Траектория страсти

Друзья искренне радовались за него, что не мешало, однако, извлекать некоторый интерес из контактов с бывшим соотечественником. Нет, никто не эксплуатировал дружбу. Просто она приобрела новые формы. Простенький бизнес, основанный на кичливом спросе русских покупателей к итальянским товарам, давал возможность иногда баловать друзей гостеприимством, ничуть не ущемляя себя.

Ближайший друг Сергея и его деловой партнер, Кирилл, любил Италию, как место, где заботы сдувает ветер. Он был холост. Дома интенсивные будни перемежались подчас разгулом, но истинно отдыхал душой он лишь, выезжая к другу. Здесь и отдых менял окраску. Не хотелось ни бань, ни водки. Изысканные вина обволакивали ароматами и стимулировали метаморфозы. Хрустящие рубашки, кинематографические жесты, негромкая беседа в тени травертиновой колоннады преображали Кирилла, и все его существо внутренне пело, звучало многоголосым органом. Мир Старого света был могущественно сладок, и так мечталось врасти в его мудрые мостовые своими тощими, бледными, но до обморока страждущими цепкими корешками.

Коммерция приносила плоды, сначала ручейком, а спустя несколько лет – потоком. Открывшиеся возможности манили сменить статус.

– Серега, подыщи мне графский замок, – затеял серьезную тему Кирилл.

– Именно замок? Почему не коттедж на берегу моря? – Серджио откинулся в мягком кресле и поднес к губам свой бокал с Brunello.

– Да степенности захотелось. Понимаешь? Почувствовать себя не купцом новоиспеченным, а человеком с традициями.

Разговор состоялся перед очередным отъездом друга домой.

Всего через месяц без малого Сергей сообщил Кириллу, что есть на примете строение. Не громадное, но внушительное, достаточно древнее для утоления амбиций и в то же время по вменяемой цене.

Опустим скучные юридические детали, да и описание причин, по которым прежний хозяин решился избавиться от имущества. Через некоторое время Кирилл стал полноправным владельцем Casa sulla Roccia. Радость его проявила себя в размеренном дыхании, прямой спине и посещении знаменитой Via Condotti для приобретения полудюжины костюмов, подобающих случаю. Даже не случаю, скорее новому образу жизни, как ему мнилось.

Конечно, впереди ожидали многотрудные хлопоты. Замок требовал реставрации. Обстановка залов обветшала, мебель невозможно было назвать антиквариатом, она была попросту старьем. Отклеившиеся перекладины у ножек, лопнувшая обивка, царапины и бесконечная пыль, пропитавшая собой и ткани, и дерево.

Сергей охотно согласился сопровождать Кирилла, когда тот отправился оценивать масштабы проблемы.

Надо сказать, что Дом над Скалой, торчавший над этой скалой разлаписто и тоскливо и, наконец, купленный русским героем, долгие годы служил необычной достопримечательностью. С позабытых времен хозяева его в преддверии каждого Рождества следовали укоренившейся итальянской традиции. Утварь и предметы мебели, опостылевшие владельцам, сбрасывались с громадного балкона или, правильнее сказать, с террасы вниз. Никому неудобства это не доставляло, поскольку терраса, словно щедрой дарующей ладонью, торчала над обрывом, под которым не пролегала ни дорога, ни даже тропа.

За несчитанные десятки лет на площадке под обрывом сложилась свалка. И свалка эта в отличие от нынешней обстановки самого дома щекотала интерес антикваров и притягивала искателей случайной прибыли, а то и зевак, коими все чаще становились туристы. Приложив старание, здесь можно было откопать комод с утраченной фурнитурой, хромой стул или загадочный предмет утвари, под патиной которого угадывалось узорчатое бронзовое тело. Конечно, все сколько-нибудь ценное давно было растащено усердными искателями. Что-то, претерпев насилие реставрации, помпезно раскорячило гнутые ножки в салонах. Что-то добралось даже до сомнительного пошиба аукционов. Оставшаяся же под обрывом все еще необъятная гора старья сохраняла способность питать корыстные надежды.

Степан не выделялся завидной образованностью, вел простой, здоровый образ жизни, но с самого детства был катастрофически любознателен. Именно катастрофически, поскольку любой вопрос, пробуждавший его интерес, вырывался, высовывался, выпячивался среди житейских проблем на передний план и заставлял Степана для своего решения преодолевать любые преграды, поступаться любыми запретами или условностями, растрясая по пути залихватскую дурь, теряя чувство меры и ощущение реальности. А увлекало любопытство парня все подряд. Круг его интересов не имел очертаний. Это была познавательная всеядность, не имеющая ни цели, ни практического приложения. К счастью, ущерба никому гипертрофированная пытливость его рассудка не причиняла. Единственным результатом описанного свойства представали штабеля фотографических альбомов, заселившие собой шкафы и стеллажи, поверхности тумбочек и столов в квартире Степана. Любой предмет интереса запечатлевался им на камеру во множестве ракурсов, послойно и поэлементно. Фотографии со всем тщанием ретушировались, сортировались, а затем занимали отведенное место, после чего благополучно стирались из памяти, уступая место новым затеям.

Этой осенью Степана угораздило заболеть Италией. Спонтанно. Беспричинно. Тяжело. Поездка стала необходимой. И неотвратимой. Путь выпал на Рождество.

Количество городов, намеченных к посещению, значительно превышало количество дней, отпущенных на путешествие. Но, несмотря на то, что ознакомление при этом шло бегом, Степан ухитрялся увековечивать на фото все до никчемных вовсе и даже чужеродных подчас деталей. Фотостенограмма процесса. Свидетельство загадочной и вычурной хвори рассудка.

