Шанс

Тут же вижу обеспокоенное выражение на лице. Ставлю пакет на стойку, и Альма начинает слишком медленно его разбирать:

– А что? Что-то не так? Она даже в НЮ уже с восьми ходит сама.

– Все так – терпеливо киваю – просто этот городок вроде маленький.. но все равно, что чертов лабиринт Минотавра. Я дважды чуть не заблудился, хотя у меня было приложение с локацией и тридцатилетний опыт проживания в этом чертовом мире. Думаю, следует сходить с ней несколько раз, чтобы убедиться, что она запомнила дорогу. А потом, конечно, пусть ходит сама.

Альма еще какое-то время на меня подозрительно смотрит, чрезмерно долго держа в рука семгу. Кажется, от тепла ее тела замороженная рыба начнет таять.

Теперь, когда я все это сказал, нужно совершенно не знать ее, чтобы решить, что ближайшую неделю она даст дочери ходить в школу самой. Потому, приняв самый равнодушный вид, жму плечами:

– Ну в принципе, это лишь мера предосторожности. По большому счету, может она и сама справится. Мобильник есть, приложение ей скачаю. Пусть ориентируется, не маленькая уже.

Это нивелирует подозрение у Альмы, но она тут же мотает головой (ожидаемо):

– Нет-нет, я свожу ее пару раз. Все равно ничем не занята..

Уже лет десять.

– ..к тому же, познакомлюсь с ее новыми учителями, посмотрю, чтобы все было нормально. Посмотрю, что за ребята в ее классе.

– Думаю, это лишнее. Я пообещал ей, что ты будешь провожать максимум до школьного двора.

– Ну мало ли что ты обещал – отмахивается она – мне нужно знать, что все будет в порядке. В НЮ я знала всех ее учителей. И неважно, сколько она тут будет учиться – мы должны обменяться контактами на случай чего.

Что ж, Гретта, прости, я сделал все, что мог.

Альма, наконец, доходит до коробок с пончиками. Первую достает совершенно равнодушно. На второй изумленно вскидывает брови, но решает промолчать.. но когда достает третью – то уже оборачивается ко мне с явным вопросом в глазах:

– Я чего-то не знаю, милый, и у нас сегодня у кого-то день рождение? – в голосе явная ирония.

– Нет. Просто там была акция: два по цене трех.

– Выгодная акция.

Спохватившись, тут же поправляюсь:

– Три по цене двух. Вот.

– Так вы вроде собирались брать всего одну.

– Ну да, просто как оказалось, магазин здесь всего один на весь город, и потому если там что-то кончится, Гретта останется без любимых сладостей. К тому же, зачем ходить каждый день? Я и еды накупил не на один день, и сладостей тоже. К тому же это не только ей, а всем нам.

Поскольку Гретта этого не слышит, я пока выкручиваться с ловкостью ювелира, как хочу.

Альма с сомнением смотрит на сладости:

– Ну ладно. Хотя если уж решил накупиться до самого Дня Благодарения, то купил бы лучше тыкву8.

– Их я, кстати, там не заметил. Но, может, появятся ближе к празднику.

Наконец, достав последний стейк из пакета, Альма замечает:

– Ты разденься-то, что в пальто все стоишь.

– Кстати, да, по поводу пальто.. – я возвращаюсь в холл и сгибаюсь над своим чемоданом.

Жена с удивлением подходит ближе, наблюдая за моими действиями. Однако, комментариев я не даю, потому, когда вытаскиваю свою дворовую зимнюю куртку (которую брал для зимних перекуров на крыльце, но точно не для выходов в город), она изумленно вскидывает брови:

– Что ты делаешь?

– Пальто – двумя пальцами, словно что-то склизкое и гадкое, я снимаю пальто и кидаю его на пол. Нацепив заместа него эту куртку, осторожно перекладываю бумажник (уже дважды за последние пару часов):

– Принеси какой-нибудь пакет.

– Зачем?

– Альма, просто принеси пакет. Пожалуйста.

Наконец, она уходит на кухню и приносит тот самый пакет, в котором я принес продукты. Поднимаю на нее глаза и она искренне жмет плечами:

– Пока это единственный пакет, который у нас тут есть.

Ладно, после этой Салли мое пальто точно грязнее этого пакета, даже если бы туда вылилась вода из всех стейков и купленных мною рыб. Так же двумя пальцами, стараясь не касаться того воротника и места около него, за которое схватилась женщина, в итоге запихиваю свое пальто в пакет самым варварским образом. Видя это, Альма пытается помочь:

– Боже, Генри, это же драп, дай сложу нормально.

