В понедельник дела не делаются

13

– Реализация запланирована на завтра, – такой фразой закруглил свой короткий доклад начальник территориального отдела РУБОПа Давыдов.

Зампрокурора Коваленко просмотрел записи, которые он делал по ходу изложения.

– Я не понял, за что конкретно он хочет взять? Дело прекращено законно. Этот, как его, Боровков ваш не имел технической возможности избежать наезда. Я это дело помню, в конце прошлой недели проверял, когда карточки подписывал.

– Но ведь Боровков об этом не знает. Он думает, что его посадят за ДТП с трупом, – у оперативника из областного подразделения собственной безопасности был вкрадчивый, обволакивающий голос.

Коваленко пропустил мимо ушей его имя-отчество, когда тот представлялся. Обращаться же по фамилии было неудобно.

«Хм, фамилия у него интересная – “Французов”! Второй раз в жизни такую слышу. Мальчик в школе у нас в параллельном классе учился – Коля Французов».

Офицер из службы собственной безопасности, – «гестапо», как нарекли эту контору сами менты, – говорил банальные вещи.

Заместитель прокурора смотрел глубже, пытался квалифицировать, отграничить от мошенничества, от самоуправства – составов, заранее для оперативников неприемлемых. Да и для прокуратуры тоже.

В актив всем шла только королева должностных преступлений – взятка!

Под огромным «рубоповцем» жалобно простонал стул.

Взгляд Давыдова был обманчиво наивен. При первом контакте маска простака не имела осечек.

Информация несомненно исходила из недр подразделения по оргпреступности. «Гестапо» подключили из-за нежелания одним работать против действующего коллеги.

Коваленко отметил, что сам никогда не думал о том, что Проскурин берёт. Старший следователь, майор. В следствии отработал года четыре, в органы пришёл из армии, капитаном, в период ельцинских сокращений вооруженных сил. Специализировался на расследовании дорожно-транспортных преступлений. В отличие от общеуголовных дел, где в большинстве привлекались люмпены, по дорожным люди проходили денежные.

И хотя за неосторожные преступления никого не «сажали», от решения следователя напрямую зависела судьба дальнейших материальных претензий.

Иногда – измерявшихся десятками тысяч! Коваленко прикинул как-то, сравнивая с исками по убийствам. Оказалось, суды взыскивали по делам о ДТП гораздо большие суммы. Железки стоили дороже человеческой жизни.

По «дэтэпэшным» делам всегда было много жалоб. Что не свидетельствовало о недобросовестности следователя. Так люди боролись с предстоящими денежными тратами.

Проскурин, как и большинство милицейских следаков, работал с колоссальной перенагрузкой. В его производстве одновременно крутилось не меньше десятка дел. А во время отсутствия второго следователя, ведущего ту же линию – вдвое больше.

Большинство фигурантов по делам были неместные, через район проходила трасса республиканского значения, много аварий происходило там. Чтобы собрать всех на следственный эксперимент, данные которого закладывались в постановление о назначении автотехнической экспертизы, надо было обладать талантом организатора.

Следователь постоянно находился в состоянии стресса. Со всех сторон его концентрически давили процессуальные сроки, начальство, требующее скорейшего выхода, прокуратура и суд, цепляющиеся к каждой букве, к каждой запятой.

Рабочий день следователя редко был короче десяти часов.

Работа в выходные давно стала правилом. Всё это государство компенсировало заработной платой в четыре тысячи рублей.

С гражданина Боровкова, совершившего ДТП со смертельным исходом, по словам оперативников, Проскурин намеревался взять десять «штук». Две с половиной своих зарплаты.

«Или одну мою», – прикинул заместитель прокурора.

У него и в мыслях не было оправдывать взяточника тяжёлым материальным положением.

«Хочешь много зарабатывать, иди в коммерцию!»

В современной России при приёме в органы возможность на достойную оплату исключалась априори.

– Завтра он последний день перед отпуском работает, Виктор Петрович, – решил добавить начальник РУБОПа. – Он уже билеты на поезд купил. На родину к себе собрался, на Украину.

