Полное собрание стихотворений
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Полное собрание стихотворений
«Едва мы вышли из Трезенских врат…»
‹Из «Федры» Расина›
Едва мы вышли из Трезенских врат,Он сел на колесницу, окруженныйСвоею, как он сам, безмолвной стражей.Микенскою дорогой ехал он,Отдав коням в раздумий бразды.Сии живые, пламенные кони,Столь гордые в обычном их пылу,Днесь, с головой поникшей, мрачны, тихи,Казалося, согласовались с ним.Вдруг из морских пучин исшедший крикСмутил кругом воздушное молчанье,И в ту ж минуту страшный некий голосИз-под земли ответствует стенаньем.В груди у всех оледенела кровь,И дыбом стала чутких тварей грива.Но вот, белея над равниной влажной,Подъялся вал, как снежная гора, —Возрос, приближился, о брег расшибсяИ выкинул чудовищного зверя.Чело его ополчено рогами,Хребет покрыт желтистой чешуей.Ужасный вол, неистовый дракон,В бесчисленных изгибах вышел он.Брег, зыблясь, стонет от его рыканья;День, негодуя, светит на него;Земля подвиглась; вал, его извергший,Как бы объятый страхом, хлынул вспять.Всё скрылося, ища спасенья в бегстве, —Лишь Ипполит, героя истый сын,Лишь Ипполит, боязни недоступный,Остановил коней, схватил копьеИ, меткою направив сталь рукою,Глубокой язвой зверя поразил.Взревело чудо, боль копья почуя,Беснуясь, пало под ноги конямИ, роя землю, из кровавой пастиИх обдало и смрадом и огнем!Страх обуял коней – они помчались,Не слушаясь ни гласа, ни вожжей, —Напрасно с ними борется возница,Они летят, багря удила пеной:Бог некий, говорят, своим трезубцемИх подстрекал в дымящиеся бедра…Летят по камням, дебрям… ось трещитИ лопнула… Бесстрашный ИпполитС изломанной, разбитой колесницыНа землю пал, опутанный вожжами, —Прости слезам моим!.. Сей вид плачевныйБессмертных слез причиной будет мне!Я зрел, увы! как сына твоегоВлекли, в крови, им вскормленные кони!Он кличет их… но их пугает клик —Бегут, летят с истерзанным возницей.За ним вослед стремлюся я со стражей, —Кровь свежая стезю нам указует.На камнях кровь… на терниях колючихКлоки волос кровавые повисли…Наш дикий вопль равнину оглашает!Но наконец неистовых конейСмирился пыл… они остановилисьВблизи тех мест, где прадедов твоихПрах царственный в гробах почиет древних!..Я прибежал, зову… с усильем тяжкимОн, вежды приподняв, мне подал руку:«Всевышних власть мой век во цвете губит.Друг, не оставь Ариции моей!Когда ж настанет день, что мой родитель,Рассеяв мрак ужасной клеветы,В невинности сыновней убедится,О, в утешенье сетующей тени,Да облегчит он узнице своейУдел ее!.. Да возвратит он ей…»При сих словах героя жизнь угасла,И на руках моих, его державших,Остался труп, свирепо искаженный,Как знаменье богов ужасной кары,Не распознаемый и для отцовских глаз!Конец 1820-х годов
«Высокого предчувствия…»
‹Из «Пятого мая» Мандзони›
Высокого предчувствияПорывы и томленье,Души, господства жаждущей,Кипящее стремленьеИ замыслов событиеНесбыточных, как сон, —Всё испытал он! – счастие,Победу, заточенье,И всё судьбы пристрастие,И всё ожесточенье! —Два раза брошен был во прахИ два раза на трон!..Явился: два столетия,В борении жестокомЕго узрев, смирились вдруг,Как пред всесильным роком.Он повелел умолкнуть имИ сел меж них судьей!Исчез – и в ссылке довершилСвой век неимоверный —Предмет безмерной завистиИ жалости безмерной,Предмет вражды неистовой,Преданности слепой!..Как над главою тонущихРастет громадой пеннойСперва игравший ими вал —И берег вожделенныйВотще очам трепещущимКазавший свысока, —Так память над душой его,Скопившись, тяготела!..Как часто высказать себяДуша сия хотела,И, обомлев, на лист начатыйВдруг падала рука!Как часто пред кончиной дня —Дня безотрадной муки, —Потупив молнии очей,Крестом сложивши руки,Стоял он – и минувшееОвладевало им!..Он зрел в уме: подвижныеШатры, равнины боев,Рядов пехоты длинный блеск,Потоки конных строев —Железный мир и дышащийВелением одним!..О, под толиким бременемВ нем сердце истомилосьИ дух упал… Но сильнаяК нему рука спустилась —И к небу, милосердая,Его приподняла!..Конец 1820-х годов
