Как вырастить деньги. Все тайны Фандрайзинга

В те исключительные дни мировой истории, которые нам приходится переживать, переоценка великих ценностей не только потребность человеческого духа, но и настоятельная, неотложная практическая надобность. В вихре стихийной смены событий жизнь не ждет и непрерывно возникающие новые или старые, в новых комбинациях, явления неотступно требуют объяснения, изучения, введения в русло общей системы, комбинирования и новых построений. А текущая жизнь складывается так, что спокойная систематическая научная разработка возникающих вопросов, в условиях текущего момента, делается почти невозможной[1].

Предисловие

Данная книга будет полезна не только тем, кто профессионально занимается поиском ресурсов для осуществления разнообразных проектов. Это попытка представить обобщенную информацию, которая применима не только в некоммерческом секторе экономики, но и во всех остальных сферах жизни человека. Много интересных знаний несет она и тем, кто занимается бизнесом, политикой, общественной деятельностью, наукой и, наконец, просто обычному человеку для осмысления современных общественных процессов. Как обрести коммуникационные навыки, незаменимые для беспроблемного функционирования в современном обществе, как добиваться поставленных целей и подниматься по карьерной лестнице? Как научиться гармонично взаимодействовать с обществом в котором живём? Я представил здесь свое видение ответов на вопросы затронутых в данном повествовании. Конечно, кто-то может сказать, что я излагаю общеизвестные факты, но почему-то люди мало применяют их в окружающем мире и практически не говорят о них.

Если вы хотите, чтобы мир вокруг вас стал радостнее и комфортнее – нужно только захотеть. Разумные люди знают, что пока ты жив – возможно все, были бы возможности. Чаще всего под возможностями понимаются ресурсы и это не только деньги. Вся история человечества уже доказала, что финансы значительно облегчают решение многих вопросов, от которых зависит насколько ваши проекты не останутся пустыми фантазиями, но превратятся в нечто осязаемое. Получится ли у них, у ваших идей, остаться надолго в жизни общества? Будет ли общество благодарно вам за ваши усилия? – Возможно, но это не точно и, собственно, абсолютно не важно. Для многих людей важно осознавать, то, что у них есть повод для гордости и что их добрые дела мироздание обязательно запишет в свой свиток.[2]

Как осуществить начинание без ресурсов? Правильно. Никак. Можно ли найти ресурсы? Можно. Как это сделать? – Все просто. Нужно этому научиться.

В начале 90-х годов большинство из нас, советских людей впервые услышало слово «фандрайзинг», которое буквально обозначало процесс по выращиванию ресурсов. Нам казалось странным и непостижимым что можно «вырастить» ресурсы, мы не знали, как можно обращаться к людям за помощью и деньгами и вообще ожидать, что они откликнуться. Время показало, что мы ошибались. Люди просто вспомнили, что они всегда помогали друг другу и делали это бескорыстно. С развитием гражданской инициативы фандрайзинг стал общепризнанным инструментом поиска ресурсов и вполне прикладной дисциплиной со своими профессиональными тайнами. Нужно знать многое и уметь многое, чтобы стать тем особенным доверенным лицом, которому люди отдают свои деньги, время и ресурсы, только потому, что поверили и прониклись идеями.

Мы еще не полностью осознали в какую бурную эпоху перемен вступили, как меняется глобальное гражданское общество, перед какими вызовами мы предстаем. Начинается новое время – время гражданской инициативы и стартапов. Это увеличивает значимость грамотного фандрайзинга (неграмотный, непрофессиональный сбор ресурсов очень часто попадает под статьи уголовного кодекса и ничего, кроме отторжения и разочарования не вызывает). Люди должны знать и четко понимать куда они отдают свои заработанные деньги и обязательно видеть результаты, будь то простенькая самодельная открытка от спасенного ребенка или свое имя на одном из золотых листьев дерева благодарности на стене большой онкологической больницы.