Предназначение денег сомнений не вызывало.

Следователь прокуратуры обоснованно завершит потом постановление о привлечении в качестве обвиняемого фразой:

«Полученные в качестве взятки деньги намеревался использовать в личных целях».

Перешли к техническим деталям. Неопасавшийся, по всей видимости, подвоха Проскурин назначил встречу Боровкову через дорогу от здания УВД, за газетным киоском. Это объяснялось его занятостью по работе даже в крайний перед отпуском день.

Место для наблюдения и задержания получалось идеальным.

– Следователь кто будет, Виктор Петрович? – васильковые глаза «рубоповца» оставались безмятежными. – Кораблёв?

Опытный Саша Кораблёв был, конечно, лучшей кандидатурой для такого дела. Хваткий, контактный, циничный, он имел хорошую сработанность с оперативными службами, в том числе и с «шестым» отделом. Но расследованное дело с так называемой коррупционной окраской не пройдёт незамеченным в областной прокуратуре. Если Проскурина удастся хлопнуть с поличным, остальное окажется делом техники. Даже если он будет молчать, что крайне маловероятно. Когда берут с деньгами и сразу массированно наваливаются на теплёнького, фигурант в девяти случаях из десяти колется до задницы.

И в области скажут: «Саша Кораблёв работал, понятно!» Ни одна собака не вспомнит о Коваленко, стоявшем у истоков многоходового мероприятия по разоблачению оборотня в погонах.

Виктора Петровича беспокоило то, что Кораблёва слишком возносили в последнее время. Новый прокурор города явно выделял его. Кораблёв был готовый заместитель, стоял в резерве на выдвижение. Но если Кораблёва поставят замом – его, Коваленко, тогда куда денут? Зашлют на повышение в сельский район? В ссылку, со смутной перспективой вылезти оттуда к пенсии?

– Нет, у Кораблёва нагрузка большая по другим делам, – зампрокурора снял с рукава пиджака светлую пушинку. – Дело будет в производстве следователя Максимова.

– Не знаю такого, – признался начальник РУБОПа.

– Его недавно к нам перевели. Толковый парень.

– Справится ли? – Давыдов в корректной форме выразил несогласие с решением Коваленко.

– Я ему помогу.

Проводив оперативников, Коваленко задумался о другом.

Планируемая операция по взятию с поличным взяточника Проскурина являлась венцом возможностей провинциальных спецслужб.

«Хлопнем, “палку” выставим, отчитаемся, всё чин по чину.

Полгода потом можно будет как с флагом ходить. И при этом в упор не видеть, что под носом творится».

Мысли об образе жизни нового прокурора сделались неотвязными, выгрызали сердце.

«Навороченная иномарка, сотовый телефон крутой. В только что полученной улучшенной планировки «трёшке» евроремонт делает. В отпуск с семьей не в Сочи махнул, в Анталию! Откуда дровишки? Откуда?!»

Начав работать в девяностом году, незадолго перед развалом СССР, Коваленко застал ветеранов, которые рассказывали, что совсем недавно сотрудникам прокуратуры запрещалось иметь в собственности личные автомобили. Во избежание заглазного людского трёпа. Потому что купить машину на зарплату в сто восемьдесят рублей «грязными» было невозможно.

«Я ничего не говорю, сейчас, если ещё жена более-менее получает, можно машинёнку взять. Иномарку подержанную или нормальную отечественную. Но не за двадцать же четыре тысячи “баксов”?!»

Виктор Петрович прислушался к себе: «Может, просто жаба меня душит, а? Из-за того что он умеет жить; без году неделя в городе, а все у него в друзьях. Я же скоро пять лет как в Остроге обретаюсь, а почти никого не знаю. Перемещаюсь по проторенному маршруту: дом – работа, работа – дом».

Начальника РУБОПа как вероятного соратника Коваленко после недолгих раздумий отверг. Его уровень – местные бандиты и доморощенные коррупционеры ранга Проскурина. Несмотря на внушительные габариты и авторитет, Давыдов не рискнёт разрабатывать прокурора города без санкций областного начальства. Получение же санкций обязательно высветит инициатора.

