Трилогия Мёрдстоуна

Он сел в ортопедическое офисное кресло. Величина – и, коли уж на то пошло, величие – задуманного и предстоящего парализовали его. Однако в конце концов он включил настольную лампу и компьютер. Навел непослушный курсор на иконку «Ворда». И, дождавшись появления пугающей белой страницы, на миг заколебался, а потом напечатал жирным курсивом:

ТЕМНАЯ ЭНТРОПИЯ

ФИЛИП МЁРДСТОУН

Он писал без перерывов девять часов кряду, а потом заснул, где сидел. Проснувшись, он отправился вниз и выпил стакан воды. Выкурил сигаретку. Голода он не испытывал ни малейшего, но это почему-то не удивляло. Вернувшись к компьютеру, он нажал на пробел, чтобы оживить экран. (В его первом компьютере имелся анимированный скринсейвер: многоцветные замысловато движущиеся трубы, этакая психоделическая сантехника. Филип на эти трубы подолгу смотрел. Неожиданно на свой лад очень умиротворяло. Филипу теперь этого не хватало. Куда оно делось?)

Когда на экране возник текст, Филип снова взялся за дело и писал без передышки еще шесть с половиной часов.

Это был плюс-минус процесс банального перевода. Рукопись Покета Доброчеста ползла наверх со дна экрана, а летающие по клавиатуре пальцы Филипа строка за строкой перекладывали ее на английский. Всю жизнь он настукивал тексты двумя пальцами и теперь изумился, обнаружив, что способен бегло печатать всеми десятью. Если наползающие слова Покета были ему не до конца понятны, он просто мысленно щелкал мышкой и описывал вереницу разворачивающихся перед ним образов. Он не останавливался и не цокал досадливо языком, когда на экране появлялись клише. Не спотыкался на чужеземных именах или бессмысленных апострофах. Ему казалось, что когда пальцы его слабели, текст мчался вперед, увлекая их за собой. И никаких придирчивых правок, составлявших львиную долю его обычного писательского процесса. Не то чтобы сам он осознавал это – или что-либо другое. Он вообще не помнил, кто он такой.

Стоя на высоком утесе, нависавшем над Кислой равниной, и глядя, как кроваво-алый рассвет озаряет полчища огнельтов, Кадрель обнажил Квид Харел. Клинок выскользнул из ножен с шипением, подобным предсмертному вздоху змеи. Внезапно рядом материализовался Премудрый. Кадрель улыбнулся.

Длинная борода Гар-Беллона развевалась в рассветном бризе. Маг повернулся к Кадрелю и произнес…

И все. Слова иссякли. Экран заполнила чистая незамысловатая синева, по которой плыло несколько черных точек. Филип знал, что так и будет, но все равно ударил по кнопке Page down. Ничего не произошло. Он попробовал переключиться на другой раздел мозга, но не обнаружил его. Филип знал, что не обнаружит, но все равно горевал об утрате. Горевал горько и отчаянно, как скупец, на глазах у которого горят его деньги.

Денис преподнес Филипу пинту пива и жалостливый взгляд.

– Без обид, Фил? Но выглядишь ты паршиво.

– Спасибо, Денис.

– Не за что.

– Что?

– Не за что?

– А, да.

Две ночи и три дня он лез из кожи вон, но и сейчас находился не ближе к окончанию повести Покета Доброчеста, чем в миг, когда экран подернулся синевой. Фиолетовый сценарий Минервы, который Филип теперь изучал усерднее, чем раввин Тору, предполагал, что именно должно произойти дальше, но не предлагал никаких средств навигации, чтобы попасть туда.

Очевидно было, что, невзирая на вмешательство Премудрого, Кадрелю суждено проиграть битву с гнусными прислужниками Морла. В конце концов, Мёрдстоун собственными глазами видел темные Фулы Морла. Ну, вроде как видел.

Однако каким именно образом была проиграна битва? Как Морл одолел могучее чародейство Гар-Беллона? И уцелел ли Кадрель? Ушел ли он снова в бега или, возможно, томится узником в одном из не-измерений Морла? Удалось ли Морлу наконец завладеть Амулетом Энейдоса? Скорее всего, нет, потому что… Ну, просто потому что. И где тогда, черт возьми, Амулет теперь?

