Вид на жительство в раю

– Преступника?

– Лицо. Что вы меня путаете?

– А зачем вы обманываете? Говорите, что не разглядели!

– Не разглядела. Я замужняя женщина. Чего мне чужих мужиков рассматривать?

– Хорошо. Как говорится, проехали. Как дело было? Подробнее.

– Шла вечером с работы. Темно уже было, десятый час. На улице почти никого. Вижу – навстречу идет мужчина. Я о своем думаю. Дети, работа. Когда он меня за плечо схватил, я даже не сразу поняла, что происходит.

– А он?

– Пригнулся и шипит: «Давай сюда сумочку». И тянет за ремешок. Я испугалась и отпустила. Говорю: «Только не убивайте! У меня дети!»

– Почему вы так сказали?

– Не знаю. У него было такое лицо…

– Страшное?

– Этого словами не выразишь. Он взял сумочку, открыл и начал в ней копаться. А меня словно парализовало. Я только потом сообразила: надо было бежать. Что мне в этой сумочке? Жизнь-то дороже! Но от страха все позабыла. Даже о том, что умею ходить. Ноги отнялись. Стою ни жива ни мертва. Над нами был фонарь…

– А сказали, что темно! – не выдержал Семенов.

– На улице да, темно. Но он же искал кошелек. Потому вышел на свет. На пальцах я заметила татуировку. Пять букв. «Толян», кажется. Я не отрываясь смотрела, как он копается в сумочке, потом в кошельке. А там ничего не было. В кошельке. Мелочь. Рублей пятьдесят. Я все потратила на продукты. А телефон у меня дорогой. Подарок мужа на день рождения. Он увидел телефон, обрадовался, схватил его, а сумку бросил. Потом прошипел: «Кому расскажешь, сука, найду и пришью». И убежал. Я подняла сумочку, кошелек и пошла домой. Все.

– Гражданка Милованова, сейчас мы пройдем в соседнюю комнату.

– А что там? – испугалась женщина.

– Обычная процедура. Главное: ничего не бойтесь.

Ее пришлось подталкивать в спину, женщина шла неохотно. Увидев трех мужчин, выстроившихся вдоль стены, невольно попятилась. Лицо у нее стало испуганным.

– Вы кого-нибудь узнаете? – с нажимом спросил Хлынов, придержав ее за плечо.

– Нет.

– Вы уверены?

Ее взгляд уперся в Пенкина. Из всех троих он был самый симпатичный. Семенов гадал: она смотрит на Пенкина по этой причине или узнала?

– Я… Темно было.

– Ну же, Мария Федоровна. Соберитесь.

– Я… Вроде бы… – Она решилась и ткнула пальцем в Пенкина. – Вроде бы он.

– Вы уверены? По каким приметам вы его узнали?

– Нос… Похож… – прошептала женщина. – Волосы светлые… И вообще… Ой, я не знаю!

– Чего вы боитесь? Преступник пришел с повинной.

– Олег! – предупреждающе сказал Семенов.

– Я не… Татуировка на правой руке. Вроде бы он.

Семенову показалось, что Пенкин вздохнул с облегчением. Во время всей процедуры у него был такой вид, будто «да» из Миловановой он хочет вытащить клещами.

– Значит, вы узнали его по следующим приметам: высокого роста, светловолосый, нос характерной формы. На правой руке татуировка.

– Да.

– Подпишите протокол, – со вздохом обратился к женщине Семенов. – И понятые.

Женщина ушла. Следующей была яркая блондинка, полная противоположность Миловановой. Но с фамилией Тихих. Она после короткого колебания указала-таки на Пенкина:

– Этот похож больше всех!

– По каким приметам вы его узнали?

– Да по всем! – фыркнула блондинка. – Я ж сказала: похож!

– Так он похож на человека, который сорвал у вас с шеи мобильный телефон, или это он? Пожалуйста, уточните.

– Тот был симпатичнее!

– Значит, не он?

– Он!

