Позади на лихом коне

Домой Касаров возвратился поздно вечером. Сейчас уже дела сердечные отошли на второй план, и он собирал все свои силы, чтобы окончательно решить, как же поступить с этой неразорвавшейся бомбой – тетрадями с химическими формулами. Раньше было просто – все дела отрабатывались по давно известным схемам, он брался только за то, что могло принести явную прибыль, обдумывал все сам и, естественно, разбирался в том, чем занимался. Элина же впервые показала, что идет он проторенными дорожками и собирает далеко не самые сливки. Вот и надо заняться таким бизнесом, где конкурентов немного, а спрос имеется. И лучше дела, чем этот препарат, невозможно придумать. Может, она и права, только с химией Касаров связывался впервые и столкнулся нос к носу с новыми проблемами. Во-первых, где и как искать покупателя на столь непривычный товар? Во-вторых, во сколько оценить эти тетради? Вряд ли кто-то может точно назвать реальную цену, надо просто называть сумму, а если продешевишь? Проще всего обратиться к химикам, но кто их знает, скажут, что изобретение никакой ценности не имеет, что это обычная формула туалетной воды, а сами под шумок как свои мысли запатентуют. Здесь нужно своего человека иметь, а все свои люди отчего-то не являются профессорами химии. Просто голова пухнет.

Машина подкатила к подъезду дома. Ах ты черт! Марк сморщился, как от зубной боли. Он же опять «женатый», а уж «женушку» бог послал! Одна надежда, что бандюги с разборками тянуть не станут – грохнут красавицу, и дело с концом.

После тренажеров Тайка валялась на широченной кровати в своей комнате и лениво перелистывала журналы по коневодству. Она уже облазила всю квартиру, и больше всего ей понравилась ванная Элины. Вся стена была занята полками с косметикой, и гостья ни за что в ней не разобралась бы, если бы не вездесущая Вера Львовна. Она со знанием дела выставила перед Тайкой несколько баночек и довольно решительно указала:

– Вам подойдут тоник и увлажняющий крем, а для тела я бы посоветовала вот этот бальзамчик, он и увлажняет, и питает, и аромат имеет приятный.

Тайка только шире открывала рот от таких познаний стареющей леди. Но, выполнив все ее рекомендации, почувствовала себя удивительно легко и теперь блаженно валялась, наслаждаясь бездельем. В дверь без стука вошел теперешний «муж». Стоя там же, у порога, алея ушами, он четко объявил:

– Просмотри кассету, там доказательства того, что долги уплачены.

– Хорошо, оставьте. Я вот о чем… Мне бы хотелось, чтобы сюда входили только со стуком, я понятно изъясняюсь?

Касаров медленно покраснел. Она и правда имела право на одиночество.

– Прости, не подумал. Больше к тебе никто без стука не войдет, – сказал он и поспешно вышел.

Тайка схватила кассету и сунула ее в видик. На экране телевизора побежали зигзаги, но почти сразу картинка восстановилась, и Тайка увидела кабинет, где когда-то сидела сама, униженно выклянчивая проклятые деньги. Крупным планом на экран налез Езя, вальяжно развалившись в кресле, голос за кадром произнес резко и нахраписто:

– Таисия Игоревна Демина тебе должна?

– Ну-у, мне, а какие, собственно говоря, претензии? – пытался блеснуть Езя словарным запасом.

– Да, собственно говоря, никаких, – прервали его, и крупная пачка серо-зеленых купюр шлепнулась на стол. Камера прилежно показала лицо человека, швыряющего доллары. Лодовский посмотрел прямо в объектив и, взвешивая каждое слово, произнес ошарашенному Езенцеву:

– Демина Таисия больше не является твоей должницей, на ее имущество ты теперь не имеешь никаких прав! Уяснил?

Бывший кредитор растерянно моргал, затем схватил купюры и робко глянул в объектив.

Захватывающий ролик закончился, и по экрану опять побежали торопливые зигзаги.

«Так тебе и надо, рожа бульдожья!» – с удовольствием подумала Тайка.