Все эти клубящиеся, переплетающиеся меж собой загадки доводили Филипа до границ безумия; но что грозило ему безвозвратным путешествием в самый центр, так это факт, что он вообще задается такими вопросами.

Он наблюдал, как паб заполняется посетителями и приобретает чуть ли не праздничную атмосферу. Ах да, сегодня же пятница. Народ аж от самых Епископских корчей стекается попробовать авангардное Денисово меню. Официантки, Зои и Бернис, ссутулившись, сновали туда-сюда, на их юных девичьих усиках поблескивали капельки пота. Филип с чуть поддатой беспристрастностью отметил, что пояс стрингов Бернис торчит на семь-восемь сантиметров выше уровня джинсов, содержащих, по всей очевидности, три ягодицы. С каждой пинтой зрение у него становилось все более и более телескопическим. Он пугающе крупным планом видел, как ярко накрашенные ногти отрывают головы тушеным в текиле креветкам, наблюдал, как сальные языки слизывают волокна страусиного мяса со вставных зубов.

Позже вечером он различил сквозь просвет в толпе Старцев, сидящих у стены со своими братьями-близнецами. Закрыв один глаз, он заставил близнецов исчезнуть. А потом совершил рискованное путешествие через все помещение и сел рядом.

Минут через пять Эдгар сказал:

– Все, значится, путем?

– Неплохо.

– Людновато сегодня, – заметил Леон.

Не поворачивая головы к Филипу, Эдгар сказал.

– Не взыщитя уж, мистер, видок у вас почищща барсучьей задницы.

– Прост устал слегка. Работа. Ну, жнаете.

– Ели тут люциана, – сказал Леон. – Как вот здоровенная золотая рыбка, шоб ее. Но ничо так. Мяса в ей полно.

– Угу, – сказал Филип.

После шумной паузы Эдгар спросил:

– Опять, значится, творческий хрызис?

– Ну, не то шоб. Прост, ну, знаете. Ну тоисть, да. – Он приложился к пиву, рыгнул и осторожно опустил кружку на чугунный столик со столешницей из искусственно состаренного дуба.

Старцы синхронно отпили по три сантиметра «гиннесса».

– Я тут жадумался, – сказал Филип.

– Ась?

– Ходил к Кровопивцам, на днях. Прост, ну жнаете, пройтись. И, ну это. Читал, самсобой, легенды. В книгах и все такое. Сплошной вздор, шкажу я вам. Но я тут жадумался, а нет ли других историй. Местные поверья, такое вот. Ну жнаете.

– Угу.

Прошло с минуту, не меньше.

– Вот я себе и шказал, – сказал Филип. – Шказал себе, значится, ежли кто и жнает, так это вы, жентльмены.

Взгляд Эдгара остановился на чем-то за левым плечом Филипа, взгляд Леона – на чем-то за правым.

– Про Кровопивцев.

Старцы синхронно выпили и отерли пену с верхней губы тыльной стороной большого пальца.

– Ага, – сказал Эдгар. – Ну значится вот. Вы по адресу. Леон, вот кто вам нужен. Он вам про Кровопивцев порассказать могет. Могешь ведь, Леон?

– Да чтоб меня, – отозвался Леон. – Как не мочь.

И погрузился в непрошибаемое молчание.

Яркая горбатая луна озаряла пустоши. Филип нетвердыми шагами двигался к Камням. Когда тропа наконец вышла на ровное место, он остановился переждать стеснение в горле и услышал голоса.

Приближающиеся фигуры издали были похожи на держащихся за руки девушку с пингвином. Увидев Филипа, они приостановились, но затем опасливо тронулись дальше. У девушки были длинные голые ноги, и она пошатывалась на них, точно хромой жеребенок. Пингвин оказался парнем в надвинутой на лицо кепке с козырьком, широченных черных джинсах и кроссовках; мотня у штанов болталась чуть ниже колен.

– Добвечер.

Парень булькнул что-то в ответ – звук на границе человеческой речи. В свободной руке он держал банку сидра. Девушка сдавленно хихикнула. Лунный свет блестел на кольце у нее в носу. Когда их смех стих позади, Филип повлачился дальше.

