«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том III. СССР после 1988 года
Семь кошек!!!
Каким-то летом, несколько мальчиков и девочек в возрасте от пяти до двенадцати лет сбились в кружок и о чем-то тихо и сдержанно говорили. Потом старшие подошли ко мне и поделились своей озабоченностью. Они нашли прикопанного мертвого котенка, и, в осуждение тех, кто его лишил жизни, вырыли могилку, сделали из веточек крестик и перезахоронили котенка. Для них это была игра. Рассказывая о похоронах, они, между прочим, сказали и такое:
– Конечно, мы понимаем, что нельзя оставлять всех котят, кто их потом возьмет, а все равно жалко.
– Конечно, жалко, но что делать?
– Да, мы понимаем…
Через некоторое время, тем же летом, эти же ребята, гуляя по лесу, наткнулись на рыжего котенка, который, увидев их, отчаянно замяукал и пошел к ним. Естественный порыв души – помочь бедняжке, и дети повели его на базу.
Хозяева базы – взрослые кошки и собаки отнеслись к чужаку с враждебностью, сдерживаемой присутствием людей, а два щенка, до поры обитающие в тот год на базе, стали лаять и прыгать вокруг котенка, одновременно дружески виляя хвостом, – для них это был новый друг и повод для игры. Котенок на всю эту кутерьму отвечал бесстрашным шипением и по отношению к взрослым, и по отношению к щенкам и бросился к поданной еде, каждый раз выгибая спину, если кто-либо приближался.
Из того, что котенок пошел к людям, было понятно, что он рос и воспитывался среди людей, а потом эти люди отнесли его в лес и бросили: «Может, к какой базе прибьется, не убивать же».
Ну а на базе что с ним делать? Сторож сказал детям, чтобы кто-либо из них взял котенка себе. Дети пошли к родителям, и родители уговорили их отнести котенка обратно в лес, потому что «вероятно, хозяева котенка приезжали на машине отдохнуть в лесу, и потеряли котенка. Они, мол, обязательно вернутся и заберут его». Дети с облегчением поверили этой лжи и отнесли котенка за ручей, чтобы он не мог вернуться на базу. Убить жалко, да и просто невозможно, а вот в лес отнести, может быть, на мучительную голодную смерть можно: «С глаз долой – из сердца вон». А котенок истошно кричал за ручьем: «Помогите, помогите…» и наиболее жалостливые молили: «Хоть бы его кто-нибудь сожрал быстрей». Не скажешь же детям: «Надо его убить». Котенок-то смотрит на тебя с доверием.
Можно ли разделить безгрешное и безнравственное лицемерие.
Качества, развившиеся у человека в процессе эволюции, рациональны. Одним из таких полезных качеств является жалость, жалостливость. Но во всем нужны такт и мера.
Без меры должна быть только забота о жизни и здоровье уже родившихся людей.
Чтобы не было жалко, щенят и котят топят новорожденными. Люди берегут себя от переживаний, и топят их, пока они не смотрят в глаза людей и еще не вызвали к себе теплые чувства со стороны людей.
И вот у кошки утопили котят. Кошка не может понять, куда девались ее дети. Она непрерывно входит и выходит из помещения, где были ее котята, раз за разом обнюхивает подстилку, где были ее котята, и непрерывно мурлычет. Зовет, – может, откликнутся, может, вернутся. Где? Где мои котята? Хоть бы одного, хоть бы на время оставили.
После того, как котята перестают сосать кошку, кошка теряет к ним интерес, и котята становятся ничьи. У больших котят нет ни родителей, ни родственников. Их исчезновение заметит только человек. Казалось бы, оставь кошке одного новорожденного котенка, чтобы не мучиться, слушая две-три недели постоянное ММУУРР страдающей кошки, а когда он подрастет и станет ненужным ни кошке, ни человеку, тогда и уничтожай. Боже мой, да как убить котенка, который смотрит на тебя открытыми глазами? Вот и топят слепыми всех.
Американский гуманист, кажись, Стейнбек, был во время войны во Вьетнаме поражен тем, что хорошие, добрые американские парни бросают бомбы на вьетнамских женщин и детей. Объяснение для себя он нашел в том, что летчики не видят глаз своих жертв. Они уничтожают не людей, а объекты.
