Шесть бастионов сингулярности
Вот и сейчас администратор Северного Агнетта Ткачук – дама преклонного возраста, омолодившаяся благодаря нанопластике, но так и не сумевшая побороть лишние килограммы – недовольно качала головой в женском туалете выставочного зала. В ее руке жалобно мяукал серо-голубой пушистой котенок размером с ладонь. Эти игрушки в последнее время завоевали бешеную популярность не только из-за «няшного» вида, но и благодаря «сообразительности». Рассказать ребенку сказку, показать мультфильм, поиграть с малышом в какую-нибудь игру они умели лучше большинства родителей.
Наверняка сейчас какая-то малолетняя дуреха размазывает сопли по щекам, неприязненно подумала Аннета.
Агнетта вышла в холл, высоко подняв котенка над головой, но на нее никто не обратил внимания. Да собственно и обращать-то было некому: дети уже разъехались.
Ворча про себя о безалаберности детей и их педагогов, Агнетта покрутила головой в поисках кибера, но тот как назло куда-то запропастился. По правилам нужно было отдать игрушку службе безопасности, но не тащиться же ради этого на другой конец здания. Администратор недовольно фыркнула и направилась к своему рабочему терминалу. Следом за ней на солидном расстоянии двинулся дрон размером с муху. Котенок по-прежнему оглашал жалобными воплями окружающее пространство, призывая свою хозяйку.
– Да заткнись же ты наконец! – в сердцах рявкнула на него Агнетта.
Она уселась в кресло и подключила игрушку к рабочей станции. Дрон завис неподалеку.
Терминал мигнул синим глазком, показывая, что соединение установлено, и предложил связаться с родителями растяпы. Вскоре в ухе администратора раздался взволнованный женский голос.
– Добрый день, мадам. С вами говорят из Северного научного кластера. Ваша дочь… – с деланным спокойствием начала Агнетта.
На экране возникло женское лицо – осветленные кудряшки, пухлые губы и широко распахнутые глаза – все, как на обложке «Космополитена».
– Анжелика в порядке? Что случилось? – взволнованно защебетала блондинка. – Мне срочно приехать?
Агнетта мысленно закатила глаза – надо же было нарваться на «яжемать», но терпеливо продолжила:
– С девочкой все хорошо. Мы нашли ее игрушку. Можем переслать вам.
– Ох! – облегченно выдохнула женщина. – Будьте так добры. Я оплачу все расходы. Прямо не знаю, как вас благодарить, это любимая игрушка дочери. Пожалуйста, добавьте к счету за пересылку любую разумную сумму для себя.
– Право, мадам, это лишнее, – запротестовала администратор.
– Нет, я настаиваю! Хотя бы стоимость красивого букета. Вы его заслужили.
На кой мне сдался твой букет, фыркнула про себя Агнетта, но возражать не посмела. Спорить с «яжематерью» – только терять время и нервы. Поэтому она просто сказала:
– Спасибо, мадам.
Блондинка, еще раз поблагодарив, отключилась. Дрон, мгновенно потеряв интерес к происходящему, полетел к выходу. Покинув здание, он беззвучно вспыхнул, крошечная горстка пепла тут же рассеялась в воздухе.
Агнетта блаженно откинулась на спинку кресла – наконец-то можно расслабиться, суматошный четверг подошел к концу.
А на последнем этаже «муравейника» работа только начиналась. Женская головка с обесцвеченными кудряшками исчезла с экрана, и темноволосая девушка схлопнула его легким движением указательного пальца, сосредоточив свое внимание на другом мониторе. Бегущие по экрану символы показывали, что все идет по плану: червь, внедрившись в систему Северного, благополучно прогрызал дорогу вовнутрь.
Позади остался первый уровень защиты, и сейчас червь преодолевал вторую, более серьезную преграду. Но вот и она успешно пройдена. Дальше начинался самый трудный этап, справиться с которым мог только человек или искусственный интеллект.
Девушка глубоко вздохнула и плавно опустилась на пол, сев в позу Ваджрасаны.
Еще один глубокий вдох. Голубые глаза впились в картину на стене. Вытянутая правая рука обвела вокруг нее рамку. «Давай, Локи», – прошептала она.
Третий вдох. Рамка вспыхнула ослепительным пламенем, лодка на картине устремилась к острову. Раскаленный шомпол боли пронзил затылок, в голове прозвучало радостное: «Поехали! Держись!».