Сперва он принял сидящую на Алтарном камне маленькую фигурку за туриста-недомерка. Длинное одеяние с капюшоном вполне могло сойти за ветровку, обувь – за туристические ботинки. При ближайшем рассмотрении, однако, плащ оказался не из гортекса, а из какой-то промасленной синевато-зеленой ткани, слегка напоминающей замшу. Спереди он застегивался толстыми петлями, накинутыми на костяные пуговицы. Туристические же ботинки преобразились в крепкие сандалии с подошвами на гвоздях. Лицо у незнакомца было маленьким, широким, бледным и каким-то детским, если не считать глаз – те были древними. Руки расслабленно лежали на коленях – почти белые, с длинными пальцами. И синими ногтями. Когда он заговорил, голос его оказался знакóм Филипу не хуже своего собственного.

– Ну и прыщавая задница у того парня, жуть.

– Ты?..

– Покет Доброчест? Само собой. – Старые глаза внимательно разглядывали Филипа. – А ты, прощения просим, совсем закосел. Хуже даже, чем о прошлом разе. Большой, смотрю я, охотник до выпивки.

– Пожалуйста.

– Пожалуйста? – Этот ломкий, чуть хрипловатый голос.

Филип с трудом ворочал языком.

– Кадрель, – умудрился выдавить он. – Витва. Я хочу. Должен. Знать, что произошло. Как закончилось. Морл.

– А-а-а, – сказал Покет. – Как закончилось. Ну, нет, пока никак. Можно сказать, незаконченное дело. Битва – да. И потом еще немного. Это я тебе могу устроить. Тута все на виду. Все равно что гнездо на облетевшем дереве. Все в Гроссбухах, у меня на руках. Тут-то никаких проблем. Проблемы у нас совсем в другой епархии.

– Пожалуйста. Мне надо… мой агент, она…

Грем поднял левую руку. Ладонь была гладкой и ровной, без линий.

– Ага, – сказал он. – Теперь вот мы подходим к самой сути. Я знаю, что тебе надо. Знаю, что надо тебе. О да. Но какой вопрос тут надо бы задать?

Филип откуда-то знал какой.

– Что надо тебе?

– Превосходно! Воистину превосходно! Самый подходящий человек для этой работки, как мы и думали. Ну что, заключим сделку, а? По-быстрому? А то время надевает колпак и шагает к двери.

– Какую еще сделку? Ты ваще о чем?

– Да задом наперед, совсем наоборот, проще простого. Я посылаю тебе остальное, ты добываешь мне Амулет Энейдоса.

– Тот самый Амулет Энейдоса?

– Не, хоть какой-нибудь, без разницы. Ну конечно, тот самый Амулет Энейдоса, мухомор безмозглый. Сколько, по-твоему, на свете таких хреновин?

– Но. Он же не. Не понимаю. Как я смогу?

Покет Доброчест вздохнул.

– Он в твоем королевстве. Его туда спрятал Тровер Меллуокс. А теперь, когда Тровер мертв, если он со своими треклятыми фокусами и правда помер, нам до Амулета не добраться. Морл, может, и мог бы, но мы точно не знаем. Хотя он-то над этим работает, можешь жену под заклад отдать, что да. Но ты, Марлстоун, ты мог бы отыскать Амулет. О да.

– Мёрд. Не марл.

– Чего-о?

– Ниважна. П-проехали. Шлушай, я, я ведь даже не жнаю, на что этот ваш Амулет похож. Н-не видел его. Понятия не имею, какой он из себя.

Писец вздохнул.

– Примерно вот такого размера, – начал он, расставляя пальцы, – и у него… Ой, да в свинячью задницу! Увидишь – узнаешь. Ну что, договорились или нет?

Филип почувствовал, что теряет равновесие, и выставил руку, чтобы опереться на камень, но тот ускользнул. Филип оперся на подкатившийся следующий.

– Если скажу да, расскажешь продолжение?

– До распоследней завитушечки и загогулинки. Сколько есть.

– Тогда давай.

– Уверен?

Глаза у писца горели по-совиному ярко, приспосабливаясь к темноте.

– Ага, шовершенно. Шовершенно уверен.

– Это все охрененно серьезно, Марлстоун.

Филип яростно закивал.

– Да. Очень серьезно. Очень, очень серьезно. Я понимаю.

