– Подожди, как это – перемещается? Голова перемещается? – Он задумался, сложил в уме два и два. – Типа так же, как он вырвался из лаборатории и оказался на твоем газоне? Но как это возможно?
Лима скрестила на груди руки, перехватив его пристальный взгляд, направленный как раз в ее декольте.
– Это долгая история.
Леднев хотел еще что-то спросить, но телефон в нагрудном кармане требовательно зазвонил. Вибрация неприятно ударила по коже. Быстро, торопливо он выхватил настойчивый аппарат, взглянул на определитель номера и снова остолбенел, не веря глазам своим. Потом ответил на звонок почти нормальным голосом, и только девушка рядом с ним видела, как бьется жилка у него на виске.
– Да, Самад Магомедович.
Следом за ним застыла и Лима. «Который? Самад? Сэм?» – подумала она.
– Алексей, мне нужно с тобой поговорить. Срочно.
– Да, – повторил мужчина. – О чем? Где? Когда?
– Это касается моей головы. Срочно. На базе, в моем кабинете. – Пауза, вздох. – И Артуру об этом знать совсем не обязательно, ты понимаешь.
Ошарашенный, совершенно потерянный и сбитый с толку, Алексей тяжело опустился на стул, залпом выпил оставшийся в стакане уже просто прохладный, а не ледяной морс. Посмотрел на хозяйку квартиры, которая не сводила с него таких же растерянных глаз.
– Так ты отказываешь мне, потому что любишь Самада?
Взгляд убежал в сторону, потом вниз.
– Кого, Олимпия? Тело или голову?
Молчание. Вздох. Красноречивее любых слов.
– И как тебя только угораздило, девочка?
Она обхватила себя руками за плечи, словно ее морозило в жаркий летний день. Алексей поднялся, подошел, обнял ее, почти не удивившись тому, что ее кожа действительно была холодной. Подумал немного и поцеловал ее сзади в шею, у кромки волос. Она напряглась.
– Я даже злиться на тебя не могу, что ты все это время водила меня за нос, хотя, если по уму, дать бы тебе по голове за такие дела…
– Я ничего не должна была ни тебе, ни тем более Артуру. Я не обещала вам правды и сотрудничества.
Леднев промолчал. Парировать было нечем, она кругом права. Мужчина ослабил хватку, выпустил девушку из объятий, хоть и жалко было – ощущение ее тела под собственными руками ему понравилось. Он вздохнул.
– Ладно. Голова найдена, и на том спасибо. Если ты его любишь, это многое делает понятнее. Но я не выдам Артуру ни тебя, ни его. Сейчас я поеду и поговорю с «телом», он что-то знает и хочет рассказать мне. А ты не бойся ничего. Я буду охранять тебя. И больше в твою квартиру никто не ворвется, я обещаю. Ни как этой ночью, ни как в предыдущие. Под мою ответственность.
– Откуда ты знаешь про эту ночь? – вскинулась девушка.
– Знаю. Эти сволочи сядут надолго, будь уверена.
Лима снова вздрогнула всем телом, и Алексею безумно захотелось обнять ее еще раз.
– Чтоб они сдохли! – негромко, но искренне сказала она. – Вместе со своим чертовым Артуром.
После очередной ссоры с Лимой Самад в растрепанных чувствах умчался в свою квартиру, «проход» в которую он уже находил безошибочно по следу, тянущемуся от его «тела» – Сэма. Пристроившись на диване, он несколько минут приходил в себя, пытаясь сладить с переполняющими его чувствами. Она опять умудрилась вывести его из себя своим глупым упрямством. Всего лишь в пику ему она была готова рисковать собой, своим здоровьем и, может быть, даже жизнью. Учитывая, что произошло прошлой ночью, кого именно прислали за его головой в этот раз, мужчина был абсолютно уверен в том, что теперь жизнь Лимы под угрозой. Парни Леднева – как и сам он, впрочем, – были наемниками, но у большинства из них имелись хоть какие-то тормоза. Максимум, на что они были способны, это ударить девушку и как следует ее напугать, но вот отморозки, которые ворвались в квартиру в этот раз, никакими тормозами не обладали. Самаду хватило одного взгляда, чтобы понять, что такое были эти парни. Похоже, после его смерти и возвращения у Артура окончательно поехала крыша, угрожая и чердак прихватить с собой, раз он стал класть на стол бандитов. Не борцов за свободу, не воинов, не защитников родной земли – просто бандитов. Такие и на изнасилование пойдут, и на пытки, и на убийство. Будь Самад собой в полном смысле, он бы никогда не позволил в своей лаборатории такого беспредела: в конце концов, во главе угла его теории было как раз понятие души, а у этих, с позволения сказать, людей, душа если и была, то такая черная, что ее даже дорогим пятновыводителем не отбелишь.