««Прекрасный будет день», – сказал товарищ…»
‹Из «Путевых картин» Гейне›
«Прекрасный будет день», – сказал товарищ,Взглянув на небо из окна повозки.Так, день прекрасный будет, – повторилоЗа ним мое молящееся сердцеИ вздрогнуло от грусти и блаженства!..Прекрасный будет день! Свободы солнцеЖивей и жарче будет греть, чем нынеАристокрация светил ночных!И расцветет счастливейшее племя,Зачатое в объятьях произвольных, —Не на одре железном принужденья,Под строгим, под таможенным надзоромДуховных приставов, – и в сих душахВольнорожденных вспыхнет смелоЧистейший огнь идей и чувствований, —Для нас, рабов природных, непостижный!Ах, и для них равно непостижи‹ма›Та будет ночь, в которой их отцыВсю жизнь насквозь томились безотрадноИ бой вели отчаянный, жестокий,Противу гнусных сов и ларв подземных,Чудовищных Ерева порождений!..Злосчастные бойцы, все силы духа,Всю сердца кровь в бою мы истощили —И, бледных, преждевременно одряхших,Нас озарит победы поздний день!..Младого солнца свежее бессмертьеНе оживит сердец изнеможенных,Ланит потухших снова не зажжет!Мы скроемся пред ним, как бледный месяц!Так думал я и вышел из повозкиИ с утренней усердною молитвойСтупил на прах, бессмертьем освященный!..Как под высоким триумфальным сводомГромадных облаков всходило солнце,Победоносно, смело и светло,Прекрасный день природе возвещая!Но мне при виде сем так грустно было,Как месяцу, еще заметной теньюБледневшему на небе. Бедный месяц!В глухую полночь одиноко, сироОн совершил свой горемычный путь,Когда весь мир дремал – и пировалиОдни лишь совы, призраки, разбой;И днесь пред юным днем, грядущим в славе,С звучащими веселием лучамиИ пурпурной разлитою зарей,Он прочь бежит… еще одно воззреньеНа пышное всемирное светило —И легким паром с неба улетит.Не знаю я и не ищу предвидеть,Что мне готовит Муза! Лавр поэтаПочтит иль нет мой памятник надгробный?Поэзия душе моей былаМладенчески-божественной игрушкой —И суд чужой меня тревожил мало.Но меч, друзья, на гроб мой положите!Я воин был! Я ратник был свободыИ верою и правдой ей служилВсю жизнь мою в ее священной брани!1829 или 1830
«Как над горячею золой…»
Как над горячею золойДымится свиток и сгораетИ огнь сокрытый и глухойСлова и строки пожирает —Так грустно тлится жизнь мояИ с каждым днем уходит дымом,Так постепенно гасну яВ однообразье нестерпимом!..О Небо, если бы хоть разСей пламень развился по воле —И, не томясь, не мучась доле,Я просиял бы – и погас!‹1829›, начало 1830-х годов
Цицерон
Оратор римский говорилСредь бурь гражданских и тревоги:«Я поздно встал – и на дорогеЗастигнут ночью Рима был!»Так!.. Но, прощаясь с римской славой,С Капитолийской высотыВо всем величье видел тыЗакат звезды ее кровавый!..Счастлив, кто посетил сей мирВ его минуты роковые!Его призвали всеблагиеКак собеседника на пир.Он их высоких зрелищ зритель,Он в их совет допущен был —И заживо, как небожитель,Из чаши их бессмертье пил!‹1829›; начало 1830-х годов
Весенние воды
