Ведьмы

Я любила смотреть на нее, часто наблюдала за тем, как она моет посуду или метет полы. Авдотья была красивой. Так мне казалось. Худая, высокая старушка, с морщинистым лицом и длинным седыми волосами, которые она забирала в пучок. У нее были красивые пальцы, с аккуратно остриженными ногтями, тонкие запястья, кожа на которых была тонкая, словно бумажная. У Авдотьи были темно-карие глаза и неизменная улыбка на лице – легкая, нежная, едва уловимая, именно она придавала ее лицу особенную доброту.

Она носила длинные платья, любила белые воротнички и запах лаванды. До сих пор лавандовый аромат возвращает меня в детство, в котором было и хорошее, и плохое, и в котором главной была она – Авдотья.

– Ангелина, девочка моя, – шептала мне на ухо Авдотья, щекоча мои щеки седыми волосами, выбившимися из пучка на затылке, – спи крепко, расти, набирайся сил! Ты нужна мне, девочка… Ты очень нужна мне.

Шепот ее был тихим, словно шелест листвы за окнами нашей темной, холодной комнаты, где на пятнадцати узких кроватях спали такие же, как я, бритоголовые девочки. Боясь пошевелиться и разбудить кого-нибудь из них, я молчала и сжимала ее морщинистую руку с узловатыми пальцами. Мне ни с кем не хотелось делиться ее вниманием.

Слова Авдотьи были высшим счастьем для меня. Никому в мире не нужная, брошенная собственной матерью вскоре после рождения, я была дорога этой доброй, мягкосердечной старушке. Эти мысли давали мне силы жить, несмотря ни на что. Как слабенький цветок оживает от солнечного света и теплого дождя, так и человек оживает от любви и доброты.

Когда Авдотья уходила на ночь в свою комнатушку, на меня накатывала нестерпимая тоска. Я забиралась под одеяло и горько плакала. Мне не хотелось разлучаться с ней даже на минуту. В то время для меня, еще совсем маленькой, она была всем. И сама Авдотья прекрасно это знала.

Однажды я все-таки не выдержала. Несмотря на наказание, которое грозило мне за этот проступок, я выбралась из-под одеяла посреди ночи, на цыпочках прошла мимо спящих девочек и покинула спальню. Дрожа всем телом от холода, я шла по узкому коридору между каменных стен в противоположный конец приюта – туда, где находилась комнатушка Авдотьи.

Дойдя до заветной двери, я не стала стучать, открыла деревянную дверь и, словно маленькое привидение, проскользнула внутрь. На столе у окна горела лампада и стояла чашка с недопитым чаем, светлые занавески на маленьком окошке были плотно задернуты. Рядом со столом стояла узкая кровать, на которой спала Авдотья. Седые волосы ее раскинулись по подушке, а руки лежали вдоль туловища.

Мне не хотелось будить ее, и я молча осматривалась вокруг. На стене возле кровати висело несколько иконок, а противоположную стену украшал вязаный ковер. У меня заледенели ноги, и я прошла дальше, ступив на круглый серый ковер, лежащий посреди комнаты.

Присев на край стула, я вдруг представила, что живу здесь вместе с Авдотьей. Мне стало тепло от этих мыслей, хотелось лечь с ней рядом, крепко обнять ее и назвать мамой. Несколько минут я сидела так, мечтая и фантазируя. И вдруг до моих ушей донесся протяжный, глухой стон. Он шел откуда-то из-за стены, занавешенной ковром, и был такой жуткий, что я похолодела от ужаса. Так могло стонать животное, огромный дикий зверь.

Я встала со своего места. От резкого движения стул упал, глухо стукнувшись о деревянный пол. Авдотья проснулась от шума, соскочила с кровати и схватила палку, лежащую на полу, но, увидев перед собой меня, она выронила палку, прижала руку к груди и воскликнула:

– Ангелина! Ты напугала меня, девочка! Что ты здесь делаешь?

Я, бледная и напуганная, показывала пальцем в сторону противоположной стены.

– Авдотья, там… Там… – мой голос дрожал от страха, – Там кто-то есть. Я слышала стоны.

Авдотья подняла стул, поставила его на место, потом подошла ко мне и обняла за плечи.

– Наверное тебе показалось, девочка моя. Послушай… – она замерла и несколько мгновений в комнате царила мертвая тишина, – Все вокруг тихо, все спят. Возможно, в соседней комнате не может уснуть хромоногий Иннокентий, вот и лежит, стонет.

