Естественное убийство – 2. Подозреваемые
– А Алёнка мне письмо прислала… – кинул он в пространство.
– Судя по твоему наигранно-безразличному тону, я сейчас должен был обжечь себе язык, поперхнувшись кипятком, не так ли?
– Мне показалось, что ты влюбился…
– Дядя Сева влюбился, дядя Сева влюбился! Бе-бе-бе!!! А надо мной смеялся, гарантофилом называл! – Дарий запрыгал в опасной близости от стола с кофейными чашками.
– Геронтофилом! – поправил сынишку Семён Петрович.
Северный прикурил сигарету, медленно затянулся и глубокомысленно выпустил дым:
– Зря ты его в этот летний лагерь отдал. Об элементарных вещах понятия не имеет, а «гарантофилия» – уже на слуху. Опасный признак. Хотя забавное словечко. Любовь к гаранту. Исток культа личности… Это я, прости, записных книжек Ильфа и копаний Вентцеля начитался.
– Влюбился, влюбился!!! – не успокаивался Дарий.
– Если ты ошпаришься, то зарыдаешь по-честному, – серьёзно предупредил мальчонку Всеволод Алексеевич. – А в моём доме нет средств первой помощи от ожогов, соплей, поносов, порезов и прочих хворей малолетних гадёнышей. Это прерогатива безобразно перенаселённых детишками домов. Так что если ты успокоишься, я скажу тебе правду.
Дарий немедленно застыл сусликом.
– Я, друг мой Дарий, действительно влюбился в Алёну Дмитриевну. Не стану отрицать.
– Не станешь чего?
– Отрицать. Отрицать – это, малыш, означает говорить «горько!» – когда сладко, или хныкать, что у тебя болит живот, чтобы не пойти в школу. То есть отрицать – попросту врать. Потому я предпочитаю отрицать отрицание. И потому скажу честно: я влюбился. И даже полюбил. Полюбил эту самую вашу Алёну Дмитриевну, папину давнюю подругу, на которой ты хочешь жениться, когда вырастешь. И на которой, как папка твой, помнится, проговорился в темноте захламлённого преддверья вашей берлоги, он сам хотел жениться в незапамятные времена. Но тот факт, что я полюбил Алёну Дмитриевну, не отрицает существующего положения вещей: она не ответила мне взаимностью и улетела в Калифорнию.
– То есть этот факт не врёт существующему положению вещей? – уточнил Дарий.
– Сеня, если ты сейчас заорёшь, какой твой сынишка умный, – я тресну тебя по печени.
– Молчу-молчу! – примирительно поднял руки вверх уже открывший было рот Соколов.
– Именно так, мой малолетний дружище. Именно так. Ни этот факт не врёт существующему положению вещей. Ни существующее положение вещей не врёт этому факту. И, таким образом, не обманывая друг друга, факт моей любви к Алёне Дмитриевне и существующее в Калифорнии положение вещей честно сосуществуют, совершенно не пересекаясь.
– И что делать? – ахнул Дарий. – Когда меня не захотела полюбить Наташка из второго подъезда, я запихал её в сугроб, да ещё и за шиворот снега насыпал.
– Помогло? – прищурился Всеволод Алексеевич.
– Да! Она заплакала!
– Я не хочу, чтобы Алёна Дмитриевна плакала.
– Ну-у-у… Значит, ты её не любишь! – уверенно констатировал Дарий. – Когда мальчик любит девочку, а девочка его не любит – мальчик всегда хочет, чтобы девочка плакала.
– Ты, Дарий, путаешь страсть с любовью…
– Тебе что, не интересно, что мне написала Алёна?! – не выдержал Соколов.
– Сеня, будь ты чуть мудрее ночного горшка, ты дал бы мне договорить с твоим сыном о важном. А теперь он так и будет путать страсть с любовью, тёплое с мягким, а зелёное с турбулентностью.
– С чем? – удивился Дарий.
