Летопись Затмения: Чему быть, того не миновать

– Ты и правда сумасшедший! – обессилено выдохнула Чернобурка, как будто отдавшая поцелую все свои силы.

– Наверное… я не знаю… не хочу знать, – ответил рыцарь, глупо улыбаясь и вымокая под дождем.

Готфрид хотел добавить что-то еще, но Чернобурка приложила указательный палец к его губам, а затем развернулась и убежала прочь, растворившись в серой пелене дождя. Готфрид поднял свой плащ и веревки. Смыв грязь с плаща под дождем, рыцарь прокрался к нужнику и избавился от веревок. К его изумлению, радиант за ним в деревенский нужник не последовал. Перерезанные путы в том месте, где была связана альвийка ему были ни к чему. Сейчас все его мысли приковала к себе Чернобурка и повсюду следующий за ним радиант не волновал Готфрида совершенно. Впрочем, если бы сейчас по пятам за ним следовал огромный хищный завр, рыцарь бы не заметил и его.

***

– Я уже успел соскучиться по домашнему уюту! На улице черти что, гроза не ослабляет хватку. – отжимая в очередной раз плащ на крыльце, посетовал Готфрид и зашел в дом. Радиант остался снаружи, не смея следовать внутрь. Женская фигурка подплыла к окну и осторожно заглянула внутрь, подсматривая за застольем друзей.

– Опять дороги развезет так, что не пройти, ни проехать! – прокомментировал грозу Зотик.

Петр утомился от игр с отцом после еды и уснул прямо у него на руках. Рыжий великан унес его в комнату и вернулся к друзьям. Анна откланялась, покинув застолье и занялась вышивкой.

– Кстати, Зотик, а что это за статуя у вас стоит посреди деревни. Выглядит если честно так, как если бы с неба упала. – вдруг вспомнил Готфрид.

– А-а, баба-то без титек? Эт точно, боги задели ненароком ее на краю своейной обители, вот она к нам на голову и рухнула. – хохотнул Зотик, развивая шутку.

– Если честно и мне крайне любопытно, откуда она, – отозвался Леон.

– А мне любопытно, почему у нее передок сколот, упала на землю грудью? Видимо не маленькая грудь была, раз все остальное уцелело. – пошутил Готфрид.

– Да эт бабы наши, собрались да попортили, чтоб мужики их и дети не пялились. Ворчали, мол шибко уж как настоящая, мол нехай на холодную грудь зенки таращить и лапать, покуда теплая под боком. Тут еще один мужик придумал поверье, что мол это статуя самой богини Эйнилеи и если потереть ее грудь, то удача будет сопутствовать в каждом деле.

– Ладно, хорош томить, откуда она взялась?

Веселый настрой Зотика вдруг как рукой сняло, и здоровяк враз погрустнел.

– Это как раз связано с тем делом, о котором я говорить при детях и бабах не хотел.

– Так-так, сейчас вокруг ни детей, ни девиц. Теперь поведаешь нам о своем таинственном деле? – присаживаясь за стол, спросил Готфрид.

– Ох мужики, тут такое дело… – Зотик тяжело вздохнул и задумался, что для него было несвойственно.

Леону и Готфриду сразу стало ясно, что проблема с кабаном лишь верхушка репки, а что там вылезет наружу, когда за эту самую верхушку хорошенько потянут, вот это настоящий вопрос.

– С хряком этим все ясно, загоним его, да забьем, а вот это…

– Прошу, не томи Зотик, в чем дело? – настоял Леон, порядком заинтригованный таинственным делом и статуей.

– Мне нужна помощь, чтобы решить дело, касающееся… дома с привидениями и зловещим стуком в ночи, – наклонившись к столу и поближе к друзьям, вполголоса выдал как есть Зотик.

Драматизма в повисшую паузу добавило колыхнувшееся пламя свечей за столом и сверкнувшая молния за окном. Леон и Готфрид тоже наклонились к столу, поближе к Зотику.

