Жить ярче!

– Пожалуйста, старайся, – выдохнул Семён, но она не шевелилась.

Тело не слушалось, а тень надвигалась. Люди расступились, настороженно осматриваясь и крестясь. Дети заплакали, закрывая испуганные лица.

– Брысь! – прохрипел сноходец. – Изыди! Я её не отдам!

Подняв Анастасию на руки, он медленно отступал. Она видела всё словно в тумане. Тварь скалила огромную пасть, пригнув голову к земле. Испуганные прихожане жались к стене, не понимая, что происходит, но страх давил их всё сильнее. Они не видели с кем разговаривает побледневший Семён, но от этого становилось ещё страшнее. До раскрытых ворот оставался десяток шагов.

– Моя, – проскрежетал шатун.

– Нет! – яростно крикнул сноходец.

Он повернулся к воротам, не отрывая напряжённого взгляда от шатуна, поднял Хвостикову выше, качнул, и бросил. На пальце вспыхнул перстень. Сияние расходилось от тёмно-синего камня кругами. Переливалось от светло-голубого до насыщенного индиго и тугими, пульсирующими волнами толкало Анастасию к воротам.

Чёрная тварь взвыла.

Поток закружил Хвостикову, ускоряясь, но её внутреннее время замедлилось. Она видела, как шатун прыгнул следом. Как из клоков непроглядного тумана выдвинулись чёрные когти. Они тянулись следом за ней, и медленно, очень-очень медленно удлинялись. И чем сильнее они росли, тем тоньше и прозрачнее становились.

Чёрная тварь поняла свою ошибку и отчаянно взвыла. Оттолкнулась от асфальта и поменяла траекторию прыжка.

Синее свечение от перстня внесло Анастасию в ворота. Качнуло и начало мягко опускать. Медленно и бережно. Даже слишком медленно. У сноходца уже дрожали руки от напряжения. Перстень подскакивал вверх и вниз, и он пытался сдержать его удивительную силу. Настолько сосредоточился, что не видел, как раззявленная пасть и длинные когти потянулись уже к нему самому.

Хвостикова задёргалась, пытаясь закричать, но слишком медленно. Опутанная синими петлями, она зависла над асфальтом. Перстень мигнул. Во все стороны полетели брызги крови. Вместо отчаянного крика изо её рта вырвался сдавленный хрип и она рухнула на асфальт, ударившись локтем.

Снаружи за воротами метались непроглядные тени, и во все стороны расплескивалась кровь. Слишком красная среди серости и клоков тьмы.

Хвостикова сжала губы и попыталась подняться, но чьи-то руки обхватили её за плечи и потянули внутрь монастыря. Она ревела, вырывалась, но силы окончательно иссякли.

– Не дёргайся, – попросил зычный голос. – Его уже не спасёшь!

К ней подбежали молодые монахини и, закинув руки на свои плечи, помогли идти. Бородатый священник, оттащивший Анастасию от ворот, взял оберег и, встряхнув, кивнул самому себе.

– Я наполню его из источника, – пообещал он и скомандовал. – Отнесите её в приют.

Мимо потянулась колокольня, разрывая шпилем серое небо. На лицо Хвостиковой падали редкие капли и стекали по щекам, а она даже не могла их смахнуть, зажатые монахинями руки не слушались. Дождь усиливался, и пока они доплелись до жёлтого двухэтажного здания, совсем промокли.

Её завели в крошечную комнату и, сняв мокрый плащ, уложили на кровать.

– Поспите.

– Как вы так можете? – простонала она. – Он же, его же…

Анастасия ещё что-то бурчала, поджимая под себя ноги. Руки соскальзывали с мокрого плаща, но холод ушёл насовсем. Осталась бесконечная жуткая пустота. Глаза закрылись сами собой, но из темноты на неё тут же кинулась ещё более чёрная тень.

Хвостикова закричала и вскочила. По щекам полились слезы и не останавливались, пока священник не принёс оберег. Только с его отрезвляющим холодом в руках, она немного успокоилась и снова легла.

– Отдохните, здесь вы в безопасности. Мы не отказываем в приюте проснувшимся.

Он ушёл, а Хвостикова, стиснув в руках стеклянную флягу, наконец уснула. Её словно выключили. В темноте засветилась золотая подкова и отовсюду полилась странная музыка. Её опять тащило вверх, но на этот раз только до развилки. Теперь к ослепляющему свету вели два пути. А между ними выпирал огромный валун с древними письменами вырезанными на замшелом боку. Сверху восседали три куклы. Одна без глаз, вторая без рта и третья без ушей.

