Руда. Искушение. Скрижали о Четырех
Альбин Вран оказался мудрее. Палец в воду ткнул, призадумался. Взвесил печали на весах осторожности. И в глубину не полез.
Видно, печалей в нем скопилось на палец, но скорее учуял Вран, что водица стухла от сброшенных трупов. Мразь присел гадливо на берег, нос породистый, что воронов клюв, скривил, рудный меч положил на колени.
Надо же, дедов клинок прихватил! Не руда ли толкала мразя к воде?
Викард устроился хищным коршуном на макушке скрипучей сосны. На открытое место не сунулся, незачем. С рослой сосенки далече видать: и поле, взрытое камнепадом, и кругляшек озерца, и двоих дураков, рискнувших купаться в помоях. Вон стоят, сомневаются, мнутся, что девки. Зашли по колено, а дальше-то боязно, вдруг дурное притаилось под ряской?
Даритель первым шагнул в глубину, увлекая за собой монаха. Воин, полковник, гений стратегии. Кем ещё себя мнит в детских грёзах? Представил, герой, как вернётся в лагерь, испугавшись тухлой воды. Насмешки Стейси к себе примерил, ехидные присказки Тверка. Вот он где, настоящий страх для гордой и глупой души!
Истерро побрёл вслед по привычке, успел примириться Бабник, что вели его люди с мечами. Сделал пару шагов, оступился, по уши окунулся в жижу, забарахтался, баламутя ил. И заорал во всю мощь светлой глотки.
Потому как всплыли из липкой топи, в пузырях ядовитого газа, не один труп и даже не два. Всплыли несчётно, как по команде: белые, тухлые, рассечённые шрамами, изъеденные водяным червём. Воины и сиволапые, купчишки, дровосеки, девки дурные, прибежавшие от любви топиться. На добрую хоругвь набиралось, но тут уж Берсерк не стал пересчитывать. Потому как Бабник завопил пуще прежнего, уже не от страха, от боли, рванул прочь, а уйти не сумел.
Закричал, забарахтался в ловушке Даритель, но Вран не зря морщил нос над водицей, мигом скатился вниз, ударил рудой наотмашь, полосуя поганое озеро. То завизжало пронзительно, тонко, аж кровь из ушей потекла. А Бабник всё мучился, бился, всё соскальзывал в скопление пузырей.
Ну да Викард был уже рядом.
Он успел подскочить, прыгнул Врану на плечи, оттолкнулся и плюхнулся рядом с Истерро, обрубая жгучие нити, белёсые, что жабья слизь, оплетавшие ноги Бабника.
– Для чего тебе кинжал, мразь недоделанный? – пристукнул Светлого по щекам, легонечко, приводя в сознание. – На закорки ко мне взбирайся, друже! Вран, тащи на берег Дарителя!
Альбин Вран в приказаниях не нуждался. Знай лупил по воде рудным мечом, отсекая стрекала и щупальца. Отпихивал в сторону мертвецов, норовивших уцепить за одёжу. А те лезли вспученными боками, торопились взять мразей в кольцо, пялились бельмами в самую душу, пальцы скрюченные тянули.
Ай да Бабник! Ай молодца! Сыскал-таки, чем потешить друга!
– У всякой красивой легенды есть вонючее исподнее на самом дне! – поведал Вран повеселевшему варвару.
А Викард и не спорил, зачем? Слова – мусор, одна лишь руда права. Руби, коли, очищай от печалей. Вон их сколько из озера лезет, ядовитые, шипастые, ненасытные! Тут не шесть, тут по дюжине каждому, кушайте, не обляпайтесь!
Ох, несладко бы им пришлось, но тут и Стейси Ван-Свитт подскочил, и Даждьбор, и древоид Тверк на бегу метнул стрелы в зловонный пузырь, вздувшийся посередь бурой жижи. Братко камушки растёр, заискрил ногтями… Так что танец иной начался, задорный, с прихлопами и притопами.