Еще в полях белеет снег,А воды уж весной шумят —Бегут и будят сонный брег,Бегут, и блещут, и гласят…Они гласят во все концы:«Весна идет, весна идет,Мы молодой весны гонцы,Она нас выслала вперед!Весна идет, весна идет,И тихих, теплых майских днейРумяный, светлый хороводТолпится весело за ней!..»‹1829›, начало 1830-х годов
Silentium![3]
Молчи, скрывайся и таиИ чувства и мечты свои —Пускай в душевной глубинеВстают и заходят онеБезмолвно, как звезды в ночи, —Любуйся ими – и молчи.Как сердцу высказать себя?Другому как понять тебя?Поймет ли он, чем ты живешь?Мысль изреченная есть ложь.Взрывая, возмутишь ключи, —Питайся ими – и молчи.Лишь жить в себе самом умей —Есть целый мир в душе твоейТаинственно-волшебных дум;Их оглушит наружный шум,Дневные разгонят лучи, —Внимай их пенью – и молчи!..‹1829›, начало 1830-х годов
Сон на море
И море, и буря качали наш челн;Я, сонный, был предан всей прихоти волн.Две беспредельности были во мне,И мной своевольно играли оне.Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы,Окликалися ветры и пели валы.Я в хаосе звуков лежал оглушен,Но над хаосом звуков носился мой сон.Болезненно-яркий, волшебно-немой,Он веял легко над гремящею тьмой.В лучах огневицы развил он свой мир —Земля зеленела, светился эфир,Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,И сонмы кипели безмолвной толпы.Я много узнал мне неведомых лиц,Зрел тварей волшебных, таинственных птиц,По высям творенья, как бог, я шагал,И мир подо мною недвижный сиял.Но все грезы насквозь, как волшебника вой,Мне слышался грохот пучины морской,И в тихую область видений и сновВрывалася пена ревущих валов.‹1830›
Конь морской
О рьяный конь, о конь морской,С бледно-зеленой гривой,То смирный-ласково-ручной,То бешено-игривый!Ты буйным вихрем вскормлен былВ широком божьем поле,Тебя он прядать научил,Играть, скакать по воле!Люблю тебя, когда стремглав,В своей надменной силе,Густую гриву растрепавИ весь в пару и мыле,К брегам направив бурный бег,С веселым ржаньем мчишься,Копыта кинешь в звонкий брег —И в брызги разлетишься!..‹1830›
«Душа хотела б быть звездой…»
Душа хотела б быть звездой,Но не тогда, как с неба полуночиСии светила, как живые очи,Глядят на сонный мир земной, —Но днем, когда, сокрытые как дымомПалящих солнечных лучей,Они, как божества, горят светлейВ эфире чистом и незримом.‹1830›
Из «Эрнани» <Гюго>
Великий Карл, прости! – Великий, незабвенный,Не сим бы голосом тревожить эти стены —И твой бессмертный прах смущать, о исполин,Жужжанием страстей, живущих миг один!Сей европейский мир, руки твоей созданье,Как он велик, сей мир! Какое овладанье!..С двумя избранными вождями над собой —И весь багрянородный сонм – под их стопой!..Все прочие державы, власти и владенья —Дары наследия, случайности рожденья, —Но папу, кесаря сам бог земле дает,И промысл через них нас случаем блюдет.Так соглашает он устройство и свободу!Вы все, позорищем служащие народу,Вы, курфюрсты, вы, кардиналы, сейм, синклит, —Вы все ничто! Господь решит, господь велит!..Родись в народе мысль, зачатая веками,Сперва растет в тени и шевелит сердцами —Вдруг воплотилася и увлекла народ!..Князья куют ей цепь и зажимают рот,Но день ее настал – и смело, величавоОна вступила в сейм, явилась средь конклаваИ, с скипетром в руках иль митрой на челе,Пригнула все главы венчанные к земле…Так папа с кесарем всесильны – всё земноеЛишь ими и чрез них. Как таинство живоеЯвило небо их земле – и целый мир —Народы и цари – им отдан был на пир!..Их воля строит мир и зданье замыкает,Творит и рушит. – Сей решит, тот рассекает.