Я могу отдать приказ о казни, но не могу свершить эту казнь. Так, кто палач? Тот, кто отдает приказ, или тот, кто, находясь на службе, исполняет приказ? Кто убийцы?
Никто не хочет быть убийцей, и мы, оберегая свою совесть, переходим границу.
Безнравственно строить приюты для бездомных собак и кошек, когда бездомному человеку переночевать негде, безнравственно в этих приютах кормить собак и кошек, когда нищие роются в помойках. Подла мораль: «Лучше собакам, чем людям». Но все ли люди – люди?
Красива, гуманна – мысль заботы о голодном бездомном человеке, ставшем жертвой болезни или мошенничества, но как отделить эту жертву от паразита не желающего работать. Как отделить жертв от паразитов.
Милосердие не отделяет, если оно милосердно. Для отделения есть другие службы, а для милосердия есть только один критерий: живому существу плохо.
Между прочим, безнравственно строить приюты – тюрьмы и по отношению к животным, лишая их свободы. А, что (?) – может мыть, лучше усыпить, чтобы они не мучились от голода или потери свободы?
В не закрывающемся подвале нашего дома, где дворники хранили песок для посыпки зимой дорожек, весной ощенилась приблудная дворняжка. У слесарей сантехников, бывающих в этом подвале, не поднялась рука на щенят. Да и с какой это стати брать грех на душу; наплевать им на это; не их это забота. А в начале лета мать вывела своих щеночков на двор. У детворы нашего двора появились живые игрушки. Взаимная любовь установилась мгновенно. И дети, и щенята играли друг с другом самозабвенно. Глядя на них, радовалась беспородная сучка, и позволяла детям делать с собой что угодно: и водить ее на задних лапах, держа руками передние, и садиться на нее, когда она лежала.
Через год в подвале могло оказаться уже пять или десять симпатичных собачек, но как лишить детей радости – возможности ласкать и быть обласканными этими живыми игрушками. Не надо лишать, надо регулировать. Бесхозные собаки уже стали частью городской фауны, как воробьи – без них уже будет ощущаться некоторая пустота, но среди людей не должно быть диких бесхозных собак. Стая собак опасней для человека, чем стая волков, потому что человек для волков это опасность, а для собак источник корма. Какое-то начальство должно задуматься, как лучше распределить имеющиеся деньги, но диких собак быть не должно. Мы сейчас живем несравненно лучше, чем жили люди сто лет назад – стиральных машин не было, да что век, еще несколько десятилетий назад не было мобильных телефонов. Так давайте самую что ни на есть малую часть средств, из затрачиваемых на разработку новых благ, направим на такое благо, как регулирование численности бесхозных собак, чтобы все собаки, в том числе и дворовые, стояли на учете, в том числе и на ветеринарном, чтобы не было тюрем для собак и кошек, чтобы они были индивидуальны.
Благополучную судьбу имеют собаки и кошки, которых завел себе человек – они индивидуальны.
Человек оказался одинок, и, может быть, домашнее ЖИВОТНОЕ оказывается единственным живым существом в доме, которое позволяет одинокому человеку ИМИТИРОВАТЬ через беседу, заботу и ласку человеческие отношения.
И без таких обстоятельств у человека может оказаться потребность иметь в доме животное. Бывает, что человек, не имея возможности, или избегая чрезмерных для него хлопот, заводит хотя бы улитку, но чтобы было какое-то живое существо. Хорошо, что человек и в далеко не детском возрасте сохраняет в душе некоторые детские черты. Взрослый человек, ну хочется ему иметь живую игрушку, а если он одинок, то это уже не игрушка, а живая душа, которая в пустой квартире может быть рада его приходу с работы. Ну, кто вправе его за это осуждать? Никто. Человек имеет право на любое поведение, если его поведение не наносит ущерба духовному или материальному состоянию других живых существ, в том числе и соседей.
Собака не оценивает отношение хозяина к людям – его человечности, его человеколюбия, она оценивает его отношение только к себе – его собаколюбие, хотя домашней собаке уготована судьба раба. Хозяева это называют дружбой. За эту «дружбу», хозяин ее кормит. Собака имеет клыки для того, чтобы защищать источник своей сытости, любое поведение любого другого человека она может воспринять, как угрозу своему хозяину – источнику пищи, и бросится его защищать.