– Прости, я правильно расслышал, – с привидениями? Призраки, из страшилок и детских сказок, остатки искры живых существ после их смерти? – уточнил Готфрид, с трудом сдерживая в узде рвущуюся на свободу улыбку, которая уже оседлала боевого скакуна и размахивая саблей, хотела ворваться в оплот невежества, сеча на лево и право, попутно насмехаясь над услышанной нелепостью.

– Рад бы я был до усрачки кабы бы эти приблуды токмо в сказках своих сидели, а тут свалилось же на голову! Призраков на вилы не возьмешь и в петлю не загонишь. Вы у нас башковитые, может посоветуете чего, а? Я уж совсем отчаялся, за помощью к чтецам Белого Клыка уж ехать вознамерился, да тут еще кабан этот окаянный объявился. В общем хлопот полон рот.

– Расскажи по порядку все, что знаешь об этом доме с привидениями. Кто и что знает, видел, почему решили, что имеете дело с призраками и статуя тут причем? – попросил Леон и сложив пальцы в замок, подпер ими подбородок, глядя на старого друга.

– Значится медвежий хутор у нас тута имеется, знаете ведь? Недалеча от Луковок, рукой подать. – начал Зотик и эквилары кивнули в ответ.

– Усадьба там графа какого-то стоит, имя уж не упомню. Преставился значит старик энтот полгода назад. Ни семьи, ни детей у него не было. Слуги все умотали, прихватив из усадьбы кто что может. Князь наш решать вопрос с добром графа не спешит и пес его разбери чейное оно теперича, вроде как ничейное, коли родни не сыскать. Повадились мужики мои значится на добро графа, пошли к усадьбе, да и начали тащить оттуда все, что приглянется. Приволокли статую вот эту, да пялились каждый день на нее. Ткани красивой нарезали бабам своим, да вот со второго заходу враз стрекоча дали с хутора. Говорят, там кровищей все окрасилось в усадьбе-то и скелеты всюду. Я не придал поначалу россказням значения, тем паче, что приказал к добру покойного лапы не тянуть, не то лично лапы культяпками сделаю. Опосля с огородов наших стали пугала пропадать, а по ночам завывания какие-то слышаться с хутора начали. Собрал я значится дружину, кто с дубинами, кто с вилами и косами, да пошли мы под вечер к усадьбе, разобраться враз с тем лихом, что там буянит… Ох и пили потом мужики мои, после этого вечера! Если б не их жены, точно б спились.

– Что произошло-то? – вернул друга к рассказу Готфрид.

– Вокруг усадьбы все утыкано пугалами, нашими и чужими, только вот вместо привычных голов у них черепа животных и глаза огнем горят! Горят, представляете!?

– Перед вашим походом вы точно на грудь не принимали? Ну, знаешь, для храбрости? – уточнил Готфрид, а Зотик лишь отмахнулся рукой.

– А дальше-то что? – произнес Леон, явно заинтригованный.

Зотик встал из-за стола и походив у окна, обернулся к друзьями и продолжил:

– А дальше значится как завоет вой мертвецкий, аж кровь в жилах застыла, а потом в окнах свет зажегся и тени появилися. Причем тени такие мракобесные, что пара мужиков прям на месте и обделались. Ну мы бегом с хутора и умотали, по домам засели. С тех пор так и живем, даже свыклись с воем по ночам и огнями на хуторе, токмо вот чудища энти начали жертв требовать.

– Дай угадаю, не иначе как юных девственниц? Прямо как в байках про всякую ворожбу и прочее?

Тут Зотик просиял и хохотнул.

– Скажешь тоже, девственниц! У нас тут девиц-то в Луковках штуки три не больше. Эти значится, требовали ведро крови каждодневно. Или ежели его не смогем предоставить, то мясо, овощей, да вина, иначе грят, изопьют кровь детей наших, коли ублажать не будем.