Сей Истина, тот Сила – в них самихВерховный их закон, другого нет для них!..Когда из алтаря они исходят оба —Тот в пурпуре, а сей в одежде белой гроба —Мир, цепенея, зрит в сиянье торжестваСию чету, сии две полы божества!..И быть одним из них, одним! О, посрамленьеНе быть им!.. и в груди питать сие стремленье!О, как, как счастлив был почивший в сем гробуГерой! Какую бог послал ему судьбу!Какой удел! И что ж? Его сия могила.Так вот куда идет – увы! – всё то, что былоЗаконодатель, вождь, правитель и герой,Гигант, все времена превысивший главой!Как тот, кто в жизни был Европы всей владыкой,Чье титло было кесарь, имя Карл Великий,Из славимых имен славнейшее поднесь,Велик – велик, как мир, – а всё вместилось здесь!Ищи ж владычества и взвесь пригоршни пылиТого, кто всё имел, чью власть как божью чтили.Наполни грохотом всю землю, строй, возвысьСвой столп до облаков, всё выше, высь на высь —Хотя б бессмертных звезд твоя коснулась слава,Но вот ее предел!.. О царство, о держава,О, что вы? Всё равно – не власти ль жажду я?Мне тайный глас сулит: твоя она – моя —О, если бы моя! Свершится ль предвещанье? —Стоять на высоте и замыкать созданье,На высоте – один – меж небом и землейИ видеть целый мир в уступах под собой:Сперва цари, потом – на степенях различных —Старейшины домов удельных и владычных,Там доги, герцоги, церковные князья,Там рыцарских чинов священная семья,Там духовенство, рать, – а там, в дали туманной,На самом дне – народ, несчетный, неустанный,Пучина, вал морской, терзающий свой брег,Стозвучный гул, крик, вопль, порою горький смех,Таинственная жизнь, бессмертное движенье,Где, что ни брось во глубь, и все они в броженье —Зерцало грозное для совести царей,Жерло, где гибнет трон, всплывает мавзолей!О, сколько тайн для нас в твоих пределах темных!О, сколько царств на дне – как остовы огромныхСудов, свободную теснивших глубину,Но ты дохнул на них – и груз пошел ко дну!И мой весь этот мир, и я схвачу без страхаМироправленья жезл! Кто я? Исчадье праха!1830
«Через ливонские я проезжал поля…»
Через ливонские я проезжал поля,Вокруг меня всё было так уныло…Бесцветный грунт небес, песчаная земля —Всё на душу раздумье наводило.Я вспомнил о былом печальной сей земли —Кровавую и мрачную ту пору,Когда сыны ее, простертые в пыли,Лобзали рыцарскую шпору.И, глядя на тебя, пустынная река,И на тебя, прибрежная дуброва,«Вы, – мыслил я, – пришли издалека,Вы, сверстники сего былого!»Так! вам одним лишь удалосьДойти до нас с брегов другого света.О, если б про него хоть на один вопросМог допроситься я ответа!..Но твой, природа, мир о днях былых молчитС улыбкою двусмысленной и тайной, —Так отрок, чар ночных свидетель быв случайный,Про них и днем молчание хранит.Начало октября 1830
«Песок сыпучий по колени…»
Песок сыпучий по колени…Мы едем – поздно – меркнет день,И сосен, по дороге, тениУже в одну слилися тень.Черней и чаще бор глубокий —Какие грустные места!Ночь хмурая, как зверь стоокий,Глядит из каждого куста!Октябрь 1830
Осенний вечер
Есть в светлости осенних вечеровУмильная, таинственная прелесть!..Зловещий блеск и пестрота дерёв,Багряных листьев томный, легкий шелест,Туманная и тихая лазурьНад грустно-сиротеющей землеюИ, как предчувствие сходящих бурь,Порывистый, холодный ветр порою,Ущерб, изнеможенье – и на всемТа кроткая улыбка увяданья,Что в существе разумном мы зовемБожественной стыдливостью страданья!Октябрь 1830
Листья