«Мать твою…» – мысленно выругался Семенов.

– Да я это, я, – с усмешечкой сказал Пенкин.

– Молчать!

– Дамочка стесняется.

– Пенкин!

– Я стесняюсь?! – взвизгнула гражданка Тихих.

– Да ты, козел, у меня точно сядешь! Ты что мне сказал тогда?! А?! Ты с какими словами ко мне подкатился?!

– Скажи лучше «сделал», – подмигнул Пенкин. – Ты уж и ноги была готова раздвинуть.

– Он это! Он! Пишите!

Проводив блондинку, Семенов сказал Олегу:

– Заметил? Он ее провоцировал. Этот Пенкин великолепно разбирается в людях. При Миловановой молчал, видел, что дамочка робкая. Давить на нее – толку не будет. Испугается и замкнется. А Тихих напротив. Все делает назло. Пенкин ее намеренно оскорбил, и женщина сорвалась. Уверен: она его не узнала.

– Нам-то что? У нас по факту два опознания.

Третья женщина категорически сказала «нет».

– Я никого из этих людей не знаю.

– Внимательнее посмотрите.

– Никого не знаю.

– Я беру свои слова обратно, – сказал вдруг Пенкин. – Ведь я вам угрожал. Теперь я решил добровольно во всем признаться.

– Анатолий Иванович, вы нарушаете правила! Вы должны сидеть и молчать!

– Молчу, молчу!

– Может быть, и он, – неуверенно сказала женщина. – Скажите, а телефон мне в таком случае вернут? Или нет, могу я рассчитывать на материальную компенсацию?

– Милиция денег не выдает, – сердито сказал Хлынов. – Это не к нам вопрос. Здесь давайте по факту. Он или не он?

– Вроде бы он. Если компенсация. Телефон десять тысяч стоил!

– На суде вам придется это повторить.

– Насчет телефона? Так я могу чек. У меня все чеки подшиты. И гарантийный талон. И…

– Что вы нам голову морочите? – рассердился Семенов. – Какой, к черту, гарантийный талон? У нас тут опознание! Скажите точно: по каким приметам вы его узнали? И детали ограбления.

– А вы на меня не кричите, – обиделась женщина. – Вы знаете, какая у меня зарплата?

– Да при чем здесь ваша зарплата?

– При том, что она меньше вашей! А вы мне: денег не выдаем. Зачем вы тогда меня сюда привели? Если есть преступник, должны быть и деньги! Или телефон!

– Так он же его продал, – начал было объяснять Хлынов.

– Тогда – деньги!

Семенов посмотрел на Пенкина: тот уже откровенно смеялся. Следователь сдержался и обратился к женщине почти спокойно:

– Так что нам записать в протоколе?

– Ну, если и другие скажут то же самое…

«Твою мать… – вновь мысленно выругался Семенов. – И что теперь делать?» Зато Пенкин выглядел довольным. Когда женщина ушла, подмигнул и сказал, обращаясь к Хлынову:

– Что с них взять, начальник? Бабье! Взять, к примеру, твою жену…

– Тебе сколько раз можно повторять, что надо сидеть и молчать?! Или объяснять надо?! – ощерился оперуполномоченный.

– Я все понял. Тихо сижу. И молчу.

– А ведь фактически ни одна из женщин его не опознала, – нагнувшись к самому уху Хлынова, шепнул Василий Семенов. – Этот человек никаких телефонов не воровал. Следовательно, он и не Пенкин.

– Он! – тут же сказала девица в обтягивающих джинсах и уверенно ткнула пальцем в Пенкина. – Он украл телефон.

– Вы уверены? Подумайте хорошенько.

– А чего тут думать? – удивилась девица. – А то я его не запомнила! Светло было. Конец апреля. Я отлично его разглядела. Блондин, высокого роста, глаза голубые, нос картошкой. На пальцах правой руки наколка.

– А как у вас со зрением?

– Сто процентов! Наколка «ТОЛЯН».

