***
Едва договорила, тётки успели поохать, в дверь заглянул один из отобедавших бородачей, окинул всех взглядом и как-то виновато обратился к Евдокии Филипповне:
– У ворот ваших Свишка притулился, причитает чаво-та! Пригласить бы, помянуть Якова Степаныча? Грешно эким днём убогих отваживать?
– Как жа, чай как жа не приветить-те? – встрепенулась мать, – Михей, поди-ка выйди на дворок, кликни Блаженного… Яков наш близко Свишку привечал…
Своею рукой отворив перед нищим дверь, Михей привёл бородача в лохмотьях, истрёпанных башмаках, с кривым подогом в руке – Свишку Блаженного. Стол был уже прибран, но загузастая Анна с кутьёй и квасом стояла наготове.
– Свишка, сердешный, что жа до ворот-те дошёл, а в дом нейдёшь? Али обидели чем? – приподнялась со стула Евдокия. Остальные развернулись на Свишку и затихли.
– Незвань на дом – держись за кром! – скрипучим голосом оправдался блаженный.
– Што ты, сердешный, кое неверие?
Свишка тронул лоб навершием подога, приклонился, отставил подог к стене, и стоит в ожидании приглашения к столу:
– С поклоном вам, люди добры…
– Здрав будь, Свирид! – откликнулись дядья.
– Здравствуй, Свиша! – поддержали тётки.
– Пойди к столу, помянуй Якова кутьёй да квасицем…, – предложила Евдокия, Анна поставила на дальний конец стола поминальные блюда, – А хошь, и покрепше чем?
Свишка сел, но демонстративно всё отодвинул:
– Чур меня… Мнимое Свишке без хмельного открыто…
– Не чурайся, Блаженный… Помянуй скоромно…
– Поминати надо-те мыслею доброю… До девятины душа убиенного за вас прещатися, до сорочины во снах являтися…, – отнекался Свишка и зыркнул на Тусю: – Поднеси мне, молоди?ца, мурцовки плошку, да сбитеньку? малёшку…
– Обождёшь чуток, так покрошу на скору руку? – упредила Туся и увлекла за собою на кухню Анну.
– А напредки?, люди добры, навещаю терзания смутные…, – Свишка вкатил глаза под лоб, вогнав всех присутствующих в оторопь, – Годы грядут лихие, голодные… Погибелью охватит землю до окияна дальнего, брат пыдёт на брата, отец на сына… Оны отрекутся от Бога своего, ины на плаху взойдут с Его знамением… Многих Он призовёт ране отведённого, а иным отпустит страдания во веки вечные…
– Никак война к нам докатится? – не выдержала Феона.
– Всё грядёт, война и голод, и болезнь и холод… И богаты станут нищими, и дома под пепелищами…, – молвил Свишка.
Туся принесла плошку, поставила перед блаженным:
– Лячкай, сердешный, иди ли с Богом… Пужать людей не время выбрал, усопшего поминаем…
Свишка осёкся, вернул глаза и зыркнул на хозяев:
– Род ваш, хозяева приветные, многия напасти стороной обойдут, держаться коли купно будете…
После чего Свишка схватил за руки Алёну с Тусей, её как обдало жаром и пошатнуло, и навещал обеим:
– Те, молоди?ца, разлуку навещаю и скитания в чужбине… А тебе, девка, довеку тяглом стиснуться… Наперёд горюшко тя караулит изнова, опосля все бе?ды отступят на?долго…
– Усладно, што на?долго, – Туся высвободилась, переняла у Анны бумажный куль, сунула Свишке: – Не серчай на меня, Свирид, а печево вот… с собою прихвати…
– Заёмно в экой отраде душу чаять…, – одобряя повадки девушки, сощурилась Феона.
– Сметливую девку врасплох не застанешь…, – поддержала Апполинария.
Глава IV
Поминки закончились к темени. Михей вызвался отвезти Тусю до дома, наладил экипаж. К воротам дома Скородумовых подъехали затемно. Не мерцай фонари по улице, так хоть с масляной лампой ходи, а всё одно чуть не наощупь.
– Благодарствую, до дому проводил, Мишка-Михей…, – Туся сжала руки Михея, когда они стояли перед воротами.
– Тебе спасибо, Тусенька, за помощь… Сестрицы мои да свойственницы так вопше по тебе не налюбуются…
– Полно-те, друг любезный… Привышный труд чай руки не оттянет…
– Намеряюсь скоро подойти ради прогулки в саду…, – не торопится уходить Михей, – Составь мне компанию? Али лодочки на Чёрном пруду предложить?
– А как жа скорби до сорочин?
– Не увеселения жа, а так – прогулка для восприятия?
– Тады не откажусь… а в оборот с удовольствием дажа…
Туся зашла за ворота. Михей помялся, и лишь намерился сесть в экипаж, как услышал истошный крик и причитания. Вбежав во двор, Михей увидел возле крыльца охающую Тусю, склонившуюся над мёртвым телом дворника. Тот лежал в крови, насочившейся из подрёберной ножевой раны.
Михей подошёл быстрым шагом, девушка поднялась на ноги и прильнула к его груди, но вмиг отпрянула:
– Господи, а Гаранька-то мой где жа?
– В доме надо бы глянуть…, – выпалил Михей.
Молодые побежали в дом. В доме оказалось не так темно, как на улице. Догорали пара свечей, да и уличный фонарь под окном как-то подсвечивал пространство. В покоях Скородумовых полный беспорядок, всё перевёрнуто вверх дном. Сундуки распотрошены, шифоньерки распахнуты, содержимое комодных ящиков перерыто или вывалено на пол.
– Ай ба, гликось, што деется? – Туся бегала по комнатам и громко охала, в одной из комнат нашла окровавленного брата Герасима, по всей видимости, заколотого ножом.
***
В парадную с табличкой «Рабочыя милицiя» забежал Михей и сунулся в приоткрытую дверь. В кабинете за пустым столом сидит человек – Лещёв Касьян – чистит наган.
– Милейший, как нонче людям поступать, ежли произошло убийство человека? Двух человек…, – выпалил Михей.
– Кончились нонче милейшие и всякие чинопочитания… Обращаться следует – товарищ! – щуря глаз, Лещёв посмотрел на Михея через ствол пистолета: – По коридору дверь налево, спрошай комиссара Чадаева…
***