Пусть сосны и елиВсю зиму торчат,В снега и метелиЗакутавшись, спят, —Их тощая зелень,Как иглы ежа,Хоть ввек не желтеет,Но ввек не свежа.Мы ж, легкое племя,Цветем и блестимИ краткое времяНа сучьях гостим.Всё красное летоМы были в красе —Играли с лучами,Купались в росе!..Но птички отпели,Цветы отцвели,Лучи побледнели,Зефиры ушли.Так что же нам даромВисеть и желтеть?Не лучше ль за нимиИ нам улететь!О буйные ветры,Скорее, скорей!Скорей нас сорвитеС докучных ветвей!Сорвите, умчите,Мы ждать не хотим,Летите, летите!Мы с вами летим!..Октябрь 1830
Альпы
Сквозь лазурный сумрак ночиАльпы снежные глядят;Помертвелые их очиЛьдистым ужасом разят.Властью некой обаянны,До восшествия ЗариДремлют, грозны и туманны,Словно падшие цари!..Но Восток лишь заалеет,Чарам гибельным конец —Первый в небе просветлеетБрата старшего венец.И с главы большого братаНа меньших бежит струя,И блестит в венцах из златаВся воскресшая семья!..Октябрь? 1830
Mala aria[4]
Люблю сей божий гнев! Люблю сие незримоВо всем разлитое, таинственное Зло —В цветах, в источнике прозрачном, как стекло,И в радужных лучах, и в самом небе Рима!Всё та ж высокая, безоблачная твердь,Всё так же грудь твоя легко и сладко дышит,Всё тот же теплый ветр верхи дерев колышет,Всё тот же запах роз… и это всё есть Смерть!..Как ведать, может быть, и есть в природе звуки,Благоухания, цветы и голоса —Предвестники для нас последнего часаИ усладители последней нашей муки, —И ими-то Судеб посланник роковой,Когда сынов Земли из жизни вызывает,Как тканью легкою, свой образ прикрывает…Да утаит от них приход ужасный свой!..1830
«Сей день, я помню, для меня…»
Сей день, я помню, для меняБыл утром жизненного дня:Стояла молча предо мною,Вздымалась грудь ее волною,Алели щеки, как заря,Всё жарче рдея и горя!И вдруг, как солнце молодое,Любви признанье золотоеИсторглось из груди ея…И новый мир увидел я!..1830
Из «Фауста» Гёте
1Звучит, как древле, пред тобоюСветило дня в строю планетИ предначертанной стезею,Гремя, свершает свой полет!Ему дивятся серафимы,Но кто досель его постиг?Как в первый день, непостижимыДела, всевышний, рук твоих!И быстро, с быстротой чудесной,Кругом вратится шар земной,Меняя тихий свет небесныйС глубокой ночи темнотой.Морская хлябь гремит валамиИ роет каменный свой брег,И бездну вод с ее скаламиЗемли уносит быстрый бег!И беспрерывно бури воют,И землю с края в край метут,И зыбь гнетут, и воздух роют,И цепь таинственную вьют.Вспылал предтеча-истребитель,Сорвавшись с тучи, грянул гром,Но мы во свете, вседержитель,Твой хвалим день и мир поем.Тебе дивятся серафимы!Тебе гремит небес хвала!Как в первый день, непостижимы,Господь! руки твоей дела!2«Кто звал меня?»– «О страшный вид!»– «Ты сильным и упрямым чаромМой круг волшебный грыз недаром —И днесь…»– «Твой взор меня мертвит!»– «Не ты ль молил, как исступленный,Да узришь лик и глас услышишь мой?Склонился я на клич упорный твойИ се предстал! Какой же страх презренныйВдруг овладел, титан, твоей душой?..Та ль эта грудь, чья творческая силаМир целый создала, взлелеяла, взрастилаИ, в упоении отваги неземной,С неутомимым напряженьемДо нас, духов, возвыситься рвалась?Ты ль это, Фауст? И твой ли был то глас,Теснившийся ко мне с отчаянным моленьем?Ты, Фауст? Сей бедный, беспомощный прах,Проникнутый насквозь моим дхновеньем,Во всех души своей дрожащий глубинах?..»– «Не удручай сим пламенным презреньемГлавы моей! Не склонишь ты ея!Так, Фауст я, дух, как ты! твой равный я!..»– «Событий бурю и вал судебВращаю я,Воздвигаю я,Вею здесь, вею там, и высок и глубок!Смерть и Рождение, Воля и Рок,Волны в боренье,Стихии во пренье,Жизнь в измененье —Вечный, единый поток!..