Но я поспешно увожу пакет за спину:

– Не надо. Я отнесу его в химчистку.

– Ты же относил его туда в НЮ, перед самым отъездом? – вновь беспокойство на лице.

– Да, но на улице мы с Греттой встретились с бомжом.. обычным мужиком, просил пару центов, но он задел меня, и теперь это достаточно противно. Пусть постирают.

– Тем бомжом, о которых говорила Саманта?

– Думаю, да – ложь слетает с моих губ так же виртуозно и легко, как пять лет назад сюжет Черного Окна из под пальцев на клавиатуре – знаешь, ничего в них необычного. Да, от них воняет и они мерзкие, но ничем не отличаются от бомжей во всех остальных городах.

Кажется, Альму это немного успокаивает:

– Ну, я так и думала, что она немного утрировала.

– Неудивительно – киваю я, с готовностью утверждая ее в этом мнении – одинокая женщина, круглый год живущая одна в доме. Держу пари, она собственной тени боится, а после шести запирается на все замки. Впрочем, это верно для нее, наверное. Но у вас с Греттой такой необходимости нет, так что выброси этот бред из головы.

– А у них здесь есть химчистка?

– Да, хозяин магазина примерно объяснил где. Но думаю, все равно идти придется по приложению.

– Ты уверен, что она все еще открыта? – жена с сомнением смотрит на часы в холле, которые показывают чуть больше пяти ПП9 – город маленький, думаю, у них все закрывается ближе к трем.

– Заодно и проверю.

Альма зябко поглядывает в окно:

– Ну не знаю. Погода мрачная и уже начинает смеркаться. Саманта говорила..

– Мы же уже определились, что сказанное Самантой надо делить надвое, а лучше на четверо – для мягкости слов кратко улыбаюсь и щелкаю ее по носу – я быстро.

Мысль о том, чтобы оставить это пальто на ночь – ввергает меня в тревожное и навязчивое состояние. Почему-то в моем воображении представляется, что микробы, перекочевавшие с рук этой чахоточной (а то, что они обязательно там были и обязательно перекочевали – мое воображение даже не ставит под сомнение), непременно размножаются в геометрической прогрессии. И что за это время они уже, должно быть, оккупировали всю верхнюю часть пальто – а за ночь так и подавно населят все пальто, вывалятся из пакета, подобно стае тараканов, и разбегутся по всему дому.

Больше похоже на параноидальный бред – но с такими мыслями спокойно работать (да и просто заснуть) я не смогу. Конечно, прачечная и правда может быть закрыта, но так я хотя бы сделаю все, что в моих силах.

– Я пока приготовлю стейки на ужин – сообщает Альма – только давай действительно быстро, минут через сорок они будут готовы.

– За сорок минут я успею обойти весь город раза три – улыбнувшись, выхожу из дома, держа пакет с пальто едва ли не двумя пальцами, точно чашку чая в глубоко почтенных семьях прошедшего столетия.

Что ж, на счет погоды Альма угадала.

Саманта нет. Говорила, будет дождь по прогнозам, но дождь так и не наступил. Зато и правда нахмарилось, потому и без того ранние сумерки сегодня пришли еще раньше. Что ж, кто знает, может в этом городке так всегда.

Достаю телефон свободной рукой (что в этом огромной дворовой, видавшей виды, куртке сделать крайне сложно, не натянув ее до пупа) и вбиваю химчистку. Прилагаю достаточно усилий, чтобы найти маршрут, потому что, оказывается, называется она не химчистка, а прачечная. Что ж, надеюсь, это просто более комфортное для этого городка название и мое драповое пальто от армани стоимостью почти что полторы штуки баксов – не просто сунут в машинку, в которой так же беззаботно получасом ранее крутились чьи-то хлопчатые трусы трехтысячилетней давности.

Надеюсь, они знают, как надо вести себя с пальто.

Хотя почему-то с каждым шагом уверенности все меньше. А об одной мысли, что когда-то я купил себе пальто за полторы штуки баксов и настолько не придал этому значения, что уже в этот же день оторвал фирменную бирку – кажется абсурдной. Да, сейчас она мне кажется абсурдной – ведь я вывалил двойную от этой суммы за несколько месяцев аренды дома, и это-то считается слишком дорогой арендой. А там отдал просто за имя производителя, особо не выбирая ни фасон, ни цвет. Что примерил, то и взял.