Закончив Институт культуры и поработав какое-то время за символическую зарплату, Тайка, как и большинство трудящихся, ринулась в волну перестройки. Вынырнула из нее бывший культработник уже рыночным продавцом, и специфика производства немедленно отразилась на ее когда-то робком характере, а уж про язык и говорить нечего. Тихонько положив кассету на то место, где ее оставил Касаров, Тайка нырнула под одеяло. Примерно через час в дверь постучали, и после разрешения вошел Марк.

– Если ты еще не просмотрела кассету, поспеши, пожалуйста. Ее надо убрать.

– Можете ее убрать, куда пожелаете, я не настолько мелочна, чтобы перепроверять вас на каждом шагу, – ответила Тайка, как ей показалось, с достоинством.

– Так, значит, уже посмотрела, – спокойно подвел итог Касаров. – Можно забирать?

– Да, можно. И выключите свет, Марк Андреевич, все равно столбом торчите.

У Марка заиграли желваки.

– Что-то, я смотрю, наши снайперы не торопятся, – прошипел он и вышел, хлопнув дверью.

Утро следующего дня началось с веселого пения полной поварихи – Любаши, как она сама успела представиться. Едва Тайка открыла глаза, как перед ее лицом очутился дымящийся чайник.

– Попробуй кофею, сегодня я по книге заваривала. Там пишут, что надо положить и сахар и соль, получается… как там… напиток дурманов.

– Гурманов, Любаша, – поправила Тайка и с опаской сделала глоток. Неизвестно, сколько было положено сахара, но соль кухарка, вероятно, отмеряла столовыми ложками.

– Чего скривилась, не понравилось? – испугалась Любаша.

– Спасибо, Любаша, иди, мне вставать надо.

– Да уж, а то Юрий наш уж который раз про тебя спрашивал.

Тайка вскочила и побежала в ванную. Наполоскавшись вволю, Тайка нацепила один из халатов, которые висели на блестящей вешалке, и брезгливо дернула носом. Халат был красив, но это была чужая вещь, и надевать ее не слишком хотелось, однако выхода не было – ее темные брючки унесли куда-то еще в первый же день. «Надо хоть в магазин выпроситься, что ж мне, обноски донашивать».

– Я смотрю, у тебя нервы железные, – приветствовал ее Лодовский, едва она появилась в своей комнате. – Так могут спать только абсолютно беззаботные дамы, тебя, между прочим, люди ждут.

Он вышел из комнаты и тотчас вернулся с приятной женщиной лет тридцати. Проведя ее к туалетному столику и излучая все свое обаяние, Лодовский пояснил с печальным вздохом:

– Лилия Павловна, вы видите, что жена моя красотой похвастаться не может, нельзя ли что-нибудь сотворить с ее головой? Только учтите, что я обожаю темный цвет. Знаете, примерно такой, как у этой женщины, – бесстыдно врал Лодовский, протягивая фотографию Элины. – Это моя любимая спортсменка. Я знаю, вы кудесница, просто умоляю вас максимально притянуть мою супругу к этой внешности.

– Позвольте, – осторожно возразила Лилия Павловна, – волосы у этой женщины чуть ниже плеч, темные. У вашей жены волосы светлые и короткие. Вряд ли можно будет добиться схожести. Мы можем только изменить цвет волос вашей дамы. Но если вы желаете, можно нарастить пряди.

– Наращивайте, – согласился еще один названый муж.

Тайка слушала их разговор, и в ней, как опара на дрожжах, разбухало возмущение. Понятно, что из нее делают двойняшку Элины, однако ею она все равно не станет, но и свое лицо, каким бы оно ни было, потеряет. Быть же безликой в ее планы не входило.

– Я не хочу ничего красить и наращивать! – категорично заявила она.

– А тебя, любимая, никто и не спрашивает, – равнодушно отозвался Лодовский. – За тебя решаю я, а я хочу, чтобы моя супруга была брюнеткой.

– Тогда я с тобой развожусь. И прямо сейчас уезжаю к маме, – с готовностью изрекла Тайка. У Лодовского погасла вечная улыбка и глаза растерянно заморгали. Положение спасла умница Лилия Павловна.

– Вы напрасно сердитесь, – тепло обратилась она к Тайке, – темный цвет вам очень пойдет, а длину, я думаю, добавлять не стоит, вполне достаточно будет модельной стрижки.