– Так и запишем. В заявлении вы указали, что мужчина сорвал у вас с шеи шнурок, на котором висел мобильный телефон…

– Цепочку. Она зацепилась за волосы, и я закричала. Сама нажала на защелку, чтобы телефон отсоединился. Больно же!

– А он?

– Я сказал: «Большое спасибо», – рассмеялся Пенкин.

– Пенкин!

– Точно! – энергично кивнула девица. – И голос его! И слова. Меня папа заставил в милицию пойти. Нечего, говорит, спускать. А папа у меня…

– Знаю, – сердито сказал Семенов. – Вы каждый раз об этом говорите. Надо, Пенкин, знать, у кого воруете мобильные телефоны.

– А наши чиновники не обеднеют, – усмехнулся Пенкин. – Еще наворуют. Знаете, сколько я получил за ее мобилу?

– Так вы что – знали, кто ее отец?!

– Откуда? – Пенкин вновь откровенно смеялся.

– Но вы же только что сказали: чиновник.

– Выходит, угадал?

– Я его сейчас убью! – прошипел Хлынов. – Издевается, гад!

– Спокойнее, Олег. Потерпевшая, подпишите протокол.

Девица энергично двинула челюстями, перекатывая во рту жевательную резинку, и шагнула к столу. Пенкин следил за ней, улыбаясь.

– Увести, – велел Семенов.

– Чего-о? – распрямившись, сказала девица.

– Я имею в виду подследственного. Остальные тоже могут идти.

– Проходи, – сказал Семенов и плотно закрыл дверь за оперуполномоченным Олегом Хлыновым. Тот уселся на стул и с усмешкой сказал:

– Ну что, Вася? Берешь свои слова обратно? Насчет того, что это не Пенкин? И что телефонов он не воровал?

– Нет.

– Одна его опознала со стопроцентной уверенностью. Даже голос. А реплика Пенкина совпала с тем, что она помнила. Остальные колебались. Причина понятна. У девицы папа – большая шишка, она ничего не боится. Если на суде она пойдет первой, остальные потерпевшие без колебаний покажут, что телефоны у них украл именно Пенкин. Вот мы и приплыли к берегу, Вася.

– Да? Мне пришел ответ из Московского информационного центра.

Семенов прошелся взад-вперед по кабинету. Он заметно нервничал.

– И что? – подался вперед Хлынов. – Отпечатки пальцев не совпадают? Фотографии в деле?

– Если бы! – в сердцах сказал Семенов. – То-то они резину тянули! А я все голову ломал: в чем причина? Неужели так трудно найти в архиве дело? А его просто нет!

– Как это нет?

– А так. Исчезло. Никаких сведений об Анатолии Ивановиче Пенкине шестьдесят шестого года рождения. Когда он сел? Лет двадцать назад. Сейчас ему тридцать девять. А сел в возрасте восемнадцати лет. Вот и считай. За двадцать лет столько всего произошло! Страну, как нынче говорят, колбасило. Строй менялся. Бывшие уголовники большими начальниками становились. Дела из архива изымались, просто-напросто исчезали. Вот и следов Пенкина там нет. Упоминания о том, что Анатолий Иванович Пенкин сидел, найти можно. В деревне Сосенки еще помнят о тех событиях. Не один он под суд пошел, была свалка, трое срок получили. Первый вернулся в родную деревню, спился, по пьяни же и замерз в снегу. Второй, Пенкин, сейчас находится под следствием. А вот третий… Личность известная. Он теперь в авторитете. Прозывается Петька Слон. Четыре ходки. Его не достанешь. Говорят, за бугор подался. У голубого залива на вилле кости греет на пару с юной моделькой. То-то Пенкин скрывать не стал, что сидел. Ему с такой биографией на зоне будет комфортно. Есть на кого сослаться, за ним стоит Слон. Но его личное дело с фотографиями, отпечатками пальцев, антропометрическими данными исчезло.

– Ну и что?