– Что же ты творишь, друг дорогой? – вслух произнес Самад, и собственный голос, прозвучавший в тишине, заставил его вздрогнуть.
Здесь, в этой квартире, где он жил уже почти два года и которая, как оказалось, так и не стала ему домом даже временно, не было и сотой доли того уюта и покоя, которые в избытке присутствовали в «берлоге» Олимпии. Она бы, конечно, опять поспорила с ним, сказала, что у нее бардак и пылища, но он чувствовал именно так. Именно в ее маленькой квартирке он обрел наконец-то потерянное чувство того, что ты дома, там, где тебе самое место, где тебя любят, ждут, о тебе заботятся. И это было так приятно, так тепло, что он позволил себе погрузиться в это с головой. Он грустно улыбнулся, вспомнив, что сейчас больше ему и погружаться-то нечем.
Нельзя было этого делать. Он, взрослый, умный, опытный мужчина, потерял контроль и позволил себе слишком углубиться в жизнь этой молодой девочки, перевернул с ног на голову весь ее миропорядок. Конечно, в тот момент, когда он оказался на газоне, в незнакомом районе города, он и понятия не имел, что теперь делать, у кого просить помощи, приюта, да и Лима оказалась единственной, кто смог его увидеть. Другого выхода у него не было. Но нельзя было позволять этому заходить так далеко. Нужно было подумать головой (он опять не сдержал нервной усмешки) и держать дистанцию, не сближаться настолько, не позволять себе врасти чувствами в эту девочку. И не дать ей возможности влюбиться в него. Но, Аллах свидетель, разве же мог он, недостойный, подумать, что она способна полюбить саму его сущность, его буйную, бестолковую голову? На это даже его изощренной фантазии не хватило, в ненормальности Лима превзошла его.
А теперь было уже поздно. Слишком хорошо он настроился на волну ее души и мыслей. Слишком тонко чувствовал изменения ее настроения, волнение ее ощущений. Слишком живым стал даже без тела, входя в резонанс с вибрациями всего ее существа. И оттого так больно было понимать, что именно он теперь значит для нее и на что она для него готова. Так нельзя! Ну нельзя! Не готов он брать на себя такую ответственность! Он не хочет так! Не хочет быть ответственным еще и за ее благополучие, за ее здоровье, ее жизнь.
Как может он хоть за что-то отвечать, если не способен контролировать собственное мятежное тело, которое разгуливает само по себе и творит что хочет, вне зависимости от того, что ему рекомендует он?!
И тут на волне очередного приступа ненависти к себе он потянулся к Сэму по уже привычной ментальной дорожке, ощутил ответную волну тепла.
«Ты? Плохо?»
«Да».
«Лимка?»
«Она совсем меня не слушает и не слышит!»
«Ты сам виноват, зачем ты ее отталкиваешь?»
«А что ты предлагаешь? Лучше допустить, чтобы она еще больше влюбилась?»
«Что плохого-то? Девочка хорошая, красивая, добрая, очень заботливая… Чего тебе еще надо?»
«Ты что, предлагаешь мне – нам – завести с ней роман?!»
«Да что такого-то?»
«Она же потом с ума сойдет от горя!»
«Какое „потом“? Ты что, серьезно собираешься от нее отказаться?»
«Ты видишь, какой жизнью мы живем. Предлагаешь ее во все это втянуть? Это же не на день, не на неделю или год, это навсегда! Вырваться потом она не сможет!»
«Дорогой мой, очнись! Ты ее уже втянул. Она помогала тебе вспомнить. Она заботилась о тебе. И она, несмотря ни на что, так тебя и не сдала. И меня, кстати, тоже».
«Вот поэтому я и хочу не дать ей навредить себе!»
«Ага, именно поэтому терроризируешь ее. И после этого хочешь, чтобы она тебя слушала! Я тоже такой дурак, как и ты?»
«Ты – это я, так что не питай иллюзий».
«И что делать?»
Долгое молчание, потом насмешливое:
«Странно. Это же ты у нас голова, а совета спрашиваешь у меня».