Покет с несчастным видом вглядывался в лицо Филипа. Потом он вздохнул.

– Ну ладно тогда. От всей души надеюсь, ты и правда серьезно. Что там у вас делают, чтобы скрепить сделку? Каково ваше Клятвоприношение?

Филип отчаянно пробивался в сторону ясности и перевода. Сморгнул, боясь, что это все сейчас исчезнет. Как водится у пьяных, нашел убежище в формальности.

– Ну, за отсутствием контракта в письменном виде адекватной заменой обычно считается рукопожатие.

Покет скривился.

– Не думаю, что мне это по душе. Придется скреплять по гремовским обычаям. – Он поднялся на ноги. – Делай так.

Он накрыл большим пальцем левой руки веко левого глаза, а средним пальцем – веко правого. Филип сперва перепутал руки, но потом поправился. Покет нетерпеливо ждал. Потом он расставил ноги и правой рукой сжал промежность.

– Теперь так.

– А мне обязательно?

– Да, чтоб тебя.

Филип неуверенно ухватил себя между ног.

– Правильно, – сказал Покет сурово. – Пальцы на семечки положил?

– На что?

– Да на семечки. Шарики. Яйца. Тьху ты.

– Э-э, да, кажется, да.

– Хорошо. Теперь повторяй за мной. Слово в слово. Учти, чтоб как есть. Твой одурмаченный суслом мозг сейчас на это способен?

– Да. Думаю, да, – сказал Филип и икнул.

Покет снова вздохнул и начал:

– Четырьмя Жизнесущими Сферами я, Филип Марлстоун…

– Четырьмя Жизнесущими Сферами я, Филип Марлстоун…

– Заключаю сию сделку с Покетом Доброчестом.

– Заключаю сию сделку с Покетом Доброчестом.

– А ежели нарушу ее, чтоб им ссохнуться.

– А ежели нарушу ее, чтоб им ссохнуться.

Затем грем поднял обе руки и слегка встряхнул, словно обжегся или стряхивал воду. Он посмотрел на Филипа с мрачной серьезностью.

– Значит, уговор. И чертовски надеюсь, ты понимаешь, что это значит.

– Да. Кажется, понимаю.

Покет отвернулся, что-то бормоча себе под нос. Слов Филип не разбирал. Что-то про свинячью задницу и куда деваться. Он выждал.

– Ну ладно, Марлстоун. Давай покончим с делом. А как найдешь Амулет, принесешь его сюда и никаких фиглей-миглей. Я все равно узнаю, когда времена выровняются. Где, значит, ты срубился в прошлый раз? Вон там, да?

Мёрдстоун обнаружил вдруг, что лежит на залитой лунным светом траве с подветренной стороны от Пальца Ворчуна. Глядя вверх, он видел лишь глаза Покета Доброчеста – огромные-преогромные, как то последнее, что видит перед смертью какая-нибудь полевка.

А потом он заснул.

Меч с шипением вырвался из ножен.

Чернила зазмеились по странице. Запели боевые рога.

Багряный рассвет озарил грядущие ужасы.

Премудрый повернулся к Кадрелю и произнес слова, которых Филип Мёрдстоун не мог даже вообразить.

В понедельник утром розовый и свежевыбритый Филип легкой стопою вошел в почтовую контору Флемуорти. Его бьющая в глаза жизнерадостность заставила остальных клиентов опасливо расступиться. Добравшись до стойки, он купил конверт с воздушной прослойкой, положил туда компакт-диск и адресовал Минерве Кинч, экспресс-доставкой. Столь необычное отправление привлекло к нему уйму настороженного внимания. Еще он приобрел пластиковый пенал с разноцветными карандашами.

Когда он шагал обратно через Сквер, в воздухе висела мелкая противная морось, но Вещим сестрам, провожавшим его взглядами из окна библиотеки, показалось, что он озарен бунтарским лучом солнца. Они отметили пружинистость его походки, новый прямой разворот плеч, затаенность улыбки. И молча синхронно сунули в рот по большому пальцу.

Уэльс – известный экспортер дождя. В самом деле, согласно Llyfr y Meirw, валлийской Книге мертвых, дождь был изобретен в Уэльсе, когда король Сагвинд воззвал к богам о средстве хоть как-то остудить сексуальный пыл жителей Нижних долин. Что, как мы знаем, не помогло. Но миф остается популярен, а дождь не унимается.

