Американская история

– Я журналист, пишущий на научные темы. Я справился.

– Он не стал рассказывать о том времени, когда исчез, не делился тем, что знает об 11 сентября. Он сказал, что в тот день был в Нью-Йорке, слышал, как пролетел первый самолет – за секунды до того, как тот врезался в Северную башню, но большую часть этого времени смотрел телевизор, как и все остальные. Честно говоря, поездка к нему оказалась пустой тратой времени. Но он вручил мне несколько журнальных вырезок, и в одной из них я увидел интервью, которое он дал вам.

– Это очень старое интервью, – сказал я. – Кажется, десятилетней давности?

– Что-то вроде того. А вы? У вас есть соображения насчет того, что он делал, когда исчез?

– Нет, – солгал я.

– Вы не знаете, где он был, с кем он был и чем занимался?

– Нет, – повторил я.

– У меня такое чувство, что вы что-то от меня утаиваете.

Вспомнив, что Клермонт предупреждал меня о том, что у нас будет конфиденциальная встреча, я подумал: в эту игру могут играть двое.

– Зависит от того, что вам нужно, – сказал я.

– Значит, вам известно больше, чем вы готовы признать.

Поняв, что мы сошлись в спарринге, я позволил ему немного поупражняться в нем. Первая бутылка вина быстро опустела, и Клермонт заказал другую. Жаклин попросила вторую бутылку минеральной воды. Мы с Клермонтом продолжали прощупывать друг друга на предмет того, что, собственно, известно собеседнику, не выдавая слишком много своей осведомленности.

Я провел с Татаровым несколько часов того времени, когда он исчез. Но он предупредил меня, что это дело секретное, что за ним зорко следят ЦРУ и ФБР, а также, вероятно, Агентство национальной безопасности и, возможно, Министерство иностранных дел Великобритании. Среди прочего предметом их обеспокоенности было его русское происхождение, и они опасались, что российские спецслужбы могут попытаться вернуть его в Россию. Сам Татаров явно считал это чем-то вроде шутки, но я тем не менее вынужден был подписать соглашение о конфиденциальности, чтобы удовлетворить требование правительства США.

На момент моей первой встречи с Клермонтом Кирилл Татаров был еще жив и здоров и, насколько я знал, пребывал в Нью-Йорке и работал в Институте Куранта. Я из благих намерений солгал Брайану Клермонту. Знания и мысли Татарова по поводу 11 сентября стали главной причиной его опасений. Мои уста были запечатаны, ведь я обещал хранить молчание. Знал ли я, где находился Татаров, когда он, как казалось, исчез из остального мира? В том смысле, какой Клермонт имел в виду, задавая свой вопрос, да, я знал. Некоторое время я был с ним там. Но на более глубинном уровне, понятном только самому Татарову, я не имел ни малейшего представления о том, где он был – его способность к абстрактному мышлению, равно как его умение соединять на первый взгляд разрозненные концепции в связный аргумент были для меня полной загадкой. С кем он был? Люди вроде Татарова не нуждаются в обществе других людей, хотя кое-кто, в том числе математики-теоретики, действительно могли присутствовать. Что он делал? Когда я увидел его, он разговаривал, сидя в кресле, и пил довольно много мутной и неприятной на вкус воды. Здесь особо не о чем рассказывать. Мы разделили скромный обед. Он говорил много, гораздо больше, чем я ожидал.

Мне было интересно, что именно в истории Татарова привлекло внимание Клермонта. Какой фильм он задумал? Разумеется, не про 11 сентября, не сейчас, спустя столько лет. Если нет, то как он рассчитывал снять фильм для широкой аудитории (что, как я предположил, и было у него на уме) о человеке, который был интеллектуалом до мозга костей и занимался вещами, непонятными большинству обывателей, и ко всему, по «нормальным меркам», был социофобом?

Что уже было известно Клермонту? Что его интересовало? Может, он сам был математиком?

Мы еще несколько минут безрезультатно ходили вокруг да около. Наконец я не выдержал.

– Что вы хотите от меня? – спросил я в лоб.

– Мне нужен сценарий, и как можно скорее. Сначала мне понадобится набросок, чтобы знать, какие идеи у вас возникают, о чем вы думаете. Это должно быть что-то такое, что я могу показать другим, что-то, о чем мы можем поговорить, и еще лучше – использовать, чтобы собрать больше денег. Мы с вами заключим две сделки: сначала мы можем договориться, чтобы вы сделали набросок, а затем, когда все его посмотрят и если дело перейдет на следующий этап, я закажу первый черновой вариант сценария. Вы когда-нибудь раньше писали сценарии? У вас есть агент?

Наконец мы заговорили на знакомом мне языке и сразу перешли к практическим деталям. Жаклин все записывала.