Имеющая хозяина собака без намордника, находящаяся с хозяином вне дома, может и должна рассматриваться как вынутое из кобуры оружие. Если эта собака покусала человека, то не она это сделала, а её хозяин, и судить надо хозяина за нанесение пострадавшему телесного вреда. А вред бывает очень тяжкий, вплоть до ампутации конечности, и нанесен он преднамеренно потому, что хозяин, не надев намордник, сознательно нарушил требование закона об обязательности намордника.
Человек – хозяин животного, и безоговорочно отвечает за все, что происходит с животным, а судьба животного, живущего у человека, – быть полезным.
Когда сибирскому «дяде Пете» для починки дохи нужна была шкурка, он сдирал её со своей старой собачки и заводил новую.
В зимнем походе выходного дня, когда к выходным пристыковался день конституции, наша коллега Лида Леушина – инженер из отдела прочности, предложила в деревне, через которую мы проходили, заночевать у ее матери. Этот день в доме её мамы оказался не рядовым – предстояло важное дело, попросили и нас помочь. Её мама растила кабанчика. Он радостно повизгивал, когда она подходила к нему. Пытался пососать ее пальцы. Аппетитно чмокал варево, когда подрос, и приход хозяйки встречал уже не повизгиванием, а радостным похрюкиванием. Хозяйка была для него духовным и материальным источником существования. Весь мир для него воплощался в хозяйке, которая его почесывала и приговаривала: «Борька, Борька», и не было для него слаще этого звука.
Кабанчик подрос. Пришло его время. Одно дело, когда фермер выращивает сотню кабанчиков, и потом стадо отправляет на скотобойню, где убийство – это операция в технологическом цикле, и другое дело, когда с животным установились личные отношения.
Хозяйка позвала мужиков – специалистов, а сама плакала, искренне жалея своего Борьку. И Борька отчаянно визжал, призывая ее на помощь, когда какие-то, невиданные ранее существа навалились на него и повалили на землю.
А потом хозяйка нажарила свинины, и, хряпнув по стакану самогона, прославляли мужики Борьку: «Хороший был кабанчик». И радовались люди, что так прекрасно создан божий мир. Что так вкусна свежатина, крепок первач и привольны поля, дающие всю эту радость. Досталось и нам по шкварке и чарке.
Демографический взрыв
Вопрос индивидуализации и численности, касается людей в большей мере, чем животных.
Мы живем в эпоху, когда планету сотрясает демографический взрыв. В тесноте, во множестве человек теряет индивидуальность. Их много, этих человечков.
Когда людей на земле было мало, когда большие по тем временам города, были маленькими по нашим меркам селениями, смерть в сообществе людей была редким явлением. Смертность тогда была очень большая, но большинство умирало в младенчестве. Смерть ребенка была семейным делом: «Бог дал, Бог взял». Происходил естественный отбор и редкие младенцы, которые становились взрослыми, становились членами сообщества людей, и их смерть была событием. Придумывались сложные обряды захоронения, чтобы продлить время расставания. Рождались фантазии о загробном продолжении жизни.
В современном большом городе одновременно хоронят десятки людей, и рядом роют десятки новых могил. Похороны превратились в технологическую операцию городского хозяйства. Когда смертей много, смерть перестала быть событием. Она стала обычной, как смерть стада на скотобойне. Теснота разобщила людей.
Ученые экономисты, освящая помыслы властелинов иметь побольше подданных, рассуждают о необходимости прироста населения для того, чтобы прокормить стариков. Однако новые молодые со временем станут новыми старыми и, чтобы их, в свою очередь, прокормить, надо опять обеспечить прирост – и так, до бесконечности?
Трудящиеся своим трудом обеспечивают себе безбедное существование в старости. Посчитайте, как возросло национальное богатство страны за время, когда мы работали. Сколько построено заводов, школ, больниц, жилых домов, спортивных сооружений, гидростанций, электростанций. Все, что мы сделали, осталось вам – рассчитайтесь с нами. И так каждое новое поколение работает на свое будущее, и должно жить не на подачки, а на свое наследство от созданного капитала, независимо от того, кому этот капитал принадлежит.