Дисциплинированная группа туристов беззлобно подтрунивала над товарищем, который постоянно отставал и догонял, забирался в случайные закоулки и полости, норовил преодолеть заборы и стены в неустанном стремлении утолить горячечную жажду ненужных знаний. Фотоаппарат Степана выхватывал реальность под немыслимыми неожиданными углами, в самых экстремальных разворотах.

– Сегодня у нас намечено посещение неординарной достопримечательности, – объявил с утра экскурсовод.

Глаза Степана блеснули и болезненно увлажнились. Углы рта потянулись к сощуренным глазам в этаком маньяческом предвкушении.

День выдался ясным. Сергей с Кириллом звонко отомкнули ключом входные ворота, и хозяин ступил во владения. Стены, степенные в своей прохладе, казалось, застыли в выжидательном поклоне, внимая покорным молчанием гулким шагам нового графа. Двери услужливо распахивались, лакейски поскуливая петлями. Солнце рвалось в окна, стараясь произвести впечатление.

Залы и комнаты поменьше портретно представлялись (позвольте отрекомендоваться) сквозь дымку плотно застоявшегося в одиночестве воздуха. Лучи ясного дня веерообразно топырили лучи в вялом тумане вспугнутой пыли, продырявливая пространство, зазывая посетителей вглубь. Усталые ткани портьер прятали в тяжелых густых тенях свои никому не интересные тайны. Брошенная на произвол судьбы мебель сонно пускала корни в полы и брюзжала недовольно, если ее пытались подвинуть. Седоватый полумрак не выказывал вторженцам ни враждебности, ни дружеского расположения. Его незримая мина скорее была надменной и пренебрежительно-безразличной.

Познавание затейливых лабиринтов, образованных каменными, штукатурными, а то и дощатыми поверхностями, венчалось ежеминутно удивлением. Арочный анатомически ошибочный проем, принуждавший отвесить поклон, раскрывался ширью скрипучего зала. Помпезный портал с массивными резными кронштейнами под потолком вдруг приводил в крохотную тупиковую комнатушку неясного назначения. Коридоры, изменяя по ходу ширину и высоту, выписывали виражи, периодически подставляя под ноги ступени в совершенно неожиданных местах: за поворотом, в проеме, у столь же случайной боковой дверцы. И ступеней этих всегда оказывалось не более трех. Автор проекта будто бы издевался над будущими обитателями. Допустить, что такие причуды следовали пожеланиям заказчика, здоровое сознание просто не могло. Фраза «это можно переделать» рефреном пульсировала в голове Кирилла, облегчая его мелкие чесоточные страдания от знакомства с абсурдом, усмехающимся в лицо очередному хозяину.

Покуда Сергей с Кириллом в молчаливом сосредоточении часовщиков разведывали детище воспаленной архитектурной мысли, автобус с российскими туристами, среди которых непоседливо приплясывал на сидении Степан, неотвратимо двигался в сторону Casa sulla Roccia. Наш путешественник вращал головой, успевая зарегистрировать глазом каждую закорючку антуража, и поминутно вытягивал шею, хватательно всматриваясь в картинку за лобовым стеклом, лихорадочно торопя появление обещанного чуда.

По сторонам слитной полосой нудно скользили мандариновые деревья вперемежку с придорожным кустарником, вздрагивая время от времени торчащими вторыми этажами частных домов. Иногда стена растительности проваливалась в разверзшиеся просторы, невольно целуя лоб наблюдателя оконным стеклом автобуса, и вдалеке обязательно являлась незначительная церковка, кое-как доминируя в композиции. Застой в спине и постепенно сгущающаяся исподтишка дрема были сметены внезапным поворотом дороги, распахнувшим зрелище.

Автобус прокатился еще с сотню метров и плавно затормозил. Туристы стали подыматься с мест, будя уснувшие суставы, и дисциплинировано топтаться в направлении выхода. Степан, нетерпеливо пыхтя, продвигался наощупь, ибо зрение его всецело было занято уже состоявшимся предметом любопытства, столь некомфортно и фрагментарно наблюдаемым в окна. Наконец, споткнувшись совершенно закономерно на ступенях, перебираемых ногами так же вслепую, он одурманено вывалился из транспорта, засеменил в попытке сохранить равновесие и устремился к искомому чуду, будучи с ним уже абсолютно наедине, оставив попутчиков с гидом где-то в параллельном измерении.

Пестрая толпа о сорока головах, временно сплоченная повествованием экскурсовода, рассчитанным с точностью до минут, шагом двинулась к основанию скалы. Считалось, что площадка под обрывом одарит путешественников и выгодной видовой перспективой, и возможностью приобщиться косвенно к традициям, наблюдая свалку, детище культурной эволюции. Кроме того, сам дом все-таки являлся частной собственностью, что значительно сужало перечень допустимых ракурсов.

Сергею с Кириллом, преодолевающим пространство тремя десятками метров выше, открывались в то же самое время иные картины. Заросли планировки, наконец, расщедрились залом, внезапно раздавшимися в стороны стенами и взлетевшими сводами. Зал сочно звучал красками, будоражимыми обилием солнца, плещущего сквозь целых пять окон. Высоченные проемы радостно предъявляли вошедшим живой мир, о котором те почти что забыли. В центральном проеме шириной с ворота стояла массивная дверь, и по чьей-то неразумной забывчивости обе створки ее оставались раскрыты. Ослепительно желтая и ошеломляюще широкая полоса света прорезала закутавшийся в паутину покой дома, словно шоссе в новую жизнь. И по этому шоссе внешний мир вливался торжественно, мягко и радостно.