– Да ничего, – развел руками Семенов. – Можно, конечно, наведаться в Информационный центр, поговорить с сотрудниками. Узнать подробности. Вдруг кто-то приходил по душу Пенкина? Что за человек? Кому заплатил за дело? Сколько?

– А зачем? – осторожно спросил Хлынов. – На нет, как говорится, и суда нет. Да и потом: кто тебе скажет правду? Что было, то прошло.

– Вот на это он и рассчитывал.

– Кто он?

– Думаешь, я знаю, как его зовут? Кстати. – Семенов загремел дверцей сейфа. – Ответ с родины Пенкина. Вот. Читай.

Хлынов уткнулся в бумаги. Понял голову и с удивлением спросил:

– Ну и чего тебе еще? Человек на присланных по факсу фотографиях похож на Пенкина Анатолия Ивановича, уроженца деревни Сосенки. На пальцах правой руки, по словам одноклассников Пенкина, после его возвращения из тюрьмы была татуировка «ТОЛЯН», а также на левом плече…

– Не деревенский он, – упрямо сказал Семенов. – Не деревенский.

– Ну знаешь, Вася, – в свою очередь развел руками Хлынов. – На тебя не угодишь! Ведь мы же с тобой договорились!

– Я хочу медицинское заключение, – угрюмо сказал Семенов.

– На предмет чего?

– Состояние здоровья Анатолия Ивановича Пенкина шестьдесят шестого года рождения.

– Думаешь, он псих?

– Он нормальнее нас с тобою, вместе взятых. Не это меня интересует.

– А что? – осторожно спросил Хлынов.

– Хочу поговорить с врачом. Пусть под видом диспансеризации осмотрит Пенкина. Это последнее. И еще я хочу поговорить с его сожительницей.

– С Натахой?

– Именно. С Натальей Алексеевной Чусовой.

– Ну попробуй, – вздохнул Хлынов и поднялся. – Только… Зря ты это затеял. По-дружески тебе говорю. Не ищи нам работу, Вася. У нас ее и так хватает. Пойду я. Если что: звони.

Дверь за Хлыновым закрылась, а следователь Семенов все сидел за письменным столом в раздумьях, пока не зазвонил телефон. Подняв трубку, он машинально сказал:

– Пенкин. Что? Да я, я! Ну что там у вас?

…Самое страшное, что я была одинока. Родственников у меня в Москве нет, одноклассники, с которыми я когда-то дружила, остались на моей маленькой родине, институтские подруги разъехались кто куда, я же зацепилась в столице. Поначалу мы переписывались, изредка перезванивались. С одноклассниками, родственниками, институтскими подругами. Все они мне завидовали. Так и говорили: «Ты, Галя, вытащила счастливый лотерейный билет». То же самое читалось во взглядах людей. Я приходила в магазин хорошо одетая и наваливала в тележку самые дорогие продукты. Муж, вынужденный появляться со мной на людях, покупал мне и дорогие вещи. Парадные.

Как я уже сказала, денег мне на это на руки не давали. Сумма на кредитной карточке всегда была скромная. На хозяйственные расходы, в обрез. В бутики мы с мужем ехали вместе. Моя задача была следующая: мерить и молчать. И ни в коем случае не говорить, что мне нравится.

– Барахло, – морщился муж, если вещь сидела на мне идеально. И обращаясь к девушке с бейджем на пышной груди: – Вообще-то мы не сюда шли. В бутике напротив (соседнем, через дорогу…) объявлена распродажа.

На самом деле «случайно куда-то зайти» и Михаил Конанов – вещи несовместные. Накануне он придирчиво изучал рекламные объявления, сравнивая цены, и даже просил секретаршу, девицу видную и модную, узнать, где идет распродажа. Потом составлял план: куда поехать в первую очередь, куда потом. В большинстве случаев муж добивался своего. Мы получали то, чего хотели, по ценам, которые он назначал. У него талант бизнесмена, этого не отнять.

