Ты будешь мой
Юноша приникает к поручню, и я снова смотрю ему в глаза. Ветер шелестит ивовыми листьями, мои волосы путаются в гибких веточках – точно в зубьях расчёски. Я вижу, как незнакомец смотрит на них, и в его глазах восхищение, но не такое, как у Марка. В его глазах есть что-то, от чего у меня ёкает сердце, и хочется одновременно отвести взгляд и смотреть ещё. «С ним мне не было бы скучно», – отстранённо думаю я, разглядывая его лицо. Он красив, но не это меня трогает. Он мне знаком. У меня странное ощущение, что я уже где-то его видела. Только где?
Юноша перегибается ко мне через перила, улыбается и, спустя мгновение, что-то произносит – но ветер уносит его слова. Я тянусь к нему, тоже начиная улыбаться. И соскальзываю с поручня.
Мой кошмар сбывается. Вода, холодная, мерзкая, заливается в нос, я кашляю, и она хлещет в горло, давит на грудь. В глазах – красные круги на зелёном стекле воды, ледяной, отвратительной. Я падаю всё ниже и ниже, хоть и дёргаюсь неумело, пытаясь выплыть. У меня мутится в голове, и какое-то, бесконечно странное мгновение мне кажется, что вода во мне – это нормально. Что воздух не так уж и нужен. Что всё вокруг скорее родное, чем отвратительное. Что я не умираю, а наоборот – возвращаюсь домой.
А потом меня хватают за руку и больно дёргают вверх.
Я прихожу в себя на траве, мокрая и дрожащая, как слепой котёнок. Надо мной поблёскивает фибула в виде морского конька, а на мою грудь ритмично и с силой надавливают.
И уже после приходит осознание того, что я наконец-то могу дышать. Я захлёбываюсь кашлем.
Юноша с моста держит меня всё время, пока я выплёвываю воду, а потом мокрым платком вытирает мне рот. И подрагивающим от озноба голосом говорит:
– К-какая же т-ты смешная, р-русалочка, – а, когда я поражённо смотрю на него (тоже выстукивая зубами бешеный ритм), добавляет: – Ты даже плавать не умеешь.
В его речи слышен сильный акцент. Мягкий, даже приятный, но сильный.
– К-к-какая р-р-русалочка? – шепчу я, и он смеётся – так весело и заразительно, что мгновение спустя я смеюсь вместе с ним.
Мне хорошо.
Минут десять спустя мы сидим на укромной поляне, среди колокольчиков, укрытые яблонями и кустами, кажется, малины. Припекает выглянувшее солнце, и я снимаю с себя мокрую кофту, остаюсь в блузке, прилипшей и неприлично-прозрачной от воды. Юноша-ныряльщик не сводит с меня глаз, и я отчего-то не чувствую себя оскорблённой, скорее, наоборот.
Он красив. Я успеваю оценить его фигуру – он тоже снял плащ со своей странной фибулой, но его рубашка светло-голубая с зелёными переливами. Дорогая – он явно из богатой семьи. Я хочу узнать его имя, но он меня опережает. А потом задумчиво говорит:
– Арин? Тебе это имя не подходит.
Я обижаюсь.
– Что в нём плохого?
– Плохого? – переспрашивает он. – Ничего. Оно красивое. Просто тебе не подходит, – он всё ещё смотрит на меня, но из-под ресниц. – Тебя должны звать иначе. Сарья? Санна? Санса?.. Да, – добавляет он, усмехаясь, – как дочь моря, – и, поймав мой взгляд, обезоруживающе улыбается. – Извини. Я всегда говорю, что думаю, и вечно попадаю впросак. Но ты действительно напомнила мне морскую деву. Это так странно – увидеть такую вдали от дома.
– Дома? – повторяю я, и он кивает.
Оказывается, он инессец. Теперь уже я смотрю восхищённо – так издалека! И действительно чужак. Какое-то время он рассказывает мне про свой остров. Про море. Я пытаюсь представить мир, где больше воды, чем земли. У меня плохо получается.