Да это было прекрасных пять лет назад. Когда банкноты торчали у меня из всех щелей, и я только успевал их хватать и вручать в руку каждому продавцу элитных бутиков. Это было тогда, когда мое имя не путали с Гарри, точно знали какой у меня рост, какого числа день рождение, сколько лет моей жене и сколько недель подряд фильм по моему сценарию бьет рекорды в прокате.

Да, это были прекрасные пять лет назад. Великолепные пять лет назад.

Черт возьми, я бы отдал все, чтобы вернуться туда хотя бы на месяц. Отдал бы за этот месяц все эти бесполезные, бесплотные и унылые пять лет последующей жизни и тысячи говеных листов сценариев, которые никто не прочитал даже дальше двенадцатой страницы, не скрутившись с рвотным позывом у толчка. Отдал бы и их, и все предшествующие им двадцать семь лет своей жизни.

Всего лишь за месяц того времени.

Бреду по улице, сверяясь с телефоном и стараясь заворачивать на нужных поворотах. Впрочем, их не так много, чтобы пропустить. Смотрю на деревья, на весь это блекло-грязно-серый пейзаж и единственное, что я ощущаю – разочарование и гнев.

Если все дело действительно во вдохновении, что дает этот город творцам – то где мое вдохновение? С самого приезда я провел пока на улице времени больше, чем в доме. Даже ознакомился с местным колоритом – чахоточной бомжихой, придурком-Стивом-владельцем-магазина и даже каким-то лысым идиотом, пусть и издалека. Познал большинство прелестей этого городка, начисто лишенных как любопытных человеческих, так и животных глаз на просторах улиц. И где тогда мое вдохновение?

Почему у меня все еще не появилось жгучее желание сесть и начать работу? Почему рука не горит в нетерпении, а в голове тысяча идей и развилок сюжета не борются друг с другом за первенство с таким рвением, что кажется, будто череп расколется надвое? Почему во мне все так же настолько пусто, что я тащу пальто в какую-то вшивую прачечную, вспомнив о своем недо-сценарии лишь раз – когда Альма заявила, что не нашла мне рабочего кабинета?

«Потому что дело не в месте, придурок – слышу в своей голове надменный голос Чарли Грейс – а в твоей голове. Там либо что-то есть, либо нет. И если там ни черта нет, то смысла в твоих жалких действиях не больше, чем в поливке клочка земли без посаженного ранее зерна, надеясь, что что-то там прорастет по воли божией. Ты обречен. Твои действия импульсивны и безрезультативны. Ты отчаялся и просрал последние бабки, снятые со счета, на эту аренду. И только теперь начинаешь понимать, как это было глупо. Тебя вышибли с команды Голливуда, скоро вышибут с команды семьи, а после ты вылетишь с команды жизни и кончишь, как твой отец, потому что ты такой же чертов придурок, Гарри».

– Я Генри – цежу, лишь секундой позже осознав, что сказал это вслух своей же собственной мысли.

Впрочем, подобное явление для сценаристов не редкость (обычно, если речь идет не о мнимом разговоре с собственных агентом, а о сюжете – подобное даже способствует его развитию), но лучше его не демонстрировать на улице, если не хочется получить лишних вопросов.

Еще немного удлиненных теней, и наконец я дохожу до злосчастной прачечной. Кажется, к этому моменту, если обнаружу ее закрытой – просто взорвусь, хотя прошел не более десяти минут. Но нет, подойдя и глянув на покореженную и отчасти выцветшую табличку, замечаю, что работает она ежедневно (кроме, конечно же, воскресенья) до 7 ПП.

А когда дергаю дверь на себя – над головой противно звенит одна из тех безделушек, которые, кажется, вымерли еще в нулевых. Эта безделушка с кучей длинных штук, которые и звенят, отбиваясь друг от друга – и одна чиркает мне прямо по затылку, поскольку эта ерундистика повешена слишком низко:

– Черт!..

– Извините! – слышу тут же голос откуда-то из глубины зала.

Поспешно прохожу внутрь и вижу девицу не старше лет тридцати. Однако, определить это можно лишь по недостаточно глубоких бороздам морщин около рта и глаз – в целом видок у нее довольно такой себе. Она улыбается:

– Майк повесил слишком низко, я говорила ему, но он сам метр с кепкой и не хочет перевешивать. Вернее, говорит, что перевесит, но так за два года дело и не дошло. А когда..