Неделю назад эту щекотливую тему Виктор Петрович прокатал с местным фээсбэшником. Встретились вечером вне службы, отъехали на бережок Клязьмы. Оперативник откупорил себе бутылку «Балтики». Коваленко не предложил, все знали, что тот больше трёх лет не берёт в рот ни капли.

Русло реки в этом месте петляло, напротив зеленел островок, поросший диким ивняком. Километрах в двух выше по течению ясно виднелась конструкция железнодорожного моста.

Отсюда она казалась повисшей в воздухе, игрушечной.

Заместитель прокурора наметил для себя манеру разговора шутливую. Но сразу съехал с неё, заговорил яростно.

Яковлев, оперуполномоченный по особо важным делам по должности, капитан по званию, имевший солидный для современных органов госбезопасности стаж работы в пять лет, забыл про пиво.

Проблема высвечивалась перспективная и весьма заманчивая (на контакт инициативно шёл второй человек в прокуратуре), но в одиночку опер её, понятное дело, решить не мог.

Личное мнение он выразил, иначе собеседник мог напрячься или вовсе охладеть. Оно вполне совпадало с тезисами Коваленко.

– Если ты поставлен охранять закон, надзирать за ним, работай честно, не превращай должность свою во благо личное, в доходное место! Такая должность… её как крест тяжкий нести нужно.

На вопрос как можно разрулить эту ситуацию фээсбэшник ответил ожидаемо. Правда, облёк в шутливую форму.

– На это я один пойтить не могу. Мне надо посоветоваться с шефом![49]

Оба поулыбались над хохмой из старой классической комедии.

– Сейчас такое не снимают!

…От мыслей отвлёк стук в дверь. Визгливо застонала пружина.

Пожаловал милицейский следователь Озеров. Час назад он звонил, спрашивал, можно ли будет подойти с арестом. Вместе со следователем попросил разрешения войти опер из группы по «тяжким» Маштаков.

Виктор Петрович оживился внутренне.

«Одно к одному. И не надо вызывать, под проверку маскироваться».

Следователь Озеров, молодой, разгильдяистого вида, с оттопыренными ушами, через пень колоду доложил суть дела.

По уличному грабежу взяли парня. Восемнадцать лет, нигде не работает, не учится, ранее судимый за хулиганство, состоял на учёте в ОППН. Вину признал частично. Не согласился, что действовал в группе с «неустановленными лицами», брал всё на себя.

Заместитель прокурора выборочно пролистал листы дела, подшитого в трёпаную, рабочую корку. С доказательствами, вроде, обстояло нормально. Потерпевший изъятые у злодея ботинки опознал как свои. Обвиняемый признался. Вчера, пока он не остыл, с ним провели так называемый «показ». Вывозили на место преступления, где он повторил свои показания при понятых.

Даже под видео!

Коваленко с удивлением взглянул на Озерова. Применение видеозаписи прибавляло следователю головной боли.

– Судимость погашена у него, – веско заметил заместитель прокурора. – Юридически он не судим.