– Сынок! Дядя Сева нас просто забалтывает. Потому что на самом деле он с ума сходит от любопытства и просто мечтает узнать, что мне написала Алёна.
– Угадал! Попал точно в цель! Именно это немолодой уже мужчина и желает узнать: что же там написала нашему другу Семёну Петровичу его давняя подружка Алёна Дмитриевна. Нет-нет, не говори! Дай сам попробую! Итак, она написала… Она написала… – Северный закрыл глаза и задрал голову вверх: – Тсс!!! Ни звука! Я считываю из мирового эфира! Алёна Дмитриевна написала: «Сеня, привет! Долетела нормально, у меня всё хорошо!» – Он открыл глаза, опустил голову и затушил бычок в пепельнице. – Ну, или что-нибудь ещё, не менее оригинальное, в таком роде.
– Да. Почти дословно. Только ты не дочитал там ещё, в своём эфире. Ещё она написала: «Как там Северный? Дай ему мой e-mail. А то у меня нет его адреса и вообще, как-то всё скомканно. Наверное, я некрасиво всё-таки поступила».
– Засранка! – проворчал Северный. – Мне она не могла позвонить, оставить адрес… А вот Сенечке Соколову…
– Не сердись на неё. Я для Алёны больше двадцати лет как подружка, не более того. Наперсник, когда ей хочется. И никто – когда ей не хочется дружить. И если бы ты знал её чуть дольше, а о ней – чуть больше, то ты бы понял, что для Алёны значит просто поинтересоваться «как там Северный?» – и уж тем более чего ей стоило попросить меня дать тебе её e-mail.
– Тоже мне, гордячка из села Кукуево!
– Сев, не бурчи! – Соколов посмотрел на сына. – А ты чего уши развесил?! Вырастут в ослиные!
– Странные вы все какие-то, взрослые, – по-старушечьи вздохнул Дарий. – Чего мне тут подслушивать? Всё и так понятно. Дядя Сева любит Алёну, а она – засранка. И ей просто надо за шиворот снега запихать, чтобы она заплакала. И тогда всё будет хорошо, вы поженитесь и нарожаете четверых детей. И будет у тебя, дядя Сева, тоже не квартира, а сарай.
– Твоя правда! – рассмеялся Северный. – Только одна проблема, брат Дарий, – ни снега в Калифорнии нет, ни меня… Ладно, друзья. Хорош свистом пространство сотрясать. Папа твой с меня вытянул, чего хотел. Только за последствия я не отвечаю. А вот за то, что он использовал для этого козырь, и так мне законно выпавший, – так за это он ещё ответит! Идёмте, я вас провожу до ближайшего книжного. Ты же всё-таки пятнадцать минут почти честно отмолчал? Ну так и я своё слово сдержу – получишь ты «Волшебную лавку» и «Остров доктора Моро». Но если, получив, не прочитаешь – пеняй на себя!
– А что ты сделаешь, если не прочитаю? Я же уже уйду отсюда живой! – нахально-кокетливо, как это умеют все слегка перебалованные дети, уставился на него Дарий.
– У меня на работе есть трупный яд. Не прочитаешь – гарантированно отравлю всю вашу безумную семейку! И маму, и папу, и… – зловещим шёпотом обещал дядя Сева.
– Не надо!!! – завыл Дарий. – Я прочитаю!!!
– Вот так-то лучше! И чтобы через неделю у меня тут на столе лежала писулька с мыслями о прочитанном, понял?!
– Дядя Сева шутит про трупный яд, – примирительно сказал Соколов.
– Дарий, у дяди Севы нет чувства юмора. И уж про что-что, но про трупный яд он никогда не шутит! Слово судмедэксперта!
И суровой мужской компанией друзья отправились в ближайший книжный магазин.