В своей книге я раскрыл основные профессиональные секреты, которые помогают правильно ориентироваться в сегодняшней жизни с учетом бурно развивающегося гражданского общества. Остановился на том, как следует начинать кампанию по сбору средств, как составить стратегический план по поиску ресурсов, как использовать различные методы и техники фандрайзинга, с учетом новых технологий. В книге затронуты важные моменты по созданию и работе с Советом Директоров, волонтерами и донорами. Особое место уделено брендингу, который позволяет сделать так, чтобы ваша некоммерческая организация стала узнаваемой и конкурентоспособной. В основу книги я положил лучшие практики, которые успешно используются в международных организациях, показал, как положительно работает взаимодополняющий союз государства и общественной инициативы на примере проекта по ликвидации неграмотности в СССР.

Жизнь – это процесс, который находится в постоянном движении. Меняется все, – люди страны, государственные устройства, общественные отношения, но стабильным остается одно условие – для успеха и развития необходима инициатива, творческий подход и общественная поддержка. Самое главное для любого фандрайзера-это кристально чистая репутация. Можно однажды собрать деньги пообещать и ничего не сделать, можно найти кучу оправданий, привести кучу доводов, но основная база отношений, строящаяся на доверии и респектабельности будет нарушена. Главное в работе фандрайзера – показать людям, что именно они важны гораздо больше, чем деньги и ресурсы. Творческая инициатива, соучастие и стремление изменить мир – вот, что действительно важно. Ответы на многие вопросы вы найдёте в этой книге.

Глава 1. Гражданское общество в эпоху трансформации

Сегодняшний мир трансформируется с невероятной скоростью. То, что казалось незыблемым вчера, сегодня уже неактуально. Только лидер с мгновенной реакцией и рациональной смелостью может принимать эффективные решения в создавшейся ситуации. Именно выверенная политика, хороший анализ и хладнокровное умелое принятие решений позволяет правильно отражать вызовы, стоящие перед человечеством. Трансформация затронула и гражданское общество, которое неуклонно становится основным значимым фактором исторического развития. Гражданское общество 21 века изменилось кардинально.

Оно выросло и окрепло. Только в Индии уже создано и работает более трех миллионов благотворительных организаций, в США число общественных неправительственных организаций составляет около 1,5 миллионов. По данным ООН неправительственные организации, такие как Бангладешский Комитет по развитию сельских районов работают с сотнями миллионов людей; 81 000 международных НПО (Неправительственная Организация) и сетевыми организациями, 90 процентов из которых были созданы с 1975 года. Данные не включают все уличные протестные группы, общественные движения и неформальные общественные объединения, которые часто не регистрируются. В благотворительных организациях Великобритании, число неформальных общественных инициатив превышает число зарегистрированных более чем в четыре раза.

Многие неправительственные организации работают очень эффективно, в результате их деятельности меньшее количество людей в мире умирает молодыми, а основные показатели здоровья и образования, доходов и занятости понемногу улучшаются – по крайней мере, для большинства людей в большинстве стран. Однако экономическое неравенство растет, демократия качественно изменяется, климатические изменения ухудшаются, а дискриминация по признаку расы, пола, способностей и сексуальной ориентации остается эндемичной. Многие исследователи считают, что гражданское общество мутирует, но изменения эти вряд ли можно назвать положительными и это происходит из-за того, что качество гражданского общества ухудшается, несмотря на то, что размер его продолжает расти.

Происходит коренное изменение форм гражданской активности – они все больше привязаны и вплетены в социальные сети. Цифровой мир диктует новые законы. Именно в социальных сетях живут группы социальной активности. Люди начинают «активизироваться на диване с бутербродом в зубах». Такие цифровые группы социальной активности, я называю «облачными». Они обычно генерируют сильные посылы, но имеют низкое членство в реальной действительности. Как говориться у многих лидеров общественного мнения «замах на рубль, а удар на копейку. Эти группы могут объединить определенное количество людей для привлечения ресурсов, создания петиций и пропаганды определенных ценностей, но не оказывают глубинного воздействия на экономику и политику. Они слишком слабы, чтобы влиять на трансформацию общества. В нынешний исторический период реальные крупномасштабные совместные действия очень редки.