– Да, да, я с вами согласна, – кивнула Тайка и смиренно уселась перед зеркалом.

Через час парикмахер, мастерски выполнив свою работу, ушла, а Тайке пришлось признать, что с такой прической она выглядит куда эффектнее.

– Черт-те что получилось, – ворчал Лодовский. – Сходства ноль!

– Зато красиво, – тряхнула головой Тайка.

– Хорошо, посмотрим, что скажет Марк, а сейчас над тобой поработает визажист. Да! И учти, не зарывайся! Ты не у папочки живешь.

– Зато у мужа. А ты тоже помни, мне терять нечего, а ты, если не сдержишься, деньги за мой долг даром выбросишь.

– Привыкла у себя на рынке торговаться – хочу продаю, хочу нет, здесь люди серьезные. Не мы от тебя, а ты от нас зависишь, уяснила? – полоснул Лодовский ледяным взглядом.

Настроение упало. Перед этой Лилечкой таял, как леденец, а с ней обращается, как медик с лягушкой. Лодовский между тем ввел в комнату лысоватого здоровенного детину, больше похожего на отъевшегося монаха, чем на творителя женской красоты.

– Что будем делать? – голосом десятилетнего мальчика проверещал детина.

– Любовница тут у моего мужа завелась, вот, хочу быть на нее похожей. Максимально! – рявкнула Тайка и швырнула фотографию.

Визажист с удивлением посмотрел на Лодовского, но тот только развел руками.

– Милая, вы намного интереснее этой дамы. У вас волшебное лицо – светящиеся глаза, неповторимо очаровательные губы, посмотрите, как они просят поцелуя!

Тайка повнимательнее присмотрелась к губам. Господи! Вот позорище-то, у нее и в мыслях нет ничего подобного!

– А брови! Это два блика утреннего вдохновения, которые…

– А я хочу другую! – наступил песне на горло Лодовский.

– Да, – спохватилась Тайка, – мой муж недавно от сохи, откуда у него тонкий вкус. А вы не на рынке – хочу делаю, хочу нет. Здесь не мы от вас, а вы от нас зависите, не зарывайтесь! – выплескивала Тайка злость на ни в чем не повинного великана.

– Как будет угодно.

После его ухода Тайка старалась приучить себя к мысли, что эта посторонняя женщина и есть она сама, только у нее теперь другое имя, другой характер, другие манеры и все совершенно другое, не ее. «Уж лучше бы сразу на лбу мишень нарисовали», – со вздохом подумала она.

– Элина! – окликнули ее. В дверях стояли оба ее мужа на сегодняшний день.

– Ну как? – спросил Лодовский.

Касаров долго и пристально вглядывался в новое лицо, не замечая, что губа разочарованно ползет вниз.

– Юр, она, по-моему, стала еще хуже, чем была, – протянул он.

– Хуже уже некуда, чего ты? Привыкнешь, – ободрял, как мог, Лодовский брата.

Тайка молча прошла в ванную и старательно смыла весь клоунский грим. Там же подкрасила лицо по своему усмотрению и, отметив, что никакой визажист не знает лицо лучше, чем сама женщина, предстала перед разъяренными мужчинами.

– Ты что себе позволяешь?! – не выдержал Лодовский. Если бы не было Касарова, он бы разорвал эту «Элину», как газету, благо еще одна в запасе имеется.

– Не ори, – остудила его Тайка. – Хватит в куклы играть. Волосы мне испохабили, лицо уродовать уже лишнее. Сами говорили – эту Элину мало кто видел, только самые приближенные, и то не часто. Ну, намажусь я, как индийская невеста, а фигура? Походка? Привычки? По одной только фотографии из меня вашу Элину не слепить. Да и не нужно. И почему вы решили, что ее кто-то хочет убить? Для чего? Чтобы сделать больно вам, Касаров? Так приведите меня в людное место, не спускайте с меня восторженных глаз, и после трех-пяти таких сеансов ваши враги поймут, что убивать Элину не имеет смысла, так как вы по уши увлечены мной, и, возможно, убьют меня, чего вы и добиваетесь.