Правда, носить по будням вещи «на выход» мне запрещалось. Но ведь он же не мог меня контролировать! Как раз по будням мужа не было дома допоздна. И я контрабандно носила шикарную шубку и костюмы «от кутюр». Не потому, что хотела привлечь к себе внимание, а назло. Мелкая месть. Собака, которая не смеет укусить мучителя хозяина, дерет обои. Портит принадлежащее ему имущество. Тайно нарушает запреты. Ей запрещено гадить в квартире – она залезает под диван и оставляет там «приятный» сюрприз. Пока еще найдут! Так же рассуждала и я: когда-то он меня поймает! Восемнадцать лет во мне жил страх перед мужем. До той поры, когда я поняла, что терять больше нечего.

Итак, я надевала парадное платье, украшения с бриллиантами и шла в магазин. На продукты мой муж не скупится. Покушать любят оба мои мужчины. Один бурно растет, у другого всегда был отменный аппетит. Обедают они вне дома, но перекусить всегда не прочь. Ночью я слышу, как хлопает дверца холодильника, а утром нахожу, что деликатесов в нем поубавилось. Я вольна была покупать икру, осетрину, ананасы – при условии, что в конце месяца предъявлю чеки, отчитаюсь за дорогие покупки. Со временем муж привык к тому, что моя бухгалтерия безупречна, и почти перестал меня контролировать. Да и денег у него стало столько, что мои траты казались сущими пустяками. И я смогла скопить на черный день энную сумму, которая мне очень пригодилась. К тому же мама, зная о моих проблемах, продала бабушкин домик и тайно передала деньги мне. Четыре тысячи долларов. Я отказывалась, но она была непреклонна.

– Возьми, Галя. Всякое бывает. Сегодня ты при муже, а дальше – кто знает? – И мама тяжело вздыхала.

Она как в воду глядела. Деньги мне пригодились. Знала бы она только, на что! Бедная моя мама! Я никогда не писала домой о своих страданиях, а по телефону голос мой был бодр и весел. Она ничего не знала наверняка, только догадывалась. К нам не приезжала, ссылалась на плохое здоровье. А на самом деле боялась зятя. Бедная моя мама. Каждый хочет жить иллюзиями, за что же ее упрекать? Самыми ужасными были последние три года моей жизни. Раньше я была поглощена заботами о ребенке, а когда он перестал быть ребенком, в моей жизни образовалась пустота, которую нечем было заполнить. Я мучила сына мелочной опекой, никак не могла принять, что он уже вырос, у него друзья, свои интересы, и отец ему гораздо ближе, чем я. Умом понимала все это, но сердце все равно болело. Оно хотело любить, а любить было некого. Второго ребенка муж категорически не хотел. Что я говорю? Может быть, и хотел, но только не от меня. Любовь его ко мне с самого начала была небольшой, а со временем и вовсе сошла на нет. Оба мои мужчины с каждым днем отдалялись все больше и больше. Я теряла обоих. Мое сердце готово было разорваться от боли.

С горя я начала пить. Тайно. Покупала слабоалкогольные напитки в банках, сначала по 0,33, потом по пол-литра. Сначала по одной, а потом и по две, и по три. Я пила днем, потому что вечером домой приходили мои мужчины. Которые ни о чем не должны были догадаться. Что мой день, светлое время суток, которое я ненавижу больше всего на свете, проходит в тумане. Утром я делала работу по дому, потом шла в магазин и вместе с продуктами приносила спиртное. Сначала выпивала одну баночку, потом другую… Пустую тару крадучись выносила на лестничную клетку и спускала в мусоропровод. Следов не должно было остаться ни на моем лице, ни в мусорном ведре.

Часам к шести вечера я начинала трезветь. Уничтожала следы преступления, шла под душ, чистила зубы, иногда клала на лицо густой слой крема, чтобы скрыть красноту и набрякшие веки. Никто ничего не замечал. Через год такой жизни я поняла, что так можно и спиться. Но Господи, как же мне было тошно! Я готова была бросить пить. Только зачем! Какой смысл вести здоровый образ жизни, если в твоей жизни нет никакого смысла? Когда мой тайный порок обнаружился, мне уже было на все наплевать. Я прочно подсела на спиртное.