– Твоя судьба предрешена, – заурчала первая.

– Ты можешь выбрать свой путь, – эхом ей ответила вторая.

– Ты можешь получить желание, – слова третьей снова раздались прямо в голове.

Золотая подкова засветилась сильнее и потянула Анастасию по левому пути. Свет за пологом мрака накалился. Его жар клонил вниз. Хотел сделать послушной и молчаливой. Пугал, угрожал, требовал. Становилось всё тяжелее сопротивляться. Из памяти всплывали арфы, лютни, банджо, гусли, лира…

Хвостикова подскочила над кроватью, всё ещё держа оберег. Голубое пламя потускнело, но ещё вспыхивало синими сполохами. Она вытерла мокрый лоб, выбралась из узкой кельи и пошла по коридору, пока не натолкнулась на сдержанно улыбающуюся монахиню.

– Хочу заказать отпевание моего друга, – выпалила Анастасия.

Ответом было мотание головой.

– Или как у вас это называется?

Монахиня указала в сторону выхода. Хвостикова вздохнула и открыла дверь. У маленького крыльца стоял мужчина с густыми тёмными волосами, острыми скулами, носом горбинкой, широкими бровями и смеющимися серыми глазами.

– Мне от дома ближе было добираться до оставшихся четырех церквей, – проговорил Семён. – Фантома, конечно, жалко, но…

Анастасия охнула и бросилась на него с кулаками. Несколько раз стукнула в грудь, вцепилась ему в шею и крепко-крепко прижалась.

– За меня ещё никто… никогда… он же тебя…

Она отстранилась и отвернулась, вытирая лицо.

– Больно было?

– Врать не буду, – севшим голосом ответил он. – Крайне неприятно.

Хвостикова наконец привела себя в порядок и попыталась улыбнуться.

– Ты это заслужил.

Он наигранно нахмурился.

– По-моему, я поторопился со спасением красивых девушек. Неблагодарная профессия.

Её улыбка потеплела.

– Если дорогие мне люди перестанут умирать, мне понравится этот новый мир.

Семён ещё больше развеселился.

– Так я уже дорогой?

Анастасия переминалась с ноги на ногу, крутя в руках оберег. Пожала плечами, но тут же съязвила:

– Если в нервных клетках, то очень дорогой. Ты хоть всё помнишь?

– Я же сноходец.

Хвостикова выразительно посмотрела на пакет в его руках.

– Набрал в других храмах, и сразу к тебе, – Семён потряс пластиковыми бутылками.

– Сколько же я спала? – удивилась она.

– Часов пять-шесть.

Они отошли к беседке между деревьями. Сноходец нацедил в каждое подставленное горлышко, и оберег с каждой каплей сиял всё сильнее и сильнее. Но когда бутылки закончились, начал потихоньку угасать, пока не посветлел до обычной воды из-под крана.

Они долго смотрели на флягу, пока Семён не крякнул и не пошёл выбрасывать пакет. Когда он повернулся, Анастасия обвила оберег пальцами и прижала к себе. Тогда за стеклом в такт ударам сердца начала пульсировать его аквамариновая копия. На душе стало так хорошо, как ещё никогда не было. Все предыдущие несчастья казались дурным сном. Даже не самим сном, а полустёртым воспоминанием о давнишнем кошмаре.

– Тебе лучше?

Хвостикова открыла глаза.

– Намного.

– Чудно! Тебе ведь ещё шатуна побеждать…

Анастасия замотала головой.

– Он вокруг монастыря бродит. Видел, когда подъезжал.

– Я до жути его боюсь.

– Это всё меняет, – усмехнулся сноходец. – Пусть дальше бродит. Может ещё к кому-нибудь присосётся…

– А лучше меня? Как тебя? – она смотрела с укоризной, но он не отвёл взгляда.

– Что тебе снилось? – спросил Семён.

Хвостикова ещё сильнее нахохлилась, поэтому он уточнил:

– Тебе придётся пустить меня в свой сон. Что тебе снилось в последний раз?

– Мифы древней Греции! Орфей и Эвридика! Я была Эвридикой. Он тащил меня наверх. Я не хотела, но сопротивляться не могла, пока не вспомнила, что он играл на лире. Как тебе такая чушь?

– Кто он? – сглотнув, спросил сноходец.

– Да, откуда я знаю. Его не было видно, темно было, знаешь как где? – она скривилась. – В Аиде твоём. Мамуня читала мне в детстве стихотворение Брюсова. Слышу, слышу шаг твой нежный. Шаг твой слышу за собой. Мы идём тропой мятежной. К жизни мертвенной тропой.