– А почему русалка? – вспоминаю я, наконец.
Он снова улыбается, немного смущённо
– Просто ты сидела так… Морские девы любят сидеть так же на камнях и утёсах. А ещё на ивах, если заплывают в реки – но это редко. В реках для них вода неприятна… И волосы, – он тянется, подхватывает мою прядь, и я цепенею от изумления. – Такие волосы только у морских дев. Ну и голос. Знаешь, я тогда хотел услышать твой голос – когда позвал на мосту. Арин? – он встречается со мной взглядом и быстро убирает руку. – Извини. Мне говорили, что в Дугэле не принято касаться друг друга без позволения. Я никак не привыкну.
– Ага, – выдавливаю я.
Мы сидим ещё около часа, болтая о море и русалках. Мне интересно слушать про морских фэйри – инессцы их не презирают и даже не только терпят. Это кажется удивительным. Разговор то и дело сводится к порядкам в Инессе, и как там всё отличается от Дугэла.
Когда за деревьями неподалёку проносится стайка младшеклассников, я вспоминаю про Марка, что обещала ему ждать у школы после уроков.
Инессец кивает, когда я начинаю прощаться. И вдруг говорит:
– Мы ещё увидимся, Арин? Мне бы этого хотелось. С тобой я чувствую себя как дома.
Я отвожу взгляд и резко киваю. Мы уславливаемся встретиться в первый выходной день, в полдень на этой же поляне.
Инессец провожает меня до ворот и целует на прощание руку. Я вспыхиваю, и он снова извиняется: забыл про прикосновения. Разрешаю касаться меня, когда ему захочется, и он смеётся, говоря, что это звучит дико. Смеёмся вместе.
Уже по дороге в школу понимаю, что не спросила его имя. И что мне действительно не было с ним скучно.
И я правда хотела бы, чтобы он меня касался. Это приятно.
Мир на мгновение становится вверх-тормашками, но возвращается, когда на меня неожиданно налетает Марк: он отправился на поиски. Марк видит мою мокрую кофту, растрёпанные волосы, краснеет и допытывается, кто посмел меня обидеть.
Смеюсь, совершенно счастливая.
Марк провожает домой, берёт с меня слово, что я непременно сейчас же отправлюсь в купальню, или он приведёт мне лекаря. Или маму. Обещаю. Рассказу про то, как я упала в Лэчин, Марк не верит. Но мне больше нечего ему сказать, и он, хмурясь, пытается обосноваться в моей комнате с учебниками, но я выпроваживаю его вместе с ними.
Меньше всего мне хочется сейчас его видеть.
– Марк, а ты умеешь плавать? – спрашиваю я напоследок.
Он смотрит на меня, как на сумасшедшую. Бурчит, что непременно придёт завтра утром. Конечно – как и всегда. Хочет отправить сокола с письмом вечером, справиться о моём самочувствии, и чтобы я пообещала ответить. Обещаю и это.
Про танцы никто из нас не вспоминает.
К вечеру – к приходу мамы – меня сваливает жесточайшая простуда. Болею все выходные.
То и дело мне снятся воды Лэчина. На это раз они не давят, а принимают меня, и это так же естественно, как дышать.
И ещё видится юноша-инессец, ждущий меня в Вечном саду.
Интересно, правда ждёт?
Глава 2. Илва
Когда я кричу, я никогда не заикаюсь. Поэтому я очень часто разговариваю с подданными криком. У меня хорошо получается.
В тот раз я много кричала. Горло потом болело надсадно, но я не обращала внимания. Мне казалось: еще немного и земля взорвётся каменными гейзерами от моего гнева. Впрочем, обошлось. Она только дрожала – мелко, в такт моему сердцебиению.
