежде всего нынешние школьники, и таким образом увековечить память (сохранить для потомков) об одном из тружеников войны, погибшем в бою и с автоматом в руках, хотя главная его профессия – сапер.

В канун 60-летия Победы, когда особенно красиво и громко звучали фанфары в честь «живых и мертвых», я вновь попытался опубликовать свою документальную повесть. И стал действовать. Перво-наперво обратился к тому, кто всего ближе ко мне и кто контролирует солидные средства массовой информации, – к мэру Екатеринбурга (сейчас он, если не ошибаюсь, заседает во всероссийской богадельне, куда отправляют отставников, – Совете Федерации). Попросил его содействия в издании. Полагал, что моя просьба не окажется уж слишком обременительной для администрации такого крупного мегаполиса: пятнадцать тысяч рублей на издание книги – деньги не столь значительные по тогдашнему времени. В письме, с которым обратился, заметил, что лично мне ничего не надо и ни на что не претендую, в том числе и на авторское вознаграждение. Я не кривил душой. В самом деле хотел лишь одного – чтобы мною собранные материалы не остались в туне, чтобы не ушли вместе со мной, а стали доступными всем, прежде всего молодежи – если не сегодня, то в другие будущие времена, когда молодежь будет значительно любопытнее нынешней.

Итак, письмо отправлено. Жду. И дождался-таки! Заместитель руководителя аппарата администрации Екатеринбурга сообщил, что из-за финансовых затруднений, испытываемых в настоящее время мэрией, оказать помощь нет никакой возможности. Денег не нашлось, но зато чиновник на советы не поскупился: обратись, дескать, в какой-нибудь толстый журнал и предложи опубликовать. Совет замечательный, но несвоевременный, так как в журнал «Урал» уже обратился и предложил, но в журнале люди тоже ушлые и просто так тамошние патриоты ничего не делают.

Второй адресат – губернатор Свердловской области и та же просьба. И также получаю ответ. Заместитель главы администрации губернатора (позднее пошел выше и даже возглавил секретариат правления региональной организации правящей уже давненько партии) посоветовал с этим делом обратиться в областной комитет ветеранов войны, которому, по его словам, выделены соответствующие средства. Догадываюсь, что чиновник попросту отфутболивает, а все же иду. Встречаюсь с председателем комитета ветеранов войны, показываю письмо. Тот читает и удивляется.

– Никаких, – говорит, – мемуаров мы не собираем и не издаем. Да, к юбилею нам выделили несколько тысяч рублей на издательскую деятельность, но они давно уже все потрачены.

Обманул меня ответственный клерк? Так получается. Кстати, через несколько месяцев этот самый клерк издаст пухлый книжный фолиант3, всецело посвященный своему дорогому шефу, то есть губернатору. Странным образом, никого не обманывая, автор нашел деньги на издательскую деятельность, причем, немалые, в сто раз большие.

Однако все еще не теряю надежды. Ведь она, эта самая надежда, умирает последней. Обращаюсь лично к вождю нации и главному патриоту России, искренне полагая, что ему-то уж траты в пятнадцать тысяч рублей не окажутся такими же тягостными, как мэру или губернатору. Сначала мне ответили из Администрации Президента: обращение, мол, направлено по принадлежности, то есть в федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям. Жду дальше. И получаю правительственное письмо. Начальник управления периодической печати того самого агентства уведомил о том, что и у них финансовые проблемы; обратил также мое внимание, что «непосредственно авторам агентство, являясь бюджетной организацией, на издание своих произведений не выделяет». Видимо, господин не читал моего письма, так как в нем нет ни слова о помощи лично мне, более того, сказано, что не претендую ни на какое авторское вознаграждение: предложил лишь государству свою интеллектуальную собственность в безвозмездное пользование. Пусть государство не может помочь автору в издании литературного труда, но оно, то есть государство, владеет типографиями и поэтому вполне печать книги может профинансировать (речь, замечу еще раз, идет о затратах в пятнадцати тысячах тогдашних рублей). Как и в предыдущих случаях, чиновник не поскупился на советы. Он порекомендовал обратиться в местные журналы «Урал» или «Уральский следопыт». Покорнейше благодарю, господа чиновники! Сыт вашими советами.

Вот так на деле реализуется выдвинутый еще в советскую пору патриотический тезис – ничто не забыто, никто не забыт.

Подвожу праздничный итог. Государство не помогло. Я также тогда не смог ничего сделать, так как пенсия не так велика, чтобы на свои средства издавать книги; скудны мои финансовые возможности… Как и Российского государства, тратящего ежегодно на показуху (в виде парадов, шествий и прочего такого) миллиарды рублей. И все-таки… Чтобы труд многих лет совсем уж не пропал даром и сохранить его плоды, сам отпечатал несколько экземпляров, сходил в мастерскую, где мне сделали переплет и уже в виде брошюры передал один экземпляр на хранение Свердловской областной публичной библиотеке имени Белинского. Возможно, каким-нибудь историкам будущего и как-нибудь сослужит службу моя документальная повесть, если, конечно, в библиотеке сохранят и не выбросят в макулатуру. Передал безвозмездно. Впрочем, об этом вряд ли стоило упоминать. Хотя всякий труд должен быть оплачен, а понесенные материальные затраты должны быть компенсированы. Но это всё не из той жизни, которую я проживаю. К тому же денежная тема так непатриотична.