Глава вторая
Прикупив обещанное Дарию, Северный отправил друзей восвояси, а сам ещё немного прогулялся. Ему надо было прийти в себя. Его обуревали противоречивые чувства. Как бы это ни было избито, но чувства Всеволода Алексеевича обуревали именно что противоречивые. Вовсе не из-за того, что он согласился выступать перед детишками, расхваливая профессию судебно-медицинского эксперта. Мало ли сколько раз за свою долгую жизнь он делал то, чего не хотел… Из-за Алёны, мать её, Дмитриевны! Он перед ней душу раскрывает, как малолетний пацан. Замуж ей предлагает. Рыбу ей запекает. Счастлив тем, что она нежится в его ванне, а в ответ?! Ни слова, ни полслова – в Калифорнию! Могла бы сказать что-нибудь вроде: «Севка, эта поездка была давно запланирована. Я же не знала, что встречу тебя! Хочешь, я всё отменю? Хочешь, полетим вместе?»
У него, между прочим, и виза американская есть… Ерунда! Не в визе дело. Дело не в том, что у него есть или чего у него нет – включая чувства. Дело в том, что мало-мальски воспитанные девушки так не делают. Трахнула, поела, погуляла – улетела. Так даже мало-мальски воспитанные парни не поступают. Всегда есть время для вежливого звонка, для прощальной sms-ки, в конце концов…
Немного поразмыслив, Северный признал, что не получить от Алёны Дмитриевны Соловецкой ничего было куда лучше, чем получить от неё прощальную записку по мобильному телефону какого-нибудь однозначно-идиотского содержания, типа: «Прости, наша встреча была ошибкой!» Этого он бы точно не перенёс. При его-то гордости, которую матушка Рита Бензопила ошибочно именует «гордыней», Всеволод Алексеевич после сообщения подобного содержания скорее бы перегрыз себе руку, чем смог написать или позвонить… Когда говорят: «вон!» – ничего не остаётся, как выйти вон. Алёна не сообщила ему ничего. Да, пусть это было невежливо, но не фатально. Остаётся только надеяться, что, несмотря на всю бабью дурь, она достаточно умна – и поняла, что с Северным можно всё. Кроме прямого указания выйти вон. В любом случае она ему теперь должна! Одно объяснение. И одно извинение. А он сможет получить по счёту, получив её! Или наоборот? Хм…
Всеволод Алексеевич присел на скамейку и раскрыл яркую детскую книжку. Да-да, не смог удержаться от искушения и не только Дарию, но и себе прикупил экземпляр «Волшебной лавки» Уэллса современного издания. Перед качественной полиграфией Северный был бессилен. Хорошая бумага, запечатанный форзац, яркие, прекрасные, талантливые, полноцветные иллюстрации… Красивая книга – как красивая женщина – не обязательно любить, но непременно – восхищаться!
Тираж всего три тысячи… Ну да, книжонка недешёвая. Можно даже сказать – дороговата. Но она того стоит! Как можно получать удовольствие от книги, распухшей из-за отвратительной газетной бумаги, как тухлый бычок, и у которой края обрезаны – как обглоданы?! Ладно ещё, если ложился с красавицей, а проснулся с крокодилом! Сам виноват. Пить надо меньше. Но на трезвую голову лечь с крокодилом – это, я вам доложу, надо обладать!
Обнюхав, как спаниель, корешок и пропустив страницы веером через пальцы, Северный прочитал лишь последний абзац этой странной-странной сказки:
«Остаётся только денежный вопрос. У меня есть неизлечимая привычка всегда платить по счетам. Я проходил Риджент-стрит несколько раз вверх и вниз в надежде найти Волшебную лавку. Тем не менее я думаю, что если эти люди из Волшебной лавки знают имя и адрес Джипа, то они всегда могут прийти и получить по счёту».
Он захлопнул книгу. Северному было интересно, что подумает об этой сказке маленький Дарий. Что-то же он должен подумать? Даже самые любящие родители не могут избавить ребёнка от этой вредной привычки – думать.
