Позвони мне
На подходе к центральному пеньку Чапая приветствовала вертлявая собачонка, которая, радостно подвизгивая, так и норовила чиркнуть хвостом по хромовому глянцу генеральских сапог. Комдив дружелюбно присел на корточки, взял псинку на руки, погладил, легонько потрепал её теплое тельце и от всей души позавидовал собачей безмятежности. В связи с чем вспомнил справедливое замечание Создателя, что иная болотная жаба бывает счастливее многих, отчаянно озабоченных своею персоной, людей.
Присев на скамью к ожидавшим в нетерпении сослуживцам, он пустил собачонку на волю и нарочито беспечно заявил, что с царским кольцом всё в порядке, оно, по его разумению, действительно принадлежало венценосной дочурке, но есть ещё один деликатный момент, о котором Петька узнает лишь вечером.
Надо заметить, что намёк на какой-то деликатный момент не оказался для ординарца полным сюрпризом. Одно только необъяснимо долгое отсутствие командира вызывало справедливые подозрения, не говоря уже о всём услышанном далее.
– Сегодня вечером к нам в Разлив пожалуют на ужин необыкновенные гости, – многозначительно объявил Василий Иванович. – Наберитесь терпения, люди прибудут очень почтенные и очень издалека, они помогут досконально разобраться с Петькиным драгоценным трофеем и, похоже, что ещё многое с чем. Судя по всему, вечер обещает сложиться не скучным, предвижу заранее, он доставит немало приятных волнений и, похоже, неизгладимую память на будущее. В связи с этим принимайте к немедленному исполнению мой командирский наказ. Денщику поручаю подготовить полную комплектацию для варки рыбацкой, по высшему классу, ухи, такой, что у казаков исстари «царской» зовётся, и побеспокоиться насчёт доброго первача. Только не такого, каким угощались на прошлой недели, после чего у меня двое суток башку отворачивало. Если командира подобной гадостью потчуют, представляю, каково рядовым красноармейцам приходится.
– Удивительное дело, мне вообще показалось, что нам ненароком казёнку из смирновских запасов подсунули, – мгновенно отреагировал на синем глазу прощелыга Кашкет. – Может, раки попались не очень съедобные, меня ведь тоже немного подташнивало.
– А ты, Петро Елисеевич, – не обращая внимания на дичайшую ложь денщика, продолжил отдавать поручения комдив, – уж будь добр, приведи себя в надлежащий порядок, больно вид у тебя последнее время какой-то совсем затрапезный. Ты кто таков есть? Ты есть боец Красной Армии, к тому же личный мой ординарец, прямо скажем, образцовый пример для всей пролетарской дивизии. Сходил бы на озеро, что ли, побрился, помылся как следует, на нюх не переношу от бойца кобылячьего запаха. Пора, знаешь, становиться благороднее, что ли, мы же за чистую, светлую жизнь сражаемся в огне революции.
«Интересная канитель получается, – подумал про себя ординарец, – у командира совсем чердак прохудился. Сколько мы этих благородных за штабом к стенке поставили, а теперь самим благородными сделаться сдуру советует, чтобы и нас следом, под стенкой, как кур перехлопали. Если так дальше дело покатит, наши с Чапаем дорожки и впрямь разойдутся».
– Так ведь были же в России господа благородные, Василий Иванович, – напомнил для ясности отнюдь не смутившийся ординарец и небрежно извлёк из кармана галифе такой же, как и у Чапая, расшитый бисером кисет. – Много было, выходит зря мы усердствовали, может, следовало оставить горстку знатных персон для приплоду? Хороший хозяин завсегда оставит пару добрых гусей на развод.
– Ты поболтай у меня, башка бестолковая, – не замедлил осадить пустобрёха Чапай, – благородные разные бывают. Мы из пролетарской и крестьянской бедноты таких защитников революции вырастим, что царским гвардиям и не мечталось. Белые офицеришки к нашим новым лихим командирам и в денщики не сгодятся. Разве что Кашкету в подручные, самовары топить или сапоги гуталином надраивать, – легонечко юморнул, похлопывая по плечу денщика, Василий Иванович.