– Я, конечно, не сведущ в призрачных делах, но что-то мне подсказывает, что призраки не едят мясо с овощами, запивая винцом, – заключил Готфрид.

– Так тама мож чудище какое живет на пару с призраками. Кто ж там окаянных разберет, что за лихо в том доме деется? Мы в окнах углядели, что ходит там внутри такая образина, что я сам чуть искры не лишился, лишь заприметив. Да и зачем кровь просить?

– Возможно потому, что вы как раз его и не можете дать, – заметил Готфрид.

– Это как же, не пойму?

– Очевидно, что вам сподручнее организовать вариант с едой, нежели кровь и требование оной могло присутствовать как элемент запугивания, – рассудил Леон. – Но ты продолжай, Зотик, что дальше было?

– Ух, мудрено-то все как! В общем посовещались мы с мужиками и решили, что не обеднеем, ежели по корзине еды с вином будем на хутор каждодневно приносить.

– Как призраки связались с вами? – поинтересовался Готфрид.

– Мужики поутру нашли на столбе череп бычий, а в зубах дубленая кожа и на ней кровью написано послание. Яж один читать умею в Луковках, мне ее и принесли, записку эту проклятущую. Спалили бы на хрен эту усадьбу, да вокруг такой лесище густой, что огонь сразу перекинется на деревья. – с досадой поведал Зотик и даже веснушки на его лице как будто приуныли.

– Можно взглянуть на записку, а заодно и на розыскную грамоту? – попросил Готфрид.

– Послание с хутора я в хате не храню, в амбаре оставил, на всякий, подальше от семьи, а что до розыскной, так нету уж ее. Я прочесть-прочел, да и использовал бумажонку как следует, вместо лопуха, проверил, так сказать, народную мудрость о том, что все познается в сравнении.

– Вой значит говоришь, каждую ночь с хутора доносится?

– Не каждую, бывает несколько дней подряд завывает так, что мы ставни наглухо закрываем, а порой несколько дней к ряду тишь да гладь.

– Леон, ты думаешь о том же, о чем и я?

– Определенно, решено! Сегодня ночью мы отправляемся в этот таинственный дом. Положим конец бесчинству тех, кто смеет угрожать честным людям, будь то привидения или иная бестия.

– Друзья мои! Я в неоплатном долгу перед вами! – разразился лучезарной радостью Зотик, вклинившись меж двух рыцарей, сидящих рядом на скамье и обхватив их за плечи руками, прижимая к себе.

– Полегче же! Не то задушишь нас и тебя будут преследовать уже наши призраки! – прокряхтел Готфрид, спасаясь из медвежьих объятий Зотика. – Не спеши с благодарностями, мы еще ничего не сделали.

– И то верно, не стоит благодарности, мой друг, это наш долг как эквиларов и просто как твоих друзей, – сообщил Леон, хриплым и глухим голосом, голосом узника, сидящего в крепости объятий старого друга.

– А что там со стуком? Ты в самом начале рассказал про дом с привидениями и зловещий стук, если я ничего не путаю? – уточнил Готфрид.

– А, ну эт меньшая из бед, может даже и не стоит вас беспокоить по таким пустякам.

– Беспокоить может и не стоит, – согласился Готфрид, – но рассказать нам в чем дело, после того как коварно заинтриговал, изволь!

– По ночам, после полуночи, с запада стук какой-то доносится.

– То есть не с медвежьего хутора, который на востоке?

– Ага. Ничего вроде особенного, но странно же! Такое ритмичное и глухое «тук-так-тук-так» – Зотик настучал костяшками пальцев по столу.

– Весело живете, – с востока по ночам призраки воют, с запада стучит кто-то, еще и кабан носится этот дикий по лесам, тут и будучи не кабаном одичаешь, как спать под такой шум? А городские еще презрительно говорят, что в деревнях жизнь скучная! – заметил Готфрид.