Обычно я стараюсь никогда не соглашаться с суммой гонорара до того, как мой агент обсудит его со мной, но в процессе создания фильма возникал вопрос о дочерних компаниях – агент наверняка захочет знать, какие подводные камни это может повлечь за собой. Остальные вопросы требовали согласования. Я хотел знать, например, как скоро потребуется черновой набросок, чтобы успеть закончить или отложить другие мои заказы, которые уже были начаты. Объем материала также имеет значение – Клермонт пару раз сказал, что оставит его на мое усмотрение, но я уже знал об опасностях отправки заказчику работы, которая казалась ему или слишком короткой, или слишком длинной. Мы согласовали количество страниц, и я убедился, что Жаклин это записала.

Как только ключевые вопросы были улажены, Клермонт стал более откровенным. По его словам, ему нужен фильм об истории любви двух математиков. Ошарашенный столь противоречивым сочетанием, я попросил его повторить сказанное.

– История любви двух математиков, – повторил он.

Временное бегство Татарова от мира было попыткой примирения и воссоединения с великой любовью его жизни, женщиной из его прошлого, которая была отмечена некой загадочной проблемой, и приведшей к их разрыву. В настоящее время они оба зрелые люди и работают над одной и той же теоремой. Я вновь счел своим долгом вставить, что Татаров трудился над попыткой разрешить гипотезу, а не теорему.

– Какая разница? – сказал Клермонт. – Кто будет знать, кого это волнует?

В своем фильме он планировал снять в главной роли знаменитого актера по имени Тед Кэннери, или сэра Эдварда Кэннери, коим тот недавно стал. Сэр Эдвард сам предложил себя на роль Татарова. Он должен был сыграть в паре с одной из трех или четырех столь же выдающихся женщин-исполнительниц его собственного поколения. Какая из этих великих дам в конечном итоге получит роль, будет зависеть от многих факторов, и это еще не было решено, но меня это не касалось. Съемки будут проходить зимой на заснеженном роскошном гольф-курорте в Шотландском нагорье. Это тоже уже было решено. Мне не нужно было беспокоиться о практических деталях.

Вот и все. Остальное предлагалось на мое усмотрение – что и как должно случиться, что будет в итоге, что киношный Татаров обнаружит, решит, узнает или чем поделится, – вот суть истории, которую мне предстояло написать.

– Кирилл Татаров в курсе, что вы собираетесь снять о нем фильм? – спросил я.

– К нему уже обратились.

– Он согласился?

– Над этим работает один мой человек в Нью-Йорке. Мы не видим в этом проблемы.

– Вы хотите сказать, что он не ответил.

– Пока нет.

Я подумал о «киношном Татарове». Еще когда мы с Клермонтом обсуждали это в ресторане, я решил, что Татарова нельзя называть своим именем. Большинство людей, которые пойдут посмотреть фильм, вспомнят инцидент, на котором тот основан, но лишь частично, весьма смутно. Они вряд ли узнают или вспомнят подробности, им будет все равно. Поскольку я встречал настоящего человека, который был не от мира сего – странный, абстрактный, порядочный, несомненный гений, по сути своей хороший и значимый человек, – мне казалось, что его следует как-то изолировать от попыток романтизировать эти несколько недель бегства от бесконечных мыслей, кружившихся вокруг гипотезы Пелерена. Поэтому Кирилл в моей голове вскоре стал «Сергеем», а перед тем, как я покинул ресторан, он уже носил фамилию «Калугин». Это в некотором смысле освободило меня от моих знаний о реальном человеке, и я уже с первых минут почувствовал, как начинает развиваться выдуманная история.

Это был первый акт художественного творчества, повлекший за собой многие другие.

Я понятия не имел, с какой стороны взяться за это дело, но поскольку сумма, предложенная мне Клермонтом, была весьма существенной, я в этом не признался. На самом деле я имел лишь смутное представление о том, что такое предварительный набросок сценария. Покинув Клермонта и Жаклин, я прямиком пошел в книжный магазин одного кинотеатра в Вест-Энде и купил книгу на эту тему. Увы, она не оправдала моих ожиданий. Позже я нашел несколько образцов таких набросков в Интернете и скачал те, которые фактически превратились в фильмы, те, о которых я помнил, что когда-то смотрел их. От них оказалось гораздо больше пользы.

Через месяц я отправил плод своих трудов Клермонту, ожидая немедленного ответа. Время в конце концов важно, сказал он мне, когда мы расстались. Прошло несколько недель, и я уже решил, что больше не получу от него известий, как вдруг обнаружил в электронной почте письмо с прикрепленным к нему файлом. Письмо было от Джеки (помощницы Клермонта за тем памятным обедом, но теперь сократившей свое имя).

Брайан, сообщила мне Джеки в электронном письме, был в восторге от моей истории. В ближайшем будущем они перейдут к следующему этапу. Тем временем у Брайана возникло несколько собственных идей. Он сделал пару-тройку примечаний и спрашивал, могу ли я взглянуть на них и включить их в свой черновик. Она отправила их в формате PDF. Я скачал их и распечатал.

Примечания состояли из присланного мною наброска с многочисленными пометками от руки. Первая из идей Брайана бросалась в глаза уже на первой странице: «Сергей» стал «Иваном».

Примечания