– Я рада быть здесь, – сказала Махит. – Что я могу сделать для вас, советник?
– Я всерьез обещала пообедать с вами, – сказала Амнардбат, продолжая улыбаться; Искандра передернуло, и Махит почувствовала отзвук этого. А передернуло его оттого, что он вспомнил страх: министр науки в Тейкскалаане предлагал ему яд под видом еды. Она оттеснила это воспоминание на периферию сознания. Это не ее эндокринная реакция на травму.
Она пожалела, что не доверила интеграционному терапевту Лсела тайну о том, что совместила в себе два Искандр-имаго. В памяти Махит не было реакций на травму – вероятно не было, – но границы между Махит и Искандром были размыты. Размытость постоянно нарастала, и она не знала, что делать с его реакцией.
– Я, несомненно, ценю ваше приглашение, – сказала Махит, – но уверена, что у вас немало дел, чтобы просто решить разделить трапезу с возвратившимся послом.
Выражение лица советника Амнардбат не изменилось. Она излучала приятный, резко положительный настрой, сопряженный с чуть ли не родительской заботой.
– Проходите, садитесь, посол Дзмаре. Поговорим. Я позволила себе приправить рыбные котлеты и лепешки – подумала, что вы соскучились по лсельской еде.
Махит и в самом деле тосковала по местной еде, но утолила тоску в первую неделю после возвращения, отправившись в одно из своих излюбленных заведений, где до отвала наелась чешуйчатой белой тушеной рыбы. Наелась так, что почувствовала себя плохо и поспешила покинуть это место, пока не попалась на глаза кому-нибудь из давних друзей, которые вполне могли там оказаться, поздравить с возвращением и забросать вопросами. Что-то в эмоциональной хронологии советника Амнардбат было искажено – может быть, намеренно. Но какой цели это могло служить? Проверка на наличие приобретенной в Тайкскалаане порче вкуса? Но ведь если Махит принадлежит к станциосельникам, которые ненавидят рыбные котлеты, то это всего лишь предпочтение…
– Очень мило с вашей стороны подумать об этом, – сказала она, садясь за стол совещаний напротив стола советника и – снова – получая заряд адреналиновых сигналов от ее имаго. Опасность здесь ожидалась не от еды. Напротив, еда так хорошо пахла, что у Махит чуть не слюнки потекли: чешуйчатая рыба с красным перцем, углеродный запах слегка обуглившейся лепешки из зерна – настоящего и потому драгоценного. Амнардбат сидела напротив нее, и добрые две минуты они были всего лишь обычными станциосельниками за трапезой: заворачивали рыбу в лепешку, жадно поедая первый кусок, а следующий уже медленнее.
Вскоре советник проглотила последний кусок первой лепешки, в которую завернула рыбу.
– Давайте сразу закроем неудобный вопрос, – сказала она. Махит попыталась не позволить своим бровям взлететь до линии волос, и ей это почти удалось. – Почему вы так быстро вернулись? Я спрашиваю вас об этом как советник «Наследия»: я хочу знать, может, мы не обеспечили вас необходимым для пребывания в Империи? Я знаю, что процесс интеграции был укорочен…
<К тому же повредили меня>, – сказал Искандр, и Махит порадовалась – с долей тревоги, – что без ее разрешения он не может быть услышан посторонним. Не может выскользнуть наружу.
«Может быть, она сама нас и повредила, – напомнила она ему. – Если верить Ончу, с которой мы тоже еще не беседовали…»
Она слишком боялась этого разговора. Слишком боялась того, что Ончу окажется правой или неправой, чувствовала себя слишком выпотрошенной внезапной и необратимой чужеродностью того, что прежде было ее домом, и потому никак не могла избавиться от страха.
– Нет, – вслух сказала она. – У меня не было ничего, в чем я бы нуждалась, но чем Лсел не попытался меня обеспечить. Конечно, я хотела бы больше времени провести с Искандром до отъезда, но мой опыт вряд ли можно назвать самым коротким периодом интеграции в мировой истории, уверена.
– Тогда почему? – спросила Амнардбат и откусила очередную порцию рыбной котлеты. Вопрос задан, теперь можно поесть и послушать.
Махит вздохнула, пожала плечами, с покаянным видом и готовностью к самоуничижению, что было отзвуком того неловкого чувства, которое она испытывала, воображая, как «Наследие» отнесется в станциосельнику, погрязшему в делах Тейкскалаана.
– Я была втянута в беспорядки и последовавший за ними кризис, связанный с вопросом престолонаследования, советник. Бушевало насилие, и это оказалось тяжело – и в личностном, и в профессиональном плане. Поэтому, как только я заручилась обещанием нового императора не покушаться на нашу независимость, мне захотелось отдохнуть. Некоторое время.
– И вы вернулись домой.
– Да, я вернулась домой. «Пока еще хотела вернуться».
– Вы провели здесь уже месяц, но так и не перезагрузились в новую имаго-машину для вашего преемника на этом посту, посол. Хотя вы прекрасно знаете, что наша предыдущая загрузка категорически устарела, а ни одной вашей у нас пока нет.
«Черт. Вот, значит, чего ей надо. Она хочет знать, сработало ли повреждение моего имаго…»
<Значит, ты все же веришь, что она нас повредила>.
«…в данный момент верю».
– Мне это не пришло в голову, – сказала Махит. – Еще и года не прошло… простите меня, это мой первый в жизни год с имаго. Я предполагала, что существует какое-то расписание с отправкой напоминаний.