Петька мастерски соорудил из газетной осьмушки заготовку под «козью ногу». Не торопясь заправил её отборным сухим табаком, придирчиво осмотрел со всех сторон, провёл, где требовалось, влажным языком и чиркнул для запала своими же спичками. С наслаждением задымил, прищурил глаз и философски заметил:
– Трудновато будет из пролетарской бедноты благородных бойцов для мировой революции вырастить. Это же каждому дуралею суконные портки подавай, рысаков дорогих да золочёные сабли с эполетами выложи. Потом французскому языку обучи, обучи красиво из хрустальных бокалов шампанское пить да с бабами по-кавалерски обходиться. Денег на всё это уйма пойдёт, заморишься даже считать сколько. В нашем полку, при старом режиме, поручик благородный служил, так у него один только золотой портсигар дюжину тельных бурёнок стоил. Представляете, если в нашей дивизии за каждым красноармейцем по дюжине рогатой скотины в атаку подымится, перед таким македонским нашествием любой противник дрогнет, без боя лапы вверх задерёт.
Василий Иванович даже не предполагал в своем фаворите таких виртуозных полётов разгулявшейся фантазии. Наверное, не только Кашкету, но и вертлявой собачонке ненароком подумалось, что это от крепкого самосада мозги ординарцу заклинило. Комдиву же ничего не оставалось, как только хмыкнуть себе в порыжевшие от табачного дыма усы, почесать за каракулевой папахой затылок и выдать ординарцу строгий наказ:
– Балаган прекратить, нечего здесь дурачком представляться, немедленно отправляйся в расположение выполнять боевое задание. Найдёшь в пулемётной роте кашевара Арсения, закажешь от моего имени добрых харчей для вечернего сабантуя. Обязательно раздобудь зернистой икорки и балычка осетрового, впрочем, тебя ли учить, не впервой застолье справляем. А вечером, при полном параде, пожалуйте вместе с Анкой в Разлив. Высокое благородие, которое нынче заявится, без прислуги жрать не приучено. Пущай пулемётчица подсобит у стола, выпишет гладкой задницей перед знатной публикой уральские кружева. Разговоры закончены, всем приступать к исполнению.
Петька с готовностью вихрем поднялся из-за стола, сделал под козырек и строевым шагом поспешил к коновязи исполнять командирский наказ. В одно касание метнул своё крепкое тело на жующего сочную зелень коня, дал ему шпору, и тот, сплюнув зелёную пену, на рысях помчал седока.
Между тем отсутствие золотого перстенька и сомнительные намёки на каких-то необычайных гостей не очень грели ординарцу мятежную душу. Подозревать комдива в крохоборстве до сегодняшнего дня не было серьёзных причин, но ведь люди меняются, разные наступают на дворе времена. Тем более что последний месяц с Чапаем творится что-то явно неладное. Часто бывает задумчив, зачем-то уединяется и всё больше с ехидством улыбается, как будто знает и таит в себе что-то. В любом случае, если зажилит колечко, ни за что не спущу, обязательно поквитаюсь. То ли коня, то ли шашку упру среди ночи. Я ему не Кашкет, не привык в дураках оставаться.
Вот в таком боевом настроении чапаевский любимец проследовал в расположение родной дивизии.
Глава третья
Любознательному читателю, дабы проникнуться героикой тех знаменательных лет, полагается быть в курсе дела, что легендарная Чапаевская дивизия представляла собой не совсем обычное армейское формирование. Дивизия, разумеется, была ударной передовой группировкой и принимала активнейшее участие во всех фронтовых баталиях, но она ещё была и особого рода учебно-тренировочной базой, на которой верховное командование отрабатывало самые смелые задумки пытливой стратегической мысли. Попросту говоря, не в абы какой воинской части выпала удача нести почётную службу Петьке Чаплыгину.
В штабе дивизии ни на минуту не затихал широкий поиск свежих идей, отвечающих задачам торжества мировой революции. Любой штабной писарь пребывал в постоянной готовности выдавать на гора фантастические проекты, в сравнении с которыми все старые военные доктрины отступали на задний план. Самое пристальное внимание отводилось созданию и освоению новейших образцов современного оружия с небывалой поражающей мощностью.