В каменной оранжерее коменданты трёх пограничных крепостей стояли передо мной, преклонив колено, и старательно прятали глаза. Им было невыносимо, полагаю: восемнадцатилетняя девчонка кричит на них. И если бы эта девчонка не была из рода Гэвины, терпеть бы подобное они не стали.
Но – духи тумана! – заслужили.
Крепости Дугэла – Южная, Западная и Восточная – считаются неприступными. Гленна окружает нас, однако мы давно сделали соседние леса ничейными землями – везде, кроме юга. Мы можем не бояться нападения – у нас же надёжные пятиуровневые стены. Мы отгородились ими и сидим, как в ловушке. У нас давно кончился лес, кроме куцых ёлок священных рощ, но мы сидим в своей клетке и ищем замену древесине, а гленнцы тем временем старательно и методично подкапываются под наши стены.
Неприступные крепости! В Западной обвалилась кладка третьего уровня, в Восточной на честном слове держатся крепежи туннеля, а в Южной гленнцы уже месяц пытаются взорвать ворота. Появилось в том районе одно мелкое, но очень настырное племя, в котором больше смельчаков, чем умников. И эти глупцы недавно утащили с собой воротный кромлех, добрались до круга камней, испоганили там всё. А командир Южной крепости и его пограничники – глупцы ещё большие – дали им это сделать.
Теперь только и могли, что глаза прятать. Хорошо, от Южной крепости до ближайшей деревни полдня пути. По безлесью. Соседние гарнизоны успели перекинуть туда свои отряды, и взяли фэйри тёпленькими. Именно тёпленькими, эти твари, когда поняли, что к чему, предпочли показательно умереть – и наших пленных, которых за собой тащили, убили тоже. В итоге: ворота Южной крепости всмятку, потери среди приграничных больше, чем во все годы моего правления вместе взятые. И даже рабов-фэйри Дугэл за это не получит!
А мне – мерзавцы самоуверенные – никто ничего не сказал. Узнала, уже когда фэйри прорвались. Не могла не узнать: по моей земле какое-то отребье шастает. Меня духи тумана с постели подняли и в Битэг перенесли – я тех фэйри там же, где они умерли, и закопала. Чуть не вместе со своими солдатами – в такой была ярости.
И мои военачальники смели говорить мне, что, видите ли, не хотели отвлекать драгоценную королеву от предстоящей свадьбы. Отвлекать не хотели? Отвлекать, да?! Я их всех насквозь вижу, одни предатели кругом, мерзавцы, шпионы гленские! Им бы дождаться, когда у меня ребёнок родится, они меня мигом сместят. Сейчас-то, пока я одна из рода Гэвины и могу общаться с духами тумана, они меня боятся. И боятся, что со мной что-нибудь случится: стоит мне умереть, Дугэл падёт моментально. «Госпожа, вы должны быть в безопасности, вам нечего делать на границе. Прекрасная госпожа, дайте нам время, мы всё исправим». Да что б вас всех!
Никому не верю!
В тот день на военачальников я только накричала. А на следующий сказала: поеду посмотреть, что они сделали с Южной крепостью, раз гленнцы к нам ходят, как к себе домой. При дворе сказала, как положено отдала приказ. Так эти доблестные воины попробовали перечить: «Госпожа, это опасно! Мы не можем позволить…» Так что ж вы довели до того, что это стало опасно? И кому вы позволить не можете? Мне?!
Придворных волшебников я с собой брать не стала. Мне они в столице нужнее, камни дворца и Битэга если что напоить. Круг силы восстановить я и сама могу – вот и поехала с гвардейцами одна.
Военачальник Южной крепости встретил меня с помпой, даже парад устроил. Все пограничники (наверное, уместнее говорить «оставшиеся в живых пограничники») выстроились для меня, красивые такие, в блещущих кольчугах. Даже лошадей притащили, гленских. Показать, на чём ребята ездят сопровождать лесорубов. Убожество.