Так шумит на стану моем ткань роковая,И богу прядется риза живая!»– «Каким сродством неодолимым,Бессмертный дух! влечешь меня к себе!»– «Лишь естествам, тобою постижимым,Подобен ты – не мне!..»3Чего вы от меня хотите,Чего в пыли вы ищете моей,Святые гласы, там звучите,Там, где сердца и чище и нежней.Я слышу весть – но веры нет для ней!О вера, вера, мать чудес родная,Дерзну ли взор туда поднять,Откуда весть летит благая!Ах, но, к нему с младенчества привычный,Сей звук родимый, звук владычный, —Он к бытию манит меня опять!Небес, бывало, лобызаньеСрывалось на меня в воскресной тишине,Святых колоколов я слышал содроганьеВ моей душевной глубине,И сладостью живой была молитва мне!Порыв души в союзе с небесамиМеня в леса и долы уводил —И, обливаясь теплыми слезами,Я новый мир себе творил.Про игры юности веселой,Про светлую весну благовестил сей глас —Ах, и в торжественный сей часВоспоминанье их мне душу одолело!Звучите ж, гласы, вторься, гимн святой!Слеза бежит! Земля, я снова твой!4Зачем губить в унынии пустомСего часа благое достоянье?Смотри, как хижины с их зеленью кругомОсыпало вечернее сиянье.День пережит, – и к небесам инымСветило дня несет животворенье.О, где крыло, чтоб взвиться вслед за ним,Прильнуть к его лучам, следить его теченье?У ног моих лежит прекрасный мирИ, вечно вечереющий, смеется…Все выси в зареве, во всех долинах мир,Сребристый ключ в златые реки льется.Над цепью диких гор, лесистых странПолет богоподобный веет,И уж вдали открылся и светлеетС заливами своими океан.Но светлый бог главу в пучины клонит,И вдруг крыла таинственная мощьВновь ожила и вслед за уходящим гонит,И вновь душа в потоках света тонет.Передо мною день, за мною нощь.В ногах равнина вод, и небо над главою.Прелестный сон!.. и суетный!.. прости!..К крылам души, парящим над землею,Не скоро нам телесные найти.Но сей порыв, сие и ввыспрь и вдаль стремленье,Оно природное внушенье,У всех людей оно в груди…И оживает в нас порою,Когда весной, над нашей головою,Из облаков песнь жавронка звенит,Когда над крутизной лесистойОрел, ширяяся, парит,Поверх озер иль степи чистойЖуравль на родину спешит.5Державный дух! Ты дал мне, дал мне всё,О чем молил я! Не вотще ко мнеСклонил в лучах сияющий свой лик!Дал всю природу во владенье мнеИ вразумил ее любить. Ты дал мнеНе гостем праздно-изумленным бытьНа пиршестве у ней, но допустилВо глубину груди ее проникнуть,Как в сердце друга! Земнородных стройПровел передо мной и научил —В дуброве ль, в воздухе иль в лоне вод —В них братии познавать и их любить!Когда ж в бору скрыпит и свищет буря,Ель-великан дерев соседних с трескомКрушит в паденье ветви, глухо гулВстает окрест и, зыблясь, стонет холм,Ты в мирную ведешь меня пещеру,И самого меня являешь тыОчам души моей – и мир ее,Чудесный мир, разоблачаешь мне!Подымется ль, всеуслаждая, месяцВ сиянье кротком, и ко мне летятС утеса гор, с увлажненного бораСребристые веков минувших тениИ строгую утеху созерцаньяТаинственным влияньем умиляют!Конец 1820-х – начало 1830-х годов
«Ты зрел его в кругу большого света…»; «В толпе людей, в нескромном шуме дня…»
«Ты зрел его в кругу большого света…»
Ты зрел его в кругу большого Света:То своенравно-весел, то угрюм,Рассеян, дик иль полон тайных дум —Таков поэт, – и ты презрел поэта!..На месяц взглянь: весь день, как облак тощий,Он в небесах едва не изнемог; —Настала ночь – и, светозарный бог,Сияет он над усыпленной рощей!«В толпе людей, в нескромном шуме дня…»