После прихода к власти Хрущева такая схема и была реализована, и, прямо скажем, не плохие пенсии получали – достаточные для пропитания и поездок по Союзу. Но пришедшие к власти в 1991 году всё, нами построенное,
(дальше идут эмоции из разряда ОБС – «Одна Баба Сказала»)
поделили между собой, и пенсии нам стало платить не из чего. Депутатов и чиновников хозяева купили с потрохами, дав им пенсии, отличающиеся от наших, как расстояние до ближайшего магазина отличается от расстояния до звезд. А нам советуют для обеспечения старости рожать больше рабочей силы.
Однако, иметь детей, это право человека, но не его обязанность.
Призыв рожать, чтобы увеличивать поголовье подданных, вызывает ассоциации с биологическими субъектами далекими от людей, а стоил для них, всегда не хватало.
Первый этап перенаселения земли, когда людей на земле было в тысячи раз меньше, чем сейчас, характеризовался тем, что при увеличении численности одного народа (племени), для обеспечения его сытости, достаточно было захватить земли другого народа. Еще совсем недавно орды цивилизованных европейцев (голландцев, англичан, русских, испанцев, бельгийцев, португальцев и прочих) захватывали земли и даже уничтожали аборигенов Африки, Азии, Америки и Австралии.
Сейчас наступил второй этап перенаселения земли. Только за время моей жизни число людей на планете увеличилось в три раза. За это время на каждого живущего на планете человека стало приходиться в три раза меньше лесов, полей, морей, воздуха. Мы уже пьем воду, которая побывала у кого-то в желудке.
Новый этап рождает уже не мощные реки гуннов, хлынувших в Европу, или европейцев хлынувших в Америку, Сибирь, Индию. Теперь волны миграции – расселений и переселений покрыли всю планету, и кипение началось во всем объеме. Не поток на поток, не государство на государство, а человек на человека. Демографическая война вылилась на человечество в виде терроризма. Всегда можно найти рядом врага другой национальности, другой религии. Терроризм становиться поводом для локальных войн усмирения (США, Ирак, Россия, Афганистан, Израиль, Палестина).
От первых обнаруженных письменных рассказов предков потомкам о своей жизни прошло 7000 лет. И все записи за 7000 лет рассказывают, как люди убивали друг друга. Направят друг на друга пушки и палят, и хвалятся, кто больше убил.
Мой внук наслаждается игрой в компьютерные игры. Смысл большинства игр заключается в том, чтобы захватить, уничтожить, подчинить!
А взрослые продолжают убивать друг друга. Какая дикость.
Не скоро еще человечество станет «разумным» и только затем «сознательным».
Известно, что любой вид живых существ, от растения до человека, развивается в борьбе за существование. Для человека высшей формой борьбы является война. Угроза уничтожения заставляет общество совершенствовать производственные отношения и производительные силы, соревнуясь в этом с другими обществами – государствами. Стремление к победе в войне, особенно в захватнической, интенсифицирует развитие отдельных государств и человечества в целом. Если бы в истории человечества не было войн, то, возможно, мы бы жили в условиях Древних царств Египетской цивилизации, жители которых не могли себе представить, что через много тысячелетий люди будут ездить не на лошадях, а на автомобилях. Тут нет прямой связи, в результате какой войны появилась общая теория относительности или полупроводниковые электронные приборы, но если бы не было войн, возможно, этих высот человечество достигло бы на несколько тысячелетий позже. Ну и что? Как и древние египтяне, не представляя содержания этих, достигнутых нами высот, так и мы бы, не горевали от их отсутствия.
А теперь спросим себя: готовы ли мы отдать жизнь своего сына, или внука, чтобы жители будущих тысячелетий достигли своих высот на несколько тысячелетий раньше.
Доразовьется ли человечество до уровня понимания недопустимости войн и замены их другой борьбой – борьбой, соревнованием за рыночным прилавком? Да, развитие будет менее интенсивным, но кто от этого пострадает? Ни мы, ни те, кто будет жить на несколько тысячелетий позже.
Вот в такой Кошко – Собачей, Солнечно – Зеленой, Водно-Раздольной, Белоснежно – Чистой идиллии я живу, философствуя о политиках и палачах, о демографическом взрыве среди кошек и людей.