Я честно просидела полчаса – помост с креслом, который для меня соорудили, скрипел всеми несчастными досками на ветру, а я подсчитывала, сколько дерева пограничники на эту блажь угрохали. В общем, удовольствия не получила, как бы комендант Южной крепости ни старался.
А потом, вместо традиционного обеда с командирами, заставила их тащиться со мной к воротам. Вечером уже сама осмотрела круг силы, поняла, что за ночь я с ним не справлюсь – да и нужды нет торопиться, решила я. Зачем: руны на воротах начертила, на первое время хватит. На ночь – точно. А завтра, когда отдохну… У меня действительно голова кружилась от усталости, болели глаза и драло горло, потому что я умудрилась простыть в пути: до крепостей, к несчастью, не добраться порталами – наши меры предосторожности.
В общем, я решила, что могу позволить себе отдохнуть ночь после приезда, а следующим утром сверну горы.
Как бы не так. Ночью на нас напали.
Мне снился шелест листвы. И лес, конечно. Не такой, как в Дугэле и окрестностях – слишком солнечный, яркий, буквально костёр зелени. Я лежала на траве, и цветы, похожие на колокольчики со светящейся сердцевиной, оплетали меня, заворачивали в кокон, не давая добраться до земли – я понимала, что теряю магию. И отголоском же чувствовала панику, но больше всего мне хотелось спать. И, когда перед глазами стало зелено, а всей кожей я ощутила упругие, липкие листья, левое плечо пронзила такая резкая боль, что у меня в ушах взвизгнуло, от собственного крика, наверное. И я проснулась.
Камни звенели – моя спальня полнилась жутким, мрачным гулом, какой бывает, когда не меньше сотни волшебников земли колдуют разом. А напротив меня корчился фэйри, пытаясь выползти из-под трупа моего гвардейца. Тело второго фэйри лежало у меня в ногах поперёк кровати.
У меня в плече торчал кинжал, и левая рука онемела, а на меховое покрывало густо капала кровь. Но это было неважно, потому что живой фэйри у меня в спальне оказался магом. И он очень хотел меня убить.
Где-то за стеной кричали: «Королева! Защищайте королеву!» Запертую дверь рубили не то мечами, не то топорами, а мы с фэйри смотрели друг на друга с совершенно одинаковой ненавистью. Я никогда не видела таких, как он, ещё не связанных и опасных. Но это тоже ничего сейчас не значило. Тварь посмела причинить мне боль. Я его ненавидела даже сильнее, чем глупцов-соотечественников.
Без круга камней, близко к границе Гленны только очень сильные волшебники способны противостоять фэйри. Тем более тем, кто даже среди своих, а фэйри владеют магией поголовно, считается колдуном. Но я из рода Гэвины. Я подруга тумана.
Когда в комнату ворвались мои гвардейцы, я методично вонзала фэйрийский кинжал в глотку зелёного колдуна. И я забрала его ненависть, смешала с собственным наслаждением победы, посмеялась ему в лицо и из этого создала магию. Когда очень тошно, мы, люди, можем черпать силу из своих чувств.
Духи пришли на мой зов, и туман растёкся по крепости мерцающей пеленой, убивая всех гленнцев, до кого смог дотянуться. Эти зверьки пытались бежать, но я, не контролируя себя, пошла следом – туман тёк за ними, подгоняемый северным ветром, нашим союзником. Лес вокруг крепости умер – километра на три в округе, а я очнулась в осквернённом круге камней, полузакопанная в землю, и долго лежала так, отдыхая. Мне было хорошо и тепло, я чувствовала, как магия течёт в меня, придавая сил. Достаточно, чтобы заставить камни танцевать и наполнить их волшебством.
Наутро я отправила половину гарнизона в рейд – добраться до того племени, которое посмело стать настолько бесстрашным, чтобы напасть на нас. Я предполагала, что случится: вернулась разве что треть пограничников, остальных фэйри забрали. Глупцы – нельзя вот так взять и пленить детей Дугэла. И пообещать украсить их телами деревья. Бесстрашные глупцы.