Вместе вынули страдальцев из озера: вот уж воистину очищение, за Калиткой печалей нет. Те ободранные, окровавленные, изрезанные острыми нитями, идущими от пузырей, но живые, черти, живые! Аж от сердца отлегло, до того хорошо! Орут, катаются по земле, колотят руками-ногами. Праздник!
Стейси опознал в твари иггота, и откуда тут взялся шестиног ядовитый? Ну дак мрази – народ любознательный, рады всякой мерзостной гадине. За щупальца её да врастяжку, чтоб неповадно монахов утаскивать. А братко кремнёвым пламенем шварк. Снова визг и писк, и новые трупы, упущенные запасливой тварью. Страшно. До глумливого хохота. До полоумных причитаний Ван-Свитта, до восторженных ругательств древоида.
– Щупальца у него съедобные! – поделился всезнающий Стейси, воздев вверх поучающий палец. – Хорошо в углях запекать, милсдари, предварительно размягчив о камень.
– Ну-ка, мрази, подсушим гада! А потом отобьём, раз положено.
– Воистину так! – заокал Даждьбор. – Наконец-то пожрём от пуза!
На поляне кого-то обильно вырвало, должно быть, чувствительный Бабник расстался с остатками каши. Эх, светлого кормить, что провизию выкинуть!
Вот братко с душой подступил: смекнул, что добыча наметилась знатная, и жарит игготу стрекучую бороду. Коняга его, огнедышащий Дэйв, тоже трудится, припекает сверху. Пахнет не то чтобы аппетитно, но едой, мрази, едой!
– Вот вам и озеро Шести печалей, – подвёл черту Альбин Вран, разрубая мечом хитиновый панцирь, защищавший мясистое тельце иггота. – Вот вам и шесть мажьих камней. Приманка для простачков.
Даритель, пожжённый стрекалами, скривился, будто щупальцем вдарили, но смолчал, лишь запыхал от злобы. Или от боли, поди разбери!
Истерро и спорить не стал. Эх! Раньше бы сотня вопросов да полсотни оправданий в придачу. Тихий стал, скучный, душой переломанный. Иногда Викарду казалось: подменили Белого Бабника, так, одну оболочку оставили. За это хотелось поднять Нахара и убить негодяя заново.
Истерро уже пытался лечить, Гонта ли, Викарда, Врана, без разницы. Его били по простёртым рукам и обмазывали травяной кашицей, что разжёвывал ехидный Тверк, насобиравший по кустам всякой дряни целебной.
– Хорошее озеро, – смирился Бабник, подчинился приказу учителя. – Я не знаю, как Дару, а мне полегчало.
– Вывернуло тебя, – не купился Ван-Свитт. – Оттого и лёгкость в желудке. Но коли веруешь, веруй. Вдруг и вправду проснёшься, красавица?
Стейси кривлялся, а Викард учуял, как отходит в сторону тень Сольбери, будто с щупальцами-стрекалами отпали и тонкие нити, что держали Эльфика на поводке, накрепко примотав к Истерро. Где-то рядом улыбался рыцарь Гварк, наконец-то свободный и лёгкий. И Викарду хотелось помахать им рукой, не приветливо, а чтоб торопились, чтоб убирались, наконец, к Калитке, пока Бабник не спохватился.
Но Сольбери медлил, тупил. Смотрел то на Бабника, то на Врана с Дарителем. То на Эрея Тёмного. Силился знак подать, а не мог. Лишь морщился и крутил головой, цеплялся за лоскут зримого мира.
В предзатменных сумерках пахло листвой, прелой, осенней, влажной.
Эрей, оттирая посох от слизи, не глядя на тень, кивнул. Бессознательно щёлкнул пальцами.
Что-то понял, братко, на что-то решился.
И тень Сольбери растаяла, языком тумана потянулась к Мельтам, затерялась в отрогах гор.
Эрей окликнул целькона. Вместе с огнедышащей тварью запалил гнильё в чаше озера, выпаривая дурную воду. И вскоре от озера Шести печалей осталась лишь вонючая яма с кусками разложившихся трупов.