Я беспокойно оглядывалась. На стоны Иннокентия звук вовсе не был похож. Из углов комнаты ко мне тянулась зловещая темнота, огонек лампадки дрожал, и тени на стенах принимали самые разные, причудливые, пугающие формы. Авдотья гладила меня по коротко стриженым волосам, ее тихий голос и едва уловимый аромат лаванды, исходивший от нее, успокаивали меня.

– Садись-ка за стол, я напою тебя чаем, и ты сразу успокоишься, – сказала она, подошла к шкафчику, висящему на стене и достала оттуда еще одну чашку.

Я пила ароматный чай с сухарями и невольно прислушивалась к звукам за стеной. Один раз мне показалось, что я услышала какое-то шуршание, но как раз в эту минуту Авдотья подошла ко мне, чтобы подложить в блюдце сухарей, и, возможно, это был всего лишь шелест длинного подола ее ночной рубашки.

Когда Авдотья проводила меня до спальни, я точно так же, на цыпочках, прошла к своей кровати и забралась под одеяло. Перед тем, как уснуть, я подумала о том, что соседняя комната, в которой жили сироты-инвалиды, была расположена за другой стеной, а звук шел именно от той стены, на которой висел ковер. Я не могла ошибиться в этом.

Но Авдотье виднее. Раз она говорит, что все это мне показалось, значит, так и есть. Как я могла усомниться в ее словах? Всему виной мое богатое воображение. Подумав так, я уснула.

***

После того случая я долгое время не заходила в комнату Авдотьи. Она сказала мне, что если я буду часто приходить к ней, это точно не понравится настоятельнице. Я не могла ослушаться, мне не хотелось, чтобы у нее были проблемы из-за меня. Но каждый вечер я по-прежнему не спала, ждала, когда Авдотья, управившись с делами, подойдет к моей кровати, погладит меня по голове и скажет, что я нужна ей…

Когда я смирилась с тем, что нам с Авдотьей никогда не жить вместе в ее комнате, неожиданно случилось то, что открыло мне двери туда на целых два месяца. Я заболела коклюшем.

Чтобы не заразить других детей, меня решено было изолировать. Авдотья слезно выпросила у настоятельницы не уносить меня в отдельное подсобное помещение, где было еще холоднее, чем в самом приюте. Она попросила разместить меня в ее спальне, обещая ухаживать за мной и не отходить от моей постели.

Я болела тяжело, мое состояние ухудшалось день ото дня. Мне было то холодно, то жарко, дыхание мое было затруднено, и я то и дело ловила воздух ртом. А потом у меня началась горячка, и я на какое-то время впала в забытье.

Те дни практически не отложились в моей памяти. Я помню лишь отрывки того немногого, что происходило со мной, когда я ненадолго открывала глаза: бесчисленные пузырьки с микстурами, доктора в длинном халате, бледное и уставшее лицо Авдотьи, тени на стенах, нехватка воздух и дикая боль в голове.

Но один фрагмент все же отчетливо врезался в мою память. Однажды я открыла глаза и обомлела от ужаса – над моим лицом нависло нечто страшное. Какое-то существо – не животное, но и не человек, склонялось надо мной. Его хрипящее дыхание отдавало смрадом, из полураскрытого рта торчали в разные стороны длинные желтые зубы. Но самым страшным в чудовище было то, что у него был всего один глаз, расположенный прямо по центру широкого лба.

Я широко раскрыла глаза, потому что больше ничего не могла сделать – ноги и руки были так слабы, что отказывались слушаться, закричать я не могла, голоса не было, так как мое горло было сильно воспалено. Я смотрела на чудовище и надеялась, что все это сон.

А потом внезапно комната погрузилась в темноту. И такая же темнота поглотила мое сознание, я снова погрузилась в тяжелый сон.

Позже, уже почти поправившись, я рассказала об этом видении Авдотье.

– Я очень сильно испугалась! Я подумала, что еще чуть-чуть, и умру от страха.

У Авдотьи было встревоженное лицо, когда она слушала меня. Но когда я закончила, прижав ее ладонь к своей щеке, она спрятала свою тревогу и грустно улыбнулась.

– Девочка моя, запомни, бояться в этой жизни нужно только людей. Только среди них встречаются истинные чудовища…

Авдотья помолчала, потом встала, поцеловала меня в макушку и подошла к столу, чтобы подлить масла в лампадку. Повернувшись ко мне, она сказала:

– Ты металась в горячечном бреду много дней. Наверное, это было всего лишь очередное видение. Не бойся, Ангелина, здесь нет никого.