В последнее время сверху насаждалась тенденция сокращения арестов на стадии предварительного следствия. Под давлением неправильно информируемой общественности, под прессингом юродивых правозащитников начальство требовало забраться на ёлку, не замаравшись. Лживый анекдот про мужика, посаженного на пять лет за кражу мешка картошки, обошёл все центральные газеты. При этом не уточнялось, сколько раз мужик этот был судим. Пять? Десять?! За что? Имел ли он постоянное место жительства? Как характеризовался? Может быть, вся округа вздохнула с облегчением, когда его на время убрали. Накануне последних выборов спустили разнарядку на их район – немедленно освободить из-под стражи семь человек. По телефону продиктовали данные конкретных персоналий. Федеральные власти не забывали об электорате, томящемся в следственных изоляторах. По закону запрет избирать наступал лишь после вступившего в силу приговора суда. Прокурор, по своему обыкновению, в крайний день умотал из города по шкурным делам. Проблема свалилась на голову Коваленко. Логика областного руководства, ткнувшего пальцем в приглянувшиеся фамилии, была непостижима. Один – насильник, другой два месяца находился в розыске, третья сидела за сбыт наркотиков, четвёртый – цыган, которого в степи только пуля догонит, пятый… Скрепя сердце, и.о. прокурора Коваленко согласился тогда с освобождением одного. За что потом был публично выдран на оперативном совещании при заместителе прокурора области. На месяц его лишили процентной надбавки за сложность и напряжённость. – Виктор Петрович, разрешите несколько слов? – обратился Маштаков. Присутствие оперативника при аресте преследовало понятные интересы. Сейчас он озвучит доводы об обязательности заключения под стражу, о необходимости его разработки в условиях ИВС и СИЗО, о перспективах выхода на новые эпизоды преступной деятельности фигуранта. Маштаков достал из целлулоидной папочки листок, с обеих сторон заполненный рукописным текстом. Уважительно привстав, передал в руки Коваленко. Это было заявление на имя городского прокурора от гр-ки Назаровой Елены Сергеевны.

«Почему на его имя? Каким боком он тут приложился? Ау, Олег Андреевич, отзовитесь!»

В заявлении гражданка Назарова с невероятными орфографическими ошибками перечисляла нападения, в которых участвовали её приятели Помыкалов, Вохминцев и Беликов.

– Девять эпизодов грабежей, Виктор Петрович! Плюс четыре кражи из сараев, – убежденно говорил оперативник. – Помыкалов «понизу»[50] тоже почти всё рассказывает. Выпускать его нельзя.

– Заводите, – дал отмашку Коваленко.

Маштаков резко поднялся, стукнул стулом.

Через полминуты обвиняемый стоял перед заместителем прокурора.

– Подальше встань, вот сюда! – Маштаков указывал в угол.

«По себе, очевидно, помнит, как неуютно, когда доставленный нависает сверху. Кабинет-то его бывший», – промелькнуло у Коваленко.

Димка Помыкалов стоял, набычившись. На его круглой, подстриженной по рэперской моде под машинку голове торчал грязный чубчик.

– Расстегните наручники, – сказал зампрокурора.

Второй оперативник, также исполнявший роль конвоира, молодой, крепкий, в чёрной кожаной жилетке, завозился с заевшим замком.

– Стой спокойно, – тихо велел он Помыкалову.

– Представьтесь, пожалуйста, – предложил Коваленко, когда руки задержанного были разомкнуты.

Помыкалов назвался. Требование расстегнуть браслеты, обращение на «вы» породило мысль, что прокурор за него.

Он сбивчиво начал говорить, что он только один раз по дурости побил пьяного, а когда тот упал, решил снять с него ботинки.

Больше такого с ним никогда не повторится. Он может каждый день приходить отмечаться в милицию. Деньги и часы у пьяного он не брал. Следователю сказал так, потому что заставили оперативники.

– К вам применялись незаконные методы дознания? – Коваленко по очереди посмотрел на обоих оперов, стоявших ошую[51] и одесную[52] от обвиняемого.

Маштаков поглядывал на Помыкалова с иронией. Молодой оперативник был индифферентен. Помыкалов не понял смысла вопроса. Зампрокурора повторил попроще.

– Вас что, били, пытали?

– Били, – с запинкой решился обвиняемый.

– Кто?

Помыкалов вновь забычился. Почувствовал, как опера горячо дышат ему в затылок.

– У вас есть телесные повреждения?

– Нету.

– Вы имеете право обратиться с письменным заявлением, – отработано разъяснял Коваленко. – По которому будет проведена прокурорская проверка в порядке статьи сто девятой УПК РСФСР[53]. Выведите его. Пусть в коридоре подождёт.

Опера убрали обвиняемого из кабинета.

Санкционировав арест, зампрокурора как бы между делом сказал собиравшемуся на выход следователю:

– Пусть Маштаков зайдёт один.

– С вещами? – Озеров понятливо осклабился, выказав лошадиные зубы.

Причина вызова на ковёр опера, на действия которого только что поступила жалоба, была истолкована соответственно.