Следующим утром до рассвета я снова призвала духов тумана. Мы отошли с границы (всю предыдущую ночь я провела в земле и теперь была полна сил). Мы прошли на территорию Гленны, а потом я создала портал, ориентируясь на кровь пленных дугэльцев.
Мало кто может сбежать от тумана.
Тем утром я не трогала только деревья. Зачем – ярость меня уже не сжигала. А древесина нужна Дугэлу. Но фэйри я убивала, не жалея.
С десяток деревьев эти звери, конечно, успели украсить. Я подняла камни и нанизала на них фэйри за то, что они сделали с моими солдатами. А потом увела оставшихся в живых пограничников. Но я слышу до сих пор, как кричали умирающие зверьки и как смешивались их голоса с туманом.
Духи были довольны.
А я проспала следующие три дня в полной уверенности, что теперь-то всё будет спокойно.
К тому времени командиры догадались перебросить часть своих гарнизонов в Южную крепость, так что, когда я проснулась, меня охраняли точно последнюю надежду Дугэла. И лекари суетились вокруг: «Ваше Величество, позвольте осмотреть вашу руку, Ваше Величество, позвольте сменить вам повязку. Ах, Ваше Величество, земляной компресс может занести в вашу драгоценную кровь болезнь». И пять караульных в моей спальне – чтобы ни один фэйри не пробрался. Умеют же, мерзавцы, работать, когда припугнёшь.
Следующие дни я валялась в постели, пила целебные настои, наваристые бульоны и подписывала тонны документов. Наградила почётными орденами – мужества, силы и верности – тех, кто погиб в Гленне. Высчитала, сколько смогу выделить их семьям сверх положенного пособия. С новым лесом, захваченным духами тумана, выходила приличная сумма. Смельчаку-гвардейцу, защищавшему меня от фэйри в спальне ночью, когда эти зверьки напали, я выделила королевский орден и хорошую денежную награду посмертно. Написала письмо с соболезнованиями его семье – стандартное, конечно. Писала, а самой интересно было: может, набрался храбрости этот мой защитничек и сам решил меня пристукнуть? А фэйри его отвлекли. Неумно, конечно – но сколько у меня умных подданных? И кто скажет, что в их головах происходит? Так что на всякий случай я решила лично проверить всех моих гвардейцев. Мало ли что.
Южного коменданта очень хотелось сместить. Особенно когда он на Прощальной церемонии, когда мы отправляли тела пограничников их семьям, сказал мне: «Госпожа, зачем вы послали их на смерть?». Если бы не церемония, я бы вспылила. Но пришлось сдержаться – я только шепнула ему: «Разве вы не рады умереть за Дугэл?» Его ответный взгляд мне не понравился, так что тем же вечером я приказала спешно вызвать его дочь во дворец и назначила её фрейлиной. На всякий случай, если её отец решит, что его жизнь дороже благополучия королевства. Убивать его, к несчастью, мне было невыгодно: заменить некем. Остальные ещё большие глупцы.
Тем временем дровосеки старательно рубили гленские деревья, и я разок проехалась с ними – на рассвете, когда солнце ещё не успело прогнать туман. Сделала вид, что не прочь расширить территории Дугэла. Конечно, гленские вожди Э́йнии засуетились. Камни украшать собой они явно не хотели.
Осмотр Западных и Восточных крепостей мне пришлось поручить другим. Я слишком плохо себя чувствовала для дальних поездок – и хотела преподать фэйри ещё один урок. Чтобы какое-то время в будущем им неповадно было. А для этого требовалось хотя бы выглядеть здоровой.
Я вернулась во дворец – приходить в себя и принимать гленское посольство.