Ещё немного прогулявшись, он отправился домой. Наблюдать закат с высоты своего последнего этажа прекрасной просторной холостяцкой обители. Как ему хотелось, чтобы Алёна сейчас была с ним, на этой лоджии, как в ту ночь…
– Я знаю её имя, и у меня есть её адрес! – сказал он небесам. Вернулся в комнату, сел за письменный стол и открыл лэптоп. Вошёл в почту, кликнул на «написать письмо», вбил в окошко Алёнин e-mail и торжественно воздел кисти рук над клавиатурой…
– Так! Так-так-так! – он пошевелил пальцами.
Надо сказать, что коммуникативных проблем у господина Северного практически никогда не приключалось. Особенно с представительницами противоположного пола. Ни в устном, ни в письменном виде. За пару-тройку затяжек вполне мог написать эдакую изящную штучку:
Отниму от жизни крохуБрошу ласточке-голубкеПоцелую нежно в губкиПолетай ещё немногоЧему страстно завидовал его друг Сеня, любитель рифмованных строк, с трудом изрыгающий из себя посвящения жене типа:
Ты в жизнь мою входила туго.Спасибо, верная подруга,Что всё-таки в неё вошла,Иначе мне пришлось бы туго!Бодливой корове бог, как общеизвестно, рогов не даёт. Вот так и Соколову, жаждущему быть пиитом, господь такого таланта не отвесил. Зато Семён Петрович наделён многим другим. Например – быть хорошим другом. Отменным отцом. И умением создавать проблемы на ровном месте. Северный же, отлично владеющий даром стихо– и вообще – словосложения, – никогда эту свою способность не выпячивал. Читать любил куда больше, чем писать. Но если уж брался – у него получалось складно, красиво и без напрягов.
– Так-так-так! – повторил Всеволод Алексеевич и, опустив руки, прикурил сигарету.
– Чёрт знает что такое! – возмутился он, глядя в пустое поле письма.
Глубоко затянувшись, он решительной дробью моментально впечатал туда:
Здравствуйте, разлюбезная Алёна Дмитриевна…
— Угу, угу… Не хватает для завершённости сакраментального: «Во первых строках моего письма…»!
Он удалил предложение.
Привет, Алёнка!
– Так может начинаться sms-ка от прыщавого гормонально-озабоченного подростка, но никак не… – и Северный снова нажал на клавишу Backspace.
Hi! How are you, Alena?!
– А это что за развязная иноязыкая бравада? Что такое, сто тысяч чертей?! Бабе письмо написать не могу!
Всеволод Алексеевич вскочил, походил туда-сюда, вышел на лоджию, посмотрел на ночную Москву…
Сколько там времени, в этой Калифорнии? Одиннадцать часов разницы. Одиннадцать часов куда? Туда или сюда? Что-то Северный совсем отупел. Где там Солнце встаёт? На западе или на востоке? А садится куда? В Тихий океан или в Атлантический? Солнце вообще не встаёт, балда! И тем более не садится! Оно же Солнце, кто его посадит?! Да что с ним такое?! Не с Солнцем, а с Северным? Где его признанная реакция на элементарные задачки? Это ж не астрофизика, в конце концов! Он что, ни к чему, кроме парафразов на старые советские комедии, не способен? Похоже. Во всяком случае, когда думает о Соловецкой. Почему с теми, кто нам действительно интересен и дорог, мы становимся невнятны и скомканны, в то время как с теми, кто нам безразличен, – остроумны, искромётны и хоть сейчас в капитаны высшей лиги «КВН» или «Что? Где? Когда?»?