И хотя никто меня не публиковал, писал я много и с удовольствием на самые разные темы, т.е. философствовал.
О фильме «Без солнца»
«Еще раз экранизирована пьеса М. Горького «На дне» («Без солнца»). Режиссер Карасик изменил не только название…. Горький раздвинул стены и показал, что на «дне» тоже люди…. А где сейчас это «дно»? …. Весь сеанс я с жадным вниманием вслушивался в каждую фразу знакомого текста…. Создатели нового фильма отделили «Дно» от времени и распотрошили людей, в основном из-за своих личных пороков, опустившихся каждый на свое «дно»….
«Кто не работает – тот не ест», а они ели. На весь экран рты – говорящие и жующие, говорящие и жующие и ничего не производящие. Они, видите ли, будут работать, если им сделают работу приятной. «Может быть» будут, сомневается Горький.
Не будут – они тунеядцы…. Постулаты (школьные) превратились в предмет раздумий…. Раз есть почва для раздумий, значит фильм современный, а в семисот местном зале было всего 20 человек, и ни одного учителя».
А тема эта животрепещущая, дети из благополучных семей, не будучи ни наркоманами, ни алкоголиками бросают ВУЗы и «балдея» у экрана ничего не делают, а у родителей хоть одно успокоение – что дома. А что делать?
Из Учительской газеты ответили, что раз не было на фильме учителей, значит, им будет непонятно, о чем статья.
Не мог я остаться равнодушным к Карабахской трагедии, порожденной корыстью, и обратился к печати.
«… В этой страшной сумятице, в этом страшном безумии, которые охватили страну, мне до глубины души жалко «простых людей». Златолюбивые подстрекатели сидят, рассуждают и пишут в уютных кабинетах, а вырезают тех, кто чисто случайно оказался за пределами несуществующих границ.
Ни азербайджанцев, ни армян не завлекали в Ереван или Баку, чтобы превратить в заложников, а потом убивать. Ни армяне, ни азербайджанцы не проникали в Баку и в Ереван, чтобы их оккупировать, чтобы быть врагами местного населения. Люди жили там, где им было хорошо. Им было просто ХОРОШО.
В уютных кабинетах появились радетели, которые стали радеть об их судьбе и превратили их в беженцев, превратили их во вдов, в матерей, потерявших сыновей, превратили их в груды трупов. Но, ни один волос не упал с головы этих радетелей – человеконенавистников, и они призывают к борьбе «до конца».
Мне до глубины души жалко тех родителей, чьи сыновья взяли в руки оружие, думая, что они защищают интересы своего народа, чтобы защищать «интересы» тех, кто сидит в уютных кабинетах, и кому наплевать на народ
Пылкие юноши уверены в своей правоте, ослепленные своей верой они сами идут на смерть и сеют смерть вокруг себя, а несчастные родители надевают траурные одежды…»
Не могли газеты опубликовать поношения властей.
В печати появились сведения, что при некоторых условиях для прекращения резни могли бы встретиться Первосвященники Азербайджана и Армении. Обратился я и к ним:
«Отбросьте всякие условия, каждый день промедления это для десятков тысяч людей день жизни в страхе, смятении и изгнании….
Мне хочется сказать: «Возьмитесь за руки, пойдите по снегам, покрывающим землю, заселенную Вашей страждущей паствой, босиком и успокойте их души Вашим пастырским словом». Я понимаю, что это невозможно – сил телесных не хватит, но велика ваша духовная сила!
Оградите свою паству от скверны насилия, которую посеяли в их душах силы, народу враждебные…
Помножьте и сложите Ваши силы, чтобы привить им иммунитет к словам и речам богопротивным, подстрекающим к национальной вражде и насилию.
Ваша сила в Вере, Ваше оружие Слово, Вашей помощи, вашего Слова ждут и мусульмане, и христиане и атеисты.
Помогите им».
Не помогли.
Видел я на какой-то выставке в Риге изваяние, изображающее пса, четырьмя лапами вцепившегося в человека и устремившего в его чрево свою пасть. Называлась эта скульптура «Сумгаит». Кто разбудил в человеке бешеного пса? Кто? Кто? Я бы назвал эту скульптуру «Карабах». Или, как компромисс «Карабах – Сумгаит».