Чего стоила одна только грандиозная программа, развёрнутая на базе второй экспериментальной конюшни, под руководством известнейшего селекционера-новатора Розенблада Моисея Христофоровича. Исследователи, что называется, со дня на день ожидали появления на свет уникального потомства из-под каурой красавицы Насти, которое должно было положить начало элитной породе длиннотуловищных боевых рысаков с багряными хвостами и гривами. На хребтинах этих знатных чудо-коней свободно сможет размещаться от четырёх до семи хорошо вооружённых красных бойцов. Предполагалось на крупах несокрушимых богатырей закреплять по станковому пулемёту, в результате чего практически возникал безрельсовый бронепоезд, способный в глубоких тылах сокрушить и деморализовать любого противника. Уже композиторы написали, а духовые оркестры на память разучили специальный марш победителей для приветствия ожеребившейся Насти и серьёзно ставился вопрос о сооружении героине при жизни бронзового изваяния.
Параллельно разрабатывалось сразу две модификации ударных комплексов, для дневного и ночного ведения боевых действий, с применением никелированных автомобильных фар. Некоторые сожаления вызывало досадное обстоятельство, что фар пока ещё импортного производства, завезённых с империалистических фабрик до неприличия прогнившего Запада. Хотя для критических ситуаций, во время буржуйских экономических блокад, не исключалась возможность использования доморощенных керосиновых фонарей.
Моисей Христофорович бесконечно гордился своим уникальным победоносным детищем и повергал в смятение даже бывалых корифеев военного искусства. Командование деликатно торопило генерального конструктора, но тот был упрям, как египетский фараон, и непоколебимо стоял на своем, дескать, дайте срок, мы ещё утрем сопли этой белогвардейской сволочи, покажем им, где даже раки не шибко зимуют.
В непрекращающемся академическом поиске, в азарте делового соперничества никто не хотел уступать. Поэтому в четвёртой краснознамённой конюшне немедленно развернули свой научный плацдарм под руководством корифея недремлющей ветеринарной мысли Коценбаума Александра Соломоновича. В обстановке строжайшей секретности, огородив конюшню тремя рядами колючей проволоки, отечественного, без сомнения, производства, там приступили к выведению уникальной ахалтекинской породы недюжинных боевых коней о семи ногах.
Лазутчики из второй экспериментальной конюшни ухитрились под покровом ночи пробраться к тусклому оконцу денника и разглядеть под светом лампы «летучая мышь» всамделишную пятую ногу, откровенно просматривающуюся под брюхом известного всей дивизии буланого производителя Герострата. Справедливости ради надо сказать, что пятая нога пока ещё не была так велика, как остальные четыре, но то, что она уже прорезалась и порой болталась, словно обрубок оглобли, видно было даже невооруженным глазом. Сам Александр Соломонович со дня на день обещался наведаться в ближайшую кузню, чтобы там заказать триумфальную подкову на пятое копыто. Одним словом, прогрессивная жизнь в дивизии кипела, как лапша в казанах полковых кухонь.
Для совершенствования командного и рядового состава привлекался и использовался весь положительный опыт, накопленный человечеством непосредственно от времён динозавров до залпа “Авроры” включительно. В связи с этим не оказался обделённым должным вниманием исторический опыт церковного домостроительства. Известно, что в монастырях, во время принятия пострига, послушники нарекаются новыми именами для вступления в обновлённую, непорочную жизнь. Этим актом принявшие постриг послушники как бы отмежёвываются от греховного прошлого и устремляются на поиски небесной благодати практически в непорочном состоянии.
Неутомимые борцы за пролетарское дело не просто подхватили эту красивую духовную традицию, но возвели её на высшую ступень совершенства. Многие революционеры принялись энергично отказываться от наследственных родительских фамилий и присваивать себе новые прогрессивные имена. Не один только Лев Давыдович Бронштейн в одночасье сделался Троцким, но уже половина дантистов дивизии гордо величали себя непоколебимыми Сидоровыми. Некоторые, особенно продвинутые в смекалке революционеры, даже наловчились освоить обратный обряд пришивания.