Мне стало спокойно после этих слов. Я повернулась на бок и стала рассматривать узор из крапинок и потертостей на каменной стене.

Спустя несколько дней я окончательно поправилась и меня переселили в общую комнату. Мне не хотелось уходить от Авдотьи, судя по всему, и она ко мне привыкла. Но когда я попросилась пожить у нее еще немного, она отрицательно покачала головой.

– Другие дети начнут ревновать и завидовать, это до добра не доведет.

Я уныло опустила плечи. Авдотья потрепала меня по голове и поцеловала напоследок.

– Я никогда не оставлю тебя, Ангелина. Помни, ты очень нужна мне.

Эти слова, как всегда, согрели мое наивное, детское сердце, жаждущее лишь одного – любви…

***

Когда я подросла, то стала помогать Авдотье выполнять ее работу. Я мыла посуду, полы, стирала вместе с ней белье. Мне хотелось облегчить ее жизнь, но еще больше мне хотелось, чтобы она в очередной раз крепко обняла меня в знак благодарности.

В десять лет меня перевели в комнату для подростков и, наконец-то, перестали брить голову. Постепенно у меня отрасли длинные волосы, как у других старших девочек. Только в отличие от соседок по комнате, чьи волосы были заплетены в гладкие, тугие косы, мои волосы сильно вились и торчали в разные стороны.

Заплести косу для меня было настоящим мучением, поэтому заплетала меня Авдотья. Она делала это раз в неделю – по понедельникам, до начала занятий. С этими косами я должна была ходить до самой субботы, банного дня.

Я ненавидела свои кудри, потому что мне то и дело приходилось приглаживать их водой, чтобы они не торчали. За вечную растрепанность меня ругали монахини, а Авдотья утешала меня и говорила, что я самая красивая девочка в приюте. Я не верила ей, всматривалась в свое отражение в маленьком грязном пруду позади приюта и видела там далеко не красавицу, а лишь бледную, тощую девчонку с копной непослушных черных волос.

Раз в несколько месяцев Авдотья лечила девочек от вшей. Она смазывала всем волосы дурно пахнущей мазью и заставляла ходить так весь день. Волосы после такой процедуры были сухими и жесткими, но мне это даже нравилось – мои кудри от этого становились послушными, упругими и не пушились в разные стороны.

Когда Авдотья приходила расчесывать меня, то часто говорила мне:

– Видела бы тебя сейчас твоя родная мать… Она бы, наверняка, кусала бы локти от того, что оставила тебя когда-то у нашего порога.

Я недовольно фыркала от этих слов. Мне уже не нужна была мать. Обида, которая жила в моей душе постепенно превращалась в ненависть к этой незнакомой женщине, которая оставила меня, бросила. Она мне никто. Кого я считала настоящей матерью, так это саму Авдотью.

Но однажды произошло то, что перевернуло с ног на голову мои чувства к Авдотье.

***

В один из бесконечных зимних вечеров, когда мороз был так силен, что печи почти не справлялись с обогревом старого каменного здания монастыря, я сидела на кровати, укутавшись в одеяло. Авдотья, как бы случайно проходя мимо меня, шепнула мне на ухо:

– Ангелина, приходи в мою комнату через час. Напою тебя чаем, согреешься немного, а то вон уже нос синий.

Я едва заметно кивнула и отвернулась к стене, пытаясь скрыть счастливую улыбку и делая вид, что обвожу пальцем узоры на каменной стене – трещинки, ползущие в разные стороны от пола до потолка. Это было любимое занятие у всех девочек, включая меня.

Через час я была в комнатушке Авдотьи – сидела, укутавшись в шерстяной плед на краю ее узкой кровати и понемногу отхлебывала из чашки горячую, ароматную жидкость, которую Авдотья подсластила каплей меда. Сиротам никогда не давали ничего подобного, наша пища вообще была однообразной и скудной, поэтому этот незамысловатый чай показался мне волшебным на вкус.

Когда я допила чай, Авдотья подсела ко мне, посмотрела с нежностью и любовью, а потом заговорила.

– Ангелина, девочка моя. Ты знаешь, как я люблю тебя…

Мое сердце екнуло от этих слов. Я взяла ее за руку и стала целовать тыльную сторону ладони. Конечно, я знала, что она меня искренне любит, иначе чем объяснить ее особенное отношение ко мне?