Коваленко не отреагировал. Хотя следовало одёрнуть Озерова.

«Что за фамильярность? Я кто этому мальчишке? Ровня?»

Маштаков зашёл с приязненным выражением.

– Спасибо, Виктор Петрович.

Заместитель прокурора сперва не сообразил, за что его благодарят.

Потом скупо улыбнулся.

проверки для установления в сообщении признаков преступления.

– Вы как будто за личное одолжение благодарите. Рабочий вопрос… мы же с вами одно дело делаем. Присядьте на пару минут.

Опер поддёрнул брюки, опустился на стул. Коваленко разглядывал его.

«Говорят, он до сих пор здорово пьёт».

Одутловатость лица Маштакова и тёмные полукружья под глазами подтверждали слухи. В тоже время одет он был опрятно, хорошо подстрижен, чисто выбрит. Глядел ясным взором.

– Я внимательно изучил материалы служебной проверки по факту побега Фадеева. Руководство УВД не установило в ваших действиях существенных нарушений. Но это ещё ничего не значит.

Коваленко замолк, давая возможность собеседнику переварить услышанное и при желании ответить.

Опер оказался скор на язык.

– Я понимаю, Виктор Петрович. Всё зависит от того, как вы решите.

Коваленко поёжился, собираясь с поступком. Ощущение очень походило на внутреннее содроганье, перед тем как ласточкой нырнуть с крутояра в незнакомый водоём. Реально рискуя сломать шею. На всю жизнь остаться инвалидом.

– Не в моих принципах ходить вокруг да около, Михаил Николаевич. Предлагаю вам небольшую сделку, – Коваленко пожевал губами, он не любил тавтологий. – Я закрываю глаза на эту нехорошую историю с побегом, а вы… от вас потребуется пустяк. Понаблюдать за одним домом. Сделать несколько снимков. Возможно, снять на видео.

Маштаков озадачился. Нечто подобное он заподозрил, когда заместитель прокурора обратился к нему по имени-отчеству. Предложение показалось Михе неравнозначным. Зампрокурора, спуская на тормозах головотяпство милиционеров, приведшее к побегу убийцы, оставлял Маштакова работать в органах. В свою очередь, от Михи он требовал сущую вроде безделицу – понаблюдать за объектом. Сделать работу, ставшую привычной за два с лишним года работы в уголовном розыске. Закавыка, очевидно, таилась в объекте оперативной установки.

И ещё – ставить подобные задачи было не в компетенции прокуратуры.

«Что-то тут личное. Типа, жену свою решил пропасти».

– Можете на меня рассчитывать, – Маштаков смотрел открыто.

В конце концов, не на иностранную же разведку ему предлагают работать.

Коваленко ответил пристальным взглядом поверх очков в стальной оправе.

– Вы понимаете, что рассказывать об этом не следует даже непосредственному начальству?

– Понимаю, – Миха проявил такт, отвёл глаза. – Разрешите идти?

– Давайте.

«Вроде пока всё правильно делаю», – решил зампрокурора, прокрутив в голове все “за” и “против”».

14

Вечером Маштаков навестил своё любимое заведение – бар «Магнат» на Урицкого.

После работы он заглянул домой, отдал жене получку. Практически всю, отложив в «подкожные» только две сотни, больше не выкраивалось. И так без надбавок, которых он был лишён, и за вычетом прогулянных дней получилось всего две тысячи триста пятьдесят рублей.

– Домой тебя ждать? – в обычной манере, как бы между делом, поинтересовалась Татьяна.

Деньги, хоть и небольшие, возымели свое меркантильное значение, жена выглядела приветливей, чем обычно.

– Может, не пойдёшь никуда? – попросила она. – Я курочку приготовлю. Девчонки по тебе соскучились.

Миха, обувавший в крохотной прихожей ботинки, замешкался. Потом резко встал, притопнул ногой.

– У меня встреча деловая, Танюш. Да я недолго.

Жена отвернулась и быстро ушла на кухню. Без паузы загремели кастрюли.