Не ведающий устали, Александр Соломонович и здесь проявил небывалую находчивость, ведь некоторым приходилось по нескольку раз заменять подгулявшую фамилию и тогда они неоднократно вынуждены были отпарывать крайнюю плоть. Понятное дело, что святыня потихоньку истончалась, не выдерживала бесконечных перелицовок. Поэтому неутомимый новатор блестяще разработал и сконструировал почти незаметную швейную молнию для очередного преображения.
Захотел, например, Александр Соломонович сделаться Кудияровым, шморгнул замочком – получи деревня трактор. Захотел снова объявить себя Коценбаумом, шморгнул в другую сторону замочком – опять красота, только бы руки не заморились. Удобно чрезвычайно, никаких лишних хлопот, и главное – всегда находишься на самом стрежне идеологических стихий. Памятник за эту незаурядную находчивость на родине новатора ставить пока ещё не намерились, но перспектива присвоения почётного звания «Дважды сюрприз мировой революции» активно обсуждалась на закрытых партийных конференциях.
Не всеми бойцами и не сразу с энтузиазмом воспринимались и поддерживались смелые прогрессивные начинания. Кое-кто старался продолжать жить по старинке, трусливо открещиваясь от учения классиков марксизма. Специально для проведения в широких массах разъяснительных работ из центра в дивизию был прислан полномочный нарочный, с бьющим без промаха маузером и большой чернильной печатью, хранящейся для надёжности в пристёгнутой деревянной кобуре. Это был очень крупный специалист по налаживанию и обустройству человеческого счастья в широкой прослойке рядового состава и вообще по организации строевого режима в отдельно взятой дивизии.
С первых дней своего пребывания в должности Дмитрий Андреевич Фурманов решительно и рьяно принялся за проведение глубоких экономических перемен. Потому что любая революция – это, прежде всего, коренная реформация общественных и экономических отношений. В полном соответствии с революционным пылом несгибаемого борца за правое дело, комиссар составил и приступил к реализации генерального плана прогрессивных реформ. План этот, в самом общем виде, сводился к затейливым конфигурациям на предмет того, что у кого следует отобрать, кого облагодетельствовать, кому пообещать пронзительно светлое будущее, а кому предоставить будущее незамедлительно, за сараем, у краснокирпичной стеночки.
Грандиозные преобразования начались с того, что для бурного процветания дивизии решено было в кратчайшие сроки разбудить творческую инициативу в недрах рядового состава, так сказать, подтолкнуть позитивные перемены снизу. Толкание снизу называлось многозначительно – НЭП (новая экономическая политика). Бойцам в связи с этим рекомендовалось создавать единоличные и кооперативные предприятия по перелицовке хомутов и сёдел, желательно с одновременным пошивом уздечек и ремённых вожжей. Смело предлагалось не замыкаться в малом бизнесе, а организовывать средние и очень крупные производственные мощности по изготовлению новейших образцов конской сбруи, по возможности с блестящими заклёпками, с кистями и бубенцами по всему ассортименту шорных изделий. При этом снимались любые ограничения роста, позволялось расширяться до гигантских концернов и комплексных трестов вплоть до закрытых акционерных сообществ под грифом «совершенно секретно».
Люди, подхваченные ветром экономических перемен, в едином порыве освоили доходные сбруйные ремёсла и за короткий срок настрочили горы пахнущей свежей сыромятиной конской экипировки. Воодушевлённые бойцы с утра до ночи, в полном составе со своими многодетными семьями, сидели рядком под конюшнями на камушках, высматривая голодными глазами залётного покупателя.
На первых порах особенно шустрые красноармейские жёнки на всякий случай слегка подворовывали друг у дружки сбруйный товар. Но когда окончательно убедились, что никто в дивизии покупкой конского снаряжения не озабочен, махнули рукой и дружно потянулись пёстрой толпой на объездную дорогу в поисках лёгкого заработка. Но и там, за отсутствием модельных кондиций и должной квалификации, фортуна показала язык мало востребованным краснокосыночным путанам, практически как на знаменитом портрете красавца Эйнштейна.