Измученный Истерро не помнил, как его дотащили до лагеря. Будто не было дороги по лесу, моргнул – и уже на поляне, жмётся спиной к сосне. Голова кружилась, во рту было сухо, усталость пригибала к земле, а спать – не получалось, хоть плачь. Лишь закрывал глаза, как видел всплывающих мертвецов с синими протухшими бельмами. Липко от страха, потно. Тошно.
Мрази вовсю уплетали добычу, а Белого Бабника тянуло в кусты. Уж и нечем было пачкать траву, одна желчь выходила горлом, а не мог успокоиться и принять, что можно запросто съесть такое!
Добрый Стейси со старческим чмоканьем доверительно поведал монаху, что игготы свежак не кушают, ловят простаков и тащат на дно, где вымачивают до загнивания. А пока тушка жертвы томится, питаются чистой энергией, что есть в каждой твари разумной. Съедают душу, как сладкий пудинг, выпивают мечты, словно коктейль. Оттого их щупальца жирные, сочные, только шкуру разбить, грубовата…
Тут Истерро снова стошнило. И Эрей запретил кулинарные диспуты.
Но сам от иггота не отказался, охотно подставил миску. Ел, смаковал куски, причмокивал. Целькону шкурки кидал. Бог Единый! За что караешь?
Как тут забыться? Заснуть хоть на час?
– Вам только повод дай пострадать, – тихий голос Эрея заставил подпрыгнуть и сесть с колотящимся сердцем. – Пристрастился Свет к бичеваниям.
– Не спится? – спросил Истерро, борясь с невразумительной дрожью.
– С вами разве уснёшь? Я принёс отвар, пейте, Бабник. Только залпом, договорились?
Истерро сунул нос в кружку, закашлялся. Но смирился и проглотил, как просили, обжигая язык и нёбо. Его скрутило от горечи, скукожило, выжало, будто салфетку. А когда вернулось дыхание, Тёмный всучил ржаной сухарь с куском солёного сала, явно из варварских тайных припасов.
– Ешьте. Вы потратили много Силы, отдали твари энергию.
– Я не смогу…
– Да бросьте! – равнодушно отмахнулся Эрей, отказываясь проникаться сочувствием. – Всё вы можете, Бабник, просто любите ныть. Постарайтесь уйти в Океан.
– Пробовал, – вздохнул Истерро, даже руки воздел к небесам, словно хвастался поднесённым салом. – Не получается у меня.
– Даже так? Уже интереснее. Я думал, Океан отдалился, потому что близко Руда. Но с вами-то этой проблемы нет.
– Почему? – от удивления Бабник безотчётно куснул сухарь и вдруг осознал, что голоден. Так сильно и дико, что забыл про иггота!
– Потому что вы Светлый, – выгнул бровь Эрей. – Единый Бог, дай терпения. Истерро, вас питают руды! Столько лет жили, не чуя Силы, не зная её истинной мощи. А потом связались со мной, с Викардом, с мразями, увешанными серебром. Ваша Сила проснулась, Бабник, оттого, что кругом руда.
Монах взял у мага второй сухарь, вдумчиво сгрыз, облизал пальцы. Половину звёздного круга назад подобный жест вызвал бы обморок, а теперь даже в голову не зашло, как он выглядит со стороны, хорошо ли уложены волосы и красивы ли складки походной рубахи. Пообтрепался Глас Рудознатца, растерял ритуалы Света.
А что обрёл? Реальную Силу? Неужели советник прав и светлая Сила приросла от руды? То, что Истерро сладил с войском Нахара, свершилось лишь оттого, что стоял он на поле брани?
Издревле Светлые жезлы напоминали кинжалы. Откуда пошёл этот странный обычай в миролюбивой Венниссе, не знали даже верховные Братья, допущенные к тайным знаниям. Как просто объяснилась загадка! Изначально жезлы и были кинжалами, сделанными из чистой руды. Без каменьев и иных украшений. Серебро и железо, алая медь – вот что питало первородных магов. А любимое ныне золото слабо, застит взгляд, подменяя церемонией веру. Отрекшись от руд, Свет утратил Силу, отказавшись от битвы – утратил право.