– Здравствуйте – слабо киваю, желая прекратить этот поток словоизвержения. Мой отец его бы

(Мать твою, Генри, у тебя словесный понос случился после часового долбанного запора!? Так заткни щель и дай посмотреть мне чертовы новости, щенок!)

назвал иначе. Тут все такие болтливые?

– А да, извините – повторяет она, улыбаясь еще шире – здравствуйте.

Ощущаю запах сырости, затхлости, но совершенно не слышу шума запряженных машин. Видимо тут с людьми зимой так же негусто, как и в магазине. Быть может, все даже еще хуже.

– Я Хельга.

Теперь я вынужден назвать свое имя в ответ, хотя это совершенно нелепо и, по большому счету, совершенно ненужно для того, чтобы отдать мое пальто, заплатить деньги и уйти.

Чуть дергаю уголками рта:

– Генри. Через ЕН.

Ее улыбка в непонимании застывает на губах и я поясняю:

– Ну, здесь меня уже успели назвать Гарри, через АР, понимаете?

Видимо, тонкий юмор им не знаком (заходит лишь про члены, что кончаются яйцами, там можно прямо умереть от смеха, да, Стив?), потому что несмотря на заливистый хохот Хельги, я вижу в ее глазах все такое же непонимание. Очевидно, она уже успевает счесть меня странным.

– Вы новенький      , да?

– Сценарист – отвечаю заранее на следующий вопрос – первый год здесь. И хотел бы отдать на чистку свое пальто – чуть приподнимаю руку с пакетом – возьметесь?

Она вновь улыбается, точно ее улыбка может растянутся до ушей, и спешит за стойку:

– Конечно. Что у вас? – берет пакет, достает пальто (я невольно морщусь, когда она свободно обоими руками проводит по воротнику, не собираясь после этого даже вымыть руки) и оглядывает его.

Делает это дольше нужного, после чего, несколько озадаченно и виновато, уточняет у меня:

– Извините, Генри, а не подскажите, где здесь пятно, которым надо заняться? Я что-то не вижу. Идеально чистое пальто.

– Эм, да – натянуто улыбаюсь – хотелось бы его освежить. И особенно воротник. От него воняет.

Хельга невозмутимо наклоняется к воротнику, едва ли не касаясь его лицом, и шумно втягивает воздух. Мне кажется – меня сейчас вырвет, но стараюсь удерживать на своем лице бесстрастную маску.

Женщина лишь жмет плечами, видимо, так и не поняв в чем проблема:

– Так, ну значит займемся только воротником или чистка всего пальто?

У них тут стирают отдельно? Расскажу Чарли Грейс – решит, что я спятил.

– Да нет, давайте все его.

– Хорошо, с вас 10 баксов.

Решаю, что ослышался:

– Извините?

Хельга, видимо, решает, что я напротив удивился не заниженной, а завышенной цене, и претенциозно объясняет:

– Ну, это же полный спектр услуг. Очистка, сушка, и выдам вам как новенькое уже завтра, между прочим.

– Десять баксов? – вскидываю брови и нервная усмешка мельком проходит по губам, когда я достаю бумажник – у вас тут прямо-таки цены из прошлого. Далекого прошлого.

Поняв, что я имею ввиду, она вновь расслабленно смеется:

– А, да. Я сто раз говорила Майку, что когда в городе круглыми годами отираются знаменитости, надо повышать ценник. Спрос рождает предложение. Но он стар, как носки моего деда, упрямый осел, потому думаю, если вы приедете сюда и через четверть века – цена будет той же.

– Майк и владелец, и безделушки вешает? – уточняю я, отдавая нужную банкноту.

– А, да. Привыкайте, у нас тут у многих так.

– Да, я заметил. Только – вновь гляжу на пальто – вы же не в машинку его запихаете верно? Это драп, армани.

– И без вас вижу, что не замша – оскорбленно замечает Хельга – думаете, раз глушь, так не знаем, как обращаться с фирменными шмотками? Если хотите знать, вы не первые сюда в брендах с ног до головы приезжаете. Уж знаем, какие дела с ними иметь.

– Да уж, не сомневаюсь.

Впрочем, о чем я. Конечно, они знают. Вряд ли преуспевающие творцы, приезжающие сюда не первый год, ходят три месяца подряд в нестиранных одеждах или стирают их вручную дома. Это у меня всего одно пальто армани – у них, наверняка, сто трусов кельвин кляйн, десятки рубашек луи витон и еще сотня штанов от версаче.

Видимо, выражение моего лица сильно меняется, потому что Хельга смущается и немного смягчается:

– Эй, Генри, вы в порядке?