Северный вздохнул и подошёл к книжным полкам. Это было где-то во втором томе. Карта поясного времени. Он достал толстый жёлтый фолиант. Детская энциклопедия, 1959–1960 года издания. У него были все десять томов. Приобрёл у всё того же пройдохи букиниста – бессменного поставщика книг в библиотеку Северного. Детская энциклопедия была в отменном состоянии. В отчем доме была такая же, но благочестивая матушка Рита Бензопила ни за что не хотела расставаться с некогда зачитанным маленьким Севой до дыр собранием. Кричала, что будет внукам её читать. Каким внукам? Откуда у неё внуки, если он, Всеволод Алексеевич Северный, – единственный сын ныне здравствующей Маргариты Пименовны и давно уже упокоенного Алексея Всеволодовича – четы докторов Северных. Педиатра и хирурга. Дались им эти внуки? Были бы внуки – были бы хлопоты. И Рита бы пилила сына на предмет каких-нибудь аденоидов наследника и о том, что ей некогда с ним посидеть. К тому же именно маменька не одобряла ни одну из тех редких особей женского пола, коих Сева имел неосторожность приводить домой. Слава богу, это всё в далёком прошлом… Да? А как же Алёна?.. В общем, к тому времени, как Рита отчаялась дождаться внуков, у Северного уже была своя собственная Детская энциклопедия. Зачем она ему? А затем, чтобы вот именно сегодня, именно сейчас посмотреть карту поясного времени.
Северный полистал том «Земная кора и недра Земли. Мир небесных тел». Так… Страница 448:
«Условная линия начала даты и дня установлена не случайно, а сложилась исторически. В XVIII в. русские мореходы и зверобои открыли Америку с запада и, продвигаясь в глубь Аляски, встретились с английскими колонизаторами, проникшими в Америку с востока. Англичане считали тот день субботой, а русские – воскресеньем, и обе стороны были совершенно убеждены в своей правоте.
Подобные недоразумения были известны ещё со времён кругосветного путешествия экспедиции Магеллана в 1519–1522 гг. Чтобы не было путаницы в счёте дней недели и календарных чисел, моряки установили правило: корабль, пересекающий Тихий океан в направлении с востока на запад (от Америки к Азии), пропускает в календарном счёте один день и считает, например, после понедельника 31 декабря сразу среду 2 января. Корабль, пересекающий Тихий океан в противоположном направлении, наоборот, дважды считает один и тот же день.
Эта международная граница перемены чисел проходит по 180-му меридиану…»
Северный оторвался от текста и долго смотрел в карту поясного времени на сто восьмидесятый меридиан.
– И что это тебе дало, дубина? – пробурчал он себе под нос. – Алёна никаких океанов не пересекает, а торчит где-то в Калифорнии. Ты даже понятия не имеешь где! Вот если у меня одиннадцать часов вечера вторника, то, например, в Сан-Франциско сколько?
Всеволод Алексеевич прикрыл глаза и сделал пару каких-то странных вращательных движений руками вокруг своей головы. Видимо, эти пассы символизировали вращение Земли вокруг Солнца. Хорошо, что его в этот момент никто не видел. Особенно родная мать. Вот уж кто бы не удержался от ехидных комментариев и саркастичных замечаний типа: «Что, Севушка, седеет кора головного мозга-то? Патиной покрывается? Дубильными веществами пропитывается? А был бы у тебя сынишка смышлёный или дочурка сообразительная, они бы быстро папе Севе глобус принесли и рассказали бы старому маразматику, сколько сейчас времени во Фриско… А так тебе остаётся только коротать свой бобылий век в компании веществ, стимулирующих мозговое кровообращение. Пока гадить под себя не начнёшь. А потом уже всё – сенильное отделение дурки!»
К чёрту Риту!.. Вот глобус – это тема!
Северный подошёл к полке с глобусом, купленным когда-то в Копенгагене… Крутанул его.
– Полдень сейчас в том Сан-Франциско. Полдень сегодняшнего вторника!.. И всё ты врёшь, матушка! Тебе уж… Ну, не будем цифрами кидаться. Чтобы не нарваться. Но ты же, мать, под себя не гадишь, и кора головного мозга функционирует – дай бог каждому тридцатилетнему!
Зазвонил домашний телефон. Всеволод Алексеевич опрометчиво взял трубку, не удосужившись глянуть на определитель номера.
– Какого лысого ты неделю не отвечаешь на мои звонки, сообщения и письма?! – раздалось гневное контральто.