Традиционные формы участия – такие как голосование и членство в профсоюзах и других массовых организациях – за последние 50 лет значительно сократились как в странах Европы, так и в США. Майкл Эдвардс[3] в своей статье: «When is civil society a force for social transformation?» (Когда гражданское общество чувствует необходимость трансформации)» опубликованной на сайте https://www.opendemocracy.net/en/transformation/when-is-civil-society-force-for-social-transformation/ пишет, что вместо них появились другие формы участия, но они не оказывают кардинального эффекта в привлечении большого числа людей к непосредственной, постоянной и потенциально преобразующей деятельности. В качестве индикатора изменения ситуации число запросов в Google по запросу «гражданское общество» упало на 70 процентов в период с 2004 по 2012 год. За тот же период количество запросов «социальные сети» и «социальные предприниматели» выросло на 90 процентов и 40 процентов соответственно.

Новые тенденции не плохие и не хорошие – они такие, какие есть. Базой для трансформации становится онлайн активизм. Если в 60-х годах активизм носил явно либеральный уклон, то сегодняшние перекосы государственной политики в США и ряде стран Европы вызывают к жизни новый тип активизма, правда пока робкого, как бы недоумевающего активизма консервативного. Люди устают от перекосов в ту или другую сторону. Жизнь требует баланса. Сейчас очевидно, что в жизни общества новые социальные «облачные» объединения работают гораздо эффективнее, чем неповоротливые государственные институты. В Российской Федерации это поняли и очень эффективно переводят государственные институты на цифровые рельсы. Получение государственных услуг стало гораздо удобнее и эффективнее, и позволяет гибко решать многие вопросы. Существует мнение, что во многих странах люди склонны доверять общественным объединениям гораздо больше, чем государственным службам. По данным РБК, которые они взяли из исследования Eidelman[4] россияне оказались на последнем месте уровня доверия к общественным организациям: им в России доверяют меньше всего лишь 23 % опрошенных по сравнению с 74 % в Китае, 59 % в Канаде и 47 % в Великобритании. То же касается и бизнеса: предпринимателям в России верят лишь 34 % опрошенных (80 % – в Китае, 58 % – в Бразилии, 44 % в Испании). Цитируются данные РБК[5]: https://www.rbc.ru/society/22/01/2019/5c4632139a7947d392889cfd. Сказывается, наверное, тяжелое наследие 90-х годов прошлого столетия.

В США общественным организациям доверяют почти 53 процента, причем из тех, кто голосовал за демократов составили 58 %, а за республиканцев это количество составило 51 %. В то же время число профсоюзов в США за период с 1950 года по 2000 год сократилось на 43 процента, ассоциации учителей и родителей потеряли почти 60 % своих членов то же самое коснулось политических партий и женских организаций. Но свято место пусто не бывает, их место занимают другие формы общественных объединений. Происходит это очень по-разному и не всегда работает в области объединения точек зрения, а наоборот. Новое поколение выбирает, в силу порой непримиримых собственных противоречий, отказывая тем, кто может думать по-другому в возможности существования. Постепенно отмирают навыки реальной самоорганизации, реальной инициативы и действия. На фоне растущего увеличения самообъединений, растет и конкуренция за получение ресурсов. Сама ресурсная база постепенно суживается. Принципиальность и радикализм многих современных объединений тесно сплетается с пожеланиями истеблишмента, который можно охарактеризовать как совокупность правящих лиц, контролирующих страну или организацию. Часто этот термин заменяют на выражение «властные круги». Логично то, что истеблишмент всегда поддерживает существующую систему и имея неограниченный доступ к ресурсам почти всегда дает возможность доступа к этим ресурсам только тем общественным объединениями и инициативам, которые проводят в жизнь видение и миссию своих доноров.

Как же развивался сектор общественных объединений? Всегда ли благотворительность зависела от воли власть предержащих, как развивалась филантропия – это темы долгих исторических изысканий.