– А ведь Пастыря все зовут Рудознатцем…
Эрей встал, прогулялся к костру. Черпнул из котелка с травяным чаем. Снова уселся рядом с Истерро. Долго нюхал содержимое кружки, как показалось Белому Бабнику, украдкой от мразёвской дружины. Движением бровей позвал Викарда.
Берсерк подскочил, будто ждал сигнала. Для виду прихватил мешок с сухарями, чему Истерро порадовался и снова захрустел ржаной корочкой.
– Туго тебе? – спросил великан, пристроившись рядом с монахом и скрестив, по обыкновению, ноги.
– Бывало лучше, – согласился Эрей. – А ты можешь уйти в Океан?
– Тяжко даётся, – признался Викард. – То ли Мельты близко, то ли мир сломался. То ли кровью я пропитался насквозь.
– Или травят нас потихоньку, – прикрывшись рукой, поделился маг. – Что в чае, Викард, распознаешь?
Инь-чианин забрал у побратима кружку. Понюхал, хлебнул, удержал за щекой. Дёрнул кадыком:
– Брусничный лист, корень бадана, бежава. Есть что-то ещё, пахнет чудно, но дух бежавы всё забивает.
– Мяту кто-то принёс с собой, – Истерро не усидел в стороне, тоже пригубил тёплый взвар. – В Семи Княжествах мята, или бежава, отчего-то редко растёт. И уж конечно не в сосновом бору.
– Есть грибы, – улыбнулся довольный варвар, делая новый глоток и смакуя чайное варево, как иные букетом вина наслаждаются. – Чагу Даждьбор подкинул, все вики на чаге повернутые.
– Грибы я учуял. И чагу. Думай, Святогор, есть ещё компонент.
Викард ополовинил кружку, покатал содержимое за зубами, сплюнул в сторонку и сморщился.
Инь-чианьский способ мышления вызвал у Истерро улыбку, такую лёгкую, ненатужную, что монах от неожиданности рассмеялся.
Варвар засмеялся в ответ и вдруг замер:
– Ух ты, братко! Ты ж сам смекнул, только верить не хочешь, да?
– Мельчитор? – осторожно спросил Эрей.
– Как? – подскочил Истерро. Но его одёрнули в четыре руки, усадили обратно на землю, силой впарили новый сухарь, чтоб отвлёкся и не орал зазря. Монах на сухарь не купился: – Демоново семя? Откуда?
– Оттуда, – гнусно ухмыльнулся Берсерк. – Есть местечко недалеко от Венниссы. Говорят, там поля колосятся под ветром.
Белый Бабник прикрыл глаза. Для верности зажал рот руками. Мельчитор рос только в Гарите, загадочной клетке демонов. Галлюциноген и дурман, мельчитор славился тем, что отдалял Высшую Сферу.
– Сам буду кашеварить, – Викард прибавил такое ругательство, что Истерро оставил в покое рот и зажал ладонями уши. – Это ж надо! Мразей травить!
– Где-то поблизости демон?
– Истерро, молчите, ради Единого! Не всякую мысль нужно озвучивать.
– Пробовать варево буду сам. И траву возьму из своих припасов! – не мог успокоиться инь-чианин.
Эрей шевельнул плечом и, как показалось Истерро, решился не есть и не пить из котла.
– А кто сунется помогать, будет бит, – подытожил грандиозный план действий Викард.
Эрей ткнул посохом побратима. Чтоб не шумел на весь лагерь, будоража раздобревших от сытости мразей.
Истерро вдруг почувствовал, что засыпает. Точно новая эта опасность довершила начатое на озере. Стало легче дышать. Стало проще жить. Потому что вновь приходилось бороться за эти простые действия.
Странный из него получился Светлый, взвесь сомнений и противоречий. Пока умоляли, лечили, не хотел жить в мире, где правит оружие. А вот стали отнимать – другое дело. Как это – отдай? Самому пригодится! Светлый Жадина, вот он кто.