Я мечтала, что Рэян меня встретит. Перед моим отъездом он и советники по посольским делам обсуждали предстоящую свадебную церемонию. Стол, гостей, сам ритуал… Очевидно, как следствие этого меня встретил не будущий супруг, а платье. Свадебное. Голубое. Стояло посреди комнаты вместе с моим советником, портным и подмастерьями. «Ваше Величество, – сказали портной и советник, когда я поинтересовалась, что это такое, – мы следовали всем указаниям: фасон продуман с учётом последних веяний инесской моды. А ткань прислал Его Величество, это лучший шёлк Гленны». Я поинтересовалась – на довольно высоких тонах – помнят ли они, что я королева Дугэла, а не принцесса Инесса. «Ваше Величество, – лепетали они, – таковы указания Его Высочества». Ну да. Я уже пообещала себе оставить Рэяна без связи из дома. По крайней мере, без лёгкого портала: пусть голубей шлёт по старинке. Зачем ему дом, когда у него есть я? Но выполнение обещания всё откладывалось: порой мне казалось, что простодушный Рэян владел какой-то непонятной магией, заставляющей меня млеть перед ним и становиться кроткой овечкой.
Наверное, любовь – сильнейшее волшебство в мире.
Платье я рвать не стала – а хотелось. Я только взяла себе на заметку: в ближайшее время обсудить церемонию с будущим свёкром. В отличие от Рэяна, король Инесса тот ещё лис, и любой наш разговор – словно танец на углях. Мало того что сына он продавать не хотел, так ещё и магия на него не действовала. Я половину своей свиты, пока гостила у него на острове, убила, чтобы заклинание подкорректировать, и всё впустую…
Но после свадьбы, думала я, Рэян станет моим и только. А его отцу останется кусать локти, если он решил через сына претендовать на Дугэл. Обломится. Я, конечно, влюблена, но ещё не сдурела.
За Рэяном послали, как только я привела себя в порядок. Но его снова не оказалось во дворце – мой принц с некоторых пор полюбил гулять в столице. Мне казалось, я не уделяю ему достаточно внимания, и он скучает. Это следовало как можно скорее исправить.
А вечером же, когда я успела поругаться с королём Инесса («Милая Илва, чем вам не понравился шёлк? Голубой – прекрасный цвет и он подчёркивает ваши глаза»), прибыли послы из гленской Эйнии. Я принимала их не в тронном зале, как делала моя мать, а в открытой галерее недалеко от сада камней. Мать не чувствовала землю и туман, как я, поэтому, наверное, ей было всё равно. А мне нравилось быть к камням ближе.
Я смотрела на фэйри с трона на возвышении в конце галереи. Мне смешно было: они заметно нервничали, эти фэйри. Ещё бы: к каменным колоннам из сада стелился туман, в нём мягко шуршал дождь, солнце садилось где-то за тучами – царство Дугэла во всей красе. Ни милых фэйрийскому сердцу деревьев, ни света. Туман и камни. Конечно, фэйри нервничали! К тому же, не могли не понимать, что ничего хорошего их не ждёт. Но начали они очень смело:
«Ваше Величество, прекрасная госпожа, дружественный договор нарушен, туман пересёк границы Гленны, ваши солдаты рубят Эйнию. Чего нам ждать, величественная госпожа?»
Я сказала, чего им ждать. Я показала им головы их «героев», тех, первых нарушивших нашу границу. Потом заставила их вождя полюбоваться на останки колдуна-фэйри, пытавшегося меня убить. Я была убедительна, когда говорила, что захваченного леса нам мало – и Дугэл не против получить ещё. Всю Эйнию – раз уж договор был нарушен. Не нами, кстати.
Фэйри ярились, как псы, рвущиеся с цепи при виде оленя. Но вождь у них оказался смышлёным: когда я закончила, он только поинтересовался, что может успокоить туман. Я выдержала паузу, уже представляя, как псы захлебнутся лаем, и сообщила, что. Их дети, их дочери. По трое за каждого погибшего дугэльца. Давно в Дугэле не было детей и женщин-фэйри, посетовала я. А жаль, отличные рабы. И живут дольше.