Задача данного анализа рассмотреть существующие классические способы поиска ресурсов для организации и проанализировать есть ли реальный смысл в использовании тех или иных инструментов. Если все общественные объединения зависят от истеблишмента, который может диктовать свои условия общественному объединению, возможно этически не совпадающие по убеждениям, нужны ли такие формы человеческой самоорганизации и имеет ли смысл конкурировать за эти ресурсы? Как сделать так, чтобы стать независимыми от чужой воли и успешно выполнить свои задачи – автор попытается высказать свои идеи на этот счет и будет благодарен, если вокруг его идей возникнет плодотворная, ведущая к консенсусу дискуссия.

Глава 2. Как творилось благо?

Если вы знаете слово благотворительность, значит вы понимаете зачем оно существует. Творить благо всегда было почетным делом во всех общественных группах и во все времена. Все религии поощряли и поощряют благотворительность, поскольку люди просто обязаны помогать друг другу. В 347 году до нашей эры Платон завещал все свое имущество на поддержку неимущих студентов школы, которую сам же открыл и где успешно преподавал.

Массовое филантропическое движение приобрело большое распространение в начале 20 века, когда «новые богатые», которых становилось все больше стали чувствовать свою социальную ответственность перед страной. Но зная, с каким трудом они зарабатывали свои первоначальные капиталы (тогда ведь не было залоговых аукционов), они не хотели просто делиться со всякими ушлыми ребятами. Им хотелось тратить свои заработанные деньги на общеполезные дела. Так, один из основателей сети магазинов Sears, который наладил службу поставок товаров, Юлиус Розенвальд[6], вызвал бурю среди благотворителей, вложив 700000 долларов в систему школ для бедных районов Юга США и было это в 1912 году. Но деньги, которые шли на благотворительность были строго регламентированы и расписаны, а сами доноры были очень негибкими в тратах. Иногда их желания и видение не соответствовали требованиям времени, дела у многих общественных организаций шли плохо из-за недостатка финансирования на развитие и поддержку новых проектов.

Филантропия в России была привнесена еще со времен Византии. Монахи распространяли в народе идею «возлюби ближнего своего как самого себя»[7]

В летописных свидетельствах содержится информация о том, что благотворительность исходила преимущественно от князей, а также от монастырей, церквей, духовенства. Древнерусские князья, например, накануне больших праздников посещали тюрьмы и богадельни, где собственноручно раздавали милостыню их обитателям, навещали одиноких убогих людей. Князь Владимир Святой[8] остался в народной памяти как "отец для всех", потому что щедро раздавал милостыню бедным и выделял монастырям на благотворительные цели десятую долю своих княжеских доходов. Андрей Боголюбский[9] строил храмы и монастыри. По его приказу кормили иноков, инокинь и убогих. То же можно прочитать в летописях и о многих других князьях. Очень много делало и духовенство. Так, Печерский инок Исакий[10] отдал свое имение нищим. Князь Святоша Черниговский, поступив в Печерскую обитель, работал там, постоянно раздавая то, что смог заработать. Олимпий[11], первый иконописец на Руси, часть платы за свой труд отдавал нищим. Летописи сообщают нам, что в Древней Руси нуждающиеся в помощи селились на церковных землях, под покровительство церкви. В то время монастыри и храмы были богаты, т. к. помимо щедрых княжеских пожертвований, монастыри являлись собственниками душ и содержателями кабаков, приносивших большие доходы. Согласно летописи, при отдельных церквях в то время находились также и неизлечимо больные, за которыми ухаживали иноки, используя "домашнюю медицину". Они же оказывали посильную помощь населению в периоды «моров» (эпидемий). В 1230 г. появились "убогие дома".