– Вроде попустило святошу?
– Пожалуй, – услышал Истерро, опрокидываясь в жухлую хвою. – Поклянись мне в одном, побратим. Когда нас прижмут всерьёз, не меня побежишь выручать. Ты вытащишь Белого Бабника. Всем пожертвуешь, а его спасёшь…
Поклялся ли варвар в подобной глупости, Истерро уже не разобрал. Он спал и впервые за долгое время не видел во сне Сольбери. Как жаль, – лишь скользило по кромке сознания, – Эльфик ведь знал, он знал…
Культ Птицы, Эттиввы и Четырёх хранителей
Нашим миром правят камни и руды, созданные Единым Богом. В этом основа религии Кару, хранимая Белым Братством.
Но случаются и забавные ереси, о которых стоит упомянуть.
Культ Птицы – наиболее безобидная и близкая к канону секта. Птицепоклонники почитают Перо, обронённое Эйсвиэрь. Только не то, что осветило мир. И не давшее имя далёкой звезде. А некое третье перо, утраченное священной Птицей, поиску которого посвящают жизнь, считая Перо загадкой Сущего, куда более важной, чем камни и руды.
Значимы для них и другие перья, ибо без света первого не было бы Капли Мира и не взошли бы семена Разумного, что засеяли Боги.
Эта ересь не противоречит канону, но в прошлом случались кровавые стычки между птицепоклонниками и единоверами. А поскольку культ Птицы был малочисленным, сектанты предпочитали селиться в отдалении от прочих людей, строя храмы – воистину причудливой формы! – в окружении священных рощ.
Невозможно доподлинно выяснить, как появился культ Хранителей, но он, как и культ Эттиввы, родился после Второй войны.
Потому что если в довоенные годы единственным хранителем был Рудознатец, после разорения Хайта и переноса Камня в Венниссу вдруг появились иные Хранители, Четверо, по сторонам светотени. Якобы Камень запрятан глубоко в подземельях Венниссы, и его денно и нощно охраняют Четыре воина, лучших ратника Хвиро. Чем питаются эти воители, замурованные в подземельях, где справляют иные потребности, об этом учения культа молчат. Зато красочно предупреждают, что если убить Четырёх, то проснётся кровавая память Камня, и все ужасы Второй войны снова ворвутся в мир.
Эта странная секта держится гор, постоянно вырезая в скалах статуи: Четыре фигуры, плечом к плечу, с трудно различимыми лицами. Разумеется, всех новых сектантов уверяют, что статуи возникли сами, а лица обретают черты последних хранителей Камня.
Сходный культ есть у Вождя, словно в насмешку над светотенью названного святым. Культ Эттиввы-Разрушителя самый страшный, ибо варвары истово верят, что великий Вождь не погиб, не развеян по ветру без покаяния, без права шагнуть в Калитку за свои преступления! Но заточён в Камне Мира и вернётся в срок, нужно лишь взять артефакт и поместить в ладонь статуи, открыть Книгу ключом и прочесть заклятье.
Надеюсь, этого не случится, во веки веков да будет так!
Муэдсинт Э’Фергорт О Ля Ласто
«Суть Вещей». Ереси и заблуждения
2. Опустевшее русло
Наутро, с трудом продвигаясь по остаткам древнего тракта, ведущего из Семи Княжеств в Олету, небольшой отряд во главе с Эреем выбрался на обширное плато Сейратт. И ужаснулся открывшимся видам.
Богатое полями, садами, озёрами и речушками плато превратилось в каменный склеп. Здесь Мельтские горы пострадали сильнее, три вершины хребта будто срезало неведомой миру секирой, и они обрушились вниз, в долину, снося невысокие кряжи, а те, в свою очередь, ломали крепости, отстроенные под их защитой, и уничтожали деревни. Такова была сила удара, что обвалы докатились до самого Алера, перекрывая старое русло, и на месте его слияния с торопливой речушкой Вель теперь высились скалы, ломкие, шаткие, острые, словно пики. Вель разливалась широким озером, затопляя всё, что пощадил камнепад, с трудом торила путь сквозь обвал. Что до Алера, гордый поток не стал биться в каменные препоны, он нашёл иную дорогу, устремившись в Олету.