– Ты посмотри, Марк! Наша утопленница еще и думать пробует! – радостно удивился Лодовский. Тайка на него даже не взглянула, а вот Касаров впервые с живым интересом смотрел на эту вздорную и непредсказуемую женщину. «Может, и придется мне когда-нибудь почесать тебя за ушком», – хмыкнула про себя подсадная утка.

– А если ее хотят убрать по другой причине?

– Смотря по какой, – продолжала Тайка. – Может быть, и там есть более совершенные решения, чем идея разрисовать меня под хохлому.

Их беседу прервала разъяренная Любаша. Она ворвалась в комнату, схватила Тайку за руку и потащила на кухню, не обращая никакого внимания на хозяев.

– Человек не завтракамши, а уже и обед прошел! Со своими разговорами совсем девку голодом заморить хотят! – ворчала она.

Мужчины спорить с Любашей не осмелились, поэтому потянулись за дамами, и разговор продолжали уже сидя за столом. Сейчас Марк описывал свою супругу.

– Элина моложе тебя, ей тридцать семь, но больше тридцати дать невозможно.

– Соевая молодость, – фыркнула собеседница.

– Как это соевая?

– Ну, мясо сейчас соевое продают, посмотришь – похоже на мясо, а попробуешь – трава, она и есть трава. Что вот такое ваша Элина! Только что ростом маленькая.

– Зато маленькая собачка до старости щенок! – встрял Лодовский.

«А невестку-то ты не любишь, – отметила про себя Тайка. – Интересно знать, почему?»

– Элина разрабатывает сейчас важную сделку. Все, что приносит доход одному, не всегда нравится другому. Поэтому и хотят убрать ее. Не любят мужики, когда кто-то умнее их на три порядка, и уж тем более, если этот кто-то – женщина. Вот и дошел до нас слушок, что жене моей недолго голову на плечах носить осталось, а поскольку такие слухи не бабушки на скамейках распускают, то и основания для беспокойства имеются не шуточные. Теперь понятно? – терпеливо прояснял ситуацию Марк.

– Но ведь слухи на то и слухи, что не всегда правдой оказываются, – сомневалась Тайка.

– Если хочешь, назови это информацией, суть не меняется. Единственное, что неясно, так это когда точно снайперы приступят к работе.

– А что, до Элины у вас не было крупных и удачных сделок?

Касаров и Лодовский переглянулись.

– Почему же не было?! А чем мы, по-твоему, занимались столько лет? Дела у нас шли неплохо. Правда, не такими бешеными скачками.

– Тогда почему это раньше никого не возмущало? – не хотела понимать Тайка.

Первым не выдержал Лодовский. Он отодвинул тарелку и грозно прошипел:

– Потому что раньше все дела обдумывал Касаров. А сейчас за него стала думать Элина, а это сильно бьет по мужскому самолюбию. Понятно?

– Нет, не понятно. Сколько женщин заводят, проталкивают и разворачивают свой бизнес, и у многих это получается лучше, чем у мужчин. Я сейчас с ходу могу назвать несколько имен тех женщин, которые развернулись так, что вашей Элине и не снилось, однако ж они прекрасно себя чувствуют, работают и процветают. И никто, повторяю, никто не собирается их отстреливать лишь за то, что они женщины.

– Я с тобой согласен, но те женщины начинали с малого и постепенно добирались до высот, а здесь имеет место талант – моментально из ничего сделать миллионы, это сможет только неординарная личность.

– Точно, – фыркнул, не сдержавшись, Лодовский. – Если это к тому же талант выкачивать чужие деньги…

– Она эти деньги не воровала! Просто ей в голову умная идея пришла раньше, чем всем остальным. Это их и бесит, – не согласился Касаров. – Ну, тебе в общих чертах понятно?

– Если мне что-то будет неясно, я у вас спрошу, – пообещала Тайка и вдруг вспомнила: – А мне можно в магазин пойти?

– Какие магазины? Мы ей целый час объясняем про ответственность, а она про магазины! – возмутился Лодовский. – Чего тебе не хватает?

– Да ничего! Мне ведь какую-нибудь одежонку купить надо. Сделки какие-то обдумывают, а самое простое понять – ума недостает.