– Странный выбор… для ребёнка.

Она не ответила, и Семён понятливо сменил тему.

– Непроглядная тьма – это плохо, – начал он. – Значит у тебя не осталось фантомов и ты уязвима. Ты что фанатичка?

– Кто? – не поняла Хвостикова.

– Фанатики так будят своих. Собирают фантомов и ритуально…

– Я не…

– Верю, верю, – сноходец примирительно поднял руки. – Ты фаталистка. Тебе дали келью?

Она кивнула.

– Пойдём или ты хочешь пожить здесь ещё?

Анастасия покачала головой, и они молча вернулись к двухэтажной постройке. Прошли в крошечную келью с кроватью, и Семён прикрыл дверь.

– Твой оберег будет проводником в твой сон.

– Шутишь? – пробормотала Хвостикова. – По твоему, я сейчас лягу и усну?

– Конечно, – усмехнулся сноходец, сел рядом с кроватью и похлопал по матрасу. – Баю-баю-баю-бай. Успокойся, засыпай!

Анастасия упёрла руки в бока и недовольно поджала губы.

– Прекрати, – взмолился он. – Мне сейчас не до глупостей!

Она вздохнула, но всё-таки легла и закрыла глаза.

– Расслабься, – прошептал он. – Пусть твоё дыхание успокоится.

Анастасия постаралась выбросить из головы всё лишнее. Хоть это было и не просто. Рядом сидел почти незнакомый мужчина. Да, он отважно бросился на чудовище и практически загородил её собой. Но ведь ему это ничего не стоило. Вот он, сидит рядом, живой и здоровый. Точно такой же, как был. Она чувствует его запах. Слышит его дыхание и тихие слова. От него не исходит никакой угрозы, но что она знает о проснувшихся.

– Молодец, – похвалил Семён. – Когда ты спокойная, ты очень красивая.

Хвостикова чуть не открыла глаза, но он закрыл их ладонью. Его пальцы коснулись оберега. Она почувствовала, как за стеклом сильнее забилось аквамариновое сердце. Или это её собственное?

– Тебе становится теплее. Тело расслабляется. Всё вокруг больше не имеет значения. Тебя обволакивает мягкая успокоительная дремота.

Она больше не могла сосредоточиться на ленивых мыслях. Они перестали выстраиваться в чёткие ряды и больше не казались разумными и правильными. Лоб разгладился, пропали тонкие морщинки у глаз и губ. Из оберега расходились энергетические волны. Прозрачные, почти незаметные, но крепкие, как стальные канаты. Они обвили Анастасию и Семёна. Сплелись в сверкающий кокон и едва выпустили наружу слова:

– Забудь обо всём и спи.

Она даже не заметила, как из тьмы протаяли пятна света. Пещера уже не выглядела подземным царством смерти. Скорее пиршественным залом в средневековом замке. На гладких стенах дымились факелы, а пол покрывала потрескавшаяся от времени плитка. Сноходец держал её за руку и улыбался.

– Мы его точно прибьём! Я же с тобой, – прошептал он, – Повторяй за мной.

– Перед богами Олимпа и истинными пророчицами, вызываю на поединок шатуна! – сказала Анастасия.

Её слова ударились в стены и отлетели многократным эхом. Покатились по неведомым подземным лабиринтам и отозвались протяжным воем, где-то далеко, в глубине бескрайних подземелий.

Хвостикова сильнее вцепилась в руку Семёна.

– Мы победим, – как ни в чём не бывало, повторил он.

Тени от факелов начали дрожать сильнее, как будто задул ветер. А потом и вовсе поотрывались от стен и поползли к центру пещеры. Собрались в один перекорёженный ком тьмы, налились ядовитой синевой и покатились на них.

Теперь сноходец сжал её ладонь.

За тёмным комом, кралась ещё более чёрная клякса. Сопела, втягивая дырами на морде пыль с пола, морщилась, будто пробовала запах на вкус. Шипела и вздрагивала от предвкушения, пока не распахнула гигантскую пасть, утыканную кривыми зубами, и из неё не вырвался утробный рык.

Хвостикову передёрнуло.

– Бояться нечего! – уверенно заявил Семён. – Твоя защита непробиваема. Ты необыкновенная. Самая лучшая! Восхитительная и прекрасная!

– Рехнулся? – еле выдавила Анастасия.