И понеслось…
Чужой восторг, ощущение свободы и всемогущества. И неважно, что в цифровом мире она всего лишь пассивный наблюдатель, главный сейчас Локи – искусственный интеллект, ИскИн.
Маленькая фигурка неслась вперед, не чувствуя своего тела. Она искусно лавировала между вздымающихся вверх черных, фиолетовых, синих форпостов и цитаделей корпораций, связанных между собой потоками информации, а впереди рос и ширился гигантский белоснежный замок Северного научного кластера. Подступы к нему преграждал файервол – ледяные драконы, хищно вытягивающие шеи. С карнизов свешивались горгульи – программы антивируса. Пушистый снег, которым прикинулся анализатор трафика, плотно покрыл протянутый через ров мост. На таком снегу заметен каждый оставленный след, но маленький серфер легко поднял свою доску в воздух. Заложив лихой вираж, он обогнул драконов и проскочил во внутренний двор замка. Вторжение осталось незамеченным.
Здесь все было неправдой, начиная от уходящей вверх заснеженной лестницы – операционной системы – и заканчивая расставленными по периметру рыцарями – служебными программами. Но какой очаровательной неправдой! ИскИн визуализировал, создал этот мир только для нее. Она была единственным ценителем его творений, единственным живым существом в создаваемых им мирах.
Локи притормозил в огромном зале с высокими ажурными колоннами и огляделся. Ага, а вот и то, что он искал – ярко-голубые кошачьи следы, убегающие вперед. Игрушечный котик сделал свое дело, серферу осталось только пройти по «хлебным крошкам», что было не так уж и сложно.
Следы заканчивались у входа в бесконечно-длинную ледяную пещеру с «сокровищем» в виде стоящих на ледяных полках книг. Древних и современных, больших и маленьких, ветхих и совсем новых. Оставалось лишь найти нужную.
Локи двинулся вперед, сдувая с томов снежную пыль. Она поднималась вверх фонтанчиками цифр, складывающихся в названия файлов и архивов.
Не то… Опять не то…
Если бы серфер был человеком, то наверняка пропустил бы нужный ему том. «Заклеивали от таких, как ты, а не от таких, как я…», – вспомнилась фраза из одной старой книги. Так и тут – прятали от людей, а не ИскИнов.
Есть!
Синий глянцевый переплет – проект, за которым их послали.
Теперь аккуратно снять том с полки, отщелкнуть серебристый замок, распаковывающий архив, и незаметно подменить блок страниц на похожий. В реальном мире нужные файлы были скопированы, а их содержимое перезаписано заново.
– Дело сделано, – прошептал ИскИн. – Возвращаемся домой.
– До встречи, Локи, – ответила она и выпала в реальный мир.
Длинный выдох. Пара секунд на то, чтобы придти в себя.
Девушка неспешно поднялась на ноги и потянулась, разминая шею. Ее лицо осунулось, но выглядело довольным, как и всегда после удачного взлома. Придется долго отходить от вылазки, но это произойдет уже дома.
Она быстро схлопнула экран, выключила работающую аппаратуру и накинула на плечи невзрачную куртку с капюшоном.
Через десять минут – столько времени у нее ушло на сборы – в вышедшем из подъезда бесполом существе в длинной не по размеру куртке никто не смог бы узнать симпатичную брюнетку. Руки поглубже в карманы, чтобы скрыть продвинутый смарт-браслет на запястье и указательный палец, лежащий на кнопке парализатора. Убить – убьет, но обидчику мало не покажется.
Безлюдный пустырь – первое опасное место на пути – остался позади. Навстречу стали попадаться немногочисленные жители квартала – безобидные изгои, вытесненные жизненными передрягами на окраину города. Они сами боялись всего и всех и поэтому старались держаться подальше от незнакомцев. Осталось свернуть на набережную Волковки и… врезаться в высокого темноволосого парня. Да так, что чуть не растерять из ветхого рюкзачка все свои хакерские причиндалы.
Да что же это такое! Второй день подряд сталкивается с одним и тем же человеком. Таких совпадений в реальном мире не бывает!
Поправив сбившийся капюшон, она поймала его заинтересованный взгляд. Симпатичный парень, даже несмотря на розовую заплатку на виске, но явно нездешний. И вообще странный. Чем-то напоминает потерявшегося породистого пса – слишком уж отличается от здешних фриков.