– Запиши, что тебе надо, и Лодовский привезет, – не поддался Касаров.

– Хорошо, только учтите, Юрочка, нижнее белье я люблю светлых тонов и обязательно из натурального хлопка.

Лодовский в бессильной злобе воздел глаза к небу. Куда легче войти в один лифт с убийцей, чем в магазин этих женских премудростей. Хотя… Он уже знает, как ему поступить. Тайка, заметив, что обсуждение Элины прекрасной временно прекращено, встала и, откланявшись, вышла. День сегодня выдался удачный. Она отстояла свое лицо, ее впервые по-настоящему заметил Касаров, она поняла, что Лодовский недолюбливает умную жену брата, и еще ей было очень приятно, что строгая дама Вера Львовна и тучная Любаша на деле оказались заботливыми и милыми женщинами.

Касаров и Лодовский гоняли шары по зеленому сукну бильярдного стола. Марк Андреевич любил бильярд, превосходно играл, но играть отваживался только дома. Виной всему была безобидная привычка – Марк неизменно шевелил кием и без того вызывающие улыбку уши. Делал он это в забывчивости, но так трогательно и бережно, что удержаться от смеха ни у кого просто не находилось сил. Зато с Лодовским он отрывался по полной программе. Вот и сейчас шары закатывались в лузы, а Юрий хитрой лисой все выжидал удобный момент, чтобы подойти к волнующему вопросу. Касаров помог сам:

– Слушай, Юр, завтра мужика привезут, в химии большой знаток, с нашими ребятами посидит, а там пошлем его вместе с ними на Запад. Совсем немного подождать осталось.

– А чего ждать? Будто обычных дел мало! Ребята хотят нормально работать и деньги получать, а у нас и правда получается – сунула твоя жена мыслишку, мы ее проглотили, крутанули и деньги поимели, потом опять ждем, что нам еще родят! А если с этой химией обломится, что тогда делать будем, ты подумал?

– Чего ты хочешь, предлагай!

– А я и предлагаю. У нас в городе новый район заложили. Перспективнейший! Большие люди за места там глотки рвут, а мы пролетели, у нас там вообще нет ничего! А надо бы! И тебе магазины, и стоянки, и автозаправки! Только работай, так нам все некогда, мы с твоей Элиной как с писаной торбой носимся! Я понимаю, семья – это святое, но ты тоже пойми, что ни у одного тебя семья имеется. У ребят и детишки, и жены, которых кормить-одевать нужно…

Касаров молчал. Он понимал, куда клонит брат, надо браться за ум, ворочать делами, иначе отстанешь так, что потом ни с какими деньгами не догонишь, но мысли были заняты только Элиной. Да и она о нем думала постоянно. Вчера, например, всполошилась, что у него под глазами круги, и тут же побежала к своему врачу, притащила небольшую склянку и настоятельно потребовала, чтобы эту муть он непременно выпил перед сном, она-де завтра проверит. Касаров тепло улыбнулся, кто еще будет так о нем заботиться?

Лодовский вышел из подъезда и плюхнулся на кожаное сиденье машины. Опять Марк его не понял или не захотел понять. Да, Юрий не восхищается слепо своей невесткой, и вовсе не потому, что она женщина. С такой же осторожностью он отнесся бы и к мужчине, окажись тот бесконечно удачливым. Лодовский привык, что за хорошие деньги надо прилично потрудиться, и неважно – руками или мозгами, но и верить в то, что, посидев вечерок над тетрадочкой, потом пойдешь и получишь тележку с деньгами, он тоже не мог. Любой непредвиденный штрих может испортить всю налаженную систему, а у Элины все шло как по маслу. Это бы и можно допустить, если бы бабенка с младых ногтей крутилась в бизнесе, а то медь от алюминия отличить не может, а дельце провернула без сучка без задоринки, как и с бензином тоже. И ведь, как нарочно, не дает на одном месте укорениться! Получилось у них с цветным металлом, и работали бы там, опыта поднабрались, так нет! Бензин! Они в этом ни ухом ни рылом, и снова все закончилось благополучно. Такое ощущение, что им кто-то дорожку рублями выкладывает. У того хапанули, у этого оттяпали. Весь город против себя настроили, большой бедой попахивает, а тут на тебе – химия! Неужели Марк сам не видит, закружила ему голову эта Элька, только вот зачем? Уж если талантливая без удержу, так можно и одной дел наворотить – риску меньше.