– Надо разобраться, в чем дело, но со всем по порядку. Сначала медвежий хутор, потом остальное. – высказался Леон, и друзья поддержали его.

До полуночи время еще оставалось более чем достаточно, а на улице все еще лил дождь, хотя уже и начинал затихать. Давние друзья какое-то время поговорили, а затем взяли передышку. Леон сел на скамью у окна, взял уголек, палено и начал разрисовывать его. Зотик вышел по домашним делам на улицу. Готфрид выглянул в окно и увидел знакомую фигурку, опасливо заглядывая внутрь дома. Леон приметил радианта за окном и отложив палено, подошел взглянуть. Радиант преобразовался в крылатого конька, верхом на котором сидела прежняя женская фигурка с плавающими волосами.

– Мне кажется или это тот же самый радиант, что встретился нам прежде?

– Это он и похоже я ему приглянулся, – заключил Готфрид. – По нужде когда отходил, он за мной увязался, но в дом не последовал. До меня только сейчас дошло, что эти причуды не проникают в дома без разрешения, хотя для них стена не преграда. Ну что мелкая, заходи, гостем будешь! – пригласил рыцарь и крылатый конек с серой фигуркой тут же проплыл сквозь окно.

Фигурка радианта оттолкнулась от конька и тот растворился в воздухе. Осталась лишь крохотная женская фигурка, парящая в воздухе. Готфрид подставил ладонь, и радиант плавно опустился на нее, встав на самые носочки, само собой имитируя это. Пепельные волосы призрачной девушки походили на языки пламени или водоросли, вертикально колеблясь в воздухе.

– Ты знаешь, что это значит? – поинтересовался Леон, глядя на то, как друг балуется с радиантом.

– Знаю, он, она или оно, в общем радиант – выбрал меня и теперь будет всюду следовать за мной. Видал такое десятки раз, но понял только сейчас. Всегда думал, что это что-то такое, что происходит с другими, но никак не со мной.

– Ты можешь прогнать его и тогда он оставит тебя в покое, но разве можно прогнать такое чудо?

– Ты прав, так приятно знать, что ты кому-то нужен в этом мире, что у тебя есть кто-то кому ты дорог. У меня это ты Леон, Зотик и все, ну, а теперь у меня есть… хмм, звать тебя радиантом не дело, тебе нужно имя…

– Есть что-нибудь на примете?

– Нет, у меня с этим туго, сочинительство тебе легко дается. Всегда восхищался тем, как ты просто брал в руки перо и писал… или рисовал. Ощущаю себя обделенным, как будто у тебя есть ключ от потайной двери, а у меня его нет.

– Не говори так, у тебя есть ключи от дверей куда мне хода нет.

– Например?

– Тебе не нужна похвала, мой друг, ты и сам прекрасно знаешь свои сильные стороны. Лучше сосредоточься на имени.

– Беатриче, – со взглядом, смотрящим как будто не в стену, а на линию горизонта, произнес Готфрид.

– Беатриче? – Леон задумался, мысленно вороша кипу пыльных книг в библиотеке личных знаний. – Это имя образовано от Беатрисы, которое в свою очередь уходит корнями к Виатрикс, что в переводе с альвийского значит – путешественница. А ведь и правда, теперь этому радианту предстоит странствовать с нами. И после этого ты еще будешь утверждать, что у тебя нет ключа от комнаты творцов?

– Боги всемогущие! Леон, ты просто ходящая библиотека. Хоть раз подыграй мне и сделай вид, что не знаешь. Я так извернулся, думал ты не смекнешь, эх! – добродушно пожурил друга Готфрид.

– Похоже, Беатриче нравится этот образ, – заключил Леон.