– Здравствуй, мама, – нежнейше и тишайше промолвил Северный. – Я давно подозревал, что у тебя могучие телепатические способности. Стоило мне о тебе подумать…
– Ах, так ты обо мне думаешь?! Какое счастье, скажите на милость! Это очень любезно с твоей стороны – послать со мной в театр какого-то занюханного аспирантика, ни черта не разбирающегося ни в музыке, ни в манерах! Я, как бездомный пёс, хожу в оперу с каким-то посторонним человеком, не умеющим ни слушать, ни программку даме купить!
– Бездомные псы, мама, в оперу не ходят. Что до программки – надо было ему просто сказать, что она тебе нужна. Ну, не заточены нынешние аспиранты под дам твоего класса. Но они на господские звания и не претендуют.
– Ты мне зубы не заговаривай, старый дурак! Если ты не появишься у меня в ближайшее время и не расскажешь, что это было за представление с этой девкой, претендующей на брак с тобой, то у тебя больше нет матери! И вот ещё что…
Северный отодвинул трубку подальше от уха. Всю неделю он действительно не реагировал на разрываемую «Раммштайном» мобилку. И действительно отослал вместо себя аспиранта – не оставлять же леди совсем уж без джентльмена, такого Рита не перенесла бы. Это было, разумеется, не очень красиво. Совсем даже некрасиво. Потому как поход в театр был запланирован заранее. Так что матушка права по всем пунктам – и ей необходимо дать возможность выговориться.
– Сева!.. Ты тут? – Рита заговорила человеческим голосом. Его матушка была очень хороша, когда говорила человеческим голосом. Сказать по правде, Маргарита Пименовна была очень хороша. И не только внешне, не только физической формой. Рита была очень хорошим человеком. И прекрасной матерью.
– Я тут.
– Севка, она очень красивая, эта девка. Честное слово. Я давно не наблюдала таких красивых женщин. Хотя она и нахалка! – Рита хихикнула.
– Это не она нахалка, мама. Это я старый дурак, ты права.
– Ты когда заедешь? Я ужасно по тебе скучаю.
– Завтра заеду, мам. После работы.
– Ты на ней правда женишься?
– Я бы на ней правда женился. Но она улетела в Калифорнию. А я понятия не имею, как жениться на женщине, которой нет под руками. Поэтому собираюсь послать ей предложение руки и сердца по электронной почте.
– Совсем спятил от одинокой старости?! – Рита резко завелась и перешла в звуковой режим бензопилы. – Предложение руки и сердца надо делать по всем правилам! В приличном ресторане, с роскошным букетом и дорогущим обручальным кольцом! Совсем измельчало мужицкое племя!..
Очень хорошо, что матушка вернулась в свой привычно-театральный режим. Ещё немного его любимой нормальной мамы – и он расклеится и начнёт рыдать в телефонную трубку, в Ритин ласковый голос, как рыдал он когда-то в её тёплые нежные руки о несчастном собако-человеке, о том мёртвом сенбернаре из «Острова доктора Моро». И как после, много позже, взрослым, рыдал в одиночестве, вспоминая её судорожные сухие всхлипы в его крепкие мужские руки после похорон отца… Вот, кажется, только дважды в жизни Северный и плакал. Ещё Севой – и потом Всеволодом Алексеевичем. Ещё не хватало завыть в полтинник белугой о том, что какая-то Алёна Дмитриевна улетела к херам собачьим в Калифорнию, не сказав ему даже «мяу» на прощанье! Снега ей за шиворот, в натуре! И пусть сама рыдает!
– Марго! – Северный прервал матушкины гневные поучения. – Тебе пора баиньки. В твоём возрасте надо себя беречь. Целую. Завтра заеду!
– Ты мне ещё будешь про возраст говорить?! В свой-то паспорт давно смотрел, паршивец?..
Всеволод Алексеевич аккуратно нажал отбой и поставил трубку в гнездо. Сейчас минут десять-пятнадцать трелей – и мать успокоится. А он пока сварит себе кофе, нальёт вискарика на три пальца и… И почитает «Остров доктора Моро». Но сначала…
Он подошёл к лэптопу, оживил экран, посмотрел на пустое поле письма, сел и мягко-мягко, и presto-presto сыграл на клавишах этюд:
Алёна, здравствуй!