Районы Англии, которым не повезло оказаться ближайшими соседями Уэльса, заливает с удручающей регулярностью, так что, в общем-то, странно, что один из крупнейших английских литературных фестивалей проводится в Хей-он-Уай, аккурат на границе. Проливные дожди книгам на пользу не идут, однако книг в Хее миллионы, причем великое множество выставлено прямо на улице. В результате фестиваль прячется под безбрежными и беспорядочными конструкциями из брезента, парусины и полиэтилена, в хаосе шатров и навесов. Меж всех этих временных убежищ змеятся длинные колонны обтрепанных людей, выстроившихся в очереди к прилавкам с едой, туалетам, раздаче автографов и публичным чтениям знаменитостей. Глядя вниз с самолета, летящего чуть ниже полога туч, вы бы подумали, что видите душераздирающую гуманитарную катастрофу в Бангладеш или каком из самых неблагополучных уголков Африки.

Глядя на ливень через окно мерседеса, Филип Мёрдстоун сильно переживал, какой эффект погода может оказать на его костюм, не говоря уж о новой дорогой укладке на голове – в стилистике «творческий беспорядок». Мог бы не волноваться. Как раз перед тем как автомобиль с хлюпаньем остановился, дождь стих и в небесах чудесным образом проглянуло солнце. Филип с Минервой прошли по дощатому настилу к навесу «Горгоны», даже ботинок не испачкав. А к тому времени как было покончено с формальными поцелуями в воздух и рукопожатиями, стены павильона налились цветом и легонько раздувались, точно паруса галеона, несомого ласковым бризом к берегам родной Испании.

После того как к Филипу и его собратьям-гостям приладили микрофоны и проверили звук (программу записывали для «Радио-3»), в павильон хлынула публика. Когда шуршание и перешептывания дождевиков и пластиковых книжных оберток притихли, Вэл Снид, генеральный директор опубликовавшего «Темную энтропию» издательства «Горгона-букс», поприветствовала всех собравшихся на «Горгона-фэнтези-форуме» и сказала, что вместе со всем издательством счастлива и польщена честью принимать здесь троих столь блистательных звезд жанра фэнтези. В этот момент в системе громкой связи что-то заверещало, точно там холостили свинью. Тощий бритоголовый техник засеменил через сцену, повозился с контактами почти под ногами у Вэл Снид, украдкой заглянул ей под юбку и засеменил обратно. Там-сям прошелестели жидкие аплодисменты. Затем Вэл от имени «Горгона-букс» передала слово заведующей Форумом представительнице «Книжного шоу» Би-би-си Глории Раусел, которой предстояло представить гостей.

Филип разглядывал публику. Павильон был забит под завязку и еще немножко. Досадно, но среди мокрых паломников сплошь преобладали мужчины. К несчастью, «Фэнтези-форум» совпадал по времени с тем, как Гермиона Грир читала в павильоне «Вираго» отрывки из книги «Рисуя вагиной». Впрочем, отсыревшие юные девицы здесь тоже присутствовали в достойных количествах. Филип предположил, что они стеклись насладиться встречей с непомерно долговязым и напряженным юнцом, изогнувшимся на сиденье слева от него. Юнец сосредоточенно грыз ногти и запивал водой. Это был Вирджил Перони.

– Который поразил мир, – возвестила Глория, – в шестнадцать лет написав «Хроники драконьера», ставшие бестселлером по обе стороны океана и легшие в основу одноименного фильма, в настоящий момент собирающего огромные кассы по всему миру. Теперь, в почтенном возрасте восемнадцати лет, он представляет на суд публики второй роман, «Драконья повестка», опубликованный в Англии на этой неделе. Добро пожаловать, Вирджил.

Юное дарование сглотнуло, яростно закивало и выговорило что-то вроде «Очрад».

Аплодисменты.

Второй участницей панели была облаченная в расшитый иероглифами кафтан, джинсы и сандалии дама средних лет, родом из Хебден-Бридж. Казалось, она крепко спит. Филип забыл ее имя сразу же, как Глория его назвала, но, по всей видимости, она была автором опуса под названием «Сосуд с цикутой».