Готфрид опасался, что Леон раскусит в образе радианта намек на Чернобурку, ведь судя по всем у, радиант принимал облики, выуженных из мыслей Готфрида. Тем не менее, умышленно или же взаправду, но Леон ничего не подозревал. Желание Готфрида сбылось, ибо порой всепроникающее понимание Леоном сути вещей, пугало. Готфрид решил, что это он видит во всем теперь цинийку, та занимала все его мысли и ее лицо не выходило у него из головы, уютно устроившись там как у себя дома.

– Беатриче, тебе нравится твое имя? – поинтересовался Готфрид, но радиант никак не отреагировал, девчушка лишь покружила вокруг, а потом уселась к рыцарю на плечо, болтая ножками.

Дверь в дом распахнулась так резко, что Готфрид чуть не подпрыгнул. Заскочив внутрь и совсем позабыв, что дети спят, Зотик выпалил:

– Деваха ваша убегла! Или я не знаю куда вы ее там заныкали, идите смотрите сами.

– Да ну! – воскликнул Готфрид и выскочил на улицу, следом за ним поспешил и Леон.

Беатриче так и сидела в воздухе, несколько секунд болтая ножками, не замечая, что под ней уже и опоры нет, а приметив, поспешила за Готфридом.

– Точно тут оставили? – уточнил Зотик, стоя у дерева, к которому пришли рыцари.

– Точнее некуда.

– Другие на месте, – доложил Леон, проверив разбойников.

– Сейчас я мужиков позову, да и отправим этих в петлю, пока и они не убегли. Хрен с ней с бабой этой, авось от страха поумнела враз, коли сообщников оставила. Покараульте покамест этих. – распорядившись, Зотик ушел, молотя в двери хат и созывая народ, засвидетельствовать казнь пойманных разбойников.

Дождь практически прекратился и уже лишь чуток накрапывал, но все небо оставалось затянуто тучами, даруя ложное чувство позднего вечера.

– Ты ее отпустил, Готфрид. Она же головорез и видимо не мелкого пошиба, раз розыскные грамоты шлют. Не хочу и не буду читать тебе мораль, ты взрослый человек и я уважаю тебя, я всегда на твоей стороне. Только объясни мне – зачем? Ты обманул Зотика и спас ее от петли, так зачем еще и освободил?

Побег Лисы удивил простодушного Зотика, но не Леона. Рыцарь знал, что пленников повязали так крепко, что такие узлы проще разрезать, чем развязать. Тем не менее, у дерева, где оставили Чернобурку, веревок не обнаружилось. Очевидно, Готфрид сделал это для того, чтобы не вызывать лишних мыслей у Зотика и противоречий с прежней легендой о том, что она в банде на вторых ролях. Так все могло сойти за то, что она выпуталась сама, ну, а отсутствие веревки уже можно додумывать самому, но Зотик не из мыслителей. Произошедшее логично складывалось с защитой цинийки Готфридом в разговоре с Зотиком, однако итог Леона удивил, ведь тот искреннее полагал, что Готфрид достиг цели еще в застольном разговоре.

– Смешно прозвучит, особенно от меня, но она запала мне в сердце. Я в ней увидел, как бы дико это не звучало – родственную искру.

– Даже и не знаю, что думать теперь об этих словах, ведь мы всегда считали друг друга братьями, а тут, ты говоришь о близости к преступнице.

– Не бери в голову, просто поверь. Когда ей грозила смерть все, о чем я мог думать так это о том, как уберечь ее от гибели. Да, я этого добился, но не тут-то было. Стоило мне представить, как ее оголят на виду у мужичья и будут хлестать плетью, а потом еще и тронут раскаленным железом… я не смог ничего с собой сделать. Пусть у альвов и не остается шрамов, но я не мог позволить сделать с ней такое. Клянусь тебе, мой друг, со мной такое впервые. Прости мне это безумие.

Леон неохотно усмехнулся, а затем глубоко вздохнул.

– Скажу откровенно, – я не никогда не предполагал, что из нас двоих ты будешь первым.