– Ты что, пьешь?! – Муж, придя как-то домой против обыкновения днем, уставился на меня. Я как раз дошла до третьей баночки. Она, открытая, красовалась на столе всеми своими девятью зловонными градусами.

– Да, я пью! И что?

– Какая мерзость!

– А ты сам? Не мерзость?

Я была пьяна, поэтому устроила ему истерику. Впервые в жизни. Мой муж – человек неглупый. Он не стал выяснять отношений с пьяной бабой. Дождался утра. И по такому случаю даже не поехал на работу. Едва я открыла глаза, он был тут как тут. Голова у меня трещала, смысл сказанного доходил с трудом.

– … я с тобой разведусь. По причине того, что моя жена алкоголичка. Сын останется со мной. Вплоть до совершеннолетия, до которого немного осталось. Каких-нибудь два года. И ты его больше не увидишь. Он не захочет общаться с такой матерью. А до того момента ты отправишься в лечебницу для алкоголиков. Я тебя отсюда выселю.

Он говорил, говорил, говорил… До меня наконец начало доходить. Я дала ему повод! Вот уже много лет он хочет от меня избавиться. Потому и детей запрещает рожать. Не притрагивается ко мне, чтобы не «поймала». Единственная причина, по которой мы еще вместе, – Женька. Евгений Михайлович Конанов, единственный наследник. Но ему уже шестнадцать. И теперь есть повод. Галя Зайкина идет к черту. Неужели у него кто-то есть? Конечно! Как я могла забыть! Я похолодела. Сказала заплетающимся языком:

– Я… я… я… больше не буду.

– У меня нет времени постоянно тебя контролировать, – поморщившись, ответил муж. – Вопрос надо решать радикально. Я вижу только один выход: развод.

– Миша! Дай мне шанс! Умоляю! Ты увидишь, как я изменюсь!

– Да ты посмотри на себя! Как ты опустилась! Пьяная толстая баба! Лицо серое, под глазами мешки! Ты что – еще и куришь?!

– Нет! Что ты? Нет!

– Врешь!

Покуривала, да. После баночки спиртного так хочется затянуться сигареткой. Но ведь не пачку же в день. Всего-навсего одну сигаретку. Я вскочила и кинулась к зеркалу. То, что увидела там, повергло в шок. Вот они, заветные баночки! Джины и тоники! Все как одна! В мешках под глазами, на бедрах, на расплывшейся талии. И сигаретки. Ничто не проходит бесследно. Ничто. Во что же ты превратилась, Галя Зайкина, девочка с толстой косой и грустными темными глазами? Но разве ты одна в этом виновата?

– Сын вчера застал тебя в таком виде…

– Женька?! Ох, нет!

– Постыдись! У него и так не было причины гордиться матерью.

– Но ты же сам запрещал мне работать!

– Когда это? – вытаращил глаза муж. Признаться, и в этом была доля правды. Вот уже лет пять, как он не возражает против моего трудоустройства. За это время я закончила с десяток курсов, что не помогло мне найти работу. Деньги за обучение с меня каждый раз берут охотно. Обещая трудоустроить. И три раза, выполняя условия контракта, приглашают на собеседование. Потом говорят:

– Извините, условия мы выполнили. Все пункты контракта. Вы получили «корочки» и трижды были приглашены к работодателям. Не наша вина, что вы никому не подходите.

А чья? Моя? Я терялась в догадках: почему никто не хочет предоставить мне работу? Ведь я не прошу много денег.

– Вот потому и не хотят, – сердито сказал как-то муж. – Ты посмотри на себя! Приходишь устраиваться на работу в норковой шубке, на пальцах кольца с бриллиантами. «А кто ваш муж?» «Ах, ах, у него фирма!» Ты что, будешь подметки на ходу рвать, карьеру делать? Да у тебя и так все есть! Всем сразу понятно, что на работу ты идешь со скуки. И работать будешь спустя рукава. У тебя нет материальной заинтересованности. А те люди, с которыми тебе придется работать? Думаешь, им приятно будет на тебя смотреть? Слушать про то, что у тебя муж миллионер, а дом – полная чаша? Дура!