В толпе людей, в нескромном шуме дняПорой мой взор, движенья, чувства, речиТвоей не смеют радоваться встрече —Душа моя! О, не вини меня!..Смотри, как днем туманисто-белоЧуть брезжит в небе месяц светозарный…Наступит ночь – и в чистое стеклоВольет елей душистый и янтарный!Начало 1830-х годов
«Над виноградными холмами…»
Над виноградными холмамиПлывут златые облака.Внизу зелеными волнамиШумит померкшая река.Взор постепенно из долины,Подъемлясь, всходит к высотамИ видит на краю вершиныКруглообразный светлый храм.Там, в горнем, неземном жилище,Где смертной жизни места нет,И легче, и пустынно-чищеСтруя воздушная течет,Туда взлетая, звук немеет…Лишь жизнь природы там слышна,И нечто праздничное веет,Как дней воскресных тишина.Начало 1830-х годов
«Поток сгустился и тускнеет…»
Поток сгустился и тускнеет,И прячется под твердым льдом,И гаснет цвет и звук немеетВ оцепененье ледяном, —Лишь жизнь бессмертную ключаСковать всесильный хлад не может:Она всё льется – и, журча,Молчанье мертвое тревожит.Так и в груди осиротелой,Убитой хладом бытия,Не льется юности веселой,Не блещет резвая струя, —Но подо льдистою коройЕще есть жизнь, еще есть ропот —И внятно слышится поройКлюча таинственного шепот!Начало 1830-х годов
«О чем ты воешь, ветр ночной?..»
О чем ты воешь, ветр ночной?О чем так сетуешь безумно?..Что значит странный голос твой,То глухо жалобный, то шумно?Понятным сердцу языкомТвердишь о непонятной муке —И роешь и взрываешь в немПорой неистовые звуки!..О! страшных песен сих не пой!Про древний хаос, про родимыйКак жадно мир души ночнойВнимает повести любимой!Из смертной рвется он груди,Он с беспредельным жаждет слиться!..О! бурь заснувших не буди —Под ними хаос шевелится!..Начало 1830-х годов
«Душа моя, Элизиум теней…»
Душа моя, Элизиум теней,Теней безмолвных, светлых и прекрасных,Ни помыслам годины буйной сей,Ни радостям, ни горю не причастных, —Душа моя, Элизиум теней,Что общего меж жизнью и тобою!Меж вами, призраки минувших, лучших дней,И сей бесчувственной толпою?..Начало 1830-х годов
«Как дочь родную на закланье…»
Как дочь родную на закланьеАгамемнон богам принес,Прося попутных бурь дыханьяУ негодующих небес, —Так мы над горестной ВаршавойУдар свершили роковой,Да купим сей ценой кровавойРоссии целость и покой!Но прочь от нас венец бесславья,Сплетенный рабскою рукой!Не за коран самодержавьяКровь русская лилась рекой!Нет! нас одушевляло в боеНе чревобесие меча,Не зверство янычар ручноеИ не покорность палача!Другая мысль, другая вераУ русских билася в груди!Грозой спасительной примераДержавы целость соблюсти,Славян родные поколеньяПод знамя русское собратьИ весть на подвиг просвещеньяЕдиномысленных, как рать.Сие-то высшее сознаньеВело наш доблестный народ —Путей небесных оправданьеОн смело на себя берет.Он чует над своей главоюЗвезду в незримой высотеИ неуклонно за звездоюСпешит к таинственной мете!Ты ж, братскою стрелой пронзенный,Судеб свершая приговор,Ты пал, орел одноплеменный,На очистительный костер!Верь слову русского народа:Твой пепл мы свято сбережем,И наша общая свобода,Как феникс, зародится в нем.1831
«На древе человечества высоком…»
На древе человечества высокомТы лучшим был его листом,Воспитанный его чистейшим соком,Развит чистейшим солнечным лучом!С его великою душоюСозвучней всех, на нем ты трепетал!Пророчески беседовал с грозоюИль весело с зефирами играл!Не поздний вихрь, не бурный ливень летнийТебя сорвал с родимого сучка:Был многих краше, многих долголетнейИ сам собою пал – как из венка!1832
Авторизация