– Ты очень нужна мне, Ангелина, – продолжила Авдотья, и голос ее отзывался в моей душе восторженным трепетом, – Сегодня я хотела бы попросить тебя об услуге.

– Проси все, что угодно, – жарко заговорила я, – я все для тебя сделаю! Ты – мой самый дорогой человек… Если нужно, я готова жизнь за тебя отдать!

Авдотья улыбнулась:

– Ну что ты, твоя жизнь мне не нужна. Мне нужно лишь, чтобы ты кое-что сделала ради меня. Возможно, это покажется тебе странным или даже страшным. Вполне вероятно, что ты испугаешься…

– Что ты такое говоришь, Авдотья? – возмутилась я, – я не из пугливых. На заброшенную колокольню, гле живет привидение, из всех ребят я залажу самая первая. Говори, что нужно сделать?

Авдотья теребила в руках белый платок, не сводя с него глаз. А потом вдруг где-то совсем рядом раздался глухой стон. Точь-в-точь такой, какой я слышала в ее комнате раньше. Я вздрогнула всем телом, подскочив на кровати. Пустая чашка упала с моих колен на пол и звонко разбилась.

Авдотья обхватила холодными ладонями мое лицо и повернула его к себе. Я увидела в ее глазах волнение.

– Ты должна увидеть его, Ангелина, – прошептала Авдотья, – ты сказала, что не испугаешься… Ты должна сделать это ради меня. Сегодня. Сейчас.

– Что сделать? – ответила я, и голос мой предательски задрожал.

Я очень любила Авдотью, но отчего-то в тот момент мне стало так страшно, что захотелось вырваться из ее объятий и убежать обратно, в общую спальню, туда, где не слышно этих ужасных стонов.

Между тем, Авдотья схватила меня за руку и потянула за собой. Я слезла с кровати, и мы подошли с ней к стене, занавешенной ковром. Авдотья приподняла край ковра, под которым была потайная дверь, запертая на замок. Она достала из кармана своего передника длинный ключ и отперла замок, положив его на пол рядом с дверью. Обернувшись ко мне, она сказала:

– Ты должна его увидеть, Ангелина. Я знаю, тебе будет страшно. Но даже если ты испугаешься, помни, страх скоро пройдет. Думай обо мне. Думай о том, что я буду любить тебя еще сильнее!

Я не успела ничего ответить, а Авдотья уже распахнула дверь и втолкнула меня в небольшую, слабо освещенную комнату. В нос мне ударил сильный запах пота и немытого тела. Я зажала нос пальцами, а потом ненадолго зажмурилась, пытаясь привыкнуть к темноте.

– Что это, Авдотья? – спросила я, но в ответ услышала лишь звук закрываемой двери.

Сердце мое замерло. Она оставила меня здесь одну? Резко развернувшись, я толкнула дверь, но та не поддавалась. Тогда я стала стучать по ней, руками и ногами, чувствуя, как паника все сильнее и сильнее охватывает меня.

– Авдотья! Авдотья! Открой дверь! – кричала я.

– Все будет хорошо, Ангелина, – услышала я голос Авдотьи, доносившийся до меня сквозь толстые доски, – сделай это ради меня! Ты обещала, что не испугаешься. Просто посмотри на него.

– На кого? – прошептала я, чувствуя, что еще чуть-чуть, и ноги мои подкосятся от страха.

Я судорожно дышала, сознавая, что меня предали. Руки мои опустились, я перестала кричать и стучать по двери. Услышав позади себя шумное, тяжелое дыхание, я медленно развернулась.

Комната была пуста и неуютна – голые каменные стены давили на меня со всех сторон, создавая ощущение того, что я заперта в клетке. Холодный пол был устлан соломой. У противоположной стены стояла длинная кровать, на которой кто-то лежал. Видимо, это и был тот, на кого просила посмотреть Авдотья. Я прищурилась, чтобы рассмотреть темную массивную фигуру. Кто это? И зачем Авдотья заперла меня с этим человеком в этой странной комнате?

Я не знала, что мне делать, поэтому переминалась с ноги на ногу у двери и дрожала всем телом. Между тем, человек на кровати шумно вздохнул, сел, а потом, видимо, заметив меня, поднялся и медленным, шаркающим шагом направился в мою сторону.

Меня сковал дикий страх. Фигура незнакомца была такая крупная и высокая, что его голова почти касалась потолка. Я с ужасом смотрела на широкие плечи и очертания мощных мускулов. Его голова казалась очень маленькой, по сравнению с огромным туловищем и мощными плечами.