Вездесущий Фурманов, словно баба-яга в ступе, метался по дивизии, бил себя по орденам и убеждал стариков, сопливых детишек и несостоявшихся жриц любовных утех, что осталось потерпеть самую малость и реформы возьмут своё, щедро отворят рога изобилия. В целях наглядной агитации, Дмитрий Андреевич возил с собой на тачанке огромный бивень мамонта в качестве того самого рога изобилия, сработанный по заказу местным краснодеревцем из коряги липового дерева. Наглядное пособие действовало безотказно успокоительно. Каждый примерял на себя, как долго сможет жить припеваючи в компании с таким исполинским кладезем дармового пропитания.
Разумеется, и отважные корифеи трудовых будней, Моисей Христофорович с Александром Соломоновичем, не щёлкали почём зря ушами. Они, посовещавшись между собой, тихонечко приватизировали напополам все четыре дивизионные конюшни и положили называть их пролетарским научно-производственным комплексом. Здесь каждый сознательный боец, независимо от вероисповедания и партийной принадлежности, мог спокойно за умеренную плату получить перед боем в аренду приглянувшегося рысака. Специально для удовольствия красноармейцев был разработан душевный ритуал передачи во временное пользование боевого коня под гитарный перезвон и мужественно-слезоточивое пение жеребячьего доктора Коценбаума. Ритуал был настолько сердечным и трогательным, что некоторые, не в меру сентиментальные, лошади, не совладав с собой, падали со всех четырёх копыт от переживания в обморок.
Вырученные от научно-производственной деятельности деньги, все до единой копеечки, целевым образом направлялись на развитие фундаментальной теоретической базы революционного предприятия, для успешного завершения новаторских изыскательных работ. С этой же целью неутомимые энтузиасты, не щадя ни здоровья, ни сил, без устали посещали заморские страны, участвовали в международных аукционах лошадей и показательных выставках. Выступали с научными докладами на ветеринарных коллоквиумах, – одним словом, делали всё возможное, чтобы качество поголовья их пролетарского комплекса ни в чём не уступало лучшим мировым стандартам.
Сам Дмитрий Андреевич, как непосредственный разработчик и вдохновитель небывалых экономических реформ, в бурном потоке деловых инициатив и новаций незаметно соорудил закрытое акционерное общество с застенчивым наименованием «Промнавоз». Так себе, ничем особенно не выделяющееся компактное предприятие по изготовлению и реализации печного топлива.
Работа на производстве была организована следующим незамысловатым образом. Регулярно из всех полковых конюшен, а также общественных и частных скотных дворов, по утверждённому партийным активом плану, дежурившими бойцами свозился на центральную усадьбу свежий, ароматно дымящийся навоз и складировался в гигантскую дубовую бочку. В ёмкости всё это счастье заливалось чистейшей родниковой водой и при помощи специальных удобных лопат тщательно вымешивалось работниками до состояния необходимой технологической кондиции. Пару часов подготовленная горючая смесь выдерживалась по рецептам старинных шампанских вин, и затем, по стальным трубам, проложенным глубоко под землей, готовое печное топливо прокачивалось мощными турбонасосами в соседние дивизии, где неизменно пользовалось коммерческим спросом.
Иные чапаевцы, по простоте душевной, наивно полагали, что, кроме основных держателей промнавозовских акций, имена которых вспоминать и произносить вслух считалось очень дурным тоном, частью дивидендов смогут воспользоваться и рядовые красноармейцы, особенно из тех, кто круглыми сутками ворочал деревянными лопатами в дубовой бочке. Однако доходы каким-то фантастическим образом прокачивались вместе с предметом торговли по тем же подземным трубам в соседние формирования и оседали на безымянных казначейских счетах. Комиссар только беспомощно разводил руками и клятвенно обещал на партийном собрании возвести стометровую каланчу, чтобы смотрящие дозорные тщательно отслеживали каждую пролетарскую копейку, не упуская из виду ни одного окроплённого трудовым потом революционного рубля.
Последнее время хранящиеся в строгой секретности сведения о наличности промнавозовской кассы не от праздного любопытства тревожили Петьку Чаплыгина. Впереди предстояли немалые свадебные расходы, и он, как законный держатель акций, с надеждой рассчитывал на справедливое денежное пособие. Женитьбу отгулять мечталось такую, чтобы капелевцы остервенели от зависти и даже подумали, что это личный состав радостно салютует скорый приход зари коммунизма.