Бар «Магнат» располагался в квартале от Михиной «хрущёвской» пятиэтажки. В половине седьмого вечера заведение почти пустовало. – Нин, привет! Как бизнес? – с порога Маштаков приветствовал барменшу. Он был здесь почти родным. Барменша Нина, стриженая искусственная блондинка, глазастая, хорошо за тридцать лет, вполне фигуристая ещё, обрадовалась его приходу. – Приветик, Миша! Ты нас забы-ыл совсем. Маштаков подошёл к стойке, опёрся на неё, поймал женщину за кисть, поцеловал в запястье. – Выглядишь, Нин, как всегда на пять баллов. – Ты что, у меня руки мокрые… Барменша поставила на стойку два высоких бокала. Третий стала усиленно протирать перекинутым через плечо полотенцем. Улыбалась смущённо. «Надо же, – подумалось Михе, – они как кошки. Погладил – и сразу урчат». – Чего будешь? Как всегда? – Нет, как всегда не хочу. Налей пивка кружечку. Ну и сухариков каких-нибудь дай. Сколько у меня долгов накопилось? Не исчерпан ещё кредит доверия? – Ты же знаешь, когда он будет исчерпан, я тебя выкуплю, – смеялась Нина, подставляя наклонённую кружку под янтарную струю из крана. Маштаков вытащил из кармана брюк полсотни, положил на стойку. – Сдачу сминусуй из моих долгов. Символическое погашение части долга носило у Михи характер ритуала. Этим он доказывал себе, что он не прилипала, что не халявной выпивки ради он сюда ходит. Хотя хозяин бара, местный магнат Жора Сметанюк всегда корил его: – Что уж, я не в состоянии угостить старинного друга, корифея правоохранительных органов? Друзьями они не были, хотя знались давно, с восемьдесят первого года, когда оба учились в филиале местного политеха. Маштаков, промучившись год, бросил институт, ушёл в армию.

Жора и тогда был Жорой. Сын обеспеченных родителей, папа – полковник, военпред на механическом заводе. Первым на курсе Жора заявился в институт в фирменных джинсах «Леви Страус». У него водились деньжата, по мелочи он фарцевал дисками, импортными сигаретами. Девчонки вокруг него, плейбоя, хороводом вились. Худого невзрачного Маштакова Жора признавал тогда только из-за дерзких его полублатных приятелей по секции бокса, проникавших на институтские дискотеки. Коммерция давалась Жоре трудно. Правда, в последнее время он поунял свои имперские амбиции, жизнь пообломала. Освоил закон зимовки: «Будь проще, и к тебе потянутся люди». Бар приносил Жоре мало доходов. Ресторанный бизнес вообще дело проблемное. Закупка, готовка, обслуживание, клиент специфический, попросту пьяный, непредсказуемый, каждый вечер почти наносящий материальный ущерб. Табун проверяльщиков. СЭС, пожарные, архитекторы, менты! Каждому за хорошее отношение надо что-то дать. Не считая бандитов, которые были опаснее государственных мытарей, их условности должностных обязанностей не стреноживали. Но и с бандитами Жора в конце концов утряс. Кивая на постоянно торчавших в баре ментов, комбинатор создал иллюзию опекающей его красной крыши. На общак отстёгивал эпизодически и скудно. Год назад к Жоре повадились двое отморозков. Один из них запал на Нину. Сядет у стойки, курит, щурится и задвигает ей разные гадости на сексуальные темы. Типа, представь, киска, как я тебе ножки раздвину… До настоящих истерик Нинку доводил, она увольняться всерьёз хотела. А это Жориному магнатовскому бизнесу – край, Нина весь бар на себе тащила. В Жоре южная, наполовину семитская кровь закипела. Когда парни в очередной раз заявились, он вызвал их в коридор, орать стал. Второй, не сексуально озабоченный, сделал к топавшему ногами Жоре короткий шаг. Выдернул из фирменных штанов комерса подол рубахи. И к вывалившемуся студенистому брюху приставил острое жало выкидухи. – Ты чё визжишь, жирный? – вопросил тихо.