– Окончательно и бесповоротно, – согласился сноходец. – Когда увидел тебя сегодня утром и не смог уехать. Во мне что-то перевернулось. Среди похожих один на другой тоскливых дней, сегодняшний стал самым ярким. И теперь будет таким всегда, и во веки веков.

Тварь пригнулась и сильнее заворчала сквозь ряды клыков. От её задних лап тянулась бесконечная тьма. В косматых колтунах на боках дымились искры. Чем ближе она подбиралась, тем сильнее воняло серой.

– Ты единственная и необыкновенная, ты мой луч утреннего солнца, ты моя весна. Ты сбывшаяся мечта. Унеси меня за грань воображения! Ты моя сбывшаяся мечта. Предназначенная мне судьбой.

За их спинами посветлело. Свет разгорался всё сильнее. Набирая силы с каждым новым словом.

– В тебе тоже что-то есть, – попыталась подыграть Хвостикова.

Уродливая тень замерла в нескольких шагах.

– Не останавливайся, говори, – зашептал Семён.

– Ну, я тоже подумала, что ты тот самый, который….

Распахнутая пасть захлопнулась.

– Мой, в общем-то, единственный…

Углы чёрного рта опустились. Загородившись лапой от сияния, шатун отступил в тёмные клоки тумана.

– Ты моя симфония, моя тема любви, всегда и вовеки веков, – уверенно крикнул сноходец. – Мы пройдём до конца наших дней рука об руку! Никто не встанет на нашем пути. Не разлучит, не заставит забыть друг о друге. Мы всегда будем вместе!

Тварь сощурилась. В зрачках блеснул огонёк, но она замотала головой, пока не пошёл редкий дымок.

– Говори!

– Я очень-очень долго тебя ждала, – зачастила Анастасия. – И дождалась. Теперь я самая счастливая женщина на свете… – она запнулась. – Наш корабль любви не потопят никакие ураганы…

Огонь вспыхнул вновь. Мгновенно затопил тёмные провалы глаз и тварь взвизгнула. Но сколько не трясла уродливой мордой, пламя разгоралось только сильней. Оно охватило всю голову, и беспросветная тьма начала светлеть. Чёрные отростки, похожие на шерсть, свернулись кольцами, скукожились и задымились. Мощные лапы с длинными когтями затряслись и начали таять. Тень быстро меркла, пока, с громогласным хлопком, не исчезла. А бледные отростки, оставшиеся на полу, заползли на стены и приклеились к факелам.

– Что это за… – начала Анастасия, но Семён перебил:

– Победа! Пора просыпаться.

Факелы неожиданно потухли, и пещера погрузилась во тьму. Хвостикова хотела возмутиться, но почувствовала в руках оберег, успокоилась и открыла глаза.

Сноходец стоял у кровати, потягивался и махал руками наподобие утренней зарядки.

– Что ты там нёс? – проворчала Анастасия и тоже поднялась.

– Любовь – это самая сильная часть эфира, то есть энергии. Она словно священный огонь – сжигает любых адских тварей изнутри.

– Но я…

– Я вообще-то песню Демиса Руссоса пересказывал! – воскликнул сноходец. – Помнишь, «Всегда, во веки веков», – он начал напевать, но Хвостикова только скривилась.

– Я домой хочу. Эти глупости меня не интересуют.

– Глупости? – удивился Семён. – Это всего лишь имитация любви, подкрепленная энергией. Представляешь, на что способны истинные чувства? Почему, ты думаешь, богиня получает величайшее право…

Анастасия нахмурилась ещё сильнее.

– Я не просила никаких признаний, тем более, их имитацию. Это, знаешь ли, даже оскорбительно.

– У нас не было другого выхода. Сны существуют по своим законам, которые мы, наверное, никогда до конца не поймём. Но там, там глупый обман иногда срабатывает. Прости, я не хотел тебя обидеть. Но здесь, в реальности, мы бы никогда не победили шатуна. Понимаешь?

Она кивнула, но не слишком искренне.

– Я просто устала. День был слишком длинным, и меня раздражает, что он никак не заканчивается. Ты понимаешь, что за эти два дня, я пережила больше, чем за всю предыдущую жизнь?

Она сама испугалась своих слов и замолчала.

Семён подал просохший плащ и помог надеть.

– А как же биржа труда? – напомнил он.

– Точно не сегодня.

– Завтра выходной, они не работают, но анкету можно оставить.

Она кивнула.

– Пойдём, я тебя отвезу домой.

На крыльце они натолкнулись на давешнего священника.

– Давненько не видал, чтобы так лихо с нечестивыми расправлялись, – поздравил он. – Пусть господь и дальше помогает, а я буду за вас молиться.