Лодовский закурил. Какая-то тревога не давала ему жить беззаботно. Он и за утопленницу за эту ухватился, как за соломинку. Пока она в доме, Элина не может домой вернуться, выгнать Таисию тоже теперь нельзя – слишком много знает. Если только убрать, так до этого еще ни он, ни братец не доходили, чего руки марать. Хотя такая доведет, руки иной раз сами к шее тянутся! Вместо того, чтобы к Марку подлезть по-супружески, видит же, что тот к бабью неровно дышит, она как специально всех в доме драконит! Вот и сейчас, что Юрий тут торчит? А только того ради, чтобы липовой жене за бельишком смотаться, дел-то у него посерьезнее нет! Ну он ей уготовил, будет помнить.

Наконец из дома выплыла расфуфыренная Любаша. Это ее взял Лодовский в магазин женской одежды. Деревенская жительница слишком ковыряться не будет – возьмет, что попроще да подешевле, а уж что там, пускай Тайка сама потом с ней разбирается.

– Ну, Юрочка, поедем. Надо и впрямь нашу барышню нарядить. Да ты губы-то не криви, мы недолго, быстренько управимся.

Управились они и в самом деле быстро. Лодовский едва успел как следует протереть окна и зеркала на новенькой «бээмвухе» и взять сигарету, как уже в дверях магазина появилась Любаша с увесистой сумкой. Кухарка взгромоздилась на светлое сиденье и принялась хвастаться покупками:

– Смотри, Юрочка, вот этот лифчик нашей Таюшке как раз будет! И цвет не маркий и приятный, как думаешь, угадала? По вкусу ей будет?

Любаша вытащила на свет божий непонятного цвета вещь, обшитую атласом с бретельками – явными близнецами с лямками рюкзака. Любашин восторг можно было понять – ее многопудовый бюст могли удержать только такие помочи, да еще разве парашютные стропы, но Тайке и вообще не надо было покупать этот предмет туалета, во всяком случае, с точки зрения Лодовского – складывать в оный футляр у той было просто нечего. Однако Любаша продолжала, упоенно охая, доставать и остальные покупки, и скоро Юрий уже доподлинно знал, в чем будет дефилировать Таисия в ближайшее время. Он отомстил, белье и в самом деле оказалось «от Дояра»!

Дома Любаша, собрав своим криком всех домочадцев в гостиной, гордо вывалила удачные покупки на диван – красотой должны были насладиться все! Тайка относилась к кухарке очень тепло, но все же не смогла вовремя скрыть обиду и унижение.

– Скажите честно, с кого вы сняли этот гипс? – ткнула она брезгливо в атласную покупку.

– Немедленно уберите этот срам! – властно приказала Вера Львовна и, обняв за плечи всхлипывающую Тайку, повела ее в комнату.

– Да я полдня угробила, таскалась, все полки перерыла – искала, что попрактичнее, подешевле и чтобы взглянуть было приятно! – вскипела Любаша. – Не нравится – сами бы и выбирали, а у нас в деревне отродясь и такого-то днем с огнем не сыщешь. Зато все вон какое добротное – чего хочешь делай, сто лет носи, и сносу не будет. У меня теперь даже и голова из-за вас разболелась, неблагодарные!

Любаша вперевалку удалилась на кухню, стеная от обиды и несправедливости и жалуясь на ужасную слабость во всем теле.

– Да ты не расстраивайся, – утешала Вера Львовна Тайку. – Сама завтра сходишь да выберешь. А на деньги наш Марк Андреевич не жадный, выберешь, что понравится, на цены даже не гляди.

– Ну зачем же так, при всех, на…

Тайкину жалобу прервал дикий короткий крик.

Крикнули на кухне. Обе женщины понеслись туда. Тайка ворвалась первая. То, что она увидела, не сразу дошло до ее сознания – на просторной кухне возле стола лежала Любаша, остекленевшие глаза ее смотрели куда-то в стену. Любаша была мертва…