Пока великан медленно продвигался ко мне, я не видела его лица, на него падала тень. Но когда он вышел на свет крошечной лампадки, стоящей на полке у самой двери, и дрожащий огонек осветил его лицо, я остолбенела, прижав обе руки к груди. Отчаянный крик разнесся по маленькой комнатушке, которая больше напоминала не комнату, а тюрьму.

– Нет, нет, не подходи ко мне, – мой голос срывался и дрожал, по щекам лились слезы.

Страх душил меня, парализовывал мышцы, сжимал плотным кольцом шею – так, что невозможно было дышать. Передо мной стоял вовсе не человек…

Последнее, что я почувствовала – это то, что ноги мои все-таки безвольно подкосились. Я стала сползать по стене вниз, а потом рухнула на грязный пол без чувств.

***

Очнувшись, я с трудом открыла глаза и увидела его – то самое существо из моего детского видения. Это был он. Монстр. Циклоп. Отвратительное чудовище… Он не раз являлся мне в ночных кошмарах, от которых я просыпалась в холодном поту. И вот он здесь, прямо передо мной. И теперь это точно не сон, это явь.

Широкоплечий, мускулистый, с непропорционально маленькой головой на крупном туловище, он нависал надо мной, тяжело и шумно дыша. Из открытого рта торчали большие, кривые зубы, и на меня тонкой прозрачной нитью тянулась слюна. Его единственный глаз внимательно смотрел на мое лицо. Он изучал меня.

Меня же переполняло отвращение, к горлу подступала тошнота. Я громко закричала, изо всех сил толкнув чудовище в грудь. Он как будто удивился этому, отпрянул от меня – так, что я смогла отползти от него к противоположной стене. Прижавшись к ней, я присела, сжалась в комок, обхватив руками голову. Я чувствовала, что если еще раз посмотрю на него, то просто сойду с ума от страха.

Сколько я так просидела – точно не могу сказать, но все это время я слышала рядом с собой его тяжелое дыхание. Монстр то подходил ко мне вплотную, заставляя сжиматься в кулак мои внутренности от жуткого ощущения его близости, то отступал назад. У меня то и дело сердце замирало от страха, а потом начинало колотиться в груди с неистовой силой.

Время от времени я все же поднимала голову, но практически сразу же опускала ее снова. Зрелище было невыносимым. Что за существо скрывала Авдотья в тайной комнате? Кто он? И зачем она заперла меня вместе с ним? Страшные мысли переполняли мою голову, и казалось, что она вот-вот разорвется.

Это определенно был человек, так как у него были руки и ноги, хоть и огромные и уродливые. Маленькая лысая голова на толстой шее смотрелась одновременно жутко и нелепо. А один лишь вид выпученного глаза, широкого мясистого носа и безобразных зубов, вызывал у меня приступы тошноты и омерзения.

Кожа на его теле была бугристой и неровной, покрытая не то прыщами, не то бородавками, а те лохмотья, что он носил, сложно было назвать одеждой. Ноги его были босы, и огромные, грязные ногти были такими длинными, что стучали по каменному полу, когда он ходил.

Монстр подошел ко мне, и я вновь почувствовала его зловонное дыхание. Я замерла, не в силах открыть глаза. Внезапно он коснулся рукой моей головы. Тогда меня переполнил животный ужас, я соскочила со своего места и с неистовым криком начала биться о стены этой маленькой комнаты-тюрьмы. Когда силы мои иссякли, я рухнула на пол. Монстр медленно подошел, неуклюже схватил меня под руки и поволок за собой.

Мне вдруг показалось, что я зря трясусь от страха, ведь все это не по-настоящему, а всего лишь дурной сон. Этого же просто не может быть на самом деле! Но когда монстр положил меня на свою деревянную лежанку и снова склонил надо мной свое отвратительное лицо, сознание мое окончательно помутилось от страха, и я вновь погрузилась в черный мрак.

***

– Ангелина, девочка моя, просыпайся!

Голос Авдотьи тихо и ласково звучал совсем рядом со мной. Не открывая глаз, я вытянула свою руку и нащупала рядом с собой ее платье. Улыбнувшись, я открыла глаза и сразу же сердце мое оборвалось, рухнуло вниз. Я по-прежнему находилась в этой жуткой комнате, рядом с монстром, который прямо сейчас сидел на полу и ел огромный кусок мяса.