– Дебютный роман, – сообщила Глория публике, – вызвавший самые противоречивые отклики из-за эпизодов межвидового секса и бестрепетных описаний насилия.

Вялые аплодисменты. Спящая кивнула, не открывая глаз.

– Третий наш гость сегодня – Филип Мёрдстоун. Что я могу сказать? Это человек, первый роман которого, «Первый у финиша», завоевал столько наград, что все не перечислишь. Затем он создал ряд проникновенных романов о мальчиках-подростках – романов, в корне пересмотревших наши представления об инвалидности. Однако в начале этого года он сумел всех удивить, совершив глобальный переход в царство фэнтези. Он, разумеется, автор опубликованной «Горгона-букс» «Темной энтропии».

Бурные аплодисменты.

– Филип, если позволите, начнем с вас. И не просто потому, что «Темная энтропия» остается абсолютным бестселлером двенадцатую неделю подряд.

Смех, слабые аплодисменты. Филип улыбнулся скромной, даже чуточку виноватой улыбкой.

– Критики единодушно объявили вашу книгу поразительно оригинальным переосмыслением классического толкиновского, гм, образца фэнтези. – Тут Глория помолчала и задумчиво положила два пальца на щеку. – Вынуждена признать, – сказала она, – что, прочитав ваши предыдущие книги, я не могу не задаваться вопросом, откуда, во имя всего святого, возникла последняя.

Филип подпер кулаком подбородок и, как советовала Минерва, выждал три секунды перед тем, как ответить. И тогда, задумчиво хмурясь, но слегка улыбаясь, сказал:

– Конечно же, я всегда любил Толкина. Он – Эверест, который все мы стремимся покорить. Однако я не считал себя альпинистом. Поэтому взялся за исследование, образно говоря, подножий. Холмов социального романа. Разумеется, я всегда знал, что в один прекрасный день мне придется бросить вызов вершинам, позволить воображению воспарить. Однако, – Филип благожелательно улыбнулся Вирджилу Перони, – полагаю, все дело в том, что до недавнего времени я чувствовал себя слишком юным, чтобы добиться настоящей оригинальности.

Рокот смешков постепенно нарастал, пока до самых тугодумов среди публики доходил этот очаровательный и полный самоиронии парадокс.

Глория переждала и продолжила:

– Пожалуй, самое поразительное в «Темной энтропии» – это голос рассказчика. Голос Покета Доброчеста. Который не только участвует в этой истории, но и перебивает ход повествования своими будничными комментариям, объяснениями, обращениями к читателям и так далее. Один из критиков назвал его Бильбо Бэггинсом в переосмыслении Дэвида Герберта Лоуренса с небольшой помощью Чосера. Откуда возник он?

Филип медленно покачал головой.

– Хотел бы я знать. Могу сказать только, он словно бы приснился мне. Что, полагаю, означает – он всегда был здесь, где-то в моем подсознании, голосом, который я прежде отказывался слушать. Однако, когда я принял сознательное решение писать фэнтези, он в некотором смысле пробился наружу. Мне самому немного страшно признавать, но, возможно, Покет и есть мой настоящий голос, голос, который зрел во мне много лет, пока я совершенно этого не понимал.

– Потрясающе, – сказала Глория. – Должна признаться, когда я читала «Темную энтропию», у меня было ощущение, причем очень сильное, что я разговариваю с Покетом Доброчестом, а не читаю написанное Филипом Мёрдстоуном. Надеюсь, вы не против, что я это говорю.

– Ничуть, – великодушно заверил Филип. – Именно такого эффекта я и старался достичь.

– Вам это с блеском удалось.

– Премного благодарен, Глория. – Он подался вперед на стуле и встретил теплый взгляд Минервы. Она подмигнула. Внизу живота у него что-то трепыхнулось в ответ.

Позже, уже из-за трибунки, Филип сказал:

– Я, гм, думал, может, лучше прочесть что-то по запросу. А не просто отрывок, который выбрал я сам. Так что если тут кому-то что-то…

В воздух взлетело несколько рук. Филип отпрянул, словно бы устрашенный таким энтузиазмом. Запрокинутые к нему лица были омыты мягким светом, льющимся сквозь брезент над головами. Он выбрал скрюченного мальчика в инвалидном кресле, которого показала ему Минерва.

Примечания