Она искала себе оправдание, ссылаясь на собственное бюрократическое невежество. Это, по ее мнению, должно было еще и послужить щитом – пусть и временным, пусть и ненадежным, – мешающим Амнардбат узнать, что у нее, Махит, было целых два имаго. Перегрузка информации приведет к ее разоблачению и быстрому наказанию за этот маленький обман. Махит понятия не имела, какое наказание предусмотрено на Лселе за такие деяния и предусмотрены ли за это наказания. Она хотела надеяться, что нет, не предусмотрены. Ее поступок явно вступал в противоречие с заведенным порядком. И конечно, она пошла на него через муки совести, корчась от стыда, – но все же пошла.
<Ты сожалеешь…>
«Нет. Ты был мне нужен. Мне все еще… нужны мы».
– Конечно же, есть расписание, – сказала Амнардбат. – Но мы в «Наследии» – и сейчас я говорю за всех – проводим политику поощрения тех, кто пережил важные события или имеет достижения и готов перегружать записи со своего имаго чаще, чем это предписано календарем.
Махит из вежливости откусила еще немного лепешки, которой была обернута рыба, разжевала ее и проглотила, преодолевая спазм в горле.
– Советник, – сказала она, – теперь, зная о действующих правилах, я, конечно, могу записаться на сеанс к перезагрузчикам. Вы хотели побеседовать об этом? Очень мило с вашей стороны приготовить для нас столько рыбы и настоящую лепешку, хотя вы вполне могли просто отправить мне сообщение.
«Пусть поразмыслит над моим намеком о растранжиривании ею ресурсов», – подумала Махит. Несколько поколений назад советников «Наследия» наказывали и за меньшие нарушения. Та имаго-линия больше не передавалась новым советникам. Законсервированная, хранящаяся где-то в банках записанных воспоминаний, она считалась непригодной: тот, кто отдает приоритет собственным целям перед утвержденными испокон веков потребностями станции, не должен влиять на советника, посвятившего себя сохранению непрерывности существования станции.
<Ты настолько умна, что это вызывает раздражение>.
«Некоторые весьма милые тейкскалаанцы и мой имаго вступили в заговор с целью научить меня превращать знания в оружие».
Но Амнардбат сказала: «Это не любезность», и тут Махит поняла, что она недооценила советника, потому что недооценила причины ее поведения, предполагая, что советником можно манипулировать так же, как тейкскалаанцами – с помощью аллюзий и интерпретаций.
– Это приказ, посол. Нам нужна копия вашей памяти. Мы должны убедиться, что вами не завладели те же соображения, которые так долго вынуждали Искандра Агавна избегать процесса перезагрузки.
Удивительно, как она сохраняла хладнокровие. Настолько, что пальцы ощущали ледяное, электрическое покалывание, и она даже не чувствовала, что держит ими остатки лепешки. Предельно хладнокровна и в то же время напряженно сосредоточенна. Напугана. Жива.
– Завладели? – спросила она.
<Нас не отравили?> – прошептал Искандр, но Махит проигнорировала его.
– Потеря нашего гражданина по причине его перехода на сторону Тейкскалаана – это ужасно, – сказала Амнардбат. – Повод встревожиться о том, что в империи есть нечто такое, что похищает наше лучшее. Я с перезагрузчиками буду ждать вас на этой неделе, Махит.
Когда советник снова улыбнулась, Махит подумала, что теперь понимает, почему тейкскалаанцы так нервничают, видя оскаленные зубы.
* * *
«Острие ножа» находился в пределах видимости, когда Девять Гибискус вернулась на мостик, немного запыхавшись от этого быстрого, хотя и короткого перехода. Она вдыхала воздух, как оратор, настраивающий легкие, в попытке ограничить любые адреналиновые реакции. Теперь мостик принадлежал ей, ее мостик и ее командование. Все офицеры повернулись к ней, словно цветы, реагирующие на восход солнца. Несколько мгновений все, казалось, идет как положено. Но потом она заметила через иллюминаторы, как быстро «Острие ножа» приближается к остальной части Флота, увеличиваясь в размерах прямо у нее на глазах. Похоже, двигатели работают в максимальном скоростном режиме, подумала она. «Острие ножа» мог достичь такой скорости, но поддерживать ее сколь-нибудь долго не мог: он был разведчиком, корабль слишком мал и имел ограниченные запасы топлива. Если его пилот двигался с такой скоростью, можно было не сомневаться: их преследовали.
– Мы знаем, кто гонится за ними? – спросила она у Два Пены, которая в ответ отрицательно покачала головой со своего кресла связиста.
– Все пусто, – сказала она. – Один «Острие ножа» и мертвый войд за ними, но через две минуты они уже будут в зоне слышимости…
– При первой возможности выведи их в голограмму. И поднимай «Осколки». Если за «Острием» кто-то есть, мы не позволим им пройти далеко.
– Поднимаю, яотлек, – сказала Два Пена, ее глаз за облачной привязкой стал совершать быстрые движения. Повсюду вокруг них в «Грузике для колеса» возник высокий чистый свист. Первая линия обороны Флота, самая подвижная: рой одноместных кораблей, оснащенных смертоносным оружием и навигационными средствами ближнего радиуса действия. Давным-давно, во время своего первого задания, Девять Гибискус сама была пилотом такого корабля, и до сих пор сигнал тревоги «Осколкам» отзывался сладостной вибрацией в мозгу ее костей: «Взлет, взлет, взлет. Взлетай, и если ты умрешь, то умрешь ярко вспыхнувшей звездой».
Чувствуя, как в ней поет сигнал тревоги, Девять Гибискус сказала:
– И давайте полностью зарядим две энергетические пушки.
Она снова устроилась в своем капитанском кресле. Пять Чертополох, дежурный офицер-оружейник, улыбнулся ей широкой, счастливой улыбкой.
– Сэр, – сказал он.