Анастасия склонила голову.

– Спасибо, святой отец, – поблагодарил сноходец. – С полицией проблем не возникло?

– Они с проснувшимися не разбираются, слишком хлопотно.

Священник протянул тесёмку.

– Это для оберега. Я такое не поощряю, но вам он видимо необходим.

Выйдя за ворота, Хвостикова с тоской посмотрела на монастырь. Уже стемнело, но над золотыми крестами ещё светились закатные облака. Она вздохнула.

– Теперь всё будет хорошо, – пообещал Семён, помогая ей сесть в машину.

До дома добрались незаметно. Вечерняя Москва стремительно пролетела мимо, не оставив воспоминаний. Анастасия клевала носом, хоть и пыталась бодриться, но говорить было не о чем. Слова нашлись только когда ей подали руку и уверенно пошли следом.

– Спасибо. Дальше я сама, – строго сказала она.

– Защиту нанесу и уйду, – пообещал сноходец. – Так лучше будет. А то у меня душа не на месте.

Хвостикова пожала плечами. Пусть делает что хочет, лишь бы побыстрее. Они поднялись в квартиру. Семён, деловито скинув ботинки, прошёл на кухню и почти сразу крикнул:

– Соль нашёл, а где аптечка?

– Там же. В полке над раковиной, – устало ответила Анастасия.

В ответ загремела посуда. Семён вышел в коридор с пенящимся стаканом.

– Немного алхимии, – подмигнул он, но глядя на появившиеся морщинки на её лбу, поспешно добавил. – Для твоего же блага.

Сноходец вышел на лестничную клетку и, макая палец в приготовленный раствор, вывел на двери странные знаки, похожие на пляшущих человечков.

– Не волнуйся, высохнут, видно почти не будет. Зато без твоего разрешения в эту дверь никто не войдет. Твой дом – твоя крепость.

Семён быстро наклонился и поцеловал Хвостикову в щёку.

– Спокойной ночи. До завтра.

– Спокойной ночи, – согласилась она и заперла дверь.

Сняла плащ и распахнула окно на кухне. В квартире до сих пор пахло валерьянкой. Хотелось выпить горячего чая и наконец упасть в кровать, но раздался дверной звонок.

– Я его сама убью, – печатая шаги, прорычала Анастасия и распахнула входную дверь.

Там стоял седой, но совсем молодой мужчина в длинном фраке с кружевными манжетами и перчатках с вензелем «С3Н». У Хвостиковой похолодело внутри. Тот самый седой, что приходил в офис к её фантому вместе с чёрным котом.

– Что вам нужно? – взвизгнула она, вцепившись в дверь.

– Не пригласите, – холодно уточнил он, глядя на символы, и не дождавшись ответа продолжил. – Меня зовут Донофей Кейбардин. Мало кто может выговорить. Поэтому прицепилось прозвище. Я не против. Так даже удобнее. Все зовут меня Дон Кей. Поздравляю вас с пробуждением и хочу предложить помощь.

– Валите вместе со своим драным котом!

– Он не мой, – также равнодушно заметил Дон Кей. – Пока вы не проснулись, в нём ещё был смысл, но теперь… Всему виной предсказание. Провидицы почему-то нас не жалуют, а это раздражает! Переходите на мою сторону и…

– Оставьте меня в покое! А лучше верните мою жизнь!

– Она и так ваша. Вы же сами хотели проснуться! Чтобы жизнь стала ярче и интереснее. Мечтали о приключениях. Романтике…

– Откуда вы знаете?

– Я геронт. Поэтому много чего знаю. Хотите анекдот?

Она потрясённо кивнула.

– Проснувшийся пришёл к больному другу, но его встретила заплаканная жена друга. Она сказала: «Он покинул нас». А проснувшийся ответил: «Когда вернётся, передай ему, что я приходил».

– Не понимаю…

– Скоро разберётесь. У вас два дня, потом я приду за ответом. До скорой встречи!

Дон Кей скрылся, а Анастасия захлопнула дверь и прижалась лбом к холодному глазку. Неужели в случившемся есть её вина? Она конечно редко выходила из дома, но такая работа. А то, что каждый следующий день похож на предыдущий, так это почти у всех. Да и кто не мечтает о другой жизни? Все хотят приключений, настоящий любви, страсти, романтики. Все хотят, чтобы скучная обыденность стала ярче! А вот чёрных котов и тварей из ада – никто не хочет! Мужчины должны признаваться в любви, чтобы добиться расположения, а не уничтожить шатуна. Разве не в этом смысл?