Обычно благотворительность была частным делом и нередко меценаты старались не разглашать свои добрые дела. На протяжении всей своей истории благотворительность, по словам философа эпохи Просвещения Поля Анри Гольбаха[12], была "случайной добродетелью". Благотворительность могла процветать в одном городе и быть очень слабой, а то и вообще отсутствовать в другом. Критики левого направления, особенно во Франции и Германии, утверждали, что благотворительность непременно всегда носила антидемократический характер. Благотворительность и закон о бедных унижали тех, кому оказывалась помощь, и потому многие английские политики, в том числе Эньюрин Бивэн[13], в 1940-х гг. работали над созданием универсальных социальных программ. Необходимость сохранения человеческого достоинства наряду с недостаточной эффективностью частной благотворительности способствовала разработке финансируемой государством системы социальной защиты.

Поскольку Европа представляет собой совокупность разных государств и народов, традиции благотворительности в разных частях Европы иногда различались кардинально. При англосаксонской модели некоммерческие организации существовали как противовес государству и основывались на слабой социальной государственной поддержке населения как бы возмещая ее. Модель германская, напротив, придавала государству большую роль в решении социальных вопросов, а некоммерческие организации играли роль помощников государства. В средиземноморской модели приоритетная роль отводилась церкви и семейным объединениям, а государство выступало посредником и медиатором.

Скандинавская модель отличалась мощной государственной социальной поддержкой и крепкими традициями волонтерства в совокупности с семейными объединениями.

В США общественные организации проявили свою активность уже при зарождении Американской государственности. Поскольку у первых переселенцев не было реальных государственных структур или они только создавались. Общественные инициативы играли огромную роль в налаживании жизни общества. Создавались как благотворительные организации, такие как церкви и школы, так и трудовые сельскохозяйственные самообъединения, которые существовали на основе членских взносов и работали в рамках договоренностей.

Добровольные ассоциации и до сегодняшнего времени очень распространены в США, но теперь из единиц гражданской инициативы они постепенно превращаются в некие гибриды из бизнеса и государственных структур. Для развития некоммерческого сектора особым стал период с 1884 по 1969 год. В этот период времени было принято важное законодательство, касающееся структуры освобождения от налогов в налоговом кодексе США. В течении этих лет Конгресс принял множество законодательных актов, устанавливающих основные требования освобождения от налогов, определяющих коммерческую деятельность, подлежащую налогообложению и регулирующую частные фонды как подгруппы этих, освобожденных от налогов организаций. В 1913 году Конгресс США определил основы и поныне действующей системы налогообложения. В 1917 году был издан Revenue Act[14], который разрешил налогоплательщикам вычитать благотворительные пожертвования из налоговой базы. Важным моментом для некоммерческих организаций США стал 1969 год, когда был принят новый TRA (69), который установил ряд более строгих требований, специфичных для частных фондов. Эти «Правила частного фонда» включали в себя два ежегодных требования и множество «запрещенных видов деятельности», которые считались противоречащим общественным интересам. Во-первых, TRA69 установил ежегодный акцизный налог по инвестиционному доходу. Это положение было предназначено чтобы заставить частные фонды «делить бремя оплаты расходов правительства». Во-вторых, не работающие активно фонды должны были распределять минимальную сумму на благотворительные цели каждый год.

Далее, частные фонды, которые не выполняли минимальные требования по распределению благотворительной помощи или участвовали в определенных запрещенных видах деятельности облагались налогами и другими санкциями.

После второй мировой войны, когда прибыли американских монополистов благодаря правительственным заказам, возросли, представители истеблишмента начали размышлять над применением новых подходов к международным отношениям. За четыре года войны прибыли крупнейших корпораций составили 87 млрд. долларов. В послевоенные годы монополисты продолжали получать огромные сверхприбыли, которая за 1946–1950 годы составила свыше 100 млрд. долларов. Джон Ф. Кеннеди[15] в 1960 году настойчиво убеждал конгресс в необходимости создания современного объединенного агентства, способного осуществлять продвижение моральных, экономических и стратегических идеалов США. В итоге, 3 ноября 1961 года был подписан Акт о международной помощи[16], согласно которому разрешалось оказывать международную и гуманитарную помощь странам в рамках единого международного агентства. Первоначально было отмечено, что помощь категорически не может оказываться коммунистическим странам, но потом условия были «смягчены» и стало возможным оказывать помощь странам если того потребуется в рамках национальной безопасности США. Истеблишменту стали нужны собственные общественные организации, которые могли бы работать на международной арене в рамках кредитной помощи интересующих США странам.