Ты, конечно, распоследняя мерзавка после всего этого, но тебя оправдывает то, что я тебя люблю! Прости меня, старого дурака, за то, что не встретил тебя раньше. За то, что я не знал, как зовут твою дочь. И за ведро с грязной водой. Прости меня за все вёдра грязной воды и за мою самонадеянную спесьеватость. Когда ты вернёшься, я выдеру тебя самым эффективным инструментом прикладной педагогики – ремнём, прямо по твоей прекрасной заднице. Если с тобой что-то случится – пеняй на себя: с того света достану, не будь я судмедэксперт. Упаси тебя бог выйти ненароком замуж: опорочу, оскандалю, разведу. Спать с мужиками до свадьбы – сколько угодно, хер с тобой (надеюсь, сейчас ты не в койке? На той стороне планеты уже/ещё полдень)… И ты же не замуж выходить туда улетела?.. Хотя надо быть совсем идиоткой, чтобы за замужем в Калифорнию лететь! Да ещё, например, в Сан-Франциско! А ты у меня вроде ничего, с головой…
За моё предыдущее предложение руки и сердца Рита меня уже распилила. Так что на следующий же день после приезда я приглашаю тебя в приличный ресторан (роскошный букет и дорогущее обручальное кольцо прилагаются). Я от тебя не отстану, дрянь ты такая!
Целую.
И, не перечитывая, кликнул на «отправить». После чего немедленно захлопнул лэптоп и, удовлетворённо вздохнув, сказал:
— Эх, а ведь всё то же самое можно было сказать короче. Например: Напиши, когда прилетаешь. Встречу. (Станиславский.) Ёмко, со вкусом, по-мужски. А я как пацан… Ну и бог с ним. Успею ещё. Зато теперь можно кофе, виски и старую добрую сказку про отрицание Бога, – Северный усмехнулся. – Хотя не такая уж она и старая – 1896-й всего лишь. И, по правде сказать, совсем не добрая. А про отрицание я вообще промолчу…
Всё приготовив и обустроив на своём любимом подносе «под Прованс», Северный взял с полки первый том чуть не пострадавшего сегодня от Дариевой эквилибристики Уэллса, уселся в кресло на лоджии, где ещё не так давно сидела у него на коленях Алёна Дмитриевна, и открыл на странице 145:
«1 февраля 1887 года «Леди Вейн» погибла, наскочив на мель около 1º южной широты и 107º западной долготы…»
Глава третья
Прекрасным пятничным утром Северный подъезжал к летнему подмосковному лагерю для детишек небедных людей. Сказать: «для детей богатых» – было бы некорректно. Дети нынешних богатых русских людей проводят время или с боннами на юге Франции, или в закрытых пансионах где-нибудь в лондонских предместьях. Самые-самые из везунчиков – прямо сейчас с мамами и папами причаливают к Сардинии или, на худой конец, торчат с чопорной бабушкой где-нибудь в окрестностях Лос-Анджелеса (вот далась эта Калифорния!). Так что лагерь в буйно поросшем зеленью ближнем Подмосковье можно было назвать приютом для именно что небедных людей. Таких, что уже кое-что заработали и стремятся к большему, несправедливо полагая, что статус хоть что-нибудь значит в этом совершенно нестатусном подлунном мире, где сегодня ты – пан, завтра – пропал и твой ребёнок – только твоя забота. По крайней мере, до определённого этапа развития. И никто, кроме тебя, не объяснит ему, что такое хорошо, а что такое плохо. Ни Маяковский, ни озлобленные учителя, вынужденные летом подрабатывать на хлеб свой насущный с капелькой масла, занимая и развлекая «купеческих деток», напоминающих им большей частью Проню Прокоповну в разнообразных её вариациях.