– Первым? – переспросил Готфрид, потирая колючий подбородок, Беатриче повторила этот жест за ним, потирая крохотной ручкой свой подбородок.

– Да, через тебя прошло столько женщин, что я и не думал, что ты сможешь вот так вот взять и влюбиться как мальчишка. Мне всегда казалось, что это как будто не для тебя, что ли.

– Поверь, Леон, ты у меня с языка снял эти мысли! Я ведать не ведаю, что в ней черт подери такого! Даже не знаю, веришь ли ты мне, но меня тянет к ней так, что сил нет сопротивляться, клянусь наследством отца! Все эти годы воплощением любви для меня был стон и треск крепостных стен, что хрустят как сухой хворост в костре и раскалываются подобно ореху, под ударами будоражащих кровь выстрелов требушета. Я испытывал любовь к музыке, мелодию в которой составляли крик вошедших в раж воинов, звон мечей и топот копыт, разбавляемых ржанием и сопением лошадей. Моя любовь – сражение, лишь в нем я чувствовал себя живым, хотя в два счета мог оказаться мертвым. Теперь же, моя любовь и любовь ли, принадлежит женщине, а ратному делу придется примерить на себя роль любовницы.

– Что ж, я рад за тебя и искренне надеюсь, что все это всерьез, а не однодневный роман, – Леон обнял друга, похлопав по спине. – Только обещай мне, что сам не станешь разбойником, ты же рыцарь в конце концов.

– Даю слово! – ответил на шутку друга Готфрид и они оба посмеялись.

От Готфрида не укрылась тревога Леона, который хоть и поддержал друга, но был крайне обеспокоен тем, что тот сделал. Готфрид испытывал крайне удушливый дискомфорт от того, что Леону придется хранить эту тайну. Леон делил мир на черное и белое, Готфрид же после потери родителей, а затем скитаний по улицам, уже и забыл о существовании таких цветов, его мир состоял только из полутонов и смешанных красок. Готфрид не считал, что в своем мировоззрении прав он или Леон, он просто констатировал их разницу во взглядах и только. Ему лишь оставалось гадать, с каким трудом и внутренней борьбой его другу далось произошедшее. Но как говорится в иных сказках и присказках: «Победила дружба». Дружба, которую Леон ставил превыше принципов, обетов и прочего.

***

Пленников провели под накрапывающем дождем по грязи, к плачущей сосне, дали право на последнее слово, а потом все закончилось. Последним словом одного из разбойников, стало одно из самых распространенных в Астэриосе ругательств: «Паскусакары!», обращенное к эквиларам. Второй попросил прощение у матери, а третий от страха потерял дар речи и так ничего не сказал, лишь надул в штаны. Разбойники украсили собой одинокую сосенку в поле, покачиваясь на ее ветвях. После не самого воодушевляющего зрелища, рыцари обратились к записке от призраков. Та действительно была нацарапана кровью на клочке дубленой кожи. Характер царапин указывал на то, что сделаны они были чем-то вроде когтей, но никак не ножом, как предполагал Готфрид, который безо всякой брезгливости распробовал на вкус кровь с послания, ожидая, что это будет вино. Зотик попутно подготовил к ночной вылазке три отличных одноразовых факела, такие горят в любую погоду. Эквилары вернулись в дом и за сном скоротали время перед ночным походом. Легкая как мысль и крохотная как новорожденный котенок, Беатриче спала на груди Готфрида, а может она просто имитировала сон, кто их разберет, этих загадочных существ. Как и было велено, Арина разбудила мужа к полуночи, когда люди уже заперли дома, закрыли все окна ставнями и заложили их досками. Мужчины с досадой обнаружили, что накрапывающий дождик не утих, но лишь разошелся, вновь обернувшись грозой. Проливного ливня, к счастью, уже не было, но дождь есть дождь. В конце концов, рыцари зря что ли сушили полдня свои вещи? Зотик одел частично распущенную кольчугу, опоясался охотничьим ножом и топориком. Водрузил на голову конусообразный формы шлем, вооружился дубиной и оберегами. При оружии и кольчуге, здоровяк Зотик выглядел еще крупнее, напоминая заправского племенного воина атабов.