Воодушевленное планом Маршалла, правительство США рассматривало эти организации как ключ, а позднее инструмент влияния и рычаг распространения своей политики. Деятели некоммерческих организаций (далее НКО) стали тесно сотрудничать с представителями государства, которые финансировали пилотные проекты, развивали их, изучали и собирали в сети. В 90-х годах, появилось понятие Третий сектор, который стал в один ряд с правительством и бизнесом. Именно тогда правящие круги США, особенно интенсивно проводили свою программу по экспорту демократии в другие страны. Известный американский историк Жак Мартин Берзин в 1986 голу отмечал, что демократию нельзя вылепить из того, что люди случайно находятся в данном регионе; ее нельзя продвигать извне посторонними; и это все еще может быть невозможно, если попытаться предпринять изнутри решительными жителями этой страны. Подобно тому, как жизнь на Земле зависела от определенного сочетания не связанных между собой факторов, так и для того, чтобы демократия родилась жизнеспособной, необходим ряд разрозненных элементов и условий. Среди этих условий можно назвать традиции, грамотность и определенный вид обучения компромиссу, а также отрезвляющий эффект национальной катастрофы – Франция в 1870 году[17] и Германия в 1945 году[18]. Для самого адаптируемого из народов, японцев, потребовалось столетие, чтобы приблизиться к западной демократии, несомненно, чему способствовала жесткая опека, последовавшая за тяжелым поражением. А другие люди могли бы воспринять тот же опыт с другой стороны, как стимул к сопротивлению переменам. Но интересы финансово промышленных групп превысили здравый смысл и международное влияние США продолжало расширяться. Самым большим успехом для них стал развал Советского Союза в 1991 году, который произошел из-за предательства, трусости и устаревших управленческих взглядов руководства СССР. Большую роль сыграл и железный занавес, благодаря которому в СССР была проиграна информационная война и пропагандировались мифы о прекрасной и беззаботной жизни на Западе, где царствует общество всеобщего изобилия. Именно тогда, в 1987 году в России появился Джордж Сорос[19]. В своей статье «Кто потерял Россию» (Who Lost Russia?) Сорос рассказывал (перевод автора):