В хороших, симпатичных парнях, армянах и азербайджанцах те, кто сидит в уютных кабинетах, убили души человеческие, и эти хорошие, симпатичные парни армяне и азербайджанцы – превратились в зверей и вцепились друг в друга, а ведь до этого они жили вместе, и им было хорошо. Никто не заставлял их жить вместе.
Открытая рана не зарастает, даже швы не наложили, только придавили, чтобы кровь не хлестала, но в любое время может развиться гангрена, которая вызовет ампутации многих жизней человеческих.
Таня и Егор
по-холостяцки безбедно живут
Летом 89-го Рита тоже ушла на пенсию.
Пенсии у нас были максимальные – по 132р. еще зарплата на турбазе, Егор и Таня работали, так что, несмотря на продолжающуюся разруху и то, что мясо стало стоить на базаре 12р. и конина по стоимости сравнялась с говядиной (видать не одни мы такие хитрые), жили – «не тужили». На рынке покупали только мясо. Овощи и картошка из погреба, остальное в магазине, то ли в очередь по талонам (колбаса, сливочное масло, жиры, сахар, карамель, водка, спички), то ли в очереди еще без талонов (яйца, рыба, сметана, постное масло). Хлеб, макаронные изделия и крупы продавали без талонов и без очередей.
Частное производство, при полном крахе государственного, спасало народ от голода. Прилавки базаров ломились от любого мяса и всего, что выращивалось на просторах всего Союза: мандарины, апельсины, яблоки, груши, виноград, гранаты….
При уходе на пенсию перед нами открылась не ограниченная по времени свобода физических передвижений. Мы могли в любой день сесть в самолет и отправиться в Саратов. Сесть на поезд и отправиться хоть на край Союза.
Могли в любой день, в любую минуту сесть на автомобиль и отправиться хоть в лес, хоть на Волгу, хоть на дачу. В 70-тые годы бензин стоил как газированная вода, потом цены выросли, но все равно были совершенно доступны не только работающим, но и пенсионерам.
Шесть дней между дежурствами позволяли без ограничения ездить к Тане.
Первое время Таня работала в областном управлении и жила в общежитии, а потом работала на нефтебазе в Энгельсе и жила в комнате квартиры, которая считалась общежитием, фактически занимая ее одна. Я там у нее в сарайчике соорудил полки, где можно было хранить овощи, картошку и соления. Овощи и картошку контора для сотрудников закупала на селе централизованно.
В то время областные власти Саратова сумели организовать рынок продовольствия лучше, чем в Самаре.
Какое-то время при визитах к Тане, мясо в Саратове покупали в коммерческом магазине на Ленинском (Московской). Даже намека нет на очередь. На крючьях висят куски туш, передки, окорока, грудинка. Покупатель говорит и показывает, что ему надо, продавец снимает кусок туши с крюка и отрубает то, что покупатель просил. Но Союзному руководству не хватило умения и таланта и государственную торговлю привести в соответствие с рынком.
Государственный магазин дразнил. Народ и в Самаре, и в Саратове зло роптал – очереди в госторговле были противны и противоестественны. Окорок в магазине стоил в 4 раза дешевле базарного мяса с костями, а вареная колбаса без сои в 6 раз дешевле мяса в коммерческом магазине. Мороженая рыба почти в 20 раз дешевле мяса. Магазин порождал очереди и провоцировал недовольство.
И до сих пор меня мучает вопрос: было ли это только дуростью высших руководителей, или это было сочетание дурости высших руководителей и злого умысла некоторых их подчиненных.
Отсутствовал однозначный рынок не только в торговле продовольствием. Не знаю механизма в точности, но те, кто имел моторные лодки, которые «жрут» много бензина, покупали бензин у шоферов по цене в полтора – два раза меньшей, чем та, которую только что на бензозаправке заплатили сами шоферы талонами, выданными им предприятием, где они работали. Государство изощрялось, пытаясь уничтожить этот теневой рынок. Одной из попыток было окрашивание бензина в разный цвет для заправки частных машин и государственных. Естественный рынок руководство страны во главе с Горбачевым отвергало, они всё еще пытались усовершенствовать всеобъемлющую плановую экономику.