Трепотня же тем времени насчет «славы живым и вечной памяти погибшим» успешно продолжается. И она, эта самая трепотня у одних вызывает восторженное восхищение, а у других – слезы умиления. Да пребудут в добром здравии все те, которые громче всех верещат на всех перекрестках о национальном патриотизме!

…Лежит на книжной полке желтая и потрепанная картонная папка с документами. Лежит столько лет… Не могу позволить, чтобы ее содержимое оказалось после меня на помойке, а это вполне возможно. Мы, Иваны, не помнящие родства, способны на все.

Мой герой – один из миллионов, сложивших головы на бескрайних полях сражений Великой Отечественной войны. Он – не маршал. Он – простой русский офицер из уральской глубинки, а потому типичен, характерен для того поколения.

Читателя сразу хочу предостеречь: особых литературных изысков не будет. Потому что в основе повествования лежат только подлинные документы, далеко от которых отойти мне не позволила совесть. Тем более, что был уже случай «приукрашивания». Пятьдесят лет назад, когда собственный корреспондент областной партийной газеты «Уральский рабочий» такого наплел, что читать стыдно было. И видел, какой болью подобный бред, высосанный из пальца, отозвался тогда в семье. Видел слезы матери, продолжавшей оплакивать гибель сына… Не хочу больше ни чьих слез, а хочу правды, одной только правды, какой бы суровой она не показалась кому-либо…

Не очень-то бравурен пролог? Какой, извините, уж получился. Другого не припас.

Часть 1. Толя-золотце

Верхняя Тура – город небольшой. Стоит у истоков уральской реки Туры, заканчивающей свой бег в Западной Сибири и вливающей свои воды в одну из могучих сибирских рек. Городом стал лишь в советское время, а до того считался рабочим поселком при казенном заводе.

С изменением статуса в жизни жителей ничего, по сути, не изменилось. Жизнь горожан полностью была (впрочем, сейчас ситуация аналогична) связана с единственным крупным предприятием. Раньше был почтовым ящиком, то есть имел номер, но не имел названия, что говорило об одном, – о принадлежности к оборонному ведомству. Завод специализировался (говорят, что еще с царских времен) на производстве снарядов для пушек, в том числе и для корабельной артиллерии. Завод немалый: и по занимаемой площади, и по числу работавших на нем – более пяти тысяч. Фактически, здесь трудилось все взрослое население.

Прошли века, а город по-прежнему живет своей тихой патриархальной жизнью. Вокруг города – грибные и ягодные места. С давних пор люди собирают клюкву, которой когда-то эти места давали видимо-невидимо. Город стоит в окружении сопок, склоны которых покрыты сосняком – очень красиво! Горожане гордятся своим прудом. Рыбалка с лодки – повальное увлечение.

На тогдашней окраине именно этого городка своим домом жили Гробовы. Говорят, что слыли все работящими и умелыми. Жили небогато, но справно. Как до революции, так и после нее босяками не были. Фамилия странная и никто не знает, откуда она взялась. Факт, что носители ее – не пришлые: была когда-то неподалеку от Кушвы деревенька Гробово, где и рождались, соответственно, одни Гробовы. Не исключено, что предки были гробовых дел мастерами, отсюда и пошла фамилия.

В семье – четыре сына: старший – Василий, потом – Леонид, далее – Аркадий, младший – Анатолий. До преклонных лет дожили лишь Аркадий и Леонид.

Василий и Аркадий, увлеченные революционными идеями, участвовали в установлении советской власти на Урале. Особенно Василий. Он был подпольщиком, членом РСДРП и даже участвовал в работе одного из съездов (в качестве полноправного делегата) РКП (б). Имею в виду тот самый съезд, делегаты которого были брошены на подавление вспыхнувшего Кронштадского мятежа. Исторически подтвержденный факт, что в подавлении мятежа активно участвовал и Василий Гробов. В тот раз судьба к нему отнеслась благосклонно: остался жив. Однако вскоре заболел и скончался. Возможно, на невском льду простудил легкие.

Аркадий, второй брат, – также был не робкого десятка. И когда пришла в город армия Колчака, то он включился в борьбу с беляками, как он потом выражался. И даже, будто бы, организовал в поселке нечто, напоминающее сообщество «красных дьяволят»4. Они были молоды. Кровь бурлила. Энергии – хоть отбавляй.

Я встречался с Аркадием Гробовым. Как-то раз, в приватной беседе, он сказал, вспоминая гражданскую войну:

– Молоды, а потому глупы были. Не разбирались, что к чему. Думали, что красные – лучше белых… А…

Он не договорил фразу. Видимо, с возрастом многое Аркадий переосмыслил.

Аркадий мог попасть на войну с фашистами. Но не попал. Как он сам объяснял, не раз ездил в военкомат, который находился в Кушве, просился на фронт, но… Работал Аркадий на ответственном производстве оборонного завода. Здесь в нем нуждались больше, поэтому у него была «бронь» (так называлось освобождение от мобилизации на фронт).

В шестидесятые годы Аркадий сильно пил. В разговоре со мной он так объяснял:

– Не могу… Мне все кажется, что судьба сыграла со мной злую шутку, оставив в живых… У меня такое чувство: вина в том, что оба брата погибли… И мать все время корит… То и дело напоминает…