– А, да. Все в норме.

– Просто вдруг так осунулись. Какие-то проблемы, да?

– Как и у всех, кто сюда приезжает – вновь нервная усмешка.

– Да, творческий кризис, а последующие годы место вдохновения – улыбается она, как-то странно сверкнув глазами и оглядев меня с ног до головы – уверена, ваши дела поправятся. Я видела тот фильм, Черное Окно. У вас определенно есть талант.

– Спасибо – отвечаю машинально.

– Знаете что – добавляет она, когда я уже направляюсь к двери – загляните-ка в бар к Барри. Единственный бар в городе, там, недалеко от магазина Стива.

– Нет, спасибо. Пить как-то не охота.

– Да бросьте – улыбается – по вам видно, что надо немного расслабится. Отпустить мысли, выдохнуть, чтобы начать с новыми силами. Тем более, всем новичкам в баре в день приезда наливают бесплатно.

– Что ж – подмигиваю – значит зайду завтра и скажу, что только приехал.

– Не думаю, что прокатит. Городок у нас маленький, новости распространяются быстро – завтра уже никто не нальет, все будут знать, что вы тут уже второй день.

– Да бросьте, ерунда это.

– Ну, лично я уже знаю, что вы приехали с женой и вашу дочь зовут Гретта.

– Википедия?

Хельга заливисто смеется:

– Более надежный источник – Стиви. Вы уже знакомы. Говорю же, новости разлетаются по нашим четырем улицам со скоростью света. Так что если хотите все-таки бесплатно выпить – зайдите туда лучше сегодня.

Вздыхаю, задумчиво уставив глаза в пол и чуть прикусив губу:

– Не думаю, что это хорошая идея. Альма не будет в восторге.

– Ваша жена – скорее говорит, а не спрашивает она – ну не знаю, смотрите сами. Но у Барри нет лимита. Сможете пить за его счет столько, сколько захотите.

Снисходительно улыбаюсь:

– Столько, сколько захочу – всякой разбодяженной водой водки? Или разбавленного ликером вина?

Хельга подмигивает:

– Для большинства так оно и есть. Но уверена, он тоже смотрел Черное Окно. Тогда может, если означите себя, то даже достанет «Дикую Индюшку»10. Он наливает ее немногим даже из постояльцев бара.

– Звучит соблазнительно – однако, мой усталый голос скорее можно счесть за скучающий.

Хельга дергает плечами, показывая, что разговор подошел к концу:

– Смотрите сами, Генри. Но я бы такой шанс не упускала. Напиться потом в баре Барри будет недешево. Тем более, вряд ли у вас на сегодня есть какие-то планы. А по субботам многие из наших зимних постояльцев захаживают к нему.

– Из тех, кто возвращаются под весну с шедевром на миллион долларов?

– Да. Из таких, как вы.

Грустно усмехаюсь:

– Нет, я больше не из таких.

– Все еще впереди. Наш город, особенно набережная – она вскидывает бровь – творит настоящие чудеса.

– Ладно, спасибо – все-таки дергаю дверь и безделушка вновь звенит – я пойду. Завтра ко скольки зайти за пальто?

– После полудня. Но все-таки загляните к Барри.

И лишь когда обнаруживаю себя, стоящим посреди улицы с телефоном в руке и вбивающим «бар» на карте Провинстауна, понимаю, что я действительно собираюсь заглянуть на пару порций к Барри.

–6-

Когда я, наконец, пару раз завернув не туда и трижды пожалев, что вообще ввязался в это (но добраться до бара уже становится делом принципа; «сделай или сдохни» – как говорили мы мальчишками в детстве), дохожу до единственного бара в городе – почти совершенно смеркается и даже загораются фонари. Правда, они настолько редкие и тусклые, что больше всего это похожее на естественный лунный свет с чрезмерной желтизной, как в дерьмовых фильмах про любовь из восьмидесятых.

А зайдя внутрь, обнаруживаю – что попал в обычный провинциальный притон. Куча деревянных круглых столиков, мужиков с пузами и громадными стаканами пива. В конце помещения какое-то жалкое подобие на сцену, где криво завывает одна из дамочек в возрасте и теле – ни то дошедшая до кондиции посетительница, ни то приглашенная певица (что еще плачевнее). Так же в углу стоит старый покосившийся (как и входная дверь на петлях) музыкальный автомат – видимо, на тот случай, если кого-то не устраивает, что исполняют на сцене.