– Зотик, тебя кто в темноте увидит, сам призраком станет! Ума не приложу, чего ты так перепугался хутора этого. – заметил Готфрид, любезно отказавшись от оберегов, предложенных рыжеволосым другом.

– Посмотрю я на вас, когда сами увидите это бесовство. Призраку дубиной по башке не врежешь как негодяю какому, верно я говорю?

– Верно, но помимо оберегов, ты и в кольчугу нарядился, думаешь от призраков спасет?

– Эт самое, яж грил уже, вдруг там и не призраки, а леший какой или иное чудище? Да и не пристало мне по лесу ночью налегке шастать. Призраки-призраками, а хищники на охоту по ночам выходят.

Леон поблагодарил Зотика и одел один из оберегов, не то из вежливости, не то и правда на всякий случай.

– Да помогут нам Лучезары! – выдохнул Зотик и вышел в ночную тьму.

– Ну и темнотища! Да уж – глушь есть глушь. – посетовал Готфрид.

– Чем ночь темней, тем ярче звезды, – в своем обычном, романтическом ключе ответил Леон, а затем взглянул на небо. – Но не сегодня, увы.

Все небо затянули грозовые тучи, не видно ни луны, ни звезд. Спрятав голову в капюшонах походных плащей, эквилары и староста Луковок оседлали лошадей, зажгли факела и покинули деревню, направляясь на запад, к графскому хутору.

– Слыхали? – прошептал Зотик, обернувшись к друзьям с дикими глазами.

С хутора доносилось протяжное завывание, весьма жуткое, неприятное, потустороннее и давящее как мешок с овсом, что положили на грудь, затрудняя каждый вздох. Рыцари молча кивнули, поерзав в седле. Лес озарила вспышка молнии, а над головой вновь кто-то замолотил в небесный барабан или же катал горы, ассоциации у друзей были именно такие. Деревья и кусты качало из стороны в сторону порывистым ветром. Тут и там мерещились тени, слышались странные звуки, обыденные днем, но холодящие кровь ночью. Атмосфера выдалась та еще: ночь, лес, гроза и трое мужчин с факелами, пробирающимися к усадьбе с призраками, завывающей на всю округу. За пределами деревни стало темно как в колодце и так же сыро. Лишь где-то в глубине леса изредка едва мерцали радианты. По крайней мере путникам хотелось верить в то, что это они.

– Свезло же нам, Леон, в один день столько событий: шайка разбойников, радиант, теперь еще и это, – заметил Готфрид.

– Трудно с этим не согласиться, мой друг.

– Страшно?

– Скорее неприятно и тревожно, но я же с вами, вместе не страшно, но жутковато должен признать.

Беатриче расположилась меж ушей Диата, как меж двух черных гор.

– Зотик, а ты вот приведений боишься, а радиантов нет?

– Энти летучие чудесатики сызмала нам повсеместно встречаются, а призраки что?

– И то верно.

По мере подъема на хутор, завывание становилось все сильнее и от того ныло в животе при мыслях о том, кто и ли что может издавать такие звуки. Пламя металось на кончиках факелов как разъяренный бык в горящем загоне. Порывистый ветер и дождь усердно корпели над тем, чтобы бастион света созданный факелами пал. Сродни последним защитникам бастиона, не желающим опускать руки и сдаваться, пламя факелов рьяно разрывало в клочья окружающую тьму. Отбрасываемые пламенными защитниками света, тени искажались и вились как кривые, запутанные корни деревьев, отступая и растворяясь в чернилах кромешной тьмы.

– Твою ж мать! – выругался Готфрид, шарахнувшись и чуть не подскочив прямо на лошади.