Надо иметь в виду, что чапаевский фаворит пользовался у однополчан особым почётом и уважением. Его любили за лёгкий нрав, за безупречное мужество и, конечно, за тесную близость к легендарному комдиву. Многие красноармейцы свои личные просьбы адресовали Василию Ивановичу непосредственно через ординарца, и, как правило, Петьке удавалось добиваться положительного их разрешения.
При всём том личные отношения между чапаевским любимцем и забранным в кожаную тужурку комиссаром не складывались фатальным образом. Их обоюдная неприязнь возникла немедленно, сразу же после первого знакомства, что, вообще говоря, было вполне объяснимо. Слишком прямолинейно и нахраписто вёл себя ординарец при крайне трепетной формации большевистской натуры товарища Фурманова. Это был тот самый классический случай, когда «гусь свинье не товарищ».
Дмитрий Андреевич нюхом чуял, что ординарец сомнителен насчёт верности идеалам революции, и потому возмутительна была его причастность к когорте счастливых обладателей промнавозовских акций. Подобное положение, не только с точки зрения идеалов мировой революции, но и по нормам беспартийной гражданской морали, являлось вопиющей несправедливостью.
Однако близость лихого рубаки к легендарному комдиву не позволяла до поры навести в этом щепетильном вопросе надлежащий пролетарский порядок. При любой возможности, по ходу дележа доходной части промнавозовских выплат, Фурманов всячески урезал Петькину долю, однако денег, которые с лёгкостью отваливались ординарцу, всё одно с лихвой хватало на безбедную жизнь. Комиссар загодя ожидал, что жених припрётся просить денег на объявленную влюблёнными свадьбу, и внутренне наслаждался предстоящей возможностью поиздеваться над хамоватым засранцем, продемонстрировать ему несокрушимую силу ленинских и марксистских идей.
Петька Чаплыгин в чудесном душевном расположении, после выпитой пары кружечек жигулёвского пива, шествовал по центральной улице уездного города Лбищенска, густо увешанной красными стягами и агитационными транспарантами, отчаянно голосящими о надвигающемся коммунистическом изобилии. По всему видно было, что Фурманов понапрасну времени не терял и на мелкие подачки от матушки-природы не рассчитывал. Почти на каждом кривом заборе красовались гигантские плакаты с изображением восходящего солнца над головами подпрыгивающей от счастья детворы и революционным призывом: «Ты лично помог Отечеству с заготовкой стратегического сырья?» или «Каждое ведро стратегического топлива приближает нас к коммунизму».
По улицам революционного Лбищенска бдительно несли караул специальные наряды снайперов, которые шныряли с дробовиками наперевес и ссаживали с катушек залётных дворняг, норовивших, задрав заднюю ногу, бесстыже осквернить священную классику марксизма-ленинизма. Истреблению подвергались не только четвероногие диверсанты; нельзя было забывать и про всяких летающих вредителей, готовых в любую минуту подвергнуть агитационный арсенал внезапным картечным залпам.
Уже на дальних подступах к комиссарской резиденции Петька с любопытством стал отмечать разительные перемены, произошедшие во внешнем оформлении главного фасада большевистской цитадели. Радикальной этой реконструкции предшествовали жаркие, наделавшие много шума политические баталии.
Проблемы начались с того, что сразу же по прибытии в дивизию Дмитрий Андреевич распорядился вывесить на фронтоне парадного крыльца идеологического форпоста внушительных размеров портрет Карла Маркса. Не все красноармейцы сразу признали в бородатом дядьке вождя мирового пролетариата. Кое-кто решил по старинке, что это образ Николая Угодника освящает высокое присутственное место, и на всякий случай украдкой осенял себя крестным знамением.
Иконописное изображение Николая Чудотворца издавна почиталось на Святой Руси, поэтому справедливо на равных соперничало с портретами пролетарских вождей. Почитание вывешенного Фурмановым замечательного образа дошло до такого восторга, что самые отчаянные богоносцы, под покровом глубокой ночи, забрались на фронтон и обрамили портрет Карла Маркса в старинный церковный киот.