Однако, сдается мне, если включить автомат – на сцене все равно не замолкнут, и просто это место окончательно опуститься в Ад.

Где здесь искать того самого Барри, что нальет мне бесплатно бессчётное количество Дикой Индюшки? Если честно, уже не остается желания искать никого – хочется просто, заткнув нос, поспешно выбраться на улицу и пойти домой.

Однако, раз уж пришел, потратив столько усилий – будет глупо не выпить хотя бы стакан, тем более за чужой счет. Как говорил мой папаша.. Впрочем, слишком много его что-то лезет сегодня мне в голову. Последний раз так много я о нем вспоминал только на пике популярности Черного Окна. В том контексте, что как бы повторно облысел этот сукин сын, узнав, что я сделал состояние на своих «писульках», к которым он всегда относился еще презрительнее, чем к волосам длиннее полудюйма.

В итоге прохожу к стойке и, сев на барный стул, дожидаюсь, пока подойдет бармен. Помимо меня здесь сидят только трое – всем троим далеко за сорок, все трое в диаметре каждый как три меня, и почти все трое уже напились до стадии грустного/агрессивного взгляда.

Наконец, спустя минут пять, обслужив их и отправив за столики, бармен подходит к моей части стойки. Этому мужчине точно уже за шестьдесят, однако волосы на его голове погуще, чем у многих – однако все, без исключения, седые – как и густые усы над губой. Никакой обозначенной формы (какая может форма в таком баре?). Стукнув чистым пивным стаканом по столу (видимо, у них тут и посуда от выбранного напитка не зависит – все в одно корыто), он выжидательно смотрит на меня.

Секунда промедления считается катастрофичной, потому что он тут же недовольно ворчит:

– Ну же, парень, рожай быстрее. Чего тебе?

Фраза, которую приходится сказать – звучит столь же нелепо, как просьба подоить быка, потому я невольно вскидываю брови и поджимаю губы, как бы говоря «да, это бред, я сам это понимаю, но что поделать, старик»:

– Я новенький. Мне нужен Барри.

Старик хохочет:

– Ну тогда считай, что ты его нашел.

Ну да. Зимой владельцы выполняют весь функционал заведения. Как я мог забыть.

Сконфуженно усмехаюсь:

– Простите.

– Давай-ка завязывай, у меня тут не гольф-клуб, чтобы выкать. Все свои. Так новенький, говоришь? Случаем, не тот самый.. как бишь его – он щелкает пальцами – Гарри?

Невероятными усилиями растягиваю губы в улыбке:

– Генри – и следуя совету Хельги, добавляю – фильм «Черное Окно» снят по моему сценарию.

– Да я в этом не понимаю, парень – небрежно отмахивается старик – вас тут столько за год проходит, поди упомни всех. Так что пить будешь?

– Дикую Индюшку?

– Ха, слыхали парни? – непонятно кому он это говорит, потому что не повышает голос и глядит преимущественно на свое плечо, после чего вновь на меня – такого у нас не водится, господин из Голливуда. Водку с яблочный соком, что скажешь?

Вздыхаю и киваю:

– Да, давайте.. – заметив его острый взгляд, тут же поправляюсь – давай. Давай, Барри.

Старик вновь хохочет:

– Другое дело, парень.

Когда мой стакан наполняется на четверть заданной сомнительного качества жижей, я беру его и ухожу к одному из немногих свободных столиков в углу. Что ж, обидно понимать, что тебя не включили в круг «избранных чахлого потрепанного провинциального бара». Особенно было обидно когда он сказал, что Дикой Индюшки у них нет, но при этом я точно знаю, что есть. Не знаю почему, но это было чертовски унизительно, будто бы мне указали на мое место. Мол, Дикая Индюшка не твой уровень дорогой, вот тебе водка с соком и радуйся, что хоть так.

В какой-то момент мне даже захотелось, как в первом классе, обиженно фыркнуть и убежать из бара, крикнув (перед тем, как хлопнуть со всей дури дверью): «я знаю, что у тебя есть этот сраный бурбон, ты, кретин обдолбанный, имел я твою мамашу пять раз, член те в рот!».

Так бы сделал восьмилетний мальчишка Генри Пирстман, в которого глава семейства усердно вбивал грубость и выбивал знания, но несмотря на все его усердие, после десяти все начало усваиваться с точностью да наоборот. Быть может, потому что именно тогда я осознал ясно, как день – что больше, чем собственной смерти, я страшусь стать таким же, как мой отец.