– Уведи меня отсюда, – прошептала я и вцепилась в руку Авдотьи так сильно, что она вскрикнула от боли, – Прошу тебя, уведи меня! Не запирай меня больше здесь! Умоляю!

Авдотья с трудом высвободилась из моей хватки и заботливо пригладила мне растрепавшиеся волосы.

– Хорошо, думаю, на сегодня хватит, вы успели познакомиться.

Она открыла дверь, и мы вышли обратно в ее комнату. Оказавшись на свободе, я бросилась бежать из комнаты Авдотьи по темному, холодному коридору, минуя детские спальни. Мои босые ноги шумно шлепали по полу, но никто не вышел на этот шум. Открыв тяжелую дверь приюта, я вышла на улицу, упала на колени в снег рядом с крыльцом, и меня стошнило.

Когда я на слабых ногах вернулась в комнату Авдотьи, тайная дверь была занавешена ковром, а сама старушка, как в ни в чем не бывало, сидела за столом и пила чай. Я стояла на пороге, не решаясь пройти дальше. Тогда Авдотья указала на чашку, из которой вверх поднимался тонкий дымок, и сказала:

– Сядь, Ангелина.

Я послушно подошла к столу и села на стул рядом с ней.

– Ты обещала мне сделать все, что угодно, ради меня.

Я молча смотрела на Авдотью, ожидая что она скажет дальше. На сердце было тяжело, как будто кто-то повесил на него огромный камень.

– Так вот, девочка моя, – наконец, продолжила она, – с этого момента ты должна будешь навещать Авраама и проводить с ним по несколько часов в день. Как видишь, он не совсем обычный и живет один. Ему бывает скучно. На люди его не выпустишь, но общение для него необходимо. Он большой и не очень-то симпатичный, но он добрый и не причинит тебе вреда.

– Кто такой Авраам? – спросила я осипшим голосом.

Авдотья помолчала, допила свой чай и поставила кружку на стол. Потом она развернулась и пристально взглянула мне прямо в глаза.

– Авраам – мой сын.

***

С тех пор каждый день стал для меня мучением. Я с ужасом ждала окончания уроков, так как знала, что Авдотья непременно снова придет за мной.

Авдотья пристально следила за мной, старалась кормить меня сытнее, иногда носила мне яблоки и ириски. Она знала, что я не хочу навещать Авраама, от одного вида которого тошнота подступала к горлу, но она все время повторяла мне о том, что я очень ей нужна.

Теперь я понимала, для чего именно я ей нужна – быть игрушкой ее сыну, этому уродливому циклопу. Странно, но это жестокое разочарование не вытеснило полностью из моего сердца любовь к Авдотье. Я все равно считала ее родной, поэтому никак не могла отказать ей. Я была ребенком, а детей убедить в чем-то гораздо проще.

– Он не сожрет меня? – каждый раз, перед тем, как зайти к Аврааму, спрашивала я.

– Нет, что ты. Он же не людоед. В глубине души он очень добрый, Ангелина. Скоро ты сама убедишься в этом.

Поначалу я заходила в комнату и просто сидела у стены, отсчитывая минуты до своего освобождения. Смотреть на страшное лицо Авраама я не могла, говорить с ним – тем более. Авдотья уверяла меня, что Авраам все понимает, но говорить не может. Мне не верилось в то, что это мерзкое чудовище с капающей из открытого рта слюной, может хоть что-то понимать.

В то время, пока я сидела в углу его жилища, Авраам ходил из угла в угол или сидел на полу возле меня и что-то мычал. Однажды я услышала звук льющейся воды. Удивленно подняв голову, я увидела, что Авраам справляет нужду в отверстие, проделанное в углу комнаты. Прижав ладони ко рту, я изо всех сил пыталась подавить приступ тошноты.

Он часто смотрел на меня – пристально, как будто хотел что-то сказать. Меня раздражал его взгляд.

– Не смотри на меня! – кричала я.

К моему удивлению, он понимал мои слова, в его взгляде мелькал стыд, и он отворачивался. А может быть, он понимал не сами слова, а лишь злую интонацию моего голоса…

Так проходили дни, ничего не менялось. Постепенно я смирилась со своей ежедневной повинностью. Иногда у меня получалось даже вздремнуть за те два часа, пока я сидела в потемках запертой комнаты на холодном полу.

– Как продвигается ваше общение? – с интересом спрашивала Авдотья, – Авраам будто ожил! Видно, ты нравишься ему, Ангелина.