«В 1988 году я предложил создать международную рабочую группу для изучения создания «открытого сектора» в советской экономике, и, к моему некоторому удивлению – я тогда был малоизвестным управляющим фондом – мое предложение было принято чиновниками в СССР» Идея этого «малоизвестного управляющего» состояла в том, «чтобы создать рыночный сектор в рамках командной экономики, выбрав такую отрасль, как пищевая промышленность, которая будет продавать свою продукцию потребителям по рыночным, а не по командным ценам (с соответствующей системой перехода от командных цен к рыночным ценам). Затем этот «открытый сектор» можно было бы постепенно расширять. Вскоре стало очевидно, что эта идея непрактична, потому что командная экономика была слишком больна, чтобы вырастить зародыш рыночной экономики. То есть решить проблему трансфертного ценообразования не удалось. Но даже такая безрассудная идея из незначительного источника была поддержана на самом высоком уровне. Премьер-министр Владимир Рыжков[20] приказал руководителям крупнейших учреждений – Госплана, Госснаба и т. Д. – участвовать. Это правда, что мне удалось привлечь западных экономистов, таких как Василий Леонтьев[21] и Романо Проди[22], к участию с западной стороны. Позже я собрал группу западных экспертов, которые консультировали различные группы российских экономистов, готовящих конкурирующие программы экономических реформ. Затем я организовал приглашение авторов основного российского проекта по экономической реформе, так называемого плана Шаталина[23], во главе с Григорием Явлинским на встречу Международного валютного фонда и Всемирного банка в Вашингтоне в 1990 году. Горбачев[24] сомневался в этом проекте и в конце концов отказался от него. Он возражал против двух вопросов: приватизации земли и одновременного роспуска Советского Союза и выступал за создание экономического союза. «Я по-прежнему думаю, что план Шаталина обеспечил бы более упорядоченный переход, чем то, как события пошли в реальности». Добрый и бескорыстный филантроп Сорос вспоминает: «Я учредил Международный научный фонд со 100 миллионами долларов (возможные выплаты достигли 140 миллионов долларов). Нашим первым действием было раздать по 500 долларов каждому примерно 40 000 лучших ученых в надежде, что это побудит их остаться в России и продолжить научную работу. На это ушло всего 20 миллионов долларов, и этим ученым удалось прожить год. Критерии отбора ученых были открытыми, прозрачными и объективными: три упоминания в ведущих научных публикациях. Распределение было осуществлено за несколько месяцев при соотношении расходов менее 10 процентов, и схема гарантировала выплаты в долларах каждому получателю на всей территории бывшего Советского Союза. Это послужило доказательством практической целесообразности моего предложения по контролю за выплатой средств. Остальные деньги были потрачены на поддержку исследований на основе международного организованного процесса экспертной оценки, в котором участвовали самые известные ученые мира. (Борис Березовский[25] выделил 1,5 миллиона долларов на командировочные гранты по собственным причинам. Это был единственный вклад России.) Все средства были выделены менее чем за два года. Мои причины поддерживать ученых были сложными. Я хотел продемонстрировать, что иностранная помощь может быть успешной, и выбрал науку в качестве области демонстрации, потому что мог рассчитывать на поддержку членов международного научного сообщества, которые были готовы пожертвовать свое время и энергию для оценки исследовательских проектов. Но механизм раздачи экстренной помощи можно было бы заставить работать не только для ученых, но и для поддержки пенсионеров. Пытаясь снять с себя ответственность за свою деятельность в России Джордж Сорос констатирует: «Я также помню, как Александр Яковлев[26], главная движущая сила Горбачева, много позже рассказывал мне, как он чувствовал себя униженным в своих отношениях с американцами. С сожалением я должен был сделать вывод, что Запад не очень-то заботился об открытом обществе как универсальном понятии. Если бы это было так, то процесс перехода все еще был бы очень болезненным для России, со многими потрясениями и разочарованиями, но, по крайней мере, он двигался бы в правильном направлении. Россия могла бы стать настоящей демократией и настоящим другом Соединенных Штатов, как это сделала Германия после Второй мировой войны и Плана Маршалла. Это не та перспектива, которая стоит перед нами сегодня». Он вспоминал «Я воздерживался от личных инвестиций в Россию, отчасти чтобы избежать конфликта интересов, но главным образом потому, что мне не нравилось то, что я видел. Однако я не вмешивался в дела моих управляющих фондами, которые хотели инвестировать, и также одобрил их участие в Российском инвестиционном фонде на равных условиях с другими западными инвесторами». Однако мнение управляющих фондами было крайне противоречивым: «Именно здесь затруднилось пересечение путей между филантропом и инвестором», – говорит Роб Джонсон, давний сотрудник Сороса, который работал портфельным менеджером в Quantum в 1990-х годах. Но к тому времени, по словам Джонсона, единственной причиной, по которой Сорос все еще управлял хедж-фондом, было желание заработать больше денег для своих целей. Сороса обвинял, и премьер-министр Малайзии Махатхир Мохамад назвав его и других игроков «беспринципными спекулянтами», чья аморальная работа не имеет социальной ценности. Сорос публично отверг критику, но, когда инвесторы нацелились на индонезийскую рупию осенью 1997 года, Quantum среди них не было. Он также не присоединился к другим хедж-фондам, когда в следующем году они нацелились на российский рубль. Уже вложив сотни миллионов долларов в стабилизацию ситуации в России, Сорос подорвал бы свою работу, сделав ставку против российской валюты. В итоге он понес убыток в 400 миллионов долларов.