Кажется, гленцы даже не обратили внимания на моё заикание, хотя я довольно долго говорила. Они смотрели на меня, как на сумасшедшую, а самые отчаянные тянулись за мечами – которые у них отобрали ещё на границе.
Забавно, что большинство среди фэйри, как и среди людей – глупцы.
Их вождь глухим от ярости голосом пытался говорить что-то про недопустимость моих притязаний. Я рассмеялась – мне действительно было очень весело. Они забавные, эти зверьки.
Переговоры зашли в тупик, как я и ожидала. Женщины и дети для гленцев священны, почти как для людей.
Отсмеявшись, я кивнула гвардейцам. И объяснила сгрудившимся фэйри, что раз новый договор подписан не будет, значит, война продолжается. Они ведь не думали, что Дугэл станет терпеть их выходки? А раз война, то послов – в темницу, а моих магов и солдат – в Эйнию. Всегда хотела посмотреть Эйнию, говорила я. Священные рощи, да? Интересно, безумно. Круги камней там будут, наверное, тоже хорошо смотреться – на месте вековых дубов.
Зверьки так не считали. Они хотели драться прямо сейчас: самых отчаянных, правда, уже скрутила стража. Остальных утихомирил вождь. Он сам упал на колени перед ступенями трона и принялся уговаривать меня передумать. Я видела, каких трудов ему стоило склониться передо мной – и другим фэйри, последовавшим его примеру. И мне это нравилось. Настолько, что я встала с трона, спустилась к ним, ткнула носком туфли вождя в подбородок, заставляя поднять голову, и с улыбкой, сама почти не обращая внимания на своё заикание, объяснила, почему я не передумаю, и почему место его соотечественников у моих ног. А в конце рассказала, что я собираюсь с ним сделать.
Туман вился вокруг меня: духам тоже нравилось смотреть, как зелёные колдуны стоят на коленях. Они, как и я, наслаждались гневом и страхом фэйри. Они ждали богатую жертву – и вождь гленцев побледнел, смотря в мои глаза. Я улыбалась ему, собираясь отдать приказ страже, когда по галерее пронеслось: «Илва, пожалуйста, не нужно».
Придворные склонялись перед инесским принцем, когда он шёл ко мне, и прятали лица за рукавами сорочек. Гвардейцы расступились перед ним, стукнув пятками копий по полу.
Я села на трон, а Рэян, продолжил, выйдя к фэйри и склонившись передо мной в грациозном инесском поклоне:
«Илва, королева, я умоляю вас пощадить этих фэйри, – и, глядя на меня из-под упавших на лоб волос, добавил: – Будьте милосердны. Прошу вас».
Я смотрела на него и думала, что мне нужно научиться не краснеть, когда он так делает. А ему – перестать выставлять меня дурой перед послами.
Рэян поймал мой взгляд, улыбнулся заговорщически. И я не выдержала, поманила его выпрямиться и подойти. Он прошёл ко мне, встал рядом с троном. А я, стараясь взять себя в руки, объявила, что если мой жених просит проявить милосердие, то так уж и быть. Женщины и дети отменяются. Заменим их молодыми мужчинами. Вот такая я добрая.
Рэян взял меня за руку, отвернувшись от фэйри, но я смотрела на послов. Их вождь дрожащим голосом благодарил меня за проявленную милость и упрашивал уменьшить число… рабов. А остальные фэйри таращились на Рэяна, как на духа солнца, спустившегося с неба в полнолуние.
Мы условились на двух фэйри в расчёте на одного убитого дугэльца. Я бросила туманно, что эти условия ещё можно будет пересмотреть – уж очень у Рэяна был просящий взгляд. Мне хотелось, чтобы мой принц мне улыбнулся. Зачем ему знать про рабов, моему доброму, простодушному жениху?