Чтобы взобраться на новый кряж, лошадей пришлось оставить внизу. Лишь Дэйв, перескакивая по уступам, помогая себе, где нужно, крыльями, легко одолел преграду. Целькон застыл, точно сам был каменным, на одной из непрочных вершин. Эрей спешился, помог слезть Истерро, которого взял с собой. Через полчаса их нагнали варвары: Викард и Даждьбор припозднились, развлекаясь прыжками по скалам и затеяв в воздухе потасовку – отраду скучающих душ.
– Эка накрыло! – поразился Викард, с восторгом вглядевшись в пейзаж.
Истерро махнул на него рукой: вот уже полчаса он молчал, жалко моргал и морщился от открывшихся взору бедствий.
Лишний раз пришлось убедиться Бабнику, сколь легко отделался Гаронобль, в разрушении которого винили Эрея. Трещина на улице, постройки в Заречье. Пустяки, заусенец на пальце.
С высоты обвала он видел раздавленные деревни, срытые поля и сады, руины крепостей и торговых селищ. Вельга, столица Олеты, была придавлена обломками Мельт.
– На Ю-Чинь посмотрите, – предложил Эрей.
Все дружно повернули головы.
Их догоняла война. По отстроенным заново переправам шли через Алер полки: вились хоругви, пестрели баннеры со знаками именитых рыцарей Сельты. Грозная страна не прощала обид. Заключив союз с Императором, селты спешили добить Олету и добраться до ставки захватчика. Даже князю Элжану Дор-Файну и Варту Даго-и-Нору сделалось ясно после пыток кочевников, что управлял ими не Нахар, восставший из могилы полководец древности, а былой союзник в боях с Ферро. Принц Линар был ославлен в Сельте и проклят во веки веков духовенством. Рождённые для смерти шли мстить, торопились окропить вражьей кровью истерзанные поля и селища, доломать, что уцелело в Олете после трясения тверди земной.
– Говорил я Раду: не ходи в Олету! Довольно войны и смерти. Но кто же слушает мага Камней? – покачал головой Эрей. – Нужно спешить, побратим.
– А как спешить-то? – окрысился Тверк, закидывая на гребень тючок с провизией. – Эти вон на конях да галопом, знай, погоняют, нахлёстывают. А наших болезных лошадок по камушкам не протащить. И росскую тропку сквозь Мельты, как я погляжу, присыпало.
– Охохох, – запричитал Стейси, вместе с Враном втаскивая наверх Дарителя. – Молодой, да тяжкий, спину сорвёшь! Этим вражинам, – кивок на варваров, – только бахвалиться силушкой, толку с неё, что голубь нагадил. Вот сгоняли бы за лошадками да перекинули через обвал.
– А на кой? – урезонил Тверк, уже осмотревший ландшафт. – Там с копытными морока одна, лодочку бы али плот, да по малой воде в старом русле Алера сплавиться потихоньку.
– По уму, – оттёр пот Альбин Вран, – к сканванскому распадку надо вернуться. Пересечь Мельты и по Итеру спуститься к пролому в Мельтском хребте. А оттуда обратно в Межгорье, к озеру Пак-Йолли наведаться.
– Пак-Йоллин, – рассеянно поправил Истерро, вглядываясь в зыбкий абрис, обозначивший Пустотный хребет возле самого горизонта. – На древних картах этот водоём называют озером Пак-Йоллин.
Кто-то – Истерро не разобрал – ойкнул за его спиной.
– На мажьих картах, может, и так, – поправил монаха Викард, и что-то в голосе великана заставило Бабника оглянуться. – А мы по-простому привыкли, по-варварски.