– Но что же мне делать?

– А я откуда знаю?

– Быть может, мне найдется место в твоей фирме?

– Что-о?! Только этого не хватало! Я хоть на работе от тебя отдыхаю! Нельзя работать с женщиной, с которой живешь!

К его любовнице это не относилось. Как я уже выяснила, она работала юристом на его же фирме. Имя ее я слышала давно. Марина. Точнее, «Ах, Марина!» Марина то, Марина се. Ее знания фундаментальны, опыт огромен, услуги, которые она оказывает фирме, неоценимы. Дошло до того, что мне захотелось ее увидеть. Эту Мисс Совершенство. Мисс Большие Мозги. Эту «Ахмарину». Я пошла на банкет, который устраивают на фирме моего мужа в конце каждого года. Арендуют ночной клуб и приглашают туда всех сотрудников. Я тоже пришла, хотя и не сотрудник. «Ахмарина» сидела по правую руку моего супруга, и когда он говорил тронную речь, подсказывала слова. Михаил Конанов никудышный оратор, но зато он глава фирмы. Все, в чем он слаб, берет на себя «Ахмарина». Я тут же подумала: «Как все запущено!» Эта «Ахмурина», похоже, второе лицо в фирме. Что же касается внешности… Сначала я подумала: ничего особенного. Не красавица. Потом опомнилась: чем-то же она его зацепила! Быть может, мой муж предпочитает этот тип женщин? Несколько раз я ее сфотографировала. Эти фотографии мне впоследствии очень пригодились.

Но вернемся к нашему скандалу. С него все и началось. Я поняла, что хожу по краю. Муж выполнит все свои угрозы. У него на это есть деньги. Значит, он наймет дорогих адвокатов. А у меня нет ничего. Моя позиция проигрышная. Он размажет меня по стенке. А главное, я теряю Женьку, смысл моей жизни. Боже мой! Что со мной будет?! А ведь мне всего тридцать семь! Неужели жизнь кончена? Нет, Галя Зайкина так просто не сдастся! Я буду бороться.

Вот с этого, собственно, все и началось. Пить я тут же бросила. И записалась в секцию аква-аэробики. От страха у меня пропал аппетит, просто кусок в горло не лез. Я начала стремительно худеть. Одежда на мне повисла, пришлось купить новую. Я робко попросила у мужа денег. Он посмотрел на меня скептически и сказал:

– Думаешь, тебе это поможет? Впрочем, не могу же я выставить тебя из дома нагишом. Много дать не могу, ты знаешь, у меня стройка…

Ах, эта стройка! Разве я еще об этом не говорила? Разумеется, мой муж-миллионер не мог удержаться и не прикупить участок земли на заповедной территории. Где такие же миллионеры чувствуют себя вольготно. Земля там баснословно дорогая, но муж, который вкладывает деньги только с перспективой вернуть потраченную сумму с лихвой, сказал, что это выгодное капиталовложение.

Недвижимость «в зоне заповедника» он начал возводить с размахом. Судя по тратам. Отныне я постоянно слышала жалобы на дороговизну стройматериалов. Мне этого не показывали, хотя Лиана была на стройке постоянной гостьей. И Ахмурина тоже. Я об этом догадывалась. Разумеется, она консультант моего мужа по всем юридическим вопросам. Что касается Лианы, то ей просто-напросто нечем заняться. А Галя Зайкина, как всегда, не у дел. Но я не обижаюсь. Мне эта стройка до фонаря. Я не принадлежу к кругу людей, которые выживают только в условиях заповедника. Если в переполненном вагоне метро мне отдавят ногу, я, уж конечно, не буду делать из этого трагедию.