Из-за поворота показалось высокое здание с большой буквой «М» на фасаде и она забыла о незнакомце – начинался самый опасный отрезок пути. У метро обычно отирались местные отморозки: свихнувшиеся от сета геймеры, готовые ради дозы на любое преступление наркоманы, грабители и прочие психи. Она покрепче сжала рукоятку парализатора и, опустив голову, быстрым шагом устремилась к автоматическим дверям.
Уф, пронесло!
Наконец-то можно забиться в угол вагона, положить под голову рюкзак и притвориться спящей.
Девушка прикрыла глаза, на ее щеках появились черные штрихи – уловка, показывающая, что она закрыта для общения.
Свою жизнь она делила на четыре части. От первой, самой счастливой, почти не осталось воспоминаний, только разрозненные смазанные картинки и ощущение защищенности. И запахи, которые врезались в память навечно: масляной краски в студии мамы, роз – их кусты во множестве росли возле дома, свежеиспеченного печенья. Еще в детстве всегда светило солнце. Солнце в Петербурге – редкий гость, но почему-то у нее осталось ощущение, что тогда солнечных дней было гораздо больше.
Детские воспоминания приходили к ней во сне. Начинались они всегда одинаково. «Зоя! Зоя, иди сюда!» – звал ее женский голос. Затем ласковые руки обнимали ее и сажали на колени. А дальше начинала разворачиваться картинка. Обычно это была светлая студия с окнами до пола. Мольберт в углу с незаконченной картиной, большой стол с кипой эскизов, огромный стационарный монитор с подсоединенным к нему планшетом. И мамин смех:
– Зайка, ты испачкаешься в краске.
– Я хочу быть художником, как ты, – звучал в ответ детский голосок. – Я тоже буду рисовать волшебный город. Нет, не город, я нарисую целый мир, и мы будем в нем жить!
– Какой он, твой мир?
Зоя всегда просыпалась раньше, чем успевала услышать свой ответ. После таких снов на нее накатывала грусть. Она не сдержала обещание – не стала художником. Она ничего не создала, она научилась только красть и разрушать.
Иногда, гораздо реже, она оказывалась во сне на Дворцовой набережной и смотрела на Петропавловскую крепость, которую рисовала мама. Реальная крепость меняла очертания, плыла, подчиняясь кисти художника. Она ветшала, превращаясь в мертвыми руины, уходила под воду, чтобы вскоре всплыть, обернувшись сказочным замком.
Только почему-то в своих снах Зоя никогда не видела мамино лицо, сколько не пыталась рассмотреть.
Говорят, плохое врезается в детскую память ярче хорошего. Ее первое четкое, осознанное воспоминание было хуже некуда: дождь за окном и лицо отца, по которому, словно дождевые капли, катятся слезы. И голос, надломленный, убеждающий себя: «Надо жить, надо жить дальше». Так началась вторая часть ее жизни. Ее Зоя тоже помнила нечетко – была еще совсем крохой. События спрессовались в бесконечную больничную круговерть. Палаты, врачи, процедуры… Ей даже казалось, что больница стала их с отцом домом.
Постепенно больницы становились беднее и многолюднее, врачи уже не улыбались и не смотрели заискивающе в глаза отцу, зато он мрачнел и только крепче сжимал ее детскую ручонку.
– Папа, я поправлюсь? – спрашивала она отца.
– Конечно, Зайка, – отвечал он. – Разве может быть по-другому?
Но чем дальше, тем меньше уверенности слышалось в его голосе.
По малолетству Зоя не понимала, насколько серьезна ее болезнь, но была уверена: врачи лгут, обнадеживая отца. Она это чувствовала, научилась различать, когда взрослые говорят неправду. Болезненные процедуры она переносила без слез. Молчала даже тогда, когда было нестерпимо больно. Она не плакала, не хотела еще больше расстраивать отца. Его она жалела больше, чем себя, потому что чувствовала: до полного падения на дно безысходности ему осталось совсем немного.
Перемены к лучшему наступили, когда они в очередной раз сменили больницу. Отец вдруг изменился – в его глазах вновь появилась надежда. Вскоре они переехали в большой дом за городом, окна которого выходили в тенистый парк. Но ей не разрешали гулять по парку, она играла на крыльце, украшенном грустными гранитными львами, представляя себя дрессировщицей в цирке.
Потом была операция, после которой в ее голове поселился Локи. Еще до операции ей объяснили, что когда она проснется, то почувствует внутри себя присутствие другого существа – искусственной нейронной сети, которая поможет ей оставаться здоровой, но все равно чужое присутствие внутри оказалось для нее неожиданным. Они подружились. Более того. Локи стал вторым существом, которому она полностью доверяла, кому могла раскрыть душу. А после гибели отца – единственным.
Со смертью отца закончился второй период ее жизни. Ей никто не объяснил, что тогда произошло в лаборатории. «Несчастный случай», «трагическое стечение обстоятельств», «нам очень жаль, что так случилось, но надо жить дальше» – вот и все, что ей сказали. Локи тоже молчал. Не потому, что хотел скрыть истину, а просто «не владел информацией», хотя ей казалось, что он просто не хочет об этом говорить. Она и не настаивала. Конечно, по ее просьбе Локи мог подключиться к Сети и узнать подробности, но что-то всегда останавливало Зою от подобного шага.
Полгода она прожила у тети Лены, подруги отца, немолодой женщины с добрыми глазами, пока не произошла авария на дороге. Детская память избирательна, она не сохранила ни момента катастрофы, ни ее последствий. Даже саму поездку не помнила. Зоя пришла в себя уже в приюте среди незнакомых людей. Именно там она узнала, что ее постигла одна утрата – ей сказали, что тетя Лена погибла. Тогда-то и началась третья часть ее жизни.
В приюте Зоя держалась обособленно, ни с кем не дружила, но и ни с кем не ссорилась. Требования воспитателей и учителей выполняла, драчунов и задир сторонилась. О себе ничего не рассказывала, даже фамилию не назвала – Локи считал, ей лучше затеряться. И почти все время молчала. Поначалу ее пытались расшевелить, потом дразнили, называли умственно отсталой, но она никак не реагировала. И ее оставили в покое.
В четырнадцать лет у нее неожиданно прорезались способности к программированию. Конечно, по большей части тут была заслуга нейронной сети – именно она брала на себя самые зубодробительные задачки. А Зоя, видя, как Локи радуется каждой вылазке в виртуал, осваивала премудрость дальше. Вообще, без Локи она вряд ли выдержала. Нет-нет, со здоровьем как раз все было в порядке, нейронная сеть успешно справлялась, болезнь больше не давала о себе знать… Просто Зоя чувствовала себя очень одинокой, хотя и находилась среди людей.
Спустя год в ее скучной и монотонной жизни произошло знаковое событие: прямо во время урока Зою позвали в кабинет директора. В директорском кресле по-хозяйски развалился незнакомый пожилой китаец. Это был Хань Цю – глава триады и хозяин Юго-Запада. Маленькие умные глазки под нависшими веками оценивающе разглядывали девочку. Наконец он переменил позу и с едва уловимым акцентом вынес вердикт:
– Ты будешь работать на меня, я тебя покупаю.
Жизнь Зои вновь изменилась. Она больше не сидела за партой – школа для нее закончилась, теперь она набиралась опыта в виртуальных владениях триады. Уже через год она могла протестировать любую сеть на предмет уязвимости и получить удаленный доступ к чужому компьютеру. Через два – взломать сервер и запустить в систему червя. Однако методы социальной инженерии, значительно облегчавшие работу хакера, давались ей с большим трудом. Немного пококетничать, завести непринужденный разговор с незнакомым человеком, стащить бейджик для нее было куда труднее, чем написать утилиту или запустить «троянского коня». И, тем не менее, к восемнадцати годам Зоя стала лучшим хакером Хань Цю.
Метро перекинуло Зою на Юго-Запад – другой окраинный район. Он совсем не походил на Волковку.
Это в конце прошлого века легко было перепутать Купчино с Гражданкой, сейчас все выглядело иначе. За последнюю четверть века, особенно после окончания Северной Корпоративной войны, города сильно изменились. Они утратили целостность, стали дискретными, словно двоичный код или древняя компьютерная плата. Городское пространство перестало быть единым, теперь оно состояло из разных, почти не связанных друг с другом частей и незаполненных пустот между ними. И Петербург не был исключением.
Исторический центр – Эрмитаж, Невский проспект, Стрелка Васильевского острова – практически остался прежним. Разве что выглядел просторнее и зеленее. Здания, не представляющие исторической ценности, снесли, на их месте разбили скверы. А еще реализовали давнюю мечту основателя города и прорыли несколько каналов. Здесь никто никуда не спешил. Здесь наслаждались жизнью, но не жили, потому что жителей города тут не осталось. Над всей этой беспечной и сытой идиллией возвышался купол, обеспечивающий комфортный климат и безопасность – в годы войны ни один снаряд не упал в центре города.
Остальным районам повезло куда меньше.
От исторического центра Петербурга, словно шины питания компьютера, разбегались два дорожных полотна, соединяющие его с портами – морским и воздушным. Но простые горожане могли попасть в центр только на метро – невидимых глазу линиях подземки – и то, если обладали серым пропуском.
На правом берегу Невы возле Финского залива раскинулся Нью-сити. Здесь город развивался по вертикали. Сверкающие на солнце, кажущиеся прозрачными от обилия стекла небоскребы покоились на спрятанном глубоко под землей термитнике высокотехнологичного автоматизированного производства. В небе деловито сновали флаеры, по паутине скоростных дорог бежали новенькие автомобили. А попасть в этот район могли только счастливые обладатели синих документов.
Эти два, столь непохожих друг на друга района города, сходились в одном: в них царил достаток.
Однако, как в любом компьютере помимо материнской платы и процессора имеются периферийные устройства, так и в городе не обошлось без окраинных районов. Жилые кварталы служащих корпораций переместились на север и северо-восток. На юг вытеснили аусайдеров. Юго-запад Петербурга подмял под себя криминал. А восток после войны превратился в безлюдную зараженную окраину, упоминать о которой считалось дурным тоном.
Выйдя из метро, Зоя скинула свой камуфляж в первый же попавшийся мусорный контейнер и осталась в обычной неброской ветровке. Она больше не пряталась. Она была дома.
Темнело. Прохожих преследовали навязчивые рекламные баннеры, наперебой приглашавшие в виртуальные казино и публичные дома, на улицах появились красотки и зазывалы. Кофешопы, кальянные, салоны магии, торговля нелицензионным софтом и оружием, незаконная установка имплантов и подпольная медицина. Здесь, как в двадцатом веке на Одесском привозе, можно было купить и достать все. Подпольные клиники Киборгского прихода – так горожане прозвали район возле станции «Кировский завод» – в любое время дня и ночи могли удовлетворить самую смелую фантазию, только плати. Почти все корпорации имели на Юго-Западе неофициальные представительства, здесь проворачивались темные дела, которым не нашлось места в вылизанных кибер-уборщиками просторных кабинетах Нью-сити.
Жители юго-западных кварталов отличались от обитателей других районов так же, как радужный тукан отличается от невзрачного северного воробья. Накаченные синтетиками телохранители, покрытые с ног до головы переливающимися татуировками неопанки, путаны со спец-имплантами, позволяющими загружать различные модели поведения и секс-программы. Хочешь принцессу-недотрогу – пожалуйста. Приелась принцесса – попробуй изощренные ласки восточной красавицы, либо жестокую и распутную демоницу. Любой каприз за ваши деньги. Где-то здесь производили и толкали сет. И, конечно же, здесь обитали хакеры. Это был их район.
Из пестрой толпы местных выделялись туристы. Их выдавал испуганный и одновременно жадный взгляд человека, попавшего в экзотический и непонятный ему мир. Турфирмы предостерегали клиентов от посещения Юго-Запада, но тех неизменно тянуло сюда, словно мотыльков на яркий свет. К туристам здесь относились снисходительно-потребительски, не пугали понапрасну, последнее не отнимали, но и не церемонились.
Зоя перебросила рюкзак на другое плечо и взмахом ладони отогнала вертевшийся перед глазами назойливый баннер. Что-то сегодня реклама совсем распоясалась, подумала она, обычно она не приставали к местным.
– Салют! Тебя Хань Цю искал, – окликнул Зою подросток со сверкающим гребнем волос и парой птичьих клеток в руке. Он только что продал пожилой английской паре генномодифицированную иволгу.
Зоя махнула рукой пареньку, показывая, что услышала. Хань Цю подождет, прежде нужно восстановить силы. Хотя сегодняшняя гонка была недолгой, все равно чувствовалась усталость.
Она свернула на узкую улицу, куда туристы не забредали даже днем, и надела на голову кепку со светящимся иероглифом, вписанным в треугольник – символом триады. Метка «свой» не помешает, мало ли что может померещиться в темноте местным головорезам. Тусклый желтоватый свет старого уличного фонаря едва разгонял тьму, обозначив подъезд. Зоя прижала левое запястье к электронной панели, и дверь, громко щелкнув замком, впустила ее внутрь. Испуганная крыса, всполошено заметавшись на лестничных ступенях, ринулась на улицу.
– Чтоб тебя… – выругалась Зоя.
Осталось взобраться по лестнице на второй этаж, и она дома. Каждая ступенька давалась ей труднее предыдущей – «отходняк» от взлома почему-то всегда накрывал ее еще в подъезде.
Входная дверь признала хозяйку.
– Кофе, – прошептала Зоя, переступая порог квартиры.
Ветровка полетела на пол прихожей, рядом лег сползший с плеча рюкзачок.
На кухне шумно включился комбайн, в тишине гулко набирала обороты кофемолка, по квартире поплыл приятный аромат свежемолотых кофейных зерен.
– Сахара побольше, – проворчала Зоя и тяжело опустилась на диван.
Черные штрихи на щеках начали бледнеть и вскоре пропали совсем. Черты лица разгладились.
Надо связаться с Хань Цю, подумала она, и договориться с Риммой Беккер о передаче украденных файлов. Но сначала кофе. Много кофе.
Мелодичный сигнал сообщил, что комбайн справился с задачей и маленький домашний робот, бросив натирать пол, шустро метнулся на кухню. Принимая большую кружку из цепких пластиковых лапок, Зоя благодарно кивнула малышу и прикрыла глаза. Хакер – та же крыса, роющаяся в массивах данных и прогрызающая дыры в хранилищах информации, почему-то подумалось ей сейчас.
* * *
На город опускалась прозрачная августовская ночь. Огни небоскребов отражались в водной глади Финского залива. Белые, желтые, голубые. Поначалу, когда президент «Гедеон-индастрис» Аверкий Сорокопут отказался от шикарного двухсотметрового лофта с видом на залив, никто не понял почему. Просто приняли как очередную причуду богатого и слегка сумасбродного олигарха – водилось за ним такое. Человек, входящий в двадцатку влиятельнейших людей страны, пусть и последним с конца, мог позволить себе смотреть куда угодно. Теперь за окнами президентского кабинета возвышалась пара соседних небоскребов, да несколько зданий поменьше, в которых арендовали офисы уже не акулы бизнеса, а рыбы поскромнее. Еще дальше, за высокой оградой, начинались изрытые воронками поля, где ржавели и рассыпались остатки военной техники, да щерились черными провалами бойниц доты. Многие полагали, что этот пейзаж за окном Сорокопут выбрал в качестве напоминания о Северной Корпоративной войне, в которой «Гедеон-индастрис»… Нет, не одержал победу – победивших в той бойне не было – но вышел из драки без потерь и даже с некоторой прибылью.
Сорокопут никого ни в чем не разубеждал. К войне он не имел никакого отношения – корпорацией в те годы руководил его отец. Истинная же причина была иной: окно кабинета смотрело на башню «Абэ-технолоджи» – главного раздражителя и главное напоминание об изменчивости фортуны. Вот и сейчас Сорокопут с ненавистью уставился на ярко-красные буквы на крыше небоскреба – за последние пару лет «Абэ-технолоджи» обставило его трижды.
Два года назад Сорокопуту предложили проинвестировать проект по квази-органике. Разработчиком являлась совершенно неизвестная на рынке компания, а сам проект выглядел слишком уж завлекательно, что на деле, как правило, означало очередную прожектерскую пустышку. Эксперты-аналитики (будь они неладны!) в один голос твердили, что вкладываться в эту авантюру – гарантированно потерять деньги и, что более важно, лицо. Да и сам Аверкий тогда склонялся к мнению, что проект не взлетит. И проект ушел к «Абэ-технолоджи» – молодой компании средней руки. Но вышло иначе – взлетело. Еще как взлетело! А вместе с проектом взлетела и «Абэ-технолоджи». Откуда только у этой твари Окамото взялось такое нечеловеческое чутье?