Тверк и Стейси держали Даждьбора, не всерьёз, обозначив намерение защищать неразумного светлого, так посмурнел ликом сын кузнеца. Даже Эрей приготовил посох, не таясь, отвел руку в сторону.
– Задолбался я с тобой, ученик! – укорил древоид монаха. – Язык светлого – что помело, метёт и метёт всякий мусор словесный. И с разумом связь не держит. Ну, прочёл на какой-то бумажке, может, кто перепутал по пьяне, лишнюю буковку приписал. Нет, давай нас, грешных, учить. Как же, светлые – хранители знания! Просветители, упаси Господь!
– Они только хранят, – захихикал Стейси. – А читать им запрещено! Наш-то светоч на том и сгорел, что оказался любопытен сверх меры. Только, видишь ли, Белый Бабник, не всякая карта – истина. Водоём, как ты выражаешься, святыня всего Инь-Чианя, место поклонения и очищения. Ибо глубок сей колодезь, чуть ли не проход на Тёмную сторону. По той же причине и тёмные маги решили прибрать озерцо к рукам. Буковку к назвищу прикрутили, чтоб заклятья звучали краше. Обряды мажьи стали творить, выбираясь тайком из Аргоссы. Всем известно, что Инь-Чиань с незапамятных времен ходит под Тенью, а едино не стерпели варвары поругания святой воды.
– Кратче, – Викард оборвал Ван-Свитта и оглянулся на побратима. – Озеро наше, гардское. Так, братко?
– Да за ради Единого! – отмахнулся Эрей, не повернув головы и продолжив наблюдать за Даждьбором. – Столько глупостей из-за лишней буквы. Вот что. Мне нравится план древоида. Спустимся и осмотрим русло. Если можно плыть, построим плот. А лошадей придётся оставить.
– Эльфа тоже? – ужаснулся Истерро. – Жеребца Сольбери бросим в лесу?
– Не привязывайся к скотине! – вновь разозлился древоид, даже стукнуть попытался от щедрот души. – Нам твои сопли по сивой кобыле погребальными кострами аукнулись!
– Грабли убери, – взъярился Викард, – куда прёшь, сволота древесная! Братко, я мыслю так: Алер усох, а пойма осталась, до новых завалов можно скакать. И во-он там, углядел? – деревенька. Сунемся, вдруг уцелела конюшня? Сена запас отыщем, укроем лошадок, сгодятся ещё. Лодки изымем у рыбарей.
– Опять же, провизия там по подвалам, – поддержал идею Даждьбор, раздумав бить светлому морду. – А скотину мы перетащим, сдюжим. Это ж не Дарителя наверх тягать!
Все тишком посмеялись над юным полковником, в гневе надувшимся, что твой индюк, и пока Эрей Тёмный размышлял о маршруте, приладили верёвки к камням, размечая тропы для спуска.
– Маршал! – не утерпел Даритель. – Почему мы таимся, как воры? Почему не идём с Императором?
Эрей не стал отвечать, мрази снова закхекали в кулаки. А Истерро почудилось, что юноша прав: им проще идти вместе с войском. Пусть монаха ломала война, он готов был ради друзей терпеть её беззаконие. Лишь бы знать, что магу и варвару не угрожают новые беды. Лишь бы не слышать ночами: когда нас всерьёз прижмут… не меня спасай, побратим! И всё же, хоть Тверк и ругался, Истерро успел научиться многому. Потому не принял сторону Гонта, хотя этого ждали и Дар, и Эрей. И Тверк, глотнувший побольше воздуха. Если маг ведёт их в Межгорье и надеется обогнать Императора, значит, нужно идти за ним. Без вопросов.
– Лучше держаться русла, – указал древоид, не дождавшись диспута, столь любимого светлыми. – Алер выведет, не обманет. Он виновник всех этих бедствий, по его воде прошёл главный удар. Тронул Мельтский хребет, разрушил Сельту, по альтавским каналам перекинулся в Налву.
– И всё же, – не мог успокоиться Гонт, с надеждой поглядывая на монаха.
Но Эрей смолчал. Как